Александра Федоровна. Последняя русская императрица

X

Семейное счастье новобрачных не знало границ. Переживая любовный экстаз, они не спешили взваливать на себя тяжкую ответственность, связанную с троном, считающимся по существу, вакантным после смерти Александра Ш.

Их временное пристанище в Аничковом дворце не сулило им ничего хорошего. Почему Николай принял такое решение, когда вокруг полно пустующих дворцов? Взять хотя бы Зимний, почему бы им в нем не провести свой «медовый месяц»?

Он, несомненно, принимал такое решение по совету матери, которая ни на мгновение не расставалась со своей главной в жизни амбицией, — не выпускать из-под своего влияния сына — теперь уже царя. Мария Федоровна скорее всего неверно судила об истинном характере своей невестки, из-за чего многим рисковала. Александра вовсе не собиралась становиться императрицей, чтобы позволять кому-то доминировать над собой, умалять свое достоинство, которое теперь было точно таким, как и у ее супруга. После первой же брачной ночи молодая жена поняла, что ей придется постоянно бороться с этой вспыльчивой вдовой — императрицей, еще слишком молодой, слишком восхваляемой, слишком обаятельной, чтобы смириться со своим новым положением и хоть немного стушеваться.

Довольно робко она пыталась переубедить своего мужа, заставить его отказаться от принятого им такого странного решения:

— Ники, не понимаю, для чего нам жить в этом дворце, с твоей матерью, когда полно других, которыми мы можем воспользоваться?

— Видишь ли, дорогая, — отвечал он ей, — мама все еще носит траур, и ее нельзя оставлять одну. Мне совсем не нравится, что место моего отца за семейным столом пустует… Я ее понимаю, и ее печаль заставляет меня сильно ей сопереживать…

Такая доброта Николая трогала влюбленную в него Александру, и ей не хотелось ему противоречить.

С первого же месяца их совместного проживания, — к чему их вообще-то ничто не принуждало, — яма между двумя императрицами все углублялась. Александра, конечно, могла быть первой дамой империи, но нужно было с уважением относиться к матери императора, которая заняла русский трон на тринадцать лет раньше нее, Александры. Хочешь не хочешь, но Мария Федоровна оставалась главной хозяйкой их жилища. Аничков дворец продолжал жить своей жизнью, своим распорядком, ею установленным, и ничто не могло бы изменить ее привычек.

Мягкость, податливость Николая, его нетребовательность, проявлявшаяся во всем, позволяли матери безгранично расширять свою власть, но все же нужно было считаться с молодой женой.

Первые дни после свадьбы Александре приходилось проводить многие часы в одиночестве, на которые ее обрекал Николай. Ему нужно было исполнять свои императорские обязанности, давать аудиенции, принимать участие в работе Совета министров, и все эти занятия не оставляла свободного времени для жены. По вечерам они, однако, бывали вместе. Николай любил читать книги на французском. Она часто просила его почитать ей вслух по-французски, чтобы совершенствоваться в том принятом для общения при дворе языке. Особенно они оба любили рассказы Альфонса Доде. Зимой, когда все дворы, улицы, площади были укутаны снегом, и в городе царила чуткая тишина, царь набрасывал на плечи Александры шубу, и императорская чета убегала из семейного дворца, чтобы покататься на санях. Николай, этот лихой наездник, сам садился за вожжи, и гнал сани с такой безумной скоростью, что становилось страшно…

Ах, как стремительно пролетали часы в этой почти прозрачной светлой ночи, когда небо было выткано мириадами золотых звезд, а купола церквей и крыши дворцов исчезали под белоснежной горностаевой мантией снега, когда лошади на сумасшедшем галопе увозили их далеко из Санкт-Петербурга в заснувшие стылые поля!

Молодая чета, казалось, в своей восторженности соединялась с ночным космосом. Теперь ничто в мире для них не существовало, ничто не имело никакого значения для них, кроме этой стремительной санной гонки.

Император, казалось, мог бы гнать свои сани до самой бесконечности, преодолевая все земные, человеческие преграды. Александра, слившись с ним в едином порыве, даже не чувствовала биения их сердец, которые она обычно слышала в холодной белизне, ледяном безмолвии, в которых скользил их такой романтический экипаж.

Вернувшись, они проходили в небольшую гостиную перед их спальней, где их ожидал поздний ужин. Жарко пылающий камин освещал узкую комнатку и уставленный яствами стол. Как и все влюбленные в мире, они обменивались поцелуями, пили шампанское и ели кое-что из закусок, которых всегда было слишком много.

Так, абсолютно неожиданно для них наступил последний день этого года — 31 декабря. Николай не пожелал принимать участия в традиционном новогоднем торжестве, когда собирались все члены семьи. Он отпразднует Новый год на следующий день, 1 января 1895 года!

Разочарованной старой императрице пришлось провести предновогодний вечер со своими фрейлинами и самыми близкими подружками. Она говорила всем, кто ее слушал:

— После того как мой сын женился, я его больше не вижу — ну, почти не вижу. Мне кажется, что я ношу второй траур…Все это было неправдой. Николай с Александрой каждый день завтракали в компании императрицы-матери. Если он не мог присутствовать из-за какой-то важной официальной причины, то выкраивал время для встречи с ней в дневное время.

Николаю хотелось особо отметить в своем дневнике последний день 1894 года. Многие несдержанные читатели осуждали его скупой стиль, обвиняли его в отсутствии эмоциональности, интереса к деталям, тем не менее приведем те фразы, которые он написал в последние часы уходящего года.

«Как тяжело думать об ужасной потере этого года. Но, уповая на Бога, я без страха смотрю вперед, ожидая наступления Нового года, потому что самое худшее для меня, то, чего я боялся всю свою жизнь, — смерть отца и восхождение на престол — уже случилось. Вместе с таким безутешным горем Господь наградил меня также и счастьем, о каком я даже не смел мечтать. Он дал мне Аликс».

Эта молодая женщина в объятиях своего мужа дарила ему чудесные восторги плотской любви, хотя эту пару глубоко связывали и другие узы.

Единение их духа и тел вели их к самой полной зависимости друг от друга.

— Я люблю тебя, — не уставала она повторять ему, прикасаясь своими нежными губами к губам своего возлюбленного. — Я люблю тебя… и в этих трех словах — содержание всей моей жизни!

Требовалось ли им еще что-то другое, этой почти уникальной паре в истории монархических браков, чтобы познать абсолютное счастье? Конечно! Для этого им не нужно было жить вместе с кем бы то ни было, и меньше всего с матерью мужа.

Говорят, что в первые месяцы своего царствования Николай нуждался в советах матери по политическим вопросам и постоянно к ней обращался с такой просьбой. При этом она, как полагают, действовала искренне, даже не подозревая, что её невестка могла на неё обидеться из-за её постоянных встреч наедине с сыном. В этом можно, конечно, засомневаться, если принять во внимание, что императрица-мать была женщиной прямолинейной, инициативной, ловко управлялась со всеми дипломатическими делами и обладала большим политическим чутьем… Какой же, скажите на милость, невестке, тем более если она сама — монархиня, понравится, что каждый день после ее замужества свекровь надоедает ей своим присутствием и своими постоянными советами мужу?

Нельзя сказать, что такая несуразность принесла даже легкий, едва заметный сбой в абсолютной гармонии, царившей в отношениях мужа и жены, но она с каждым днем углубляла яму между двумя женщинами.

Александре приходилось невольно выслушивать такие вот ее «советы»: «Нет, сын мой, ни в коем случае. Твоя жена не будет возглавлять эту церемонию. Нет, она еще далеко не освоилась с ремеслом государыни. Поверь мне. Отправляйся туда сам!»

Николай соглашался, как будто получал от матери приказ. Александра никогда не выражала по этому поводу своего протеста, — лишь бы не вызывать столкновения между матерью и сыном.

Более того, последние месяцы состояние ее здоровья ухудшилось. Ей теперь требовался частый отдых, она еще страдала сильными головными болями, которые подолгу не проходили. Тем не менее иногда по вечерам, а порой и по утрам ей приходилось сопровождать Николая, появляться на приемах в посольствах, присутствовать при вручении орденов и других отличий.

Она еще пуще опасалась постоянной критики в свой адрес, и порой, чтобы не разочаровывать своего мужа, все чаще проявляла свои колебания, становилась какой-то неуклюжей и неловкой. Придворные тут же заключили, что она слишком чопорна и высокомерна, как англичанка. Светские люди, заполнявшие обычно праздничные гостиные, обменивались между собой условными знаками по ее поводу. Они, тем не менее, оказывали ей свое глубокое уважение.

Она мило улыбалась. Но уста ее молчали, настолько она боялась сказать что-нибудь такое, что не могло пойти на пользу короны…

Очень скоро знатные дамы дворца, жены важных сановников, генералов и высоких должностных лиц настолько осмелели, что стали отпускать скабрезные шутки в ее адрес.

Правильность черт ее лица, несравненная ее красота не могли, конечно, избежать ничьего внимания. Мужчинам так хотелось сказать ей какой-то особый комплимент. Но она холодно воспринимала малейший знак уважения к ней от них, а дамы, уже не стесняясь, сразу замечали любую совершенную ею ошибку, отмечали ее колебания, ее робость, столь естественную в ее положении, когда она вдруг из затворницы превратилась в идола всей нации, и все открыто насмехались над ней.

Вдовствующая императрица просто упивалась всеми этими пересудами, этим насмешничеством, которые тут же доводились до слуха Александры.

Она ужасно от всего этого страдала. Ее слишком открытый характер не воспринимал всех этих плутней, светских ухищрений, откровенной злобы двора, который теперь стал ее двором; двор этот, хотя и считался европейским, сохранял многое из опасной и неприемлемой азиатской практики.

Она восставала против этого с самого начала и жаловалась мужу:

— Ники, мне так хотелось бы вызывать у всех симпатию, но я все чаще замечаю, что все меня здесь ненавидят…

— Ты слишком все преувеличиваешь, дорогая! Будь поделикатнее со всеми этими дамами двора, который тебя ревнует, и надейся на лучшее будущее…

Александру не утешали такие слова мужа, и она все же решила повести борьбу против этой необъяснимой для нее антипатии со стороны двора.