Александра Коллонтай. Валькирия революции

Глава восьмая. От революции к дипломатии

В октябре 1922 года Норвегия еще не признала Советскую Россию, и поэтому в норвежской столице Христиании не имелось ни посольства, ни посла этой странной страны. Действовала только дипломатическая миссия под руководством бывшего меньшевика Якова Сурица. Его помощником (или подчиненным, поскольку круг их обязанностей не был четко очерчен) являлся представитель Коминтерна Михаил Кобецкий. Ни тот, ни другой точно не знали, с какой миссией советское правительство направило Александру Коллонтай в Норвегию, но оба полагали, что, поскольку дело касалось такой сильной личности, одного из лидеров только что разгромленной «рабочей оппозиции», назначение Коллонтай на этот пост — скорее опала, чем повышение.

Приведенные в замешательство столь малопонятным и необъяснимым прибытием (протокольная служба Народного комиссариата по иностранным делам РСФСР работала по старинке), Кобецкий и Суриц совместно решили, что требуется осторожность и ни один из них не поедет на вокзал встречать Александру Коллонтай, чтобы избежать возможной ловушки.

По этой причине Александра, сойдя с поезда, не обнаружила ни одного представителя своей страны, который бы ее встречал, за исключением шофера и скромного служащего. Она никогда не комментировала столь странное отсутствие принимающей стороны и сразу же решила, что устроит жизнь представительницы России в Норвегии по собственному усмотрению.

Сначала она направилась в русское торговое представительство, куда заглянула лишь мельком. Затем, погнушавшись зарезервированным за ней номером в отеле, уехала в Хольменколлен, чьи великолепные виды на горы, возвышавшиеся над столицей, она так любила, и поселилась в семейном пансионе, в котором в прошлом провела немало счастливых дней. Ее не ждали, но приняли по-дружески, тепло, и с тех пор это место проживания стало для нее излюбленным в Норвегии. Ее сопровождала секретарь и близкий друг Мария Ипатьевна Коллонтай — та, что сменила Александру в жизни Владимира Коллонтая и, овдовев, стала ей товаркой в изгнании и ценной помощницей. В Хольменколлене Александра вновь увидела пейзажи, очаровавшие ее семь лет назад, и обрела душевное спокойствие, столь благоприятное для интеллектуальной деятельности, которой она мечтала себя посвятить.

Александра Коллонтай. 1920-е. [РГАКФД]

На следующий день после приезда Коллонтай ей нанес визит один довольно видный субъект — жизнерадостный француз, хотя и лысый, но носивший красивые усы, которого Александра несколькими годами ранее случайно повстречала в одной из поездок. Его звали Марсель Боди. Этот коммунист некогда приехал из Франции для участия в революции. Друг Виктора Сержа, он раньше работал с Зиновьевым в Петрограде, затем перешел в Коминтерн. Боди трудился в типографии Коминтерна, пока Зиновьев не отправил его в Норвегию в качестве своего представителя. Официально Боди являлся помощником Сурица, но при этом был полиглотом, французом, обладавшим прекрасными манерами, явными коммунистическими убеждениями и ореолом коминтерновского работника. Все это делало его гораздо более авторитетной фигурой по сравнению с официальным российским представителем.

В ходе своего первого визита Марсель Боди описал Коллонтай устройство российского торгового представительства, подчеркнув, что ей там присвоено звание советника. Боди посоветовал Коллонтай поселиться в столице, поблизости от представительства ее страны. Поначалу Александра отнеслась к визитеру с недоверием, поскольку тот был представителем Зиновьева — ее извечного врага. У Коллонтай сложилось впечатление, что за ней присматривают.

Но совсем скоро, в результате почти ежедневных бесед, отношения Александры Коллонтай с Боди изменились, перейдя от недоверия к дружбе и глубокому взаимопониманию, а затем, как известно, став еще более близкими. Коллонтай безропотно последовала совету своего нового друга и перебралась в Христианию, поселившись в отеле неподалеку от российского торгпредства. Через какое-то время по причине, слабо связанной с ее дипломатической миссией (Боди ничего ей об этом не говорил), Коллонтай решила заняться делом, наиболее для нее естественным и являвшемся неотъемлемой частью ее жизни, — писательством. Ради поддержания хорошего рабочего настроя она то жила в Христиании, то возвращалась в пансион в Хольменколлене, и такое распределение времени между двумя резиденциями, между городом и горами, по ее собственному признанию, стимулировало ее. Вот каким образом она за несколько месяцев завершила роман под названием «Любовь пчел трудовых», который, соединив в себе все излюбленные темы Коллонтай, принес ей славу. Добившись ранее признания в качестве полемистки и эссеистки, теперь она стала признанной романисткой. И это принесло Александре громадное удовлетворение.

Роман автобиографичен. Александра Коллонтай откровенничала в нем с удивительной искренностью и сильной ностальгией. Героиня романа Василиса Малыгина — вылитая Коллонтай, женщина с убеждениями, большевичка, преданная женскому делу, неотступно следующая благородной цели: она хотела избавить женщин от предрассудков и материальных задач, возложенных на них капиталистическим обществом, чтобы позволить им жить одной любовью, материнством, а самое главное — трудом на общее благо.

Помимо этого проекта, роман повествовал о препятствиях и разочарованиях на пути главной героини. Любовь, соединившая Василису и Володю, — не что иное, как чувство, в течение нескольких лет связывавшее Коллонтай с Дыбенко. Это должна была быть любовь двух равных — товарищей и одновременно любовников. Василиса — настоящая коммунистка, вот почему она решает, что ее полезная для общества работа важнее брака и что муж-товарищ должен это понимать и приветствовать. Когда после разлуки она воссоединяется с мужем, то обнаруживает, что он теперь нэпман — человек, испорченный НЭПом, а не тот большевик, которого она знала и любила. Вместо того чтобы разделять с милым большевистские идеалы, как раньше, она вынуждена согласиться делить с ним только свою любовь. В конце концов Василиса уходит от мужа, оставляя его с другой женщиной — женщиной традиционных взглядов, которая хочет, чтобы мужчина ее защищал и содержал, женщиной, которая олицетворяет буржуазный мир.

Вернувшись в Москву, Василиса обнаруживает, что беременна. Она принимает простое решение: она вырастит своего ребенка одна, но не согласно буржуазным представлениям, а внутри коллектива. Это будет ребенок, воспитанный по коммунистическому образцу. То, что Коллонтай представляет как вымышленную историю, на самом деле является ее жизнью с Дыбенко в тот период, когда она уехала, чтобы с ним воссоединиться. Василиса обнаруживает, что, несмотря на революцию, из которой должен был выйти новый мир, связь героев и их брак остаются насквозь традиционными, а ложь и предательство являются их неизменным атрибутом. Как и Дыбенко, Володя желал, чтобы его жена была ему всецело предана, и, столкнувшись с ее отказом исполнять подобную роль, предпочел другую женщину. Откровенность и дух товарищества нового мира улетучились. Володя — это образ человека эпохи преданной революции, периода НЭПа. Это нэпман, ослепленный привилегиями, деньгами, отвергающий условия жизни обычного человека.

Потерпев крах как человек и политик, Василиса остается верна своей мечте. Вернувшись в Москву, она создает коммунальный дом, в котором все материальные задачи решаются сообща, чтобы проживающие в доме женщины имели возможность посвятить себя служению обществу. Об их детях заботятся в яслях, находящихся все в том же доме. Там детьми занимаются профессиональные няни, всех их воспитывают в едином духе, это уже коммунистические дети, а не дети какой-то семейной пары или отдельно взятой женщины. В конечном счете Коллонтай в своем романе противопоставляет два мира: олицетворяемый Володей мир революции, сбитый с курса НЭПом и руководителями, присвоившими себе власть народа, и мир коммунистический, который таила в себе революция.

Этот роман открывал трилогию, каждая книга которой, как и «Любовь пчел трудовых», строится вокруг героини — воплощения революционных мечтаний. Каждая из этих трех женщин встречает любовь, но все три хотят совместить любовь с работой, полезной для общества. Любовь имеет смысл лишь при наличии такого баланса. Однако все три вынуждены признать, что сексуальная революция сдерживается силой предрассудков и обычаев. Они обнаруживают, что женщинам приходится расплачиваться за свою эмансипацию дорогой ценой — одиночеством. Лишь коммунистический проект дает им подлинную независимость внутри коллектива и гарантирует счастливую жизнь.

Этот роман, да и вся трилогия пользовались большим успехом и разнесли идеи Коллонтай по всему миру. Тем не менее стоит помнить, что успех этот во многом связан с недоразумением. Критики и читатели углядели здесь восхваление сексуальной свободы, если не распущенности. Многие сводили идеи Коллонтай об отношениях полов к «теории стакана воды», которая, как известно, так потрясла Ленина. К тому же литературный успех Коллонтай не был общепризнанным, с ней часто спорили феминистки, вместе с которыми она раньше трудилась над созданием Женотдела внутри партии. Предложения Коллонтай подверглись нападкам со стороны Полины Виноградской, ее бывшей коллеги по Женотделу. В критике Виноградской замечания о работах Троцкого об искусстве и новом обществе переплетались с мыслями Коллонтай. По мнению Виноградской, и в этом она солидарна с Троцким, не время было заниматься литературой, когда рабочие бились за решение проблем, непосредственно связанных с их выживанием, а женщин, о которых Коллонтай вела повествование, больше волновало, чем бы накормить своих детей, чем преобразовать сферу любовных отношений.

Через некоторое время все та же Виноградская с еще большим ожесточением набросилась на тезисы Коллонтай. Она обвинила ее в том, что она «надувает паруса социалистического корабля ветром сексуальных проблем», объясняла это тем, что Коллонтай была и осталась мелкой буржуйкой, пропитанной «жоржсандизмом», носительницей идей Кропоткина и Толстого, и заключила свою тираду следующим образом: «Как могла она так долго считаться одним из лидеров феминистского движения не только в России, но и в Коминтерне?»

В политической обстановке, царившей в России 1920-х годов, такая атака могла стать разрушительной. Тем не менее она не имела успеха, поскольку Коллонтай благоразумно уехала из России, а ее дипломатический статус, после некоторой неопределенности, наконец получил подтверждение. Накануне выхода в свет ее романа Марсель Боди, игравший для Коллонтай роль посредника в отношениях с Кремлем, принес ей радостное известие: Литвинов, бывший тогда заместителем народного комиссара по иностранным делам, наконец-то распорядился, чтобы Суриц принял Коллонтай в торгпредство в качестве советника. Этого было недостаточно, но таким образом Коллонтай получила официальный статус. К тому же Боди уверил ее, что Суриц должен скоро покинуть Норвегию и ей предложат занять вакантную должность. Итак, это вопрос времени и терпения.

В декабре советское правительство дало Коллонтай задание, свидетельствовавшее о том, что оно ценило ее компетентность. Международная федерация профсоюзов собиралась провести в Гааге свой конгресс, посвященный проблемам мира. Коллонтай, чьи лингвистические дарования и способность убеждать были всем известны, поручили продемонстрировать собравшимся, преимущественно умеренным социалистам, сильные стороны программы мира из четырнадцати пунктов, которую отстаивали большевики. Ради поддержания мира большевистское правительство предлагало в первую очередь противопоставить буржуазным правительствам Объединенный фронт, аннулировать Версальский мир и опубликовать все секретные договоры. Участники конгресса, прибывшие из большинства европейских стран, а также большинство русских делегатов, меньшевики и эсеры, отвергли эти предложения. Зато, пока Коллонтай зачитывала заявление, в котором большевики объявляли о своем желании обеспечить женщинам равное положение, ей безудержно рукоплескали.

По возвращении в Христианию после этого в целом успешно выполненного задания Коллонтай столкнулась с деликатной проблемой личного свойства. Дыбенко объявил о намерении приехать и попросил ее помочь с получением визы, которую норвежцы не хотели ему давать. В 1923 году у Дыбенко была репутация человека, подавившего Кронштадтское восстание и ответственного за массовое убийство моряков. Норвежская пресса ополчилась против него, заострив внимание на прекрасно известной и шокирующей связи между представительницей иностранной державы (Коллонтай) и «карателем» как свидетельстве «аморальности революционного государства». Коллонтай в свою защиту подчеркивала, что Дыбенко и она связаны узами брака, но тщетно — ее репутация пострадала.

Связанный с Дыбенко эпизод продлился недолго, так как Александра уже перевернула страницу. Она знала, что он живет другой жизнью, сознавала, что их связь, увенчанная браком или нет, вызывает раздражение в Кремле. Это была их последняя встреча, во время которой они пришли к заключению, что их любовь прошла. Конец отношений с Дыбенко вновь заставил Коллонтай столкнуться с одиночеством, но каждодневное присутствие Боди ее успокаивало. Поначалу она с презрением смотрела на «человека Коминтерна», но затем между ними завязалась дружба, и ее предубеждения на его счет развеялись. Еще раньше она поняла, что Зиновьев поручил приглядывать за ней и докладывать Коминтерну об ее отношениях и передвижениях в Норвегии Кобецкому, который часто расспрашивал Боди на эту тему.

Несмотря на волну критики, которая поднялась в Москве из-за романа Коллонтай, ее положение не замедлило измениться к лучшему. В мае она узнала о назначении Сурица в Турцию (позднее он стал советским послом в Париже) и поняла, что призвана сменить его. Конечно, оставленная Сурицем должность не относилась к числу высших в дипломатической иерархии, поскольку в компетенцию занимавшего ее лица входили в основном торговые отношения. В то же время Коллонтай приложила все усилия к тому, чтобы повысить значимость этого поста. Сверившись с телефонным справочником норвежской столицы, она обнаружила, что в нем по-прежнему упоминается посольство Российской империи. Она потребовала отказаться от упоминаний об этой структуре, всячески подчеркивая значение торгового представительства.

Постановление Политбюро ЦК РКП(б) о назначении А. М. Коллонтай полпредом СССР в Норвегии. 3 мая 1923. [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 332. Л. 11]

В мае назначение Коллонтай вызвало скандал, поразивший ее. Хотя Александра завязывала и восстанавливала отношения с норвежскими левыми радикалами, представителями профсоюзов, женщинами-социалистками, вместе с которыми она еще в 1915 году организовывала в Норвегии мероприятия по случаю Международного женского дня, в первую очередь она занималась писательским трудом. Поэтому ее сильно удивило появление манифестантов, возмущенных ее назначением. Незнакомые ей норвежцы распространяли о ней позорные слухи. Особенно о ее личной жизни, которая описывалась как образец порочности. Поговаривали, что ее подлинная, секретная миссия заключалась в том, чтобы подорвать мораль в Норвегии. Ее малопривлекательный облик — Коллонтай изображали одетой, как мужчина, что в ту эпоху порицалось, употребляющей алкоголь, громко говорящей и дымящей как паровоз — был призван показать, сколь ужасную жизнь она ведет. Картину дополняли причастность к преступлениям революционного времени и выступления за «национализацию» женщин и детей.

Ошеломленная таким потоком злословия, Коллонтай, тем не менее, решила его игнорировать и невозмутимо исполнить то, что полагалось ей по должности. Торгпредство в первую очередь отвечало за торговлю между Норвегией и Россией: продукты норвежского рыболовецкого промысла обменивались на русскую пшеницу. Коллонтай сосредоточила внимание на рыбаках и их улове — сельди, которой кишели норвежские воды. Ее усилия увенчались успехом, когда она заключила соглашение о покупке Россией соленой сельди и трески у норвежцев по цене, одобренной после долгих переговоров обеими сторонами. Самым важным было то, что это соглашение открывало норвежским рыбакам русский рынок. Впоследствии Коллонтай успешно провела второй, не менее сложный, раунд переговоров, касавшихся контроля и ограничения деятельности норвежцев в русских водах.

Воспользовавшись этими успехами, Александра Коллонтай решила покончить с нападками, жертвой которых она в тот период стала в собственной стране.

Помимо ядовитых упреков в ее адрес со стороны Полины Виноградской, у Коллонтай появился еще более серьезный повод для беспокойства. «Правда» регулярно публиковала статьи, подписанные А. М. К. В этих статьях в вульгарном виде представлялись размышления Коллонтай о любви и отношениях полов. Тогда ей приходило из России много возмущенных писем («Правда» утверждала, будто получает те же самые письма), в которых эти размышления назывались непристойными, опасными для общества, склоняющими молодежь к разврату. Коллонтай обвиняли в том, что она совершенно противоречит идеям партии и представляет собой угрозу для общества. По поводу статей, подписанных инициалами А. М. К., Коллонтай направила в «Правду» множество писем с требованием, чтобы газета разобралась с путаницей, возникающей из-за этих инициалов, и подтвердила, что редакция не является автором этих статей. Коллонтай даже обратилась к Сталину с просьбой вмешаться. Ничто не помогало.

Надеясь, что ей поможет успех, достигнутый ею в торговых переговорах, Коллонтай решила отправиться в Москву, чтобы уладить дело со Сталиным, и попросила принять ее. Она нашла отличный повод обосновать свою поездку и обращение к Сталину — необходимость отстаивания территориальных прав России на архипелаге Шпицберген. До 1920 года этот архипелаг, богатый каменным углем и усеянный рыболовными портами, не имел юридического статуса, и Россия делила доступ к его ресурсам с Норвегией и Швецией. Однако именно в тот год прошедшая в Париже мирная конференция признала суверенитет над архипелагом за Норвегией. Россия восприняла это как публичное оскорбление и несправедливое лишение ее законных прав. Охваченная революцией Россия отсутствовала на торгах, развернувшихся в 1920 году, а значит, не могла отреагировать должным образом. Сталин, как и все большевики, хранил горькие воспоминания о мире и порядке, установившихся в результате переговоров без участия России. Со стороны Коллонтай, приехавшей узнать мнение Сталина о том, как его представительнице в Норвегии следует решать эту проблему, какие требования выдвигать, это был искусный ход и отличный повод добиться встречи с ним.

Фрагмент статьи неизвестного автора «Александра Коллонтай о Ленине» из норвежской газеты «Арбеидербладет» («Arbeiderbladet»). Не ранее 1924. На норвежском языке. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 19. Л. 4]

Наконец, Коллонтай тянуло в Москву и по другой причине. Там жил Миша, который только что женился. Александра страдала от долгой разлуки с сыном. Эта рабочая командировка также сулила ей счастливые моменты в кругу семьи.

Летом 1923 года Москва была уже не тем столичным городом, который Коллонтай покинула, уезжая в Норвегию. В плане повседневной жизни все стало проще — НЭП принес свои плоды. Политический ландшафт также изменился. Тяжело больному Ленину обеспечили уход на Воробьевых горах. К тому времени он уже уступил свое место Сталину, чья власть ощущалась повсюду.

Александра Коллонтай и сопровождавший ее Марсель Боди, как подобает официальным лицам, разместились в отеле «Националь». Несмотря на физическое недомогание (не давало покоя сердце), Коллонтай выполнила все намеченное ею в народных комиссариатах — по иностранным делам и внешней торговли. Марсель Боди, рассказавший об этих визитах в памятной статье, отмечал, что из них не вышло ничего определенного, никто не принял четких решений и даже не объяснил свою позицию. Без слов понятно, что над всеми переговорами витала тень Сталина. Тогда уже стало известно, что все зависит от него. Поэтому обращение к Сталину, задуманное еще до отъезда из Норвегии, было как никогда необходимо.

Пока Александра Коллонтай вела свои официальные переговоры, она стала объектом странного и внушавшего беспокойство демарша. В отеле ей нанесли визит несколько членов бывшей «рабочей оппозиции». Один из нежданных визитеров, Николай Кузнецов, сказал ей: «Вы нас представляете за границей». Коллонтай, не будучи наивной, заподозрила провокацию и отказалась отвечать на этот призыв примкнуть к оппозиции.

И она не ошиблась, так как через несколько дней ее вызвала Центральная контрольная комиссия (ЦКК) РКП(б), предъявила ей запись беседы с недавними визитерами и тщательно расспросила ее обо всех предполагаемых связях с «рабочей оппозицией», которых на самом деле у нее больше не было. ЦКК вызывала Александру несколько дней подряд и, несмотря на ее заявления о невиновности, казалось, уличила ее в участии в несуществующем оппозиционном движении.

НЭП и правда вызывал возмущение у некоторых членов партии, которые рассматривали его как предательство по отношению к классовой борьбе и завоеваниям Октября. Поэтому бдительность ЦКК легко объяснима. Партия могла опасаться, как бы Коллонтай, все еще, несмотря на критику, пользовавшаяся большим авторитетом, не поддержала морально противников НЭПа и в более широком смысле всех тех партийных деятелей, которые пытались противиться растущей силе Сталина. Перед лицом следственной комиссии, решившей заставить ее признать, что она состоит в сговоре с оппозиционерами, Коллонтай сильнее, чем когда-либо, убедилась, что только объяснение со Сталиным способно помочь ей выпутаться из этого дела.

Встреча со всемогущим хозяином партии произошла в Кремле. Прибывшую Александру встретили близкие соратники генерального секретаря, Молотов и Куйбышев, затем ее впустили к Сталину. Впоследствии Коллонтай рассказывала Марселю Боди об этой встрече, подчеркивая лукавое дружелюбие Сталина. Тот осведомился о ее здоровье, деятельности, слухах и спросил, что бы он мог для нее сделать. В ответ она разразилась длинной тирадой, рассказав о своих неприятностях, провокации, допросах ЦКК, но также упомянула о публикуемых в «Правде» статьях за подписью А. М. К., которые обвиняли и порочили ее. Сталин выслушал ее «благосклонно», рассказывала она Боди. Он обещал ей вмешаться и уладить все проблемы.

Уже на следующий день Коллонтай привелось оценить искренность своего собеседника. Вызовы в ЦКК прекратились, а статьи, подписанные А. М. К., исчезли со страниц «Правды». Александра могла со спокойным сердцем завершить протокольные визиты, посвятить время Мише и друзьям, которых она была счастлива повидать. После этого она вернулась в Норвегию, утвердив свое положение и получив возможность более свободно работать. Ее первостепенная задача заключалась в том, чтобы добиться признания СССР Норвегией.

Достичь этой цели было нелегко. Конечно, торговые соглашения сблизили две страны. Но норвежское правительство испытывало сильную обеспокоенность. В страну прибывали странные туристы, искавшие контактов с норвежскими лейбористами и пытавшиеся убедить их присоединиться к III Интернационалу, тогда как сами лейбористы открыто заявляли о своей независимости. По возвращении из Москвы Коллонтай сумела успешно завершить две операции, сблизившие Москву и Христианию. Прежде всего она внесла вклад в создание совместной русско-норвежской мореходной компании. Затем, после подписания соглашения по Шпицбергену, Коллонтай предложила норвежскому правительству начать переговоры о признании СССР. Ее тотчас же вызвали в Министерство иностранных дел, которое сообщило ей о своем согласии, и 1923 год завершился на столь хорошей ноте. Коллонтай думала, что может с уверенностью смотреть в будущее. Она и не подозревала, что политическая ситуация в России подорвет ее оптимизм.

16 января 1924 года, когда открылся XIII съезд РКП(б), все наводило на мысль о том, что Сталин собирается еще больше укрепить свою власть и сокрушить тех, кто ему противостоял. Любая оппозиция представлялась как противоречившая интересам пролетариата. Надежда Крупская была вынуждена взять слово от имени Ленина, который доживал тогда свои последние дни, окруженный тишиной и отрезанный от мира по воле Сталина, изолировавшего, прикрываясь медицинскими предписаниями, Ильича от власти. Крупская собиралась передать партии то, что впоследствии получило название «Завещание Ленина», — письмо к съезду, которое тот надиктовал, приложив последние свои сознательные усилия, чтобы отстранить Сталина от власти. В письме он изобличал избыточные полномочия Сталина и изъяны его характера, заявив, что тот недостоин занимаемого им положения. Последнее послание Ленина ничего не дало. Никто даже не осмелился его выслушать. Зиновьев утверждал, что опасения Ленина опровергаются фактами. Сталин торжествовал, а закат Троцкого близился.

Через несколько дней, 21 января, Ленин умер. Коллонтай тронуло это событие, и она устроила церемонию в память об Отце революции. Она говорила со свойственной ей пылкостью, хотя и не могла сдержать рыданий. Забыв о разногласиях, существовавших между ней и Лениным, Коллонтай переживала чувство огромной утраты и выражала уверенность в том, что он мог бы еще потрудиться на благо России. Среди заботивших ее вещей первое место занимало признание России в том виде, в каком ее выковал Ленин.

В январе 1924 года Коллонтай не единственная занималась этим вопросом. Проблема признания родины революции стояла и перед другими европейскими столицами — Лондоном, Римом, Стокгольмом. Александра поставила себе целью сделать Норвегию первой страной, которая признает Страну Советов, и усердно работала над тем, чтобы продемонстрировать норвежскому правительству выгоду, которое оно может из этого извлечь, в первую очередь в коммерческом отношении. Во время очередного раунда переговоров на данную тему, проходивших в Министерстве иностранных дел, Коллонтай заявила министру, что у того есть двадцать четыре часа, чтобы принять решение.

Визит Коллонтай и ее ультиматум имели место субботним днем в январе 1924 года. По понедельникам норвежский парламент не заседал, поэтому о своем решении мог сообщить только во вторник. Между тем Англия, а затем Италия еще до наступления вторника признали Советскую Россию. Ультиматум не достиг своей цели. Александре не удалось представить Норвегию самой передовой страной, лучше других понимающей важность России. Признание, которого она так страстно желала, было наконец получено лишь 15 февраля.

Но уже на следующий день после признания визит министру иностранных дел Норвегии нанесла не советник торгового представительства, а посол России. Еще через несколько дней Александре Коллонтай поручили устроить в Христиании настоящее посольство, и 6 сентября 1924 года она вручила свои верительные грамоты королю Норвегии. Совсем недавно такое было даже трудно вообразить. Революционерка, обвинявшаяся в тайном сговоре с целью убийства российского императора, его жены, детей и всего семейства Романовых. К тому же женщина-посол — явление невиданное в анналах дипломатической истории! И какая женщина: весьма вольных нравов, выступавшая за женскую эмансипацию и сексуальную свободу…

Тем не менее встреча революционерки и короля лицом к лицу состоялась. Революционерка стала послом и даже первой женщиной-послом. Трудно вообразить, какие чувства переполняли Александру Коллонтай в тот день.