Александра Коллонтай. Валькирия революции

Глава третья. Жорес в юбке

Рано увлекшаяся меньшевиками, но старавшаяся щадить сторонников Ленина Коллонтай постепенно пришла к мысли, что и тем, и другим безразличны женщины и их проблемы. Конечно, Надежда Крупская к тому времени уже опубликовала свой небольшой по объему труд «Женщина-работница», в котором, исходя из очевидного факта роста количества женщин-пролетариев, ставился вопрос об отношении рабочего движения к ним. Но, как и Ленин, Крупская в этот период придавала больше значения выборам в Думу, чем женщинам. Только народников по-настоящему интересовали женщины, их место в обществе, только они отстаивали их равноправие, в том числе право голоса. Однако Александра Коллонтай замкнулась в кругу социал-демократов и не уделяла внимания позиции народников. Зато ее больно задевало безразличие к женскому вопросу, которое она подмечала у своих товарищей, особенно в сравнении с совершенно иным взглядом на эту проблему, характерным для германской социал-демократии.

Во многом раскрыть глаза на различие в подходах Александре помогла Клара Цеткин. Весной 1906 года, когда Коллонтай готовилась к выступлению на съезде социал-демократов в Мангейме на тему забастовки, Клара Цеткин сообщила своей новой подруге, что женская делегация СДПГ, состоявшая из пятидесяти женщин, собиралась включить в повестку дня съезда предложение о проведении 1-го Конгресса женщин-социалисток. Этот учредительный конгресс должен был совпасть с намеченным на следующий год седьмым конгрессом Интернационала в Штутгарте. Новость потрясла Александру. Она решила тотчас же отправиться на съезд социал-демократов в Мангейм, и Клара Цеткин ее в этом поддержала.

Коллонтай видела в Мангейме прежде всего родину Фридриха Шиллера, одного из ее любимых поэтов, но она также понимала, что городу предстояло стать центром увлекательной и новой по содержанию полемики между социалистами. В этом она не ошиблась. Здесь обсуждались как политические вопросы, в том числе право голоса для женщин, так и конкретные проблемы, касающиеся жизни женщин. Был поставлен вопрос, давно занимавший Александру: как увлечь рабочих социализмом? И как дать им понять, что социалисты могут улучшить, а то и кардинально изменить к лучшему их социально-экономическое положение?

Сразу после возвращения из Мангейма Александра подготовила две статьи о дискуссии и предложениях, имевших место на съезде, и в ноябре 1906 года опубликовала их в меньшевистском журнале «Современный мир». В следующем году, накануне штутгартского конгресса Интернационала, была проведена первая Международная женская конференция, как и планировалось. Коллонтай устремилась туда и страстно внимала выступлениям Клары Цеткин, обращенным к женщинам. Она убедилась, что право голоса для женщин, этот краеугольный камень политического равенства полов, являлось центральной темой всего мероприятия.

Какое же разочарование она испытала, подметив, что делегации из разных стран отдавали приоритет требованию всеобщего избирательного права для мужчин, вместо того чтобы выдвинуть на первый план равноправие полов. Одна делегатка из числа германских социалисток, хотя и объявила себя феминисткой, рекомендовала женщинам набраться терпения в этом вопросе и дать мужчинам необходимое время для успешного выполнения их требования. В этом споре Клара Цеткин оказалась практически единственной, кто отказался задвинуть на задний план женщин и их требования. Она вновь и вновь твердила о том, как жизненно необходима социалистам их поддержка, что Александре Коллонтай было и так очевидно.

На этой женской конференции, на которой пятьдесят восемь делегаток представляли социалистические партии четырнадцати стран, Коллонтай единственная выступала от имени русских социалисток. Зато на конгрессе в Штутгарте, собравшемся два дня спустя, русская делегация была весьма представительной. В нее вошли такие центральные фигуры, как Троцкий, Ленин, Мартов, хотя они и не брали слово. Ленин предпочел, чтобы Роза Люксембург, чьими страстными речами, независимо от темы, он восхищался, выступила в качестве выразителя его позиции. Его мало волновало, что она не являлась членом русской делегации.

Александра, живо поддерживавшая Клару Цеткин в предшествующие дни, последовала примеру своих соотечественников и хранила молчание. Однако она наверстала упущенное по возвращении в Россию, приложив все усилия, чтобы убедить руководство РСДРП создать внутри партии структуру, специально занимавшуюся вопросами женщин. Как писала она в одной из своих статей в 1907 году, это было бы предпочтительным способом вовлечения женщин в социалистическое движение, которому она бы отдала все свои силы.

Привлечь женщин в партию, устроить женский социализм — эти предложения, на первый взгляд разумные, русские социалисты восприняли очень плохо. Даже Вера Засулич, почитавшаяся по всей России за то, что в свое время совершила покушение на высокопоставленного чиновника Российской империи и заплатила за это длительным тюремным заключением, Засулич — символ борьбы женщин против власти — позволила себе презрительное суждение о Коллонтай и ее предложениях: «Она не понимает, что внесет раскол в революционное движение».

Но с 1906 года Коллонтай твердо решила биться за это дело, и ничто и никто не мог отбить у нее охоту идти до конца. Поскольку РСДРП не желала создавать внутри себя специальный орган, состоявший из одних женщин, Александра придумала альтернативное решение. Она основала нечто вроде клуба или общества взаимопомощи, которое называла «Обществом взаимопомощи работниц».

Ради своего детища она заручилась поддержкой профсоюза работниц текстильной промышленности, в котором у нее было много знакомых и даже друзей. Причины такой поддержки ясны: в текстильной промышленности существовал большой спрос на женский труд, а Коллонтай и ранее, и теперь доказывала Центральному комитету (ЦК) РСДРП, что при выработке политической линии следует учитывать улучшение условий жизни женщин. Со временем работниц на фабриках сильно прибавилось, и текстильная промышленность представляла собой особенно показательный пример в данном отношении.

Но как жилось этим женщинам? Трудились они в очень тяжелых условиях, зарплату получали неизменно меньше, чем мужчины, а самим им приходилось совмещать оплачиваемую работу и семейную жизнь — тем более трудную, что их мужья часто бывали требовательны и жестоки, а дети нуждались в неустанном внимании. Все это делало положение работниц особенно неблагоприятным. По этой самой причине РСДРП могла, и довольно легко, показать им привлекательность социализма, пополнить ряды социалистов за счет разочаровавшихся. Но партия оставалась глуха к доводам Коллонтай, а некоторые женщины-социалистки, по примеру Веры Засулич, огульно обвиняли ее в «расколе» пролетариата.

Александра Коллонтай. 1908. [РГАКФД]

В 1908 году Коллонтай наконец представился случай продвинуть свои идеи. Русское феминистское движение объявило об организации осенью Всероссийского женского съезда и даже рассматривало возможность создания партии феминисток. Коллонтай всегда неприязненно относилась к феминисткам, полагая, что феминистским движением заправляют женщины из буржуазной среды, а их проект вовсе не в интересах рабочего класса. С точки зрения Коллонтай, проблемы политического неравенства, жертвами которого являлись женщины, оплаты труда и неустроенности быта женщин не могли быть решены без коренной политической перестройки, а значит, и без совершения революции. Борьба, которую вели феминистки (в традиционном понимании этого термина), исключала женщин из революционного процесса, одновременно ослабляя женское движение и уменьшая шансы революции на успех.

Узнав о планах по проведению Женского съезда, Александра Коллонтай, несмотря на свою неприязнь к феминистскому движению, решила, не советуясь с партией, отправить туда работницу-делегатку от профсоюза текстильных работниц, членом которого она являлась, и приступила к систематическому исполнению своего плана. Она провела избирательную процедуру, чтобы определить членов делегации, которые должны были принять участие в съезде.

Узнав о данной инициативе, которая сразу же заинтересовала некоторых членов РСДРП (как большевиков, так и меньшевиков), ЦК отреагировал и решил отправить на съезд двух собственных делегатов. Делегация из сорока пяти работниц, сформированная при содействии Коллонтай, 10 декабря 1908 года участвовала в манифестации, на которую вышла тысяча женщин. Коллонтай не хотела возглавлять свою группу и довольствовалась ролью тайного, но могущественного серого кардинала, поручив отстаивать свою позицию на съезде Варваре Волковой — текстильной работнице, связанной с ней дружескими узами.

Женщинам было дозволено провести съезд в торжественной обстановке — в Александровском зале Таврического дворца, в котором располагалась Государственная дума. Именно здесь при свете хрустальных люстр Волкова, преданный глашатай Коллонтай, выразила свои взгляды, и в первую очередь неприятие феминизма, который она изобличала как уловку буржуазии, призванную гарантировать последней господство в обществе и нейтрализовать рабочий класс. «Между буржуазным феминизмом и классом женщин-работниц нет места для сотрудничества», — отчеканила она.

Борьба на съезде велась в первую очередь за политические права для феминисток от рабочего класса, но также и за то, чтобы женщинам дали возможность выжить и прокормить своих детей. Законодательным требованиям феминисток Коллонтай через Волкову противопоставляла более насущные требования, некоторые из них также имели отношение к правам: предоставление права голоса во всех органах самоуправления, принятие мер по защите труда, введение запрета на работу в ночное время и на избыточную продолжительность рабочего дня, а также на работу в опасных для здоровья условиях. В дополнение к этому выдвигались требования по защите материнства: декретный отпуск продолжительностью восемь месяцев до и столько же после рождения ребенка и пособие по уходу за ребенком. Правда, последние были включены в программные документы как феминисток, так и русских социал-демократов. Однако, с точки зрения Коллонтай, эти пункты вытекали из политической потребности — закрепления за женщинами равноправного положения.

Пока Коллонтай занималась подготовкой к съезду, она боялась, как бы ей не помешали высказаться. Это стало одной из причин, по которой она решила уступить трибуну Волковой. Но еще до съезда она позаботилась о публикации важной работы, в которой раскрывалась суть ее расхождений с феминистками и развивались ее тезисы в целом. Поначалу Коллонтай думала написать небольшой памфлет, но в процессе редактирования ощутила потребность переработать свое произведение в настоящий научный доклад, посвященный женскому вопросу.

Получившаяся в результате книга «Социальные основы женского вопроса» объемом четыре сотни страниц была завершена слишком поздно и не получила распространения среди участников съезда. В книге, и это являлось ее несомненным достоинством, подводилась солидная теоретическая база под разногласия автора не только с феминистским движением, но и с отдельными установками русской социал-демократии. Убежденная в важности этого труда, Коллонтай передала его Максиму Горькому, находившемуся тогда на Капри, с тем чтобы тот опубликовал его в своем издательстве.

В книге Коллонтай настойчиво проводила мысль о бесполезности реформ в пользу женщин при сохранении неизменным общества, в котором они жили. Только революция могла обеспечить женщинам эмансипацию во всех сферах и дать ход реформам. Коллонтай также оспаривала концепцию брака и полового поведения, выдвинутую феминистками. Они предлагали бороться за права женщин в рамках традиционного брака, тогда как, по мнению Коллонтай, решение лежало в политической плоскости. Порожденный революцией социализм, считала она, должен разрешить все проблемы, связанные с традиционной семьей (в том числе отношения между двумя людьми, т. е. половые отношения), а также с образованием и воспитанием детей.

На съезде Коллонтай вела себя очень осмотрительно. Несмотря на ее сдержанное поведение, полиция, считавшая Александру опасной революционеркой, следила за каждым ее шагом. Понимая, что за ней идет слежка, и уверенная в том, что участь ее предопределена, Коллонтай давно решила, что спасти ее может только отъезд из страны, и готовилась к нему. Во время работы съезда она не возвращалась домой, а ночевала у верных друзей, пока Миша находился под присмотром отца. Причины такой предосторожности понятны. Накануне открытия женского съезда появилась полиция и подвергла участниц унизительному досмотру. С этого момента Александра пришла к мысли, что ее дни на свободе сочтены.

12 декабря 1908 года, спустя два дня после начала съезда, она уехала из России по фальшивому паспорту. Она рассчитывала провести за границей непродолжительное время. Однако этот побег обернулся настоящим восьмилетним изгнанием. Подруги Александры и вообразить не могли, что их ждет столь долгое расставание. Одна из них, которой в тот раз не удалось уйти от полиции, писала ей из Сибири, куда ее отправили в ссылку, что борьба скоро возобновится и что они вместе примут в ней участие. Эта подруга, Маруся Бурко, еще не понимала, как и сама Александра, что именно за пределами России все несогласные с этого момента вступили в борьбу с самодержавием, которая продлится вплоть до его падения.

Но куда уехать? Естественно, Коллонтай направилась в Германию, в Берлин, где ей нравилось жить и все было знакомо. СДПГ, ее друзья Клара Цеткин, Карл Либкнехт и Роза Люксембург — вот чем политически привлекала Александру эта страна, где ее полностью устраивала позиция социал-демократов.

Афиши, объявления о выступлении А. М. Коллонтай с докладами и лекциями. 19 марта 1908 — 28 октября 1915. На русском, шведском и немецком языках. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 30. Л. 5, 10, 12, 30]

Поначалу она остановилась в отеле в Грюнвальде, небольшом городке неподалеку от Берлина, и провела там некоторое время, совершенствуя свой немецкий, если в этом вообще была какая-то нужда. Конечно, она прекрасно знала немецкий язык и легко на нем изъяснялась, но ей следовало задуматься о поиске работы в Германии, поскольку доходы от имения грозили вот-вот иссякнуть. Журналистика показалась ей занятием, наиболее соответствующим ее способностям и склонностям, что объясняет ее желание овладеть немецким в совершенстве. Вскоре ее усилия увенчались успехом.

Однако в Грюнвальде она остановилась лишь на время. Жизнь в Берлине открывала куда более заманчивые перспективы. К числу немецких друзей, которыми обзавелась Александра, добавились многочисленные русские: они проживали в соседних странах и часто приезжали в Берлин, привлеченные возможностью встретиться там с Либкнехтом. Так, Карл Радек, Николай Бухарин, Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Георгий Чичерин, бежавшие в Вену, Швейцарию и Францию, были постоянными участниками этих берлинских встреч. Все они желали быть приглашенными на вечера, устраивавшиеся Либкнехтом в ресторане «Рейнгольд», который в те дни превратился в настоящий форум для революционеров.

В 1909 году Александра Коллонтай стала членом СДПГ, с линией которой всегда была в полном согласии. Она предложила партии свои услуги в качестве публичного лектора или агитатора там, где их не хватало. Члены СДПГ посовещались и без колебаний приняли ее предложение о сотрудничестве. С весны 1909 года ее отправляли в разные немецкие города, где она выступала перед рабочими. Слух об ее ораторском таланте разнесся повсюду, всегда гарантируя ей аудиторию и крупный успех, о чем сообщала немецкая пресса.

Коллонтай настолько хорошо интегрировалась в СДПГ, что вошла в состав германской делегации на конгрессе Интернационала в Копенгагене. Конгресс принял историческое решение о ежегодном праздновании «женского дня» 8 Марта. После Копенгагена шведская партия социалистов пригласила Коллонтай на конгресс в Стокгольме. Она зажгла своей речью аудиторию, заявив, что в России назревает революция.

Затем Клара Цеткин попросила Коллонтай составить ей компанию в поездке в Англию, куда она отправлялась для встречи с социалистами. Коллонтай пригласили выступить с речью на шести крупных общественных мероприятиях, последнее из которых по традиции проводилось в лондонском Гайд-парке. Здесь ее также ждал успех: обычно довольно сдержанные англичане встретили ее восторженно. Сама же Александра Коллонтай в англичанах разочаровалась, найдя их представления о революции чересчур прагматичными и умеренными. Она однозначно отдавала предпочтение немцам, чьи взгляды в большей мере соответствовали ее устремлениям и нетерпеливому ожиданию глобальных перемен.

Из каждой такой поездки она возвращалась в Германию счастливой. К тому же она непрестанно разъезжала по этой стране с многочисленными выступлениями. И неизменно писала. Столь бурная деятельность ее устраивала, в том числе потому, что не позволяла поддаваться тревоге, на что у Александры имелись личные причины. Прежде всего дело было в Мише, который учился в России и которого ей ужасно не хватало. В январе 1910 года ей удалось вывезти сына в Дрезден, где они провели вместе несколько недель, но затем ему пришлось вернуться в Россию, и Коллонтай осталась одна.

Конечно, Маслов тогда находился в Германии, но приехал туда с женой и детьми, а Коллонтай не хотела втягиваться в тайную авантюру и еще меньше желала подтолкнуть Маслова к разрыву с семьей. К тому же для нее не стоял вопрос о совместной жизни с Масловым, поскольку это означало бы отказ от свободы. Из-за этих недомолвок их отношения находились в плачевном состоянии.

Коллонтай могла свободно полностью отдаться своей деятельности, но как же пусто было на сердце! Именно тогда, и очень вовремя, она получила письмо от Горького с приглашением приехать и выступить в рабочем университете, которым тот руководил в Италии. Эту так называемую Болонскую школу поддерживали левые большевики, которых сильно раздражал, по их выражению, «легализм друзей Ленина». С точки зрения этих большевиков, партии следовало прекратить всякое сотрудничество с легальными институтами (в частности, депутатам-социалистам надлежало покинуть Думу), ибо их долг — посвятить себя нелегальной деятельности, чтобы ускорить ход событий.

Еще важнее противостояния на уровне стратегии были философские взгляды мыслителей, собравшихся в Болонье, — в первую очередь Александра Богданова и его зятя Анатолия Луначарского. Богданов не признавал материализм, свойственный ортодоксальному марксизму, и утверждал, что материя — не единственный источник движения.

Еще один представитель этой оппозиции, Владимир Базаров, отметился в 1909 году трудом под названием «Богостроительство», в котором подтверждал справедливость суждений своих товарищей-антипозитивистов и даже идеалистов, называвших себя богоискателями. В их число входил и будущий крупный теолог Сергей Булгаков. Как и богостроители, богоискатели отвергали мысль об имманентном боге и противопоставляли ей идею бога социального и социалистического, который должен стать порождением коллективных усилий человечества. С точки зрения Богданова, прогресс зависел от напряженной духовной работы, и если революция являлась завоеванием средств производства пролетариатом, то тем более важно было создать «пролетарскую культуру» — основополагающий элемент преобразования мира.

Подобные религиозные поиски вызывали негодование у Ленина, который раскритиковал их в своем труде «Материализм и эмпириокритицизм», опубликованном в 1909 году, так же как это сделал Плеханов в работе «Materialismus militans (Воинствующий материализм)». Однако богоискателям удалось прельстить социалистическое движение, и особенно его верхушку, и оказать на него одновременно духовное и политическое влияние. Это объясняет, почему Ленин подвергал их столь яростным нападкам.

Болонья стала центром этой интеллектуальной агитации, и Александра прибыла туда в тот самый момент, когда спор был в полном разгаре. Однако религиозные прения ее мало впечатлили. Внимание ее сразу привлекли иные идеи, высказанные в Болонье, а также личности тех, кто их распространял. В их число входили историк Михаил Покровский, тогда депутат Думы, Луначарский, преподававший в «Болонской школе» философию, и Горький, который рассуждал о религии. Эта ученая братия приняла Александру с распростертыми объятиями и предложила ей подискутировать о семье, семейных отношениях и финляндском рабочем классе.

Неудивительно, что российский политический сыск столь пристально следил за деятельностью этого особенного учебного заведения и что Александра невольно оказывалась среди слушателей курсов в роли шпиона, собиравшего сведения об участниках дебатов и идеях, которые они обсуждали. Некоторые студенты по возвращении в Россию были арестованы, тогда как Александра смогла беспрепятственно вернуться в Берлин. Она торопилась, поскольку потом ей предстояло отправиться в Копенгаген на конгресс, о котором говорилось выше. Однако до начала копенгагенского конгресса еще одно событие потребовало внимания Коллонтай.

Предполагалось, что конференция женщин-социалисток пройдет до начала съезда. Коллонтай на ней представляла текстильных работниц Санкт-Петербурга и одновременно принимала участие в конгрессе Интернационала как член делегации германских социал-демократов, поскольку вступила в ряды СДПГ. Наделенная двумя мандатами, она развернула бурную деятельность на обеих площадках. По своему обыкновению произносила речи на английском, французском и немецком языках и одержала верх над Жаном Жоресом, выражавшим свои мысли по-немецки, и Луначарским, изъяснявшимся по-французски. Все присутствовавшие журналисты единодушно отмечали, что на всех трех языках она выступала одинаково содержательно и свободно.

Тогда же Коллонтай познакомилась с Анжеликой Балабановой, бежавшей из России и примкнувшей к итальянской партии социалистов, и встретила свою старую подругу Клару Цеткин. Они были единодушны относительно права женщин голосовать, тогда как по вопросу прав для матерей их мнения разошлись. Социал-демократы с давних пор требовали предоставления будущим матерям четырехмесячного отпуска с сохранением заработной платы и пособий на детей. Однако два вопроса оставались спорными. Кому предоставить эти права — только ли замужним женщинам или незамужним тоже? И каков должен быть источник предназначенных им средств — налог или взносы в страховой фонд?

Коллонтай считала, что материнство — это социальная функция и что, следовательно, оно должно финансироваться государством. Она хотела, чтобы за незамужними матерями были закреплены те же самые права и льготы, что и за состоявшими в браке, тогда как большинство социалистов придерживались традиционных представлений о материнстве и не могли отказаться от деления женщин на замужних и незамужних с точки зрения социального обеспечения из опасения поощрить «развратное поведение». Несовпадение взглядов Клары Цеткин и Коллонтай на этот вопрос, тем не менее, не повлияло на теплые отношения, установившиеся между двумя женщинами.

Во время пребывания в Копенгагене Александре также представился случай завести новые знакомства и, как мы видели, получить большое количество приглашений. К тем, что уже упоминались, следует добавить приглашение выступить на крупном митинге в поддержку мира в Мальмё, где Александре повстречались Жорес и бельгиец Эмиль Вандервельде. Последний потом пригласил ее в Бельгию для чтения публичных лекций, посвященных требованиям женщин. Там она встретила Луначарского, с которым раньше жила по соседству в Болонье. Мир социалистов всегда был ей близок и, в свою очередь, очень внимателен к женщине-оратору, чей талант и лингвистические дарования его так завораживали. Выступления Александры в Копенгагене и Мальмё прошли столь удачно, что ее избрали в Международный женский секретариат Интернационала и пригласили работать в его официальном печатном органе под названием «Равенство».

А. М. Коллонтай за чтением. Дания, Копенгаген, 1910. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 25]

Некоторое время спустя она соблазнилась предложением своего старого знакомого Георгия Чичерина, тогда бывшего секретарем Заграничного бюро ЦК РСДРП и проживавшего в Париже. Он попросил Александру приехать во Францию с платными лекциями: вырученные средства должны были пойти в фонд помощи нуждающимся соотечественникам, которым управлял Чичерин. В ту эпоху в Париже нашло прибежище крупное сообщество русских эмигрантов, бежавших от политического произвола царизма и зачастую не имевших средств к существованию. Чичерин намекнул Александре, что в городе, столь благоприятном для работы и интеллектуального общения, у нее найдется время для написания собственных статей в спокойной обстановке. Александра ухватилась за эту возможность и действовала без промедления.

С весны 1911 года она обосновалась в Париже в небольшом отеле «Пасси», где к тому времени уже обитали несколько русских эмигрантов. При всей своей скромности, отель хорошо содержался и отапливался, что было важно для женщины, собиравшейся заняться в его стенах умственным трудом. Коллонтай с пользой провела десять месяцев в Париже: собрала свои воспоминания и впечатления от скитаний по Европе в книге под названием «По рабочей Европе», после чего приступила к реализации более амбициозного замысла, через три года воплотившегося в виде книги «Общество и материнство».

За время, проведенное в Париже, Коллонтай также написала две статьи, которые привлекли внимание общественности, поскольку автор обнаружила интерес к сексуальным отношениям, показанным через призму политики. Первая статья, озаглавленная «На старую тему», по сути являлась кратким изложением книги Греты Майзель-Гессе «Сексуальный кризис», опубликованной в Йене в 1910 году. Эта книга критиковала традиционный моногамный брак, который, по мнению автора, не отвечал глубинным чаяниям женщин, но запирал их в клетке социального притворства и подчинял воле мужчин ради удовольствия последних. Коллонтай выдвигала эти темы на передний план, назвав их «нитью Ариадны», призванной дать женщинам возможность выйти из тупика, в который их загнало общество. Она также была солидарна с автором в том, что традиционное упование женщин на истинную любовь может быть реализовано через эротическую дружбу и любовь, освобожденные от оков брака.

Некоторое время спустя в тридцатистраничной статье под названием «Отношение между полами и классовая борьба», опубликованной, как и предыдущая работа, в журнале «Новая жизнь», Коллонтай утверждала, что для победы над одиночеством человеческим существам нужно устанавливать между собой разнообразные отношения. Это сексуальные отношения, свободные от уз брака, которые не могут зародиться при существующей системе собственности. Лишь радикальное изменение социального порядка позволит создать новые сексуальные и тем самым подлинно человеческие — свободные — отношения. Таким образом, настаивая на политическом значении сексуальных отношений и на их связи с социальным устройством, Александра Коллонтай занимала чересчур смелую позицию, которая с трудом могла быть принята социал-демократией, тем более германской.

В Париже она нашла новых собеседников, и это стало одним из самых счастливых моментов ее пребывания там. Прежде всего это Поль и Лаура Лафарг — доброжелательная и примечательная семейная пара, которая очень быстро заняла важное место в жизни Александры. Лаура была дочерью Карла Маркса. Они тепло приняли Александру в своем небольшом доме, располагавшемся в столичном пригороде Дравей.

Тогда же ей представился случай сблизиться с Лениным, хотя это сближение состоялось лишь наполовину. Впервые они встретились в 1905 году на подпольном собрании, на котором Ленин спорил об аграрной реформе с Масловым, вызывавшим у него одновременно и восхищение, и отвращение. Затем Коллонтай пересекалась с Лениным в Штутгарте в составе русской делегации, объединившей большевиков с меньшевиками: здесь бок о бок оказались Ленин, Мартов, Троцкий и ряд других участников, в том числе Александра. Но, хотя Ленин в тот раз отметил ее ораторский талант, друг друга они сторонились. Конфликт между Лениным и Масловым вынуждал Коллонтай принять сторону последнего. Она была убеждена, что Мартов и Плеханов могут наилучшим образом двигать вперед дело, за которое она сражалась, и Ленин это знал. Он также слышал о ее отношениях с Масловым, что не способствовало сближению с Коллонтай, примкнувшей к лагерю меньшевиков.

Тем не менее в 1911 году практические соображения подтолкнули ее сблизиться с Лениным. Он проживал в XIV округе Парижа на улице Мари-Роз в очень комфортабельной квартире, в отличие от многих русских эмигрантов, влачивших жалкое существование. Ленин руководил тогда школой для рабочих в Лонжюмо, организованной наподобие школ на Капри и в Болонье. По мысли Ленина, набранные в Лонжюмо ученики являлись будущими партийными кадрами. Вот почему в 1911 году учащиеся тщательно отбирались приверженцами Ленина в России. Немногочисленные (менее двадцати человек) слушатели увлеченно посещали лекции, которые читали известные личности. Помимо заправлявшего всем Ленина здесь можно было встретить Луначарского и Давида Рязанова, а еще француза Шарля Раппопорта, вещавшего о социалистическом движении во Франции.

Одна женщина, Инес Арманд, читала несколько курсов, в том числе по бельгийскому социализму и политэкономии. Александра Коллонтай, хорошо знакомая с этими предметами, была вынуждена довольствоваться ролью простой слушательницы. По прибытии в Лонжюмо она надеялась на участие в преподавательской деятельности не только из стремления поделиться своими знаниями, но и рассчитывая на материальное вознаграждение, которое за это полагалось. Однако трудность, которую Александра так и не смогла принять, заключалась в ее соперничестве с Инес Арманд, сделавшейся ее извечным политическим конкурентом и личной проблемой.

В 1911 году Инесса, как ее называли, уже занимала в окружении (если не сказать «в жизни») Ленина особое место. Эта незаурядная личность была настоятельно необходима Ленину. И что за личность! Англо-французского происхождения, дитя деятелей искусства, она родилась в Париже в 1874 году. После смерти отца Инес мать отправила ее в Россию к тете, которая, как и многие французы, преподавала свой родной язык детям из благородных семей. Тетя занималась этим в доме богатейшего предпринимателя французского происхождения Евгения Арманда. Арманды привязались к блистательному ребенку и без лишних формальностей приняли его в свою семью. Совершенно естественно, что Инес вышла замуж за среднего сына своих покровителей — Александра Арманда. И, как водится, поначалу пара жила счастливо, произведя на свет четверых детей.

Инес была красива, хорошо образованна, владела четырьмя языками и превосходно музицировала. Но она всегда сравнивала свое привилегированное положение с тяжелой судьбой большей части русского народа и, вскормленная благородными идеями мыслителей своего времени, очень рано решила посвятить себя благотворительности, особо заботясь о московских проститутках, которых старалась вырвать из их убогой жизни.

В 1904 году гармоничному существованию Инес пришел конец, поскольку она влюбилась в младшего брата своего мужа, отца ее пятого ребенка, с которым, не таясь, жила в Москве. Тогда же она вступила в РСДРП и навсегда стала Инессой. Ее муж, человек благородный и проникшийся социалистическими идеями, согласился с ней расстаться, хотя вовсе того не желал, заботился о благополучии всех пятерых детей и помогал Инессе в политической деятельности, за которую та поплатилась арестом и ссылкой на побережье Белого моря. В 1909 году ей удалось бежать из тех негостеприимных мест, а ее муж, покинутый, но всегда бывший рядом, помог ей найти надежное укрытие и затем бежать за границу.

Сначала она оказалась в Швейцарии, где ее свалила болезнь. Ее любимый мужчина (и любовник) через несколько дней скончался от терзавшего его туберкулеза. Но вместо того чтобы безнадежно скорбеть, она стала действовать, отправившись в Брюссель для изучения экономики и, наконец, явившись в Париж. Эта мать пятерых детей, женщина с неуемной энергией, мечтавшая лишь о политической деятельности, встретила там свою судьбу — Ленина. Но она встретила также и Крупскую, ставшую супругой Ленина, когда тот находился в сибирской ссылке. Во время церковного венчания Ленин назвался потомственным дворянином, о чем свидетельствует запись в приходской книге. Но так ли этот с виду самый обычный брак соответствовал тем обетам, которые дал вступивший в него муж? Или же он был заключен исключительно из соображений приличия?

Надежда Крупская служила Ленину верной соратницей, которая переводила интересовавшие его труды, готовила к публикации и правила его рукописи, всегда находясь в его распоряжении. Но у нее была собственная сфера интересов, а именно женский вопрос. Казалось, она приноровилась к присутствию Инессы и ее отношениям с Лениным. Инессу привлекли к работе школы в Лонжюмо, и она вместе с Крупской подготовила проект школы, призванной давать образование русским женщинам, жившим и трудившимся во Франции. Крупская придавала этому проекту большое значение, поскольку всегда интересовалась проблемой образования, особенно женского, полагая, что оно являлось ключом к эмансипации женщин, и на этой почве превосходно ладила с Инессой.

Когда Александра Коллонтай соприкоснулась с жизнью Ленина, она растерялась. Прежде всего из-за того глубокого чувства, которое лидер большевиков (мужчина средних лет, мало обаятельный, весьма традиционный в вопросах любви и секса) выказывал по отношению к молодой матери пятерых детей, такой красивой и не склонной к конформизму. Благодаря друзьям из Лонжюмо Александре быстро стало известно о странном любовном треугольнике, сформировавшемся между четой Лениных и Инессой. Неожиданность оказалась тем более неприятной, что Инесса и Александра интересовались одними и теми же темами. Александра по праву могла заявлять о своем глубоком знании женского вопроса, о чем свидетельствовали ее публикации. Тем не менее ей не оставалось иного выбора, кроме как быть любезной с соперницей.

Обе были молоды, почти одного возраста (с разницей в два года), красивы, владели несколькими языками и одинаково блистали. Крупская свела их вместе в Лонжюмо, напутствуя: «Будьте дружны». Этому совету они не последовали. Они стали боевыми товарищами, но никогда не дружили. К тому же вскоре после прибытия в Лонжюмо Александра пришла к мысли, что трио, о котором ей стало известно так внезапно, ждет распад. Прежде всего учебное заведение для женщин, столь милое сердцу Крупской, так и не претворилось в реальность, несмотря на поддержку Ленина. Большинство большевиков воспротивилось этому проекту, считая его феминистским, а не социал-демократическим. Кроме того, в 1912 году Инесса на некоторое время отдалилась от Ленина. Однако же Александра не знала, что причиной тому послужила отправка Инессы в Россию самим Лениным, для которого она временно исполняла роль почтового курьера. В течение всего этого времени Александра оставалась в Париже, много писала и часто виделась с друзьями, главным образом с Лафаргами.

27 ноября 1911 года Коллонтай узнала новость, прогремевшую для нее как гром среди ясного неба. В то утро, читая в номере своего отеля газету «Юманите», она обнаружила на первой странице объявление о смерти (двойном самоубийстве, как писала газета) Поля и Лауры Лафарг в их доме в Дравее. Они полагали (и в этом заключалось их последнее послание), что завершили все, что должны были и могли сделать, и им не уготовано больше какой-либо роли. Александру эта трагедия ошеломила.

На похоронах Лафаргов, которые проходили несколько дней спустя на кладбище Пер-Лашез, собралась огромная толпа, состоявшая из французов, русских эмигрантов, а также социалистов, съехавшихся со всей Европы. Разумеется, первым слово взял Ленин, изъяснявшийся по-французски очень посредственно. Вернувшаяся из России Инесса, вероятно, ранее перевела текст, который он читал, но не могла исправить его акцент. Александра говорила следующей. После выступления теоретика раздался голос, шедший от сердца. Александра особо остановилась на личности Лауры, на дружбе, которая их связывала. Ее превосходный французский, переполнявшие ее эмоции впечатлили всех, кто ее слушал. Ленин подал ей дружеский знак, знак одобрения, а затем удалился в компании Крупской и Инессы. Александра осталась в одиночестве, но ненадолго.

Чуть раньше она заметила очень молодого человека, слушавшего ее с особым вниманием. Он приблизился к ней и тепло приветствовал, сказав, что счастлив услышать «великую Коллонтай». Затем, не сговариваясь, они вместе покинули кладбище и отправились бродить без определенной цели по городу. После продолжительной прогулки «великая Коллонтай» поинтересовалась, кто же такой ее юный поклонник, ранее представившийся просто «большевиком». Он сказал, что его зовут Александр Шляпников. Имя показалось Александре знакомым, но она не могла точно вспомнить, что ей о нем известно. Совсем скоро она выяснила, что этот крепкий мужчина с милым лицом, украшенным усами, — выходец из семьи староверов, из-за чего в детстве подвергался нападкам со стороны детей провинциального города, в котором родился. Еще тяжелее его детство сделала преждевременная кончина отца, обрекшая семью на нищету.

Эта встреча у могилы Лафаргов стала началом красивой и долгой истории любви. После расставания с Масловым Александра была свободна, но тяжело переживала свое одиночество, хотя никогда себе в этом не сознавалась, и горячность молодого человека взволновала ее. Конечно, он большевик, а она меньшевичка. К тому же, как она вскоре выяснила, он гораздо моложе нее. Ему двадцать шесть лет, ей — тридцать девять. Но, несмотря на тринадцать лет разницы, она оставалась красивой, а он уверял ее, что значение имеет лишь неодолимое чувство, которое влекло его к ней с того самого момента, когда он увидел ее на Пер-Лашез.

Что же касается Александры, то эти две смерти настолько ее потрясли, что она решила порвать со своей французской жизнью. Она вознамерилась возвратиться в Берлин. «Езжай в Берлин», — сказал Александре Шляпников, готовый следовать за ней куда угодно.

Планы по переезду в Берлин пришлось отложить из-за внезапного появления Владимира Коллонтая, брошенного ею около десяти лет назад, но все еще являвшегося ее мужем[2]. Он приехал повидать ее, чтобы завершить бракоразводный процесс и договориться о дальнейшем воспитании их сына. Он попросил Александру согласиться на развод, что предполагало признание ею своей вины, поскольку именно она его когда-то бросила. Святейший синод требовал такого признания, чтобы констатировать конец их союза. Владимир уже давно перестроил свою жизнь, но желал придать официальный статус отношениям с той, что делила с ним жизнь. Он хотел также законной семьи для Миши, который к тому моменту прекрасно ладил с мачехой и нуждался в семейной стабильности для завершения учебы. Александра уступила этим просьбам, несмотря на то что решительный разрыв с Коллонтаем повергал ее в уныние.

После «славного малого» и Маслова в ее жизни открывалась новая страница… К счастью, Шляпников был рядом, горя желанием сопровождать ее всюду, куда ей вздумается отправиться. Таким местом стал Берлин, она решила это заранее и уехала туда тотчас, как только уладила дела с супругом.

Возвращение в Берлин оказалось для нее не столь приятным, как она себе представляла. В своей книге, посвященной положению рабочих в Европе, она критически отзывалась о германской социал-демократии, обвиняя ее в склонности к компромиссу. Германских социал-демократов это задело, и они проявили не просто недовольство, но враждебность по отношению к «этой русской», которая, говорили они, предала их, несмотря на их гостеприимство: «Мы пригрели змею на груди». Первым в подобном ключе высказался Каутский, от которого Александра получила письмо, фактически извещавшее ее о разрыве их отношений. Александру Коллонтай неприятно поразило подобное неодобрение, тем более что оно исходило от такого видного социалиста, как Каутский. Конечно, Либкнехт, ее преданный друг, поднял голос в ее защиту, заявив, что ее критика обоснована и полезна для социал-демократии.

Однако Александра плохо переносила враждебное отношение, с которым столкнулась. Поэтому она была счастлива получить от английских профсоюзов приглашение принять участие в их конгрессе, проводившемся в Кардифе. Она прибыла туда в качестве делегата русских текстильных работниц, что служило для нее обычной формой участия в подобного рода мероприятиях. Затем она отправилась в Лондон для работы в Британском музее, в котором ценила комфорт и богатство коллекций. В тот период Лондон, как и Париж, представлял собой центр притяжения для русских, оказавшихся в затруднительном положении в собственной стране. Здесь Александре встретился Чичерин, который, как и в Париже, собирал средства для оказания помощи соотечественникам. Виделась она там и с Иваном Майским, будущим советским послом в Англии, который в дальнейшем станет ей другом, и с Литвиновым, который, будучи очень близок к Ленину, жил в Лондоне под именем Гаррисона и являлся душой клуба социал-демократов, одновременно выполняя различные задания для главы большевиков. Александра Коллонтай включилась в деятельность, которую вела указанная группа русских в изгнании, и это обстоятельство неизбежно сближало ее с большевиками.

В 1912 году Интернационал проводил конгресс в Базеле. Александра устремилась туда, как всегда, в качестве представительницы текстильных работниц. Она присоединилась к русской делегации, в которой в то же время не хватало лидеров движения в лице Плеханова и Ленина. Однако Александра встретила там Клару Цеткин и других близких друзей. Коллонтай взяла слово после пылкой речи Жореса, выступавшего против возможной войны, опасаться которой заставляло брожение на Балканах. Горячность великого Жореса, зажегшая аудиторию, не испортила впечатление, которое произвела пламенная речь Александры Коллонтай, тотчас нареченной «Жоресом в юбке». После этого наша героиня несколько месяцев скиталась по Швейцарии, возвращаясь в Лондон и наведываясь в Бельгию. Повсюду она выступала с речами, всегда получая восторженный прием и все новые приглашения — такой мобилизующей мощью обладали ее выступления.

Когда в конце осени 1913 года она вернулась в Берлин, то была приятно удивлена изменением отношения к ней социал-демократов. Враждебность, вызванная ее публикациями, уступила место пониманию. Клара Цеткин первой сказала Александре, что ее соотечественники наконец-то осознали уместность критики Коллонтай в их адрес. Подобную перемену настроений легко понять. В 1913 году вся Европа бурлила слухами о грядущей войне, и германским социал-демократам пришлось признать, что момент для компромисса остался в прошлом.

Для Александры Коллонтай этот период также отмечен бурной деятельностью в интересах женщин. Клара Цеткин пригласила ее поучаствовать в организации женского конгресса, который должен был состояться во время ближайшего крупного сборища деятелей Интернационала в Вене. Александру включили в состав женского секретариата Интернационала. Здесь она обнаружила Инессу Арманд в роли кандидата от большевиков. И снова Александре Коллонтай и Инессе Арманд пришлось работать вместе, но Ленина и большевиков представляла Арманд.

Александра Коллонтай. Англия, 1913. [РГАСПИ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 31. Л. 28]

В 1913 году Ленин наблюдал за деятельностью феминисток издалека. В то время он укрывался в Кракове с Крупской. Он был вынужден признать, что женщины испытывают потребность в создании печатного органа для выражения их позиции. Редакцию газеты «Правда» наводнили письма женщин, настаивавших на неотложном обсуждении их проблем. И Крупская поддерживала это требование. Осенью 1913 года большевики приняли решение об учреждении журнала «Работница», посвященного проблемам женщин. Если имя Инессы Арманд фигурировало среди основателей журнала, то Коллонтай, все еще числившейся меньшевичкой, там не нашлось места. В свою очередь, меньшевики приступили к изданию собственного журнала «Голос работницы», запрещенного после выпуска двух номеров. Коллонтай не успела опубликоваться в этом журнале, тогда как «Работнице» удалось продержаться семь недель.

Коллонтай и Арманд также соперничали во время подготовки женского конгресса Интернационала, намеченного на лето 1914 года. Александра должна была там присутствовать, но Ленин заранее дал Инессе следующие инструкции: «Что касается отправки Коллонтай, то пусть она едет, но не от имени России. И Вы выступите раньше нее». Из-за грянувшей войны конгресс так и не состоялся, и столкновения между двумя женщинами удалось избежать. Все это свидетельствует о том, что в начале 1914 года Ленин по-прежнему видел в Коллонтай меньшевичку и настойчиво использовал Арманд против нее.

Затем настало лето. Миша приехал к матери, чтобы провести с ней летние каникулы. Они жили в Тироле, прежде чем вернуться в Берлин. Александру ждала новая жизнь, по крайней мере так думала она сама. Она и представить себе не могла, что ее ожидает на самом деле — война и конец света.