Аптека Пеля

Глава 20

Запах. Невероятно знакомый, навязчивый. Надо вспомнить, где прежде ощущал похожий. Зависший процессор мозга не хотел выдавать результата. Казалось, он будет бесконечно крутить колесо загрузки. Разгоняться, набирая обороты. Наконец в сознании одна за другой проплыли картинки: их деревенский сад, дом, комната бабки, шкаф… отъехавшая со скрипом дверца… точно! Он поймал его. Запах бабкиного шкафа.

Саня разлепил глаза и сразу зажмурился. Солнце стояло над головой, невыносимо яркое и горячее для осеннего Питера. Густой воздух гудел шмелями, птицы звенели на все лады, запах сводил с ума. Дернув пучок цветов, он поднес их к носу. Так и есть. Как же они назывались… Саня медленно перевернулся на бок и обомлел. Шалями между пологих гор лежали сиреневые заросли лавандовых кустов. Благоухали, ходили волнами под легким ветерком. Прежде он такого не видел. Крымская осень была не знойной, но яркой. А здесь вроде и не пахло ею. Нет. Это был не Крым. Что-то чужое ощущалось в воздухе, в блеске простого креста над белокаменной церковью, архитектурой напоминавшей придорожный отель.

Монотонный колокол рассыпался сухим звуком. Не пел — хрустел, крошился. Кого созывал и куда оставалось загадкой — вокруг ни души.

— Месье! — протяжно и настойчиво окликал мужской голос. — Месье!

Саня обернулся и оцепенел. Перед ним стояла коляска Евы. Желтая, сморщенная, похожая на подвяленый на солнце изюм старуха, глядела на него сонными глазами дневной совы. И вдруг осклабилась, обнажила пустые бледные десны. И в полумраке рта адским огнем блеснул единственный клык похожий на тот, что висел у Санька на груди.

Он попятился, споткнулся, упал. Волосы на голове встали дыбом и Саня рванул проч, поминутно оглядываясь и отмахиваясь, словно от нечисти. В голове шумел шепот родной бабки: «Свят, свят, свят…»

«Месье! Месье!» — худой и длинный человек, в грубом черном плаще, подвязанном чем-то вроде каната с узлами и кисточками, походил на инквизитора из фильма ужасов. Он бежал следом, путаясь в фалдах и придерживая рукой огромный деревянный крест, болтавшейся на поясе. Черный капюшон скрывал лицо, наводя на и без того перепуганного парня удушливой жути. Перепуганным лосем, сбивая все на пути «месье» несся по лавандовому полю, пока не оторвался от запыхавшегося преследователя. Только тогда остановился, тяжело и болезненно вдыхая навязчивый запах бабкиного шкафа.

Саня шел по песчаной дороге не задумываясь куда и зачем. Да, он трус. Жалкий и ничтожный трус. Бросил ее одну. Хотя, нет. Не одну. Этот в рясе наверняка подберет и отвезет куда надо. Куда-нибудь. Но не к нему. Почему он решил, что Ева станет прежней Лампушкой. Ведь Артюхин не стал моложе… А бывшая его возлюбленная и вовсе страшна до сумасшествия. Вроде призрака мадам Домински. Почему? Что он сделал не так? Нити мыслей извивались сбивались в клубок, распутать который казалось под силу лишь самому создателю чудо-газа. Нет. Он на такое не подписывался.

«А-а-аа! — орал куда-то в небо Санек, сжав кулаки. — А-а-аа! Где я? Заберите меня отсюда!!! Я больше не могу!»

— Голуба, ты что орешь? Белены объелась?

В нагнавшей его телеге сидел молодой мужчина. Выглядел он абсолютным франтом в своем жилетном костюме, если бы не обляпанные грязью брюки, кое-как заправленные в грубые солдатские сапоги. Белозубая улыбка дельфина, веселый взгляд черных глаз и русская речь с едва уловимым акцентом, мгновенно приободрили Санька, точно смытому в океан пассажиру Титаника бросили спасательный круг. Но пока не ясно выживет он или нет.

— Где я? — поинтересовался, уже догадываясь, что не в России.

— Франция, Прованс… — сдвинув на затылок кепку, начал было обозначать локацию тот, но Саня перебил: «Твою пасть!»

— Кес ке се? — непонимающе округлил веселые глаза француз.

Лошадь шла рысцой. Саня устроился между двух огромных корзин наполненных доверху иссиня-черным виноградом.

Если бы он знал французский или читал не только ленту новостей Вконтакте, то непременно назвал теперешнее свое состояние, как дежа вю, то есть «уже виденное»: повозка, виноград, горная дорога. Единственное, что смущало — почему они оказались не в Крыму, а в Провансе. По чьей прихоти.

— Какой сейчас год?

— Тысячу девятьсотый двадцать восьмой, — старательно выговорил мужчина и снова показал белые редкие зубки, видно ожидая похвалы за отличное знание числительных.

Дорогой веселый Поль, так представился возница, напевал что-то негромко на своем птичьем, щебечущем языке и всякий раз когда оборачивался подмигивал Саньку блестящим вороньим глазом. Казалось он необыкновенно счастлив их знакомству. Еще бы! Не каждый день на сельской дороге тебе удается встретить русского богатыря.

Безусловно он принял приглашение приветливого француза остановиться в его доме: попеть русских песен и попить русской водки. Ни того, ни другого Санек не умел, но от безысходности согласился. Куда ему еще податься в незнакомой стране без языка и понимания, что его ждет на родине круасанов. По каким законам или каким беззаконием он вдруг оказался в Провансе осенью 1928 года в голове не укладывалось. Теория перемещений кратная ста десяти разрушилась окончательно.

Саня достал телефон. Шкала зарядки приближалась к нулю. Последнее, что высветил дисплей было время — с момента его встречи с Евой в пансионате прошло не больше часа. И бац! — а ты уже в другой стране, в другом веке, этаким экотуристом трясешься в телеге навстречу неведомому адреналину. Неплохая штука для стартапа. Еще бы узнать как профессор Пель это делал. Да куда там. Даже Артюхин не смог. А он то поумнее их всех вместе взятых будет. Воспоминания о губернаторе тепло отозвались внутри Санька. Где он сейчас. По-прежнему бомжует на кладбище. И откуда у Евы пузырек с газом. Значит он все же отыскал ее и предупредил. Видно и вправду Артюхин никакой не вампир, а такой же как и он случайный путешественник во времени. Вот только клык в пасти градоначальника уж больно подозрительный. Саня коснулся болтающегося на груди кулона и быстро спрятал его под футболку, ничуть не сожалея, что где-то в лавандовых полях Прованса обронил трофейный флакон из-под чудного газа.

Наученный горьким опытом внезапных перемещений, все свое с недавних пор он носил за плечами. Спал в обнимку с рюкзаком. Вот только, то что в нем лежало теперь никак не могло повлиять на судьбу попаданца. Носки-трусы, пара футболок и зарядка. Санек повертел в руках бесполезный провод и сунул назад — вряд ли в этой «европе мира» есть электричество в евророзетке. Да и кому тут звонить.

Объятый мрачными мыслями, он не заметил как повозка свернула с главной дороги и теперь громыхала по каменистой и узкой. Деревья, похожие на зеленые столбы, отделяли ее от пахучих цветочных рядов, сиренево тянувшихся до горизонта вроде картофельных грядок. «Жрут они их что ли…» — подумал с раздражением, снова ощутив в носу щекотание от навязчивых ароматов.

Светлый каменный домик под плоской черепичной крышей, как маскировочной сеткой затянутый ярким плющом и виноградом, с красными кляксами махровых цветов в плетеных кадках, бирюзовыми ставнями и ажурной белой скамейкой у входа был похож на подарочную коробку. И сразу стало стыдно за родной деревенский неотесанный и не крашенный, посеревших от непогод и пофигизма.

На террасе сидела женщина. Полосатое платье, прямая спина, взбитые легкие волосы забраны черепаховым гребнем. Золотом на солнце поблескивало пенсне. Она перевернула страницу толстенной книги, обернулась, очевидно услышав шум подъезжающей повозки, махнула рукой и крикнула в их сторону что-то вроде: «салют!»

Вслед за французом подошел Саня. Женщина поднялась навстречу, но вдруг пошатнулась, и хватаясь за край стола, осела. Не глядя на гостя, сдернула пенсне и, пытаясь отыскать щелку нагрудного кармана, рассеянно водила очками по ткани. Наконец нашла, сунула и подняла глаза.

— Это моя жена Ева. Это мой новый русский друг Александр, — старательно артикулируя представил француз гостя. — Вы поболтать. Я поработать.

Весело и беззаботно насвистывая он погнал повозку дальше по каменистой дороге, даже не подозревая, какую бомбу заложил под свою семейную жизнь.

— Здравствуйте, Алекс.

— Ева… Ева… — шептал, объятый одновременно возбуждением и ужасом. — Ева…

Она не была прежней светлой и воздушной Лампушкой. Даже строгая крымская товарищ Ева выглядела иначе. Но он узнал ее, несмотря на тень усталости окутавшей нежное смуглое личико. Высокий чистый лоб, по-прежнему обрамляли завитки непокорных волос, только борозда между бровей стала заметней, ярче. Зато чарующий голос не изменился. И глаза! Огромные, янтарные полыхали ночными кострами. Он не сразу сообразил, да и не думал об этом — ей теперь сорок три, а он так и остался при своих двадцати с копейками.

— Присаживайтесь, Алекс.

Он сел. Она надела пенсне и быстро сняла. Положила на стол, но тут же убрала в нагрудный кармашек платья. Закрыла книгу. Открыла. Суета движений выдавала волнение и пауза затянулась настолько, что в ее неловкую тишину нагло вклинился полосатый шмель. Деловито гудя, завис над столом, опустился на книгу и перебирая мохнатыми лапками пополз по странице. «Карлъ Марксъ. КАПИТАЛЪ. КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМIИ. Томъ первый. Процесс производства капитала. Москва 1909 год», — успел прочитать Саня, прежде чем, она захлопнула книгу. Шмель улетел. А они остались. И нужно было что-то говорить.

Ее руки, сжатые в кулаки так крепко, что ноготки больших пальцев сделались бело-розовыми, лежали на столе. Предельное напряжение ощущалось во всей фигуре, в струне спины, в застывших глазах. Казалось еще секунда и она сорвется, как стрела из арбалета.

— Так жрать хочется… и пить. Может угостишь гостя? — будничные слова и переход на «ты» вмиг ослабили тетиву. Ева сорвалась с места, убежала в дом, и вскоре они уже пили на террасе кофе с пухлыми круасанами.

Нахваливая хозяйку и ее французские булочки, он выхлебал три чашки, да так расслабился, разомлел, что скинул рюкзак и расстегнул куртку.

— Почему ты не спросишь как я тебя нашел? — поймав ее взгляд, задал вопрос, который наверняка волновал и ее.

— Как? — спросила нехотя, будто сам вопрос ей неприятен и опустила ресницы.

— А я не искал. Просто шел по дороге, а тут твой Поль. Муж значит. Ты давно замужем?

— Скоро десять лет.

— А как ты тут оказалась?

— В восемнадцатом уехала с мужем. Его командировали в дипмиссию.

— С этим?

— Нет. С другим. Ты его знаешь. Георгий.

— Это тот который нас в Крым отправлял и собрания вёл?

— Он.

Неожиданная подробность неприятно резанула Санька. «Гад какой, все же захапал его Лампушку», — пронеслось в мозгу, но тут же отпустило, хотелось знать откуда возник следующий претендент. То, что его отшили в самом начале было обидно, но теперь уже не имело значения кто первый, а кто последний.

— А где он? Развелись?

— Нет. Он умер.

— Давно?

— Он умер когда мы ехали в Париж. В поезде. Внезапно.

— Внезапно… — повторил, вроде оценивая возможно ли это в то время, в том месте. «Небось свои и грохнули. Знаем мы вашего брата-террориста. Проходили», — заметил мимоходом, но внешне остался невозмутим. — А что не вернулась? Другого встретила? Влюбилась?

— Поль хороший. Он добрый, веселый, — разглаживая ладонями складку на сбившейся скатерти, произнесла тихо и неуверенно, словно саму себя уговаривая.

— Понятно…

— Что тебе понятно? Что ты вообще можешь понять? И где ты был все это время?! Прошло двадцать лет! И вдруг я вижу на пороге своего дома человека, который предал наше дело, струсил и исчез без следа!

То, что он исчез без следа там в Крыму спору не было, но с тем, что струсил Саня согласиться не мог.

— А стрелять в царя это ок? Человека убить это нормально? Я под таким не подписывался. Вы меня подставить хотели, — неожиданно прозрел Санек и офигел от собственного прозрения. — Так вот почему вы меня окучивали вдвоем. Товарищи-террористы. Вы значит в Париж, а я на каторгу. Ваще пипец! Правильно Артюхин говорил…

— Артюхин… это тот полоумный старик, вообразивший себя генерал-губернатором Петербурга. Думал я поверю в его россказни о чудесном газе профессора Пеля спасающем жизнь? Не зря его в сумасшедшем доме держали. Зря выпустили.

— Артюхин не сумасшедший. Он как и ты раздвоился.

— Что-о-о? — издевательский тон, озлобил Санька и он с беспощадностью вывалил на нее всю правду.

— То. Если не веришь поезжай в это ваше, как там называется, с крестом на крыше. Там я тебя оставил на поле. Монах наверное подобрал.

— Ты нездоров? Я не понимаю о чем ты? — Ева прижала пальцы к вискам. — Не понимаю…

Саня вдруг догадался, что несет ахинею. Чтобы успокоиться растер лицо ладонями до красноты и несколько раз резко выдохнул.

— Тебя не удивило, что прошло двадцать лет, а я не изменился?

Казалось она впервые обратила внимание на это странное обстоятельство и теперь пристально рассматривала нежданного гостя. Ее бровки слегка играли, ходили вверх-вниз, выдавая мыслительный процесс. Чувствовалась, что Ева только что задумалась над странным фактом. Действительно, товарищ Алекс выглядел так, словно они вчера расстались в Крыму. И ей сделалось неловко от невнимательности и немного от утраченной свежести собственного лица. Она поправила волосы, нащупала золотое пенсне в кармашке.

— Возможно, и я выглядела бы лучше, если бы не десять лет каторжной тюрьмы… — вроде оправдываясь заявила она, надевая пенсне и еще раз всмотрелась в лицо товарища Алекса.

— Так тебя все же упекли за терроризм. Я просил Артюхина предупредить. Не обманул дед.

— За покушения на императора Николая. А тот, кто выдавал себя за градоначальника был доставлен в ЧК в восемнадцатом. К тому времени меня назначили комиссаром в Петрограде. Я его допрашивала, помню. Отдал мне флакон, и утверждал, что внутри невероятный газ профессора. Сказал меня расстреляют в восемнадцатом. А я как видишь жива.

— Это потому, что уехала. А не уехала бы точно грохнули. Я в интернете читал.

— Не знаю где и что ты читал, только знаю одно — я жива потому, что осталась в Париже и не вернулась в Россию после смерти Георгия. В газетах писали об эсеровском мятеже. Мы уехали накануне. Он был жестоко подавлен. Наших товарищей отправили в тюрьму. Кого-то расстреляли. Большевики предали дело революции, они…

Кто-кого предал не занимало Санька ни тогда, ни сейчас. Он смотрел на Еву, на ее округлившиеся блестящие глаза, на вскинутые голые руки, на влажный бутон маленького рта… и не удержался. Накинулся. Сгреб в медвежьи объятья и закрыл рот неумелым поцелуем. Теперь ему было все равно. Она обмякла, не сопротивлялась, не отвечала. Он почувствовал телесный холод и отпустил, отшатнулся.

— Зачем ты пришел… не мучай меня. — Ева подхватила со стола увесистый том Маркса, прижала к груди и ушла в дом, оставив Санька в душевном смятении допивать остывший кофе. Что он тут же и сделал присосавшись губами к фарфоровому носику.

Его не любят, его не хотят и беспардонно гонят. Его мечтам не суждено сбыться ни в том, ни в другом Питере и даже во Франции он лишний. Пусть так. Но он должен ей все рассказать. Сейчас же пока не вернулся Поль.

В доме было светло и прохладно от гулявшего сквозняка. Он нашел ее в спальне. В очаровательной маленькой комнатке с выбеленным дощатым полом и с такими же стенами. Супружеская постель под кисеей балдахина, окно за причудливо задрапированной занавеской, подушечки, коврики, вазоны с цветами будто здесь жила не бывшая террористка, а кукольная фея.

Ева сидела в шелковом кресле утканном букетиками незабудок, обнимая подушку-думку и прикрыв глаза. Ее губы вздрагивали, как у обиженного ребенка. Он все еще желал оказаться на месте подушки, но Ева, заметив, что не одна в комнате, открыла глаза и так взглянула на Саню, что последняя надежда съежилась, превратившись в колючий шар, царапнувший сердце.

Бессмысленно-счастливая жизнь, в которой теперь существовала его возлюбленная или, что другое было причиной ее недовольства, возможно, и сам Саня, напомнивший ей о прошлом, но только Ева недоброжелательная и отчужденная была все так же желанна и недосягаема.

— Я могу остаться. У меня есть вот… — сказал, опускаясь на коврик возле ее ног и вытащил из-под футболки кулон. — Здесь порошок профессора. А ты не веришь.

Ни отвечая, Ева поднялась, достала из ящика туалетного столика жестяную коробку и протянула Саньку. Эту девушку на крышке он сразу узнал, — видел пару часов назад в комнате пансионата. Неужели…

— Открой, — перебила она его мысли.

Так и есть — в коробке флакон и фото.

— Это все, что осталось у меня от прошлой жизни. — Неужели… она хранит их совместное фото. Мысль эта не успела согреть, как тут же сухо и насмешливо Ева добавила: «Это тот кто не дал мне убить царя».

Саня молча смотрел в ее полные ненависти глаза и ему хотелось выть от бессилия.

— Артюхин говорил, что этот газ может спасти мне жизнь. Отправить в другое время. Если бы это было так, то я бы желала оказаться снова в том же месте, но без тебя и тогда уж точно не промахнулась.

— Через сто лет у тебя будут совсем другие желания. Теперь я понимаю, почему мы попали сюда, а не в Крым. — Саня взял из коробки флакон и зажал в кулаке.

— В такие пузырьки профессор паковал золоченые пилюли для царской семьи. Это правда. Я помню. А все остальное — вздор.

— Как знаешь. Но если захочешь навестить себя стотридцатилетнюю езжай… недалеко тут… с крестом на крыше…

— Аббатство?

— Оно. Монахи тебя подобрали. Не сомневаюсь. Спроси у них про старуху в инвалидной коляске. Пообщаетесь насчет смысла жизни, — Санек ухмыльнулся, — а я тут, типа, лишний. Ты хоть детей-то родила, террористка?

Ева молчала.

— А со мной бы родила…

С улицы донесся веселый голос Поля. Выкрикивая что-то по-французский он явно искал, оставленных без присмотра жену и гостя. Ева встрепенулась и унеслась на зов супруга. Последнее, что осталось в памяти Сани была прямая спина. обтянутая полосатым шелком платья, бледная шея под россыпью пушистых локонов и узкая рука с золотистым ободком кольца на безымянном пальце, на мгновение задержавшаяся на наличнике дверей.

Мучительная нежность пронзила сердце.

Да, он мог бы остаться, но зачем. Он подошел к зеркалу. Взглянул на свое отражение и не увидел. Его там не было, как в страшном сне.

В ящике туалетного столика отыскал похожий на скальпель предмет, сковырнул блямбу сургуча, ногтем выбил пробку и вдохнул полной грудью, отчаянно желая вернуться туда, где его ждут в привычном Питере.

Удивительнее всего, что такое место нашлось. Главная гастрономическая точка Санкт-Петербурга — Андреевский рынок приветливо распахнул свои объятия, тем кто проголодался или просто тусил в популярном и модном в этом сезоне месте.

Фудкорт забитый людьми, гомонящий и хлебосольный, не заметил неожиданного появления Санька. Занятые своей едой и разговорами менеджеры и богемные бездельники попивающие фреши и жующие суши даже не вздрогнули, когда рядом с ними за одним столом возник смурной парень. Он оглядел их исподлобья с досадой — быть невидимкой ему бы сейчас не помешало.

Снова в реальном Питере и опять налегке.

Уже который по счету рюкзак теряет хозяина на этот раз, решив остаться в Провансе. Особого сожаления по этому поводу Санек не испытывал. Превратности судьбы в последнее время научили его рассовывать по карманам все ценное. Он радовался, что не поддался искушению скинуть куртку под жарким солнцем лавандового юга. Хотя бы деньги при нем.

Перекусив азиатской лапшой в бульоне — жирной и скользкой, он побродил по рынку в надежде отыскать те ароматы, что век назад щекотали ноздри и разгоняли аппетит, но увы. Теперешние соления, копчения и пряности в пластике и с консервантами аппетита не распаляли, а может он просто был сыт настолько, что не давал шансов озабоченным продавцам заманить его в свои сети.

Дом Пеля, как место силы притягивал по-прежнему, лишая покоя, вытягивая последние силы. Было в этом какое-то наваждение. Саню тянуло туда откуда все началось, может еще и потому, что больше идти было некуда. Если возвратиться к началу, то ни работы, ни дома в реальном Питере. Куда податься в этом городе. Вот в том, в другом он вроде и при деле был… но он тут же одернул себя: дело дрянное, опасное, замешанное на крови и ненависти, хоть и классовой, теперь его совсем не грело. Однако, возвращаться даже в мыслях в другой Питер, чтобы там сгинуть — бред! Саня прижал ладошку к груди. Под ней бугрился клык. Теперь ему предстояло сделать самое важное — обрезать все концы, чтобы не было ни малейшей возможности вернуться.

Встретив все ту же полную даму возле ворот Пелевского дома, он поздоровался и даже протянул к собачке руку, но зря, на этот раз та не замедлила лязгнуть острыми зубками, не дав себя погладить.

— Вы из какой квартиры? — открывая металлическую калитку поинтересовалась дама с собачкой, пропуская Санька во двор. — Вижу не первый раз. Вы что ключи потеряли? — Саня кивнул, покорно следуя за дородной дамой, одышливо ползущей по двору. — Так сделайте. Тут на Седьмой у метро делают. Двести пятьдесят рублей таблетка. — Саня снова кивнул, юркая вслед за ней в парадную и сразу припустил через ступеньку на заветный четвертый этаж, пытаясь поскорее избавиться от попутчицы, дотошно выспрашивающей номер квартиры. — Десятой?! — неслось ему вслед. — Так это вы нас залили?!

Из приоткрытых дверей тянуло сыростью. Саня вошел. За спиной щелкнул замок. Поскрипывая половицами, он двинул по темному коридору на кухню. Мокрая тряпка на полу, таз с остатками воды и даже пузырек с зеленоватой крупкой на месте. Он присел за стол, не сводя глаз со склянки. Злосчастный порошок Пеля, как ни в чем ни бывало стоял на прежнем месте и было его на донышке.

За спиной послышался легкий скрежет и дробная россыпь металлических звуков вроде по карнизу ходит кто-то когтистый. Воображение тут же нарисовало кошмарную тварь, знакомую до судорог. Только не оборачивайся. Только не оборачивайся! Мелкие шажки замерли, сменяя лязг на воркование. Саня не выдержал, обернулся.

Обычный городской голубь, сизый и жирный нахохлившись сидел на карнизе, втянув голову, по всему видно собрался отдохнуть. Оранжевый выпуклый глаз прикрытый тонкой пленочкой века подрагивал, а когда открывался глядел на человека загадочно жутко.

— Кыш! — махнул рукой Саня, но птица даже не шелохнулась, продолжая гипнотизировать хозяина квартиры. Тогда он замахал сильнее, пытаясь согнать пернатого с насиженного места. — Кыш! Пошел! Кыш!

Схватил со стола первое что попалось — связку ключей и запустил в голубя. Потревоженная птица улетела, а ключи, угодив в раму, шлепнулись на пол.

Подобрав связку, он разглядывал самый маленький ключик. Вспомнил, как когда-то поднес к губам и дунул. В этот раз звук получился протяжно-унылый, так осенью завывает в трубе. И тут же его обдало теплым и мягким ветром, словно рядом пролетела большая птица. Отгоняя морок Саня намочил ладонь и провел по лицу.

В комнате на подоконнике валялась потрепанная книга. Тогда, в самом начале его не заинтересовавшая. Теперь же он разглядывал ее пристально, стараясь понять возможный тайный смысл, заключенный в названии. «Пособие по разведению и содержанию грифонов» товарищество А.Ф. Маркс 1905 год.

С обложки глядела когтистая тварь с крыльями.

«Маркс…» — ухмыльнулся, щелкнув птицу по клюву.

Теперь он точно знал что делать.