Аптека Пеля

Глава 8

Соперник образовался неожиданно, как прыщ. Да, он и подумать не мог, что у барышни Евлампии есть парень. Расстроенный и растерянный Саня понял, — бороться с ним за дивного ангела, бесплотного и безмолвного совершенно бессмысленно. Он даже в морду «резиденту» дать не сможет. От этой догадки его охватила вдруг непривычная грусть, быть может, впервые за всю его недолгую жизнь.

Санек вздохнул, поднял с пола овчину, нырнул в мягкие рукава и неспешно спустился к дверям, за которыми уже не надеялся обрести призрачного счастья в объятьях душистого ангела. И, кажется, только теперь понял, что с ним случилась настоящая беда — он влюбился.

Саня застыл в нерешительности у входа в аптеку, ему хотелось кричать на всю улицу, на весь Питер, да что там, на весь мир: Ев-лам-пи-я!!! Чтобы она услышала, выбежала, успокоила его, обняла и… И тут за спиной раздался едва уловимый стук, вроде хлопнули двери. Он обернулся — «резидент» уверенно и торопливо просквозил мимо, обдав его смесью гари и какой-то сладковатой химии. Как у слепого обостряются иные чувства, так и нос Санька до того с трудом отличавший аромат парфюма от очистителя воздуха, в другом Питере улавливал мельчайшие нюансы запахов, возможно, компенсируя этим отсутствие звуков. Но ведь ему не послышалось, дверь хлопнула, а может и показалось…

Зачем-то, сам не понимая зачем, он увязался за «резидентом», и еле за ним поспевал в жаркой бекеше. Энергичный, подтянутый, тот шагал по Большому проспекту в сторону Гавани, но, не дойдя, свернул на тихую улочку, быстро пересек палисадник, бурно заросший, непонятными обглоданными кустами и, оглядевшись, нырнул в какую-то нору полуподвального этажа. Три ступеньки, конечно не лестничный пролет, спрыгнуть и не расшибить лоб — плевое дело. Но Санек отчего-то медлил, Он смотрел на растрескавшуюся дверь с деревянной табличкой «Оловянная мастерская Кацубы» из-за которой тянуло знакомым запахом гари и никак не мог решиться, будто кто-то удерживал его за шкирку от легкомысленного поступка.

Санек обернулся. Перед ним стоял свистун-коробейник. Вот кого он точно не ожидал тут увидеть, так этого торговца, намозолившего глаза у Андреевского рынка. Лотошник воровато оглядывался, не решаясь подходить ближе, но было ясно, что его интересует это место силы, притянувшее в одночасье всех троих.

Немного потоптавшись у входа, и не отважившись войти, коробейник вернулся на улицу, раскрыл ящик с мелким товаром и встал, подпирая стенку. Тут то Саньку стало ясно, что свистун следит за «норой».

В порыве какой-то отчаянной глупости и кошачьего любопытства Санек сиганул вниз, рискуя переломаться, но ему повезло — он чуть взрыхлил носом сырую землю, вскочил и огляделся. Деревянный пол, зашарканный, в разноцветных маслянистых пятнах, доходил ему до пупа и напоминал мертвое озерцо возле какого-то нефтеперегонного завода. Запах стоял соответствующий: cмесь олифы, лака и еще какой-то удушливой дряни, похожей на ту, чем пропах резидент. Ощущая себя экстремалом-купальщиком, он, не спеша, поплыл вглубь норы, рассекая в полумраке нагроможденные друг на друга деревянные ящики и коробки.

Тусклый свет становился все ярче. Его источник — керосиновый светильник болтался низко над столом, за которым на деревянной лавке сидели двое: дед и мальчик. Оба они, облаченные в кожаные фартуки и грубые холщевые нарукавники, ловко орудовали кисточками, окуная их поочередно в склянки с разноцветными красками: мазок, другой, третий и оловянный барабанщик, отправлялся к своей разноцветной команде таких же, как он грубо сработанных оловянных собратьев. На столе в разноцветных шеренгах подсыхала целая армейка из конных и пеших гвардейцев.

У ног деда стояла корзинка с серыми невзрачными вояками, ожидавшими своего яркого преображения.

Однако, резидента и след простыл. Вроде он как крот, ускользнул из норы секретными подземными ходами. Или спрятался где-то здесь. Но от кого? Не от Санька же…

Мастерская не имела окон, и дверь в ней была одна, — входная. Не надеясь отыскать обидчика, Сааня поплыл было к выходу, и тут заметил, что в углу зашевелились наваленные, как попало, лубяные коробки. Из-под них сперва показалась голова, а потом, и весь резидент собственной вонючей персоной.

Мальчишка бросил кисточку и поспешил захлопнуть за гостем неприметный люк в подпол, потому что в руках у «крота» было по увесистой свекле, так сперва показалось Саньку. Но приглядевшись, он понял, что овощи-то с запалом! Карманы на помятом пиджаке тоже подозрительно топорщились.

Мальчишка вернулся на место и продолжил одевать солдатиков в разноцветные штаны и мундиры, совершенно не обращая внимания на мужчину суетившегося рядом. А дед и вовсе не поднял головы, увлеченно раскрашивая кирасира.

Пока резидент укладывал в короб смертельные «овощи», пересыпая их упакованным в бумажные пакеты оловянным войском, Саня решил проверить уголок террориста. То, что Лампушкин ухажер бомбист у него не было никаких сомнений, сам не раз метал гранаты на учениях, но вот так, чтобы в живых людей, бог миловал.

Проплыв пару метров в сторону люка, он нырнул под пол и увидал лесенку. «Спрыгнуть, — сверкнула в голове шальная мысль, но тут же его отпустила. — Еще один уровень ему не осилить». Саня скинул бекешу, плюхнулся на живот и, вспомнив армейскую школу, осторожно подполз к отверстию. Все, что он мог увидеть в слабо освещенном проеме, ограничивалось квадратом земляного пола, стеклянным боком огромной бутыли с чем-то мутным… да, еще рядом валялась стекляшка грушевидной формы с длинным отогнутым в сторону горлом. Больше, как ни старался он ничего не смог разглядеть. Густые неясные тени метались внизу. И несло, несло, будто из преисподней! Похоже, вход в ад находился именно тут.

Увлеченный следопыт, краевед или историк, возможно, и рискнул бы парой ребер, а ему нафига. Хватит с него и профессорской чертовщины. А ту все понятно — выяснять криминальные подробности еще одной лаборатории с риском переломаться и умереть в этой яме, абсолютно не его тема.

Вынырнув из-под пола, Санек резидента не обнаружил, похоже пока он разглядывал подробности бесовской лаборатории похититель его ангела покинул нору, наверняка, отправившись по своим братоубийственным делам… И тут сердце похолодело — Лампушка! Неужели с ним заодно… А если так, то ее могут… Что могут? Арестовать? Убить? А что если она ни сном ни духом, как говорила бабка, оправдывая невиновного.

Когда он карабкался вверх из норы, цепляясь босыми ногами за корни и камни, спасительными ступеньками, выпиравшие то тут, то там из земли, сердце бешено колотилось — только бы не потерять эту сволочь, выяснить, что их связывает — нежного ангела и резидента дьявола.

Санек выскочил на улицу, утирая пунцовое лицо воротником бекеши, добежал до Большого и остановился, как вкопанный. Перед ним лежал непривычный проспект. Увлеченный погоней, он и не заметил, как из парадного тот превратился в глухую окраину, где по одну сторону трамвайных путей тянулась к взморью строгая линейка двухэтажных деревянных домов — бараков, а на другой зеленели огороды с аккуратными рядами картофельной ботвы. Вот она пролетарская Галерная гавань. Но зато церковь тут отгрохали из кирпича до небес — пять краповых куполов и рядом звонница со сверкающим золотым орлом на макушке! Санек аж присвистнул — зашибись какой орел! Это ж сколько в нем золота, не успел он прикинуть, как заметил среди толпящейся у входа голытьбы шпика-коробейника. Тот примостился на ступеньке возле нищенки, внимательно разглядывая входящих в церковь. Санек перебежал дорогу и ступил за ограду, где у входа в храм стояло удивительное сооружение на колесах, похожее на открытую передвижную сцену всю в кружевах и бантах, тащить которую собирались две белоснежные лошади с пушистыми метелками дрожащих на ветерке перьев, прилаженных хитрым образом к их головам.

Обойдя пару раз белоснежный цирк на колесах, он вернулся ко входу, украдкой наблюдая за местным людом.

Возле паперти болталась всякая шваль, ободранная, да чумазая: хромоногие и безрукие попрошайки, бабы с младенцами, прикрученными к груди грязными тряпками, слепой инвалид отчаянно колотил по ступенькам деревянной ногой и всякий раз вскидывал руку с засаленной кепкой, чувствуя, что кто-то проходит мимо.

Если шпик здесь, то бомбист в церкви, рассудил Саня.

Он бросил под зад бекешу и уселся напротив лестницы, ожидая соперника. Ступени поднимались вверх метра на два и тут уже без вариантов — внутрь ему не попасть. И даже если резидент собрался взорвать церковь или того, кто в ней, ему все равно никого не спасти, оставалось только ждать со смирением Божьей воли.

Не был Саня героем, но и трусом не был. Держался царского пути, золотой середины — если кому нужна помощь позвонит в службу спасения, а снимать на мобильник не станет. Но вот чтобы самому спасать как-то не доводилось, и хорошо бы не довелось. Спасать, жертвовать, отдавать жизнь, если об этом подумать, то нет. А случись, тут уже на рефлексах кто кого — страх тебя или ты его.

Минут через десять убогая толпа оживилась, сорвались с насиженных мест и потянулись к резной дубовой двери. Обе створки плавно разошлись, и белоснежный гроб выплыл из храма. Два крепких мужичка бородатых, видно из зажиточных, с золотыми цепочками на жилетках, растолкали попрошаек, освобождая дорогу покойничку.

Аккуратно спустив на крепких плечах, гроб уложили на катафалк и белоснежные лошади с плюмажами между ушей степенно тронулись, погоняемые человеком в белом шелковом цилиндре и кафтане до пят, того же чистейшего цвета.

— Вот тебе и цирк с конями. — Санек поднялся, накинул перепачканную в земле, пыльную шкуру и отошел в сторону, пропуская скорбную процессию, бредущих молча мужиков, как на подбор пузатых и бородатых. Редкие женщины, завернутые в черные кружевные шали, семенили в хвосте, атакуемые со всех сторон нищим сбродом. Они утирали слезы кружевными платочками, крестились и, кивая по сторонам, раздавали копейки, корчившим жалостливые рожи оборванцам. Вот только бомбиста среди скорбящих друзей и родственников усопшего не наблюдалось.

Паперть и ступени церкви постепенно опустели. Даже слепой куда-то ускакал на своей деревянной ноге.

Санек подумал, что резидента смыло слезной толпой, и он не заметил когда, но тут вдруг нарисовался свистун-коробейник. Придерживая свой маскировочный ящик за спиной, шпик сбежал по лестнице, выскочил за ворота церкви, перебежал улицу и пристроился в очередь к тележке, на которой был установлен непонятный агрегат с трубой и двумя металлическими цилиндрами. Дощатая вывеска, закрепленная над ним, разъясняла безграмотным обитателям Галерной гавани, что городская санитарная комиссия раздает тут бесплатно воду для питья и чай с сахаром. Взопревшие мужики в линялых рубахах охотно глотали дармовой кипяток из белых фаянсовых кружек, рукавом утирая со лбов проступившую испарину. Дама в пенсне налила шпику бурую жидкость, и он отошел в сторонку, неторопливо прихлебывая и не сводя глаз с церковного крыльца.

Кипяток хлестал в кружки, бойко вырываясь из медного краника. Санек глядел на пьющих с завистью, не понятно зачем подсчитывая глотки. Во рту пересохло. Слизнув кончиком языка соль из-под носа, он сунул указательный палец в струю, но чуда не случилось — вода не была мокрой, горячей или холодной, она, как и все остальное, была фантомом. И такая вдруг взяла его тоска, хоть беги к Неве и топись. Вот уже где нахлебаешься вдоволь.

«Да когда же обратно?! Когда?!» — сжав кулаки и запрокинув голову, орал он в небо и то вдруг ответило далеким глухим ворчанием. Санек обернулся на гул, что почудился за спиной — брюхатые тучи ползли на город с залива, обещая не призрачную грозу.

И он ее слышал!

За радостью, сбившей дыхание и рвущейся в мир с гортанными звуками, он едва не упустил коробейника. Его пурпурный рукав мелькнул в серой толпе. Как ипподромная лошадь, сыскарь нетерпеливо вытанцовывал, ожидая, когда можно будет рвануть за большим призом, и не обнаружить себя.

А «приз» уже спешил к воротам храма, вот только лубяной коробок, с которым резидент заходил в церковь исчез. Санек сразу это заметил и теперь гадал — куда бы тот мог подеваться. Не у попа же, в самом деле, оставил, сагитировав служителя культа за советскую власть. Откуда ему было знать, что иной честолюбивый поп и сам силен учинить революцию — школьную историю Чепухин прогуливал с не меньшим удовольствием, чем химию.

Одинокий трамвай развернулся по металлической петле и на малом ходу подполз к остановке. Тут он подбирал всех желающих прокатиться за пятак до Биржи. Но босяки не пользовались электрическими машинами, предпочитая пылить по старинке, а на жалкую медь купить хлеба или пропустить пару чарок в ближайшем шалмане.

Энергично размахивая правой рукой, резидент двигался вдоль церковной ограды, левая, спрятанная в карман была неестественно напряжена, будто сжимала зловещий предмет, который мог пойти в ход в любую минуту. Трамвай догнал человека и, набирая обороты, устремился вперед. Но в последний момент, видно что-то заподозрив, бомбист рванул за уходящим составом, включив какую-то запредельную скорость. На бегу вскочил на площадку и тут же скрылся в вагоне.

«Кино и немцы, — огорчился Санек, глядя на растерянное, раскрасневшееся от горячего чая лицо филёра. — Разве это шпион, какая-то простокваша, а не секретный агент».

Тот будто устыдился, дернул к пролетке, ожидавшей возле церкви, растолкал извозчика и погнал за трамваем.

Саня был уверен, что бомбист его засек и потому оторвался. «Реальный придурок, этот шпик, чисто стажер в офисе мобильной связи. Еще и рубаху красную нацепил, чтобы издалека видели — я дурко!» С такими мыслями он брел посреди дороги, где не нужно было шарахаться от людей, не видевших его и потому норовивших идти напролом и сквозь. Что, впрочем, у всех легко получалось.

Тучи тоже не спешили. Они по-прежнему ползли, молча, больше не подавая тревожных сигналов. Единственный звук в другом Питере, с которым Саня уже смирился, был противный звон в левом ухе. Иногда он затихал совсем, и это было нестерпимо. Тишина казалась оглушительней, чем рев турбин самолета.

Проклиная бекешу, лежавшую у него на плечах тяжелым бессмысленным грузом, он все же тащил ее на себе, благодарный деду Артюхину, за участие и заботу. Даже не верилось, что еще ночью Санька трясло от холода и эта ненавистная шкура, была милее всего на свете. Вот так и с барышней Серёдкиной, внезапно сошедшей в его пустую жизнь душистым ангелом, а по факту оказавшейся подружкой террориста. Мысль эта Сане не нравилась, и он старался гнать ее подальше, лелея надежду, что Лампушка не в курсе, чем промышляет ее приятель.

Редкие прохожие не цепляли взгляда, все они были какими-то одинаково серыми, что мужики, что бабы. И девушка, что спешила куда-то в одном направлении с Саней, скорей всего осталась бы им не замеченной, но в руке у той покачивалась лубяная коробка точь-в-точь, как у резидента.

Такой поворот событий взбодрил его, впрыснул адреналина. Оживленный, он пристроился к девушке, пытаясь не отставать, принял ее темп, деловой и целеустремленный. И даже несколько раз обогнав, заглянул в узкое длинное лицо с плотно сжатыми губами, украшенное приплюснутым носом и глазами спокойными и пронзительными, как выстрел. Девушка была печально некрасива, такие, обычно, за не имением мужского интереса к ним, отдаются полностью революционной борьбе. Порывистая, та почти бежала. Саня едва поспевал. Шлепать босыми ногами по раскаленным булыжникам, малоприятное занятие. Ноги то и дело соскальзывали, норовя подвернуться, но ему было жутко интересно, что ж там, в коробочке у красной шапочки. Кому она несет «пирожки».

Когда они подходили к Седьмой, ветер сорвал с лысой головы господина, переходившего проспект, соломенную шляпу, он припустил за ней, но та не давалась, катилась колесом, подпрыгивала, пыталась взлететь. Женские подолы вздымались порывами вдруг налетевшего ветра. Извозчики на колясках растягивали кожаные гармошки крыш, пряча под ними пассажиров, и гнали, гнали кобыл, чтоб успеть до светопреставления доставить господ куда надо.

Дождь, долгожданный ливень хлестал изо всех сил, бил по брусчатке, раскачивал липы и дощатые вывески, как в немом кино. Санек остановился, закинул голову и открыл рот. Там наверху вовсю искрило небесное электричество, клубились черные тучи, нагоняя темноты и жути. Дождь лил стеной, но в рот попало не больше столовой ложки. Но и этой кошачьей дозе Санек был рад. Он утирал лицо и хохотал в себе раскатисто и страшно, обнажая крепкие белые зубы молодого зверя.

Тем временем, мокрая, как утопленница девушка, пересекла проспект и скрылась в Андреевском соборе. Наслаждаясь стихией, Саня чуть не упустил ее из виду, но в последний момент заметил и побежал следом. С разбегу пролетев три невысоких, не доходившие до колен ступени, он оказался в почти пустынной церкви.

Оглушительная тишина, изводившая снаружи, осталась за дверями. Здесь она казалась покойной и умиротворяющей, отсекающей ненужное.

Такая тишина была ему по душе. Он оглядел иконостас: торжественный и строгий, скользнул по распятию, такое висело у них в доме, в бабкином уголке. И в голове вдруг возникла она, Анфиса Михайловна, маленькая сухая старушка с огромными натруженными руками, будто чужими, мужицкими. Санька панически боялся темного ее угла, и когда бабка подводила его к иконам, он вырывался и хныкал. «Это Боженька, он добрый и все про тебя знает». И от этого «он все про тебя знает» становилось страшно и стыдно. Хотелось убежать, спрятаться под одеяло, в дальний сарай, забиться в самый темный угол, чтобы Боженька его не видел. Сашка стащил у бабки сотку и ни за что не признавался, обманул, что не брал. А сам потратил ее на грузила для самодельной удочки. Бабка его никогда не наказывала, потому, что была доброй, как ее Бог.

Смахнув слезу воспоминания, он осмотрелся. У большой иконы замер офицер в походном кителе, склонил перебинтованную голову, нижняя губа под усами шевелилась, подрагивала. Прикрытая полями шляпы дама сидела на скамье у входа, так, что ее лица он не разглядел. Рядом с ней мальчик-херувимчик в расшитой бисерными корабликами панамке, из-под которой струились золотые кудряшки. Матросский костюмчик, фарфоровое бледное личико. Тихий и неподвижный, словно неживой.

Надеясь отыскать девушку, Саня подался влево за колонну и увидел ее. На небольшой столик возле распятия со свечами, где уже лежала какая-то снедь, та быстро положила бумажный сверток, что вытащила из короба и торопливо направилась к выходу.

Саня подошел ближе, попытался заглянуть внутрь оставленного «гостинца», но пакет был плотно закрыт, исключая всякую возможность узнать, что в нем. Какое-то время парень стоял в недоумении, раскладывая в голове всевозможные варианты от конфет до адской машинки. И все же не был до конца уверен, гостинец этот из того ли коробка, что заправил бомбами и пересыпал солдатиками резидент дьявола.

Не прошло и минуты, как изящная ручка в кружевной перчатке подхватила пакет. Саня обернулся в след уводящей мальчика душистой женщине, даже не представляя, что за звено будет следующим в этой зловещей цепочке: идейный врач, отставной поп, свихнувшийся купец…

Дама с мальчиком сели в поджидавшую коляску, и лихач пустил лошадь в галоп, оставив парня с тяжелыми мыслями:

«Бесы… — только и смог выдавить он. — Бесы».