Банк страха

Глава 17

Итак, его не стало. Эту новость сообщили в начале одиннадцатого по багдадскому времени. Радио молчало минут пятнадцать, потом мулла стал читать Коран. Потом опять настала короткая пауза, после чего наконец зазвучала траурная музыка и объявили, что Правитель умер. Не сообщили ни причину смерти, ни вообще каких-либо подробностей. Но то, что он действительно умер, все осознали, кажется, в один момент. На улицах Мосула и Басры, в курдских городах Ирбиль и Сулеймания, в священных городах шиитов Карбале и Наджафе и даже в центре Багдада началась ружейная стрельба; заслышав ее, люди выскакивали на улицу, и здесь им сообщали эту новость. Казалось, двери истории распахнулись настежь, и уже никто не верил, что они могут снова захлопнуться.

В ту ночь над Тигром стояла полная луна, освещая город, как бумажный фонарь во время летнего праздника. Мосты через реку, которые так часто бомбили и восстанавливали за долгие годы войны, в этом полусвете казались призрачными скелетами. Большая мечеть Мусы Аль-Кадхима сверкала минаретами, крытыми золотым листом, как сундук с сокровищами. Даже уродливые статуи Правителя, воздвигнутые за эти годы, чтобы возвеличить победы и скрыть поражения, как-то облагородились, стали просто памятниками эпохи, которая уходила в историю, унося все свои пороки.

В бетонных коробках государственных учреждений еще горел свет, но все люди высыпали на улицы, и здания опустели. Через час после опубликования первого бюллетеня пошел слух, что Правителя убил, застрелил неизвестный стрелок, сумевший пробраться в его охраняемые личные покои, куда обычно имели доступ только члены его семьи и сама охрана. На разных углах говорили по-разному: убийца был то мусульманином-фанатиком, то сводным братом Правителя, то охранником-черкесом, то израильским агентом, то агентом Иордании.

Вначале многие иракцы рыдали, даже те, кто при жизни Правителя ненавидели и боялись его. Им казалось, что внезапно рухнул столб, поддерживавший шатер небес. У них закружилась голова; было непонятно, как жить вне того иллюзорного мира, который сотворил Правитель. Для них он был всеми четырьмя сторонами света. Целое поколение людей каждое утро видело его лицо на первой странице газеты. Каждый вечер по телевидению шло нескончаемое кино, запечатлевавшее каждое его движение, каждое шепотом сказанное им слово. Его портреты благоговейно развешивали на стенах домов, магазинов, школ и учреждений по всей стране. Правитель был вездесущ и неотвратим, как солнце и луна. И вот его не стало.

Потом людей охватила ярость. Первой их жертвой стал огромный, в четыре этажа, портрет Правителя в военной форме на главной площади Багдада. Толпа собралась около полуночи, когда новость уже распространилась по городу и прошло оцепенение. Первый смельчак набрался храбрости кинуть в гигантский портрет камнем, но камень ударился в доску рядом с усами Правителя, не причинив никакого вреда. Толпа затихла: он жив! он неуязвим! Моментально вернулся страх, и толпа отпрянула назад. Тогда другой человек, видимо самый храбрый, воспрял духом и с криком запустил в портрет Правителя бутылкой с бензином. Бутылка ударилась в эполет на военной форме и взорвалась. Тогда через толпу полетела вторая бензиновая бомба и взорвалась на подбородке Правителя, потом еще и еще одна, и вот портрет уже горел в десяти местах. Вся площадь словно осветилась огромной свечой. «Хаджиз аль-кхауф инкисер» («Стена страха сломлена»), — говорили люди друг другу. Толпа вновь с криками ринулась вперед; так звери, выпущенные из клетки, в момент освобождения в ярости оскаливают зубы. Бурлящая волна накатила на портрет Правителя. Распевая единым хором, люди разломали деревянный каркас, поддерживавший массивную конструкцию, и набросились на ее опоры с топорами, лопатами и кирками, чтобы вырвать их с корнем. На площадь вдруг влетел большой грузовик, вихлявший из стороны в сторону, и, разогнавшись, врезался в гигантский плакат, как таран, потом еще раз и еще, и наконец портрет рухнул в центр площади, словно объятый пламенем погребального костра.

Это яростное осквернение образа Правителя только разожгло буйство толпы. Люди хлынули на соседнюю площадь, где стоял еще один массивный портрет Правителя, на сей раз в наряде арабского всадника. Из толпы снова полетели керосиновые бомбы, воспламенившие изображение Правителя. И опять этот грузовик протаранил горящий плакат и обрушил его на землю. К рассвету в городе, где портретов Правителя было больше, чем светофоров, не осталось стоять ни одного.

В ту первую ночь ярости никто не задавался вопросами, откуда взялись бензиновые бомбы, или кто начал стрельбу на улицах, или каким образом появился этот огромный грузовик — как раз вовремя, чтобы довершить разрушение. Люди рассудительные могли бы себя об этом спросить. Но в эту ночь огня, когда прошлое предстало перед иракцами в пламени и дыму, такие вопросы казались лишними. Куда делась секретная полиция, до того прочно державшая невидимый кинжал у горла нации? Что стало с армиями информаторов и провокаторов? В Ираке было четыре секретные службы, которые контролировались соперничающими членами семьи Правителя и шпионили как за простыми людьми, так и друг за другом. Где они были в ту ночь? На какие скрытые рычаги они нажимали? Кто отдавал приказы — оставаться в казармах или маршировать по улицам? В состоянии исступления это казалось не важным — ведь Правителя не стало!

На следующее утро в парке Заура на шаткой скамейке сидел араб средних лет, лицо которого было испещрено отметинами от прыщей. Кожаная фуражка, надвинутая на лоб, и большие, как у мотоциклиста, темные очки плотно закрывали его глаза, и только самый осведомленный знаток иракского двора смог бы узнать в нем двоюродного брата покойного Правителя — Османа Баззаза. Сидя на скамейке, он изредка поглядывал на стеклянное здание ресторана, известного под названием «Багдадская башня», которое возвышалось над парком наподобие разукрашенной новогодней елки. Он делал вид, что читает газету, но было ясно, что он кого-то ждал. В этот час парк был почти пуст. Казалось, весь Багдад отсыпался после бурной ночи.

Примерно через десять минут к скамейке подошел седовласый господин с кожаным кейсом в руке. Издали он походил на европейского бизнесмена: тщательно отутюженный костюм, сияющие — несмотря на пыль багдадских улиц — туфли. Но вблизи было видно, что у него резкий взгляд и темное лицо иракца. Тщательность его наряда нарушалась свежей повязкой на одной руке. Подойдя к скамейке, он не обнялся с сидевшим на ней господином и даже не обменялся с ним рукопожатиями, а просто сел рядом и поставил кейс посередине. Они обменялись арабскими приветствиями — пожеланиями мира, — как могли бы поздороваться и незнакомые люди: «Ас-салам алейкум. — Алейкум ас-салам». С первого взгляда можно было решить, что они действительно не знали друг друга, однако потом у них завязалась куда более оживленная беседа. Они как будто обсуждали совместный проект, пользуясь закодированными фразами.

— Аль-машруа аль-муштарак кхалас (Совместное предприятие завершилось), — сказал седовласый джентльмен.

— Аль-хамду лиллах (Слава Богу), — ответил Осман Баззаз.

— У вас все в порядке? — спросил бизнесмен. Он поддерживал забинтованную руку: видимо, его рана была недавней и еще болела.

— Аль-хамду лиллах, — повторил Осман и спросил, что слышно от «аль-забун» — заказчика.

— Ничего, — ответил бизнесмен. Он сказал, что позже поговорит с «аль-ширках» (компанией) и все будет, как он обещал.

Осман посмотрел на кожаный кейс, стоявший между ними, и спросил, не подарок ли это (аль-хадийях).

— Йа, акхи! (Да, брат мой!) — Бизнесмен в сверкающих ботинках похлопал по кейсу.

Осман поинтересовался, как насчет остальных денег. Что будет с ними?

— Му мушкилах! (Нет проблем!)

Подробности, пояснил бизнесмен, прорабатываются в Лондоне. Потом это можно обсудить в Женеве, ала инфирад (конфиденциально).

— Йа, хабиби (Да, дорогой мой).

Теперь они расцеловались в щеки. Бизнесмен встал, оправил помявшиеся брюки и ушел. Двоюродный брат покойного Правителя остался сидеть на скамейке, положив руку на кожаный кейс с подарком. Впрочем, через несколько минут Осман поднялся со скамейки и снова скрылся в городе, среди бетона и пыли.

Глава 18

Друзья Лины начали приезжать к ней в Ноттинг-Хилл-Гейт вскоре после ее разговора с Сэмом. Ранда Азиз уже была там, и они вместе названивали по телефону. Приехала Фарида Хамдун, учившаяся в киношколе Лондонского университета, потом Кениза Туайма, у которой был магазин одежды в Кэмдентауне, и ее богатый приятель-саудовец. После них появились сразу: Бурхам Саади со своей женой Маджд, Надхми Маклуль с двоюродным братом Антиссаром, а также Немир, Инам, Вахдад и Саад. Кто-то заварил иракский чай, кто-то принес миндальный торт из ливанской кондитерской на Бромптон-роуд, а кто-то привез ящик шампанского, подаренный поставщиками Марвена Дарвиша, загадочные друзья которого уже вряд ли были ему полезны. В эту ночь никому не хотелось спать. Все сидели на полу у Лины, накручивали телефон и весело сообщали новость своим друзьям.

Их телефонные звонки разбежались по всему миру. Фарида позвонила в общежитие университета Индианы, где изучали медицину две ее иракские подруги. Лина позвонила в Нью-Йорк в коммерческий банк, где в отделе ссуд работал один ее бывший приятель. Кениза позвонила своей сестре, работавшей в модной лавке на Родео-Драйв. Позже ночью звонки пошли в другой конец света — двоюродной сестре Лины в Гонконг, брату приятеля Фариды в Токио, дяде Ранды в Бангкок. Получилась шумная семейная беседа, где все разговоры были одинаковыми: «Вы слышали новость? Вот здорово, да? Ты можешь себе представить? Фаук аль накхаль». Все скакали от радости с пальмы на пальму!

Сэму Хофману, приехавшему в начале второго, уже пришлось пробираться сквозь кучу иракцев, расположившихся на полу гостиной. На нем был кожаный пиджак и фуфайка с короткими рукавами; он был ужасно рад, что сбежал из клуба за рекой. Лина поцеловала его и выдала бокал шампанского. Сэм уселся на полу и предложил тост «за новый Ирак». Все радостно чокнулись. Кто-то подал ему латунную трубку с ливанским гашишем, и он глубоко затянулся.

— Миш баттал. — Ранда потихоньку кивнула в сторону Хофмана, когда они с Линой на кухне готовили очередное блюдо, утыканное виноградными листьями. — Совсем неплохо. Но что он здесь делает в такую ночь? Ты уверена, что он не шпион?

— Конечно. — Лина мечтательно улыбнулась. — Он мой амир ала фарас абайяд (принц на белом коне). Он хочет спасти меня. Правда, теперь меня уже не нужно спасать.

— А как он в постели? — шепотом спросила подругу Ранда. — Он хорошо… ты понимаешь? — И она сделала выразительный жест рукой.

— Ранда! Я с ним не спала!

— Он что, гомик?

— Ты с ума сошла. Правда. Он хороший, вежливый американский парень — очень приятное разнообразие. Я устала от арабов.

— Ты просто пьяна, вот что я тебе скажу, — сказала Ранда и шлепнула подругу пониже спины.

Веселье набирало силу. Лина достала принадлежавшие ее отцу магнитофонные пленки с записями иракского народного певца Назема Аль-Газали. Он умер еще в 1960 году, до того, как Правитель начал систематически уничтожать иракскую национальную память; его песни символизировали для иракцев прошлое. Он пел простые народные баллады под аккомпанемент флейты, которую называют «най», похожего на гитару инструмента «уд» и удары «дарбаки». Это было что-то вроде иракских блюзов. Обычно он начинал со стихов, которые постепенно переходили в песню о невзгодах жизни и любви; некоторым балладам было лет двести. Лине больше всего нравилась песня «Самара мин кауми Аисса», что переводилось как «Темноволосая из племени Иисуса»; в ней пелось о любви мусульманина и девушки-христианки.

Лина подпевала Аль-Газали, искоса поглядывая на Сэма: «О прелесть моя из племени Христова, дарю тебе любовь мою. Что же важнее — любовь или вера?» Дальше в песне шли застенчивые вопросы и кокетливые ответы. «Дай посмотреть, как прекрасны твои глаза». — «Мои глаза — как глаза оленя». — «Ты высок?» — «Я высок и строен, как куст базилика». Сэм попробовал включиться, подпевая на своем ломаном, неуклюжем арабском. Иракские эмигранты, рассевшиеся на полу, тоже стали подпевать. Многие из них помнили «Темноволосую из племени Христа» еще с детства. Потом все встали и захлопали, а когда Аль-Газали запел «На вершине пальмы», снова выпили шампанского.

В два часа в дверь позвонил Набиль Джавад. Поэт был одет в свой обычный черный костюм и среди веселящихся имел траурный вид. Лина предложила ему шампанского, но он попросил стакан воды. Из-за двух завес на его глазах — слепоты и темных очков — нельзя было понять, о чем он думает. Он извинился перед Линой за столь поздний приезд и объяснил, что работал над эссе об арабской демократии; он надеялся, что арабские службы Би-би-си или «Голоса Америки» передадут его этой ночью, но они отказались. Лина села рядом с ним на диван, взяла его руки в свои и сказала, что для нее большая честь видеть его в своем доме.

— Это здорово, да? — спросила она. — Вы, наверно, так счастливы сегодня.

Джавад покачал головой.

— Пока нет, — ответил он. — Неизвестно, кто будет следующим.

Лина хотела убрать руки, но Джавад сжал их и стал благодарить ее за то, что она его пригласила. Он сказал, что когда-то был знаком с ее семьей в Багдаде. И он был на похоронах ее отца в Лондоне. Он спросил, чем она сейчас занимается. Слегка смутившись, Лина объяснила, что работает у Назира Хаммуда, но собирается от него уйти.

— Очень смело было с вашей стороны пригласить меня сюда, — сказал он.

— Вовсе нет. Мне давно следовало это сделать, но я была так напугана. Теперь это просто. Все прошло.

— Нет, хабибти, ничего еще не прошло, поэтому вы очень смелая. — Он погладил ее руку и снова сжал ее. — Вы знаете, Лина, именно женщины спасут Ирак. Мужчины, по-моему, уже совершенно безнадежны. Их всех развратили. Только женщины остались сильными.

Лина хотела попросить его пояснить сказанное, но тут подошел Сэм и сел по другую сторону Джавада. Ему очень хотелось познакомиться с иракским поэтом, наделавшим такой переполох у Дарвишей. Он стал задавать ему вопросы о его жизни и работе, на которые Джавад отвечал с некоторыми колебаниями, но откровенно. Пока они разговаривали, Лина размышляла над тем, что только что сказал Джавад. Мужчины, безусловно, стали слабыми; это было особенно заметно в Лондоне, где даже самые богатые и преуспевающие из них, казалось, обладали моралью сводников. Может, женщин и можно было назвать сильными; но как можно говорить, что женщины спасут Ирак? Ведь Ирак уже спасен! Правитель умер!

Другие иракцы тоже собрались вокруг Джавада и стали просить его почитать свои стихи. Он стал извиняться перед ними, положив руку на сердце. Он был бы счастлив поделиться с ними своим творчеством, особенно сегодня, но дал клятву не читать стихов публично, пока не вернется на родину. А это было еще невозможно. По комнате прокатился гул разочарования, его просили прочитать хотя бы одно или два стихотворения. Наконец Джавад согласился почитать, но не собственные стихи, а написанные около тысячи лет назад поэтом Ибн-Зайдуном, который воспитывался в Кордове, но большую часть жизни прожил вдали от родного города. Это стихи об изгнании, сказал Джавад. Он читал их на плавном арабском языке, лившемся из его хрупкого тела, как вода из источника в пустыне.

«Господь ниспослал ливень на жилища тех, кого мы любили. Он сплел над ними венок из звезд… О ушедшие счастливые дни, дни наслаждений, когда мы были рядом с теми, у кого черные волосы ниспадают на белые плечи… Я оплакиваю судьбу, некогда — в те ушедшие ночи — столь ко мне благосклонную, а теперь лишь слегка касающуюся меня вечерней свежестью. Но идущему в ночи светят все те же звезды. Приветствую тебя, Кордова, с любовью и тоской».

Когда он кончил читать, в глазах у иракцев стояли слезы. Его умоляли почитать еще, но Джавад сказал, что уже очень поздно, а у него утром много дел в фонде. Его отпустили и пообещали помочь его фонду деньгами, хотя и знали, что вряд ли сдержат это обещание. Лина проводила его до двери. Когда она прощалась с ним, глаза у нее все еще были влажные, но поэт не мог этого видеть.

После ухода Джавада иракцы снова стали петь песни. Они открывали бутылки шампанского и разговаривали о будущем. Кто-то провозгласил тост «за юного короля» — короля Фейсала, убитого революционерами еще в 1958 году, до возвышения Правителя. Кто-то еще предложил выпить за новый парламент, когда бы его ни созвали, а кто-то — за новую конституцию, что бы она ни провозгласила. Все всё знали, и никто не знал ничего, потому что, хоть заря и занялась, это по-прежнему был Ирак.

Глава 19

Официальному Вашингтону хватило нескольких часов, чтобы переварить новость о смерти Правителя. К специальным выпускам последних известий в половине двенадцатого телекомпании успели собрать экспертов, согласившихся в том, что это убийство было неизбежным, и даже странно, что он протянул так долго. Наиболее вероятными заговорщиками считались мусульманские экстремисты, просочившиеся в президентскую гвардию. Одна из групп иракских эмигрантов, базирующаяся в Париже, успела взять на себя ответственность за убийство. Иранское правительство опубликовало краткое заявление, отрицающее свою роль в убийстве и тем возбудившее подозрения в обратном. Израильские власти также отозвались на слухи о своей возможной причастности к этому делу кратким заявлением «без комментариев». Таков уж Ближний Восток. Хорошо, если тебя считают способным убить главу государства, даже если ты не имеешь к этому отношения. Лучше, когда тебя боятся, чем когда не замечают.

Где меньше всего в Вашингтоне можно было ожидать увидеть свет этой ночью, так это в адвокатской конторе «Хаттон, Марола и Дьюбин». Тем не менее Роберт Хаттон, услышав новость около пяти часов пополудни, извинился перед своими партнерами, с которыми обсуждал прием на работу новых сотрудников, и удалился к себе на верхний этаж, где и оставался почти до полуночи. Хаттон устроил рабочее место в своем бронированном клозете, где хранились важнейшие документы. Он принес туда стул и маленький столик, после чего запер стальную дверь изнутри, чтобы никто не помешал ему работать. Несколько часов он разбирал юридические документы по пяти корпорациям, созданию которых он содействовал несколько лет назад. Это были типичные фиктивные, подставные корпорации, номинальные владельцы которых не имели ничего общего с лицами, фактически их контролировавшими. Две из них были зарегистрированы на Багамах, еще три — в Панаме. По каждой из них он просмотрел статьи, посвященные регистрации, а также полученные от местных адвокатов в Нассау и Панама-Сити юридические заключения о распределении активов в случае изменения статуса. Потом он обратился к другим документам, касавшимся небольшой кучки компаний, номерных счетов и инвестиционных фондов; они входили в невидимую сеть организаций, управлять которой он помогал.

Существует правило, согласно которому любой бизнесмен, даже самый никудышный, заслуживает того, чтобы в юридических делах его представлял профессионал. Все эти годы у Хаттона было больше, чем у какого-либо другого адвоката, оснований усомниться в этом правиле, но он принимал его как жизненную данность. Стоило снять внешний лоск с какой-нибудь юридической процедуры — и у людей, обладающих деньгами, могли начаться проблемы. Кроме того, если бы люди все делали открыто и в соответствии с законами, то зачем бы нужны были юристы? Юрист — это тот, кто улаживает неясные дела. И действительно, ему приходилось такие дела улаживать. Если компания зарегистрирована на Каймановых островах, то важно было точно знать, каким она должна удовлетворять юридическим требованиям со стороны местных властей. Если средства перечислялись с одного счета на другой, то каждый шаг этой процедуры должен был осуществляться в строгом соответствии с местными требованиями. Суть юридических дел, как и суть устройства автомобиля, заключалась в деталях. И когда дело сделано, машина должна работать плавно, бесшумно и чисто.

В девять часов Хаттон сделал перерыв на обед в Афинском клубе, в нескольких кварталах от работы. Высокий и худой, он шествовал по улице с некоей аристократической надменностью, не обращая внимания на бездомных в парке, которые выпрашивали у него мелочь. В святилище клуба его приветствовал мэтр — достойный пожилой палестинец, надевавший смокинг даже к завтраку, — и проводил за его обычный столик в глубине зала у окна. Хаттон твердо придерживался установленного порядка. Он заказал всегдашнюю водку с мартини и задал мэтру обычный вопрос, какое блюдо он сегодня посоветует.

— Сегодня очень хороша рыба-гриль, сэр. — Это также был обычный ответ; мэтр знал, что мистер Хаттон всегда предпочитает рыбу-гриль.

— А как насчет дыни? — Это было уже не так однозначно; с дынями могли возникнуть трудности.

— «Белые мускатные» не очень сладкие, но «креншоу» сегодня хороши.

И как это они здесь, в Афинском клубе, узнавали, какие дыни хороши. Это же надо надрезать каждую!

— Хорошо, тогда принесите «креншоу», — сказал Хаттон.

С его места Хаттону хорошо была видна серая громада старого здания Правительственных учреждений с фасадом цвета слоновой кожи. В этом здании он бывал много раз — беседовал с сотрудниками Национального совета безопасности по вопросам государственной важности, возникавшим в его юридической практике. Это была одна из форм его самоутверждения, доступная Хаттону в отличие от большинства других юристов. Raison d’etat.[13] В квартале от этого здания, на Джи-стрит, в самом, наверно, неприметном доме Вашингтона, находилась старая контора разведывательного Управления. Туда Хаттон по понятным причинам старался не заходить, и это было для него довольно просто. Если им что-нибудь было нужно, они приходили сами.

Расправившись с рыбой и дыней, Хаттон вернулся в свой стальной склеп и еще раз удостоверился, что все важные документы в порядке. Потом он набросал текст трех телеграмм для отправки наутро. Первая адресовалась человеку, который много лет назад был назначен доверенным лицом по нескольким счетам в одном женевском banque privee.[14] Он подтвердил этому доверенному лицу, что полученные им при открытии счетов полномочия все еще действуют и он, таким образом, продолжает контролировать эти счета. Вторая телеграмма была адресована женевскому частному банкиру, который вел эти счета, и содержала предупреждение об ожидаемом скором визите доверенного лица и подтверждение существующих условий управления средствами. Третья и последняя телеграмма адресовалась в лондонский офис Назира Хаммуда и подтверждала, что все необходимые распоряжения сделаны в соответствии с тем, что обсуждалось ранее.

Хаттон написал текст каждого послания на официальной бумаге, вложил их в конверт и запер конверт в ящик стола секретарши. Он оставил ей записку с распоряжением отослать утром эти три сообщения шифрованной электронной почтой. Покидая свой кабинет за несколько минут до полуночи, Хаттон увидел, что в старом здании правительственных учреждений темно. Как всегда, он обошел этих бюрократов на повороте.

Глава 20

Первым из Багдада вернулся профессор Саркис. Он приехал в Лондон на следующий день после убийства Правителя. Один из вице-президентов «Койот инвестмент» — англичанин — решил, что в компании должен быть объявлен траур, и в этот день офис был закрыт. Саркис немедленно отменил это решение и велел своей секретарше обзвонить всех иракских сотрудников и вызвать их наутро на работу. В «Койот инвестмент» будет обычный рабочий день, жестко сказал он, и все иракские сотрудники должны быть на местах. Профессор Саркис собирался выступить перед ними в десять тридцать в кабинете мистера Хаммуда. К удивлению Лины, она тоже оказалась в списке вызванных.

Доверенные сотрудники молча собрались в кабинете Хаммуда. Вчерашнее ликование кончилось. Над столом Хаммуда по-прежнему висел портрет Правителя, обтянутый черной материей. Профессор Саркис вошел из соседнего кабинета и остановился перед сотрудниками. Вид у него был такой, словно после отъезда из Лондона он месяц пробыл в пекле. Его худое лицо опухло, он хромал на одну ногу. Его глаза были прикрыты черными очками.

По обе стороны от него встали два иракца, которых Лина никогда раньше не видела. У них были холодные глаза и нехорошая кожа, как у юношей, выросших в военных лагерях. Весь их облик говорил о том, что они из секретной полиции: чересчур новые костюмы; рябые лица, не привыкшие к регулярному бритью; крепкие руки и ноги. Они стояли рядом с профессором Саркисом, покачиваясь на ногах, и было непонятно, подчиненные ли это Саркиса или его хозяева.

— Мы переживаем печальные дни, — начал он, кивнув в сторону задрапированного портрета над столом. — Наш любимый Правитель умер, и я знаю, как тяжело сейчас на сердце у каждого араба-патриота. Но мы выполним наш долг — как иракцы и как сотрудники нашей компании. Мы будем продолжать работу. Все меня поняли?

Стоящие в кабинете закивали. Негодяй Юсеф, ставший, видимо, первым подпевалой, не удержался и сказал: «Нам, сиди» («Да, господин»); то же самое пробормотали еще несколько молодых людей.

— Мистер Хаммуд… сегодня не может быть с нами, — продолжал профессор Саркис, оглянувшись на своих головорезов как бы за подтверждением. — Мистера Хаммуда некоторое время не будет. Но уполномоченные представители власти в Багдаде поручили мне сказать вам, что в «Койот инвестмент» ничего не изменится. Наши дела должны идти, как прежде. Враги следят за нами и ждут. Но дух нашего Правителя победит. Верные сотрудники будут вознаграждены; неверные будут наказаны. Есть вопросы?

Вопросов, естественно, не было.

Лина ушла к себе в кабинет, не рискуя ни с кем разговаривать. Надо было переждать, потерпеть, чтобы стало ясно, что это все означает. Но Ранда, как всегда, ждать не могла. Она появилась в дверях кабинета Лины в четверть двенадцатого. После тридцать шести часов беспрерывного гулянья под глазами у нее темнели круги.

— Шаку? (Что это означает?) — спросила она.

— Не знаю, — ответила Лина.

— Где, интересно, Хаммуд? Когда он вернется?

— Не знаю, — повторила Лина.

— И кто эти двое мерзких парней с Саркисом? Они похожи на посудомойщиков у Факреддина. Ну и парочка! Тула тула аль-накхла, уа акла акл аль-сакхра! — Это была издевательская иракская поговорка, означавшая: «Здоровый как пальма, а мозги как у козла».

— Ранда, перестань! — резко сказала Лина. — Не надо больше вопросов и злых замечаний. С ними шутки плохи. — Ее подруга отвернулась и отошла к двери. Увидев это, Лина почувствовала стыд. Двух дней не прошло, как умер Правитель, а страх и лицемерие возродились. — Прости меня, — сказала она, — я просто стерва, вот и все!

— Что же происходит, Лина? — прошептала Ранда. — Это что, переворот?

— Я правда не знаю. Давай подождем до завтра. Может, что-нибудь выяснится.

Около пяти часов, когда Лина уже собиралась уходить, ее вызвали к профессору Саркису. Он принял ее в кабинете Хаммуда, сидя за столом, между неподвижно стоявшими головорезами, словно зажатый в тиски. Над ними нависал портрет Правителя, по-прежнему убранный в черное. Когда Лина вошла, профессор Саркис откашлялся; вид у него был неуверенный. Интересно, что они сделали с ним в Багдаде, подумала Лина.

— Садитесь, — коротко сказал Саркис. Очевидно, разговор предстоял не из приятных.

Лина села и взглянула на Саркиса, пытаясь угадать, зачем он ее вызвал, но увидела лишь тусклый блеск темных очков.

— У нас в «Койот инвестмент» будет новая управленческая структура, — начал он. Этот деловой тон был нелеп, как занятия Гарвардской школы бизнеса в камере пыток; но он продолжал: — Некоторые члены семьи Правителя поручили мне произвести эту реорганизацию. Эти два джентльмена — мои… — он помялся, — консультанты. Их интересует, кто, кроме меня и мистера Хаммуда, знаком с делами компании. Я сказал им, что одна из таких людей — это вы, мисс Алвен. — Он замолчал и снял темные очки. Его правый глаз почти заплыл, вокруг него гноилась кожа, отливая желтым и синим. — Я думаю, не сделать ли вас членом нашего нового управления. Но у меня есть некоторые трудности. Эти джентльмены считают, что неразумно возлагать на такого человека, как вы, новую ответственность без дополнительного обучения. Можно сказать, повышения квалификации.

— А где, профессор Саркис?

— В Багдаде. — Он в первый раз за этот день улыбнулся, и Лина заметила, что у него не хватает нескольких зубов. Ее охватил ужас, охватил почти физически, сдавив ей желудок, словно это был тюбик с зубной пастой. Взглянув на двух стоящих сзади иракцев, она представила, как сидит между ними в самолете «Ираки Эйруэйз».

— Прошу вас, профессор Саркис. Я всегда была преданным сотрудником. У вас сейчас нет причин беспокоиться на мой счет.

Армянин не обратил внимания на ее слова.

— Давайте бросим играть в игрушки. Вы знаете, кто эти двое? Справа от меня — господин Хаммади, слева — господин Алани. Они сотрудники «Амн аль-Ихасс» — специальной службы безопасности в Багдаде. Вы знаете, что это за служба?

— Нет, сэр.

— Правитель создал ее как особую часть секретной полиции для своей личной защиты и защиты своей семьи. В Багдаде я был гостем этих джентльменов. — При слове «гость» его голос задрожал: видно, этот елей с трудом давался даже такому завзятому лжецу, как Саркис. — Понимаете, их очень беспокоят проблемы безопасности здесь, в нашей компании. Поэтому когда я был в Багдаде, эти джентльмены задали мне много вопросов, на которые я постарался честно ответить. Они спрашивали, как мы ведем дела и куда идут наши деньги. Они спрашивали меня, почему часть этих денег, судя по всему, пропала. Они даже спрашивали меня о мистере Хаммуде. И я отвечал им. Можно сказать, я был мучительно откровенен. — Он наклонился вперед, к Лине. — Некоторые из этих вопросов касались вас.

Лина посмотрела на полицейских и снова перевела взгляд на Саркиса.

— Что же они хотели знать?

— Осведомлены ли вы о наших деловых секретах.

Она сглотнула слюну. Ее желудок снова сжался от страха.

— И что вы им сказали?

— Я сказал, что Лина Алвен, по-видимому, знает о «Койот инвестмент» больше, чем кто-либо из сотрудников компании, кроме меня и мистера Хаммуда. Они спросили, известно ли вам о настоящих делах нашей компании — вы понимаете, о чем я говорю, — и я сказал, что не знаю. Они спросили, видели ли вы личные файлы мистера Хаммуда, и я сказал, что возможно. Да, возможно, видели. Они спросили меня, были ли вы верным сотрудником, и я ответил, что у меня есть некоторые сомнения. Сейчас, дорогая эшек, мы знаем, что настоящим предателем оказался Хаммуд, поэтому я готов простить вас. Однако эти люди по-прежнему испытывают беспокойство. Их интересует, что именно вы знаете. Они считают, что довольно много. Слишком много.

Лина уже избегала смотреть на полицейских.

— Но это не так, профессор Саркис. Я не знаю ничего, кроме того, о чем вы мне говорили. Я ни разу не видела никаких секретных файлов. Я вообще ничего не знаю. — Она умоляюще посмотрела на двух иракцев, по-прежнему стоявших, как взведенные курки. — Прошу вас, поверьте мне.

— Поверить? Что значит вера? Этим джентльменам неинтересно, кто кому верит. Они хотят знать.

— Но как же мне убедить их?

— Лояльностью. Только лояльностью.

— Да, сэр. Я всегда была лояльна по отношению к фирме.

Профессор Саркис запрокинул голову. Его ноздри затрепетали, как у зверя, готовящегося к прыжку.

— Тогда почему вы пригласили к себе Набиля Джавада прошлой ночью, если вы так лояльны? А? Акпар! Этот человек — враг Ирака!

У Лины потемнело в глазах. Как они узнали, что Джавад был у нее? Следили за квартирой? Прослушивали телефон? Или на нее донес кто-то из друзей, сидевших на полу, распевавших песни и произносивших тосты?

Господин Алани — один из двух сотрудников службы безопасности, стоявших над Саркисом, — достал из кармана нож и стал чистить им ногти. У него были массивные руки с узловатыми костяшками пальцев, похожие на древесные сучья. Поигрывая ножом, он смотрел на нее и видел ее страх. Он даже чуть заметно усмехнулся, точнее, прищурил глаза.

— Ну, так почему вы пригласили Джавада, если вы такая лояльная?

— Я не знала, что Джавад — враг Ирака. — Она решила соврать. — Кто-то предложил его пригласить.

Профессор Саркис снова снял темные очки. Он достал из кармана платок и вытер гной, сочившийся из заплывшего глаза.

— Будьте осторожны, мисс Лина, — сказал он. — Эти люди шутить не станут.

Лина кивнула.

— Нам надо убедиться в том, что вам можно доверять. Я предпочел бы, чтобы они забрали вас в Багдад прямо сейчас, но мне нужна помощь с компьютерами. Этот идиот Юсеф не знает системы, и вы должны помочь ему. Поэтому прошу вас вернуться в бухгалтерию и чтобы вы были у меня на глазах.

— Значит, я возвращаюсь на старую работу — руководителем группы обработки данных?

— Нет, это только временно, пока мы не решим, нуждаетесь ли вы в дополнительном обучении. — Саркис опять откинулся в кресле, что означало конец разговора.

Лина еще немного помедлила. Она думала о том, что говорил ей Хофман, — об уходе. Если уходить, то сейчас.

— Профессор Саркис, прошу вас. Если вы больше не доверяете мне, может быть, будет лучше, если я уйду из компании?

Армянин направил на нее тонкий палец.

— Не может быть и речи! Вы должны остаться и быть лояльной. Я предупредил вас по-дружески. Если вы меня не послушаете, то будете иметь дело с этими двумя господами и их друзьями в Багдаде. Это все! — Он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.

Лина покинула кабинет, с трудом держась на ногах. Поехать к Хофману она не решилась, домой — тоже. Она поискала Ранду, но та уже ушла. Тогда Лина поехала к Ранде домой, в Челси, и, к счастью, застала ее там. Лина предложила пообедать вместе в индийском ресторане, и Ранда согласилась.

— Я не должна тебе это говорить, — сказала Ранда, наливая черпаком суп «дэл» в тарелку Лины, — но мне поручили шпионить за тобой в конторе.

Лина замерла с полной ложкой «райты».

— Кто поручил?

— Профессор Саркис и его новые приятели, сегодня днем. Я потому так рано и ушла — чувствую себя последней стервой по этому поводу.

— И что ты им ответила?

— Согласилась, конечно. Сумасшедшая я, что ли? Сказала, что буду внимательно за тобой следить, чтобы ты не сделала ничего дурного. Так что уж пожалуйста, не делай ничего против них. Или, если будешь делать, то чтобы я не видела.

— Ранда! Никогда не думала, что ты будешь за мной шпионить. Это ужасно.

У Ранды был виноватый вид.

— Я понимаю. Это все потому, что я испугалась. И они предложили мне денег. Впрочем, мне скоро уже не придется этим заниматься.

— Почему?

— Я думаю, Саркис долго не протянет.

— Почему ты так считаешь? Сегодня он говорил довольно уверенно. И по-моему, за ним стоит кто-то из семьи Правителя.

— Потому что он ничтожество. И эти два прыщавых мальчика, которых он с собой привез, чересчур милы, даже по багдадским меркам.

Слова Ранды почему-то показались Лине убедительными. Профессор Саркис действительно обречен, потому что он ничтожество, а у его сотрудников действительно дрянные рожи. Ранда согласилась шпионить за подругой, но рассказала ей об этом. Вот как жизнь повернулась. По дороге домой в такси Лина почувствовала, что успокаивается. Правитель умер, и пока что его мантию палача никто другой надевать не собирался.

Правление профессора Саркиса действительно оказалось недолгим. В ту же ночь по распоряжению министра внутренних дел полиция закрыла помещение «Койот инвестмент». Когда на следующее утро Лина пришла на работу, на шестом этаже около лифта стояли на страже два английских полисмена в форме. Они вежливо кивнули, а один даже вежливо прикоснулся к каске. Двух иракских головорезов — Хаммади и Алани — видно не было. Лина подумала, куда ей идти — в старый кабинет в секретной части или в новый, на официальной стороне, — и выбрала второй вариант.

Около десяти часов секретарша Хаммуда вызвала Лину и сказала, что сейчас в кабинете мистера Хаммуда состоится собрание всех иракских сотрудников. В холле Лина увидела цепочку иракцев, с отрешенным видом, словно зомби, направлявшихся в угловой кабинет. Наверно, так выглядят заключенные в концлагере, когда их выгоняют к вагонам для перевозки скота. Лина присоединилась к этой цепочке одной из последних, заметив по дороге, что двух «бобби», охранявших лифт, уже нет.

Перед тяжелой дверью в кабинет Хаммуда Лину остановил представительный молодой охранник в коричневом костюме от Армани. Он проверял удостоверения личности и, прочитав фамилию Лины на ее бирке, подозвал коллегу. Они заговорили по-арабски; Лина не могла расслышать, о чем они говорят, но по произношению поняла, что это палестинцы. Поговорив немного, они пропустили ее. Войдя в кабинет в числе последних, она сначала ничего не видела за спинами других сотрудников.

Потом она разглядела Назира Хаммуда, во властной позе стоявшего за своим столом. Кожа его имела тот же синтетический блеск, что и раньше, но в глазах горела особая ярость и триумф, как у боксера, который только что поверг соперника на помост ринга. Лина поискала глазами профессора Саркиса, но не нашла его. Прыщавые иракские полицейские тоже исчезли, однако у стола Хаммуда стояла группа молодых людей, включая тех двух молодцов, что стояли у двери. У некоторых из них под костюмами угадывались автоматы, а один разговаривал по портативной рации, скрытой в рукаве. И еще одно увидела Лина: старый портрет Правителя, еще вчера висевший над столом в траурном убранстве, тоже пропал.

Когда все вошли, дверь закрылась и Хаммуд сказал:

— Ну что, друзья, скучали вы без меня?

— Да, — прокатилось по комнате. Это прокричали все, даже Лина. Вся комната буквально задрожала от этого фальшивого энтузиазма по отношению к вернувшемуся руководителю. Кто-то даже начал петь по-арабски: «Всей кровью, всеми слезами мы приветствуем тебя, о Назир!» — так, как они привыкли петь во славу Правителя. Хаммуд прервал их; кажется, он потерял вкус к таким грубым сценам.

— Это хорошо, что вы скучали. Потому что и мне без вас было плохо! — Он поднял вверх правую руку, словно в нацистском салюте. Даже Лине из дальнего угла комнаты было видно, что с его рукой что-то не в порядке. Указательного пальца не было, а вокруг обрубка была намотана толстая белая повязка.

— Теперь, друзья, нам надо снова браться за дело. Мы избавились от предателя. — Он погрозил толпе тем, что прежде было указательным пальцем. — От лжеца. От неверного! От армянина! Его среди нас больше не будет. Он арестован властями Великобритании — да, именно так! — за попытку присвоить то, что ему не принадлежало. Я лично вытребовал ордер на его арест вчера вечером, когда вернулся из Багдада.

Итак, что же происходит в нашей любимой отчизне? Думаю, вы хотите это знать, и я объясню вам. Все спокойно. Правитель скончался, да хранит его Господь! Правительство контролируется народными силами. Некоторые ренегаты — члены семьи Правителя — попытались захватить власть после его смерти; это те самые, кто послал собаку Саркиса похитить средства «Койот инвестмент». Но заговор ликвидирован. Даже американцы признали новое правительство в Багдаде. Слава Господу!

Снова послышался одобрительный гул, но палестинские охранники нахмурились, и в комнате снова стало тихо.

— А теперь у меня есть хорошие новости. В конце месяца все верные сотрудники получат премии. Самая маленькая премия составит пятьсот фунтов. — Из толпы послышались крики благодарности; даже не слова, а какие-то подхалимские отдельные звуки, вроде тех, что издают нищие, получив от кого-нибудь несколько монет. — Не надо меня благодарить! Мы все пострадали в эти дни от горя и неразберихи. — Он протянул к ним обе руки, наподобие того, как Римский Папа приветствует верующих. Все опять увидели обрубок его указательного пальца. — Так что давайте вернемся к работе, дорогие мои друзья. Давайте работать усердно, чтобы оградить богатство «Койот инвестмент» — то, что мы создали и что принадлежит нам, — от любого захватчика. А тех, кто захочет иметь дело с собаками и предателями, пытавшимися выступать от имени семьи нашего дорогого Правителя, я предупреждаю: гнев Правителя покажется им легонькой трепкой по сравнению с тем, что сделаю с ними я.

Когда Хаммуд кончил, несколько наиболее отъявленных льстецов, стоявших напротив, подошли к столу, чтобы поцеловать ему руку и провозгласить свою вечную преданность. Лина заметила, что среди них были те, кто днем раньше громче всех приветствовали профессора Саркиса. При виде этих шакалов Лина даже почувствовала жалость к Саркису. Он был марионеткой; ниточки оборвались — и он рухнул.

В группе сотрудников, пошедших к двери, она увидела Ранду и решила проводить ее в сторону бухгалтерии.

— Что случилось с Юсефом? — спросила Лина. — Я не видела его на собрании.

Ранда провела пальцем по горлу.

— Кхатийя атхвал. — Это иранское выражение означало «бедный дурачок».

— Харам (Нехорошо), — сказала Лина.

Когда они подошли к новому кабинету Лины, Ранда отвела ее в сторонку. У Ранды были заново покрашены ногти, а юбка еще короче, чем обычно.

— Хаммуд хочет, чтобы ты вернулась в ту часть компании, — сказала она шепотом. — С завтрашнего дня.

— Откуда ты знаешь?

— Мне это сказал новый охранник Хасан несколько минут назад и просил передать тебе. Он неглуп. Он еще сказал, что Хаммуд хочет удостовериться в том, что ты снова в семье.

— Он тоже предложил тебе шпионить за мной?

— У-гу, — ответила Ранда, мотая головой, как говорящая лошадь «Мистер Эд». — Конечно предложил.

— И ты сказала «да»?

— Конечно! Мы ведь уже с этим покончили. Так что не заставляй меня снова переживать. Я скоро приду. Чао! — Они попрощались, поцеловав воздух рядом со щеками, и Ранда поспешила к себе.

Глава 21

После убийства Правителя Ирака Хофман было выкинул дело Назира Хаммуда из головы. Но в тот день, во время ленча в его любимом китайском ресторанчике с удобными ненавязчивыми официантами, расправляясь последовательно с вантонским супом, творогом с острыми бобами и закуской «ло минь», он вдруг подумал: а кто же теперь стал владельцем «Койот инвестмент»? Готового ответа у него не было, и этот вопрос стал его донимать. После ленча он бродил по Сохо, мимо пивных, забитых панками и рокерами, мимо тускло освещенных стриптиз-клубов и замызганных книжных лавок. Обычно он воспринимал этот пейзаж как некую городскую пастораль. Но вопрос, которым он задался, преследовал его неотвязно; куколки из секс-шоу и пьяницы, блюющие в закоулках, уже не казались ему такими забавными. Хофману стало казаться, что он стареет. Какой-то коротенький толстяк, спотыкаясь, вышел из паба, и Хофману на секунду показалось, что это его отец. Пора идти домой, решил он.

Вернувшись в офис, Хофман позвонил Асаду Баракату. Не считая принца Джалала, это был единственный человек, который мог знать ответ. Секретарша Бараката ответила, что он занят и не поднимает трубку, поэтому Хофман решил — гори все синим огнем! — прийти без предупреждения. Было пасмурно, моросил дождь, но Хофман прошел несколько кварталов до «Банк-Арабия» пешком.

Баракат действительно был занят — беседовал с группой бизнесменов из Аммана, поэтому Хофману пришлось ждать в приемной. Он перелистал лежавший на кофейном столике каталог недвижимости «Сотби»; интересно, подумал он, кто в состоянии покупать все эти дома стоимостью по три-четыре миллиона долларов. Наконец появился Баракат, обмениваясь рукопожатиями со своими иорданскими посетителями. Он проводил их до двери, потом до лифта и, казалось, готов был проводить их и до гостиницы. Такие проводы были неотъемлемой частью арабского гостеприимства; но Баракат все же вернулся, качая головой.

— Идиоты, — сказал он, кивая в сторону лифта. — Не понимаю, с чего они так разбогатели.

Баракат снова покачал головой и пошел к себе в кабинет. Хофман последовал за ним без приглашения. Баракат скривил свои полные губы.

— Я не люблю быть невежливым, Сэм, но чего вы хотите? У меня масса работы.

— «Койот инвестмент», — сказал Хофман. — Я бы хотел задать вам всего один вопрос.

Баракат сощурил глаза.

— Какой же?

— Кто сейчас, когда Правитель умер, а Хаммуда нет, владеет «Койот»?

Баракат сложил руки на своем огромном животе и стал похож на Шалтай-Болтая.

— Хаммуд никуда не делся, — сказал он. — Вчера вечером он вернулся из Багдада. Говорят, что он в неожиданно хорошей форме, не считая потери пальца.

— А что случилось с его пальцем?

— Брат Правителя отрезал его такой маленькой острой пилкой, какими пользуются плотники. Типично иракские манеры.

Хофман вздрогнул. Он вдруг подумал, что́ они могут сделать с Линой, если когда-нибудь ее поймают, но потом отогнал от себя эту мысль.

— Почему же они отрезали ему палец? Что им было нужно?

— Деньги, конечно. Но друзья Хаммуда спасли его раньше, чем ему отрезали что-нибудь еще. Кажется, там идет война наследников, и побеждает сторона Хаммуда.

— За что же идет эта война?

— За деньги, дорогой мой, — повторил Баракат, словно на уроке в школе. Было уже поздно, и он проявлял нетерпение. — И один из призов — контроль над «Койот инвестмент». Ответил ли я на ваш вопрос?

— В некотором роде. Но кто ею владеет сейчас, в данную минуту? Вот что мне хотелось бы знать. — Хофман почесал голову.

— Это дело непростое. Сегодня днем мне звонили еще несколько человек и задавали тот же вопрос. — Баракат поморщился.

— И что вы им отвечали?

— Я отвечал, что это дело непростое. — Он снова поморщился, отвернулся от Хофмана и сделал вид, что просматривает бумаги у себя на столе. Он явно хотел, чтобы Сэм ушел. Сегодня он разговаривал с Сэмом прохладнее, чем обычно. Не по правилам арабов уточнять такие вопросы, но Сэм все же решился.

— Что-то не так, Асад? Вы, кажется, чем-то расстроены.

Баракат посмотрел на него взглядом, исполненным упрека.

— Я не расстроен. Я сердит. В прошлый раз вы обманули меня, сказав, что ваш отец знает про ваш визит ко мне по поводу Хаммуда. Это была неправда, как я потом выяснил у вашего отца.

— Прошу прощения, Асад. У меня не было никакого злого умысла.

У Бараката был вид обманутого праведника, который знает, что его собеседник у него в долгу.

— Доверие — это основа всех отношений на Востоке, дорогой Сэм. Когда его нет — вообще ничего нет.

— Значит ли это, что вы больше не будете со мной разговаривать?

— Это значит, что я должен соблюдать осторожность. Но я постараюсь ответить на ваш вопрос насчет «Койот», только потому, что это важно, чтобы вы не наделали новых ошибок. Все дело в том, что сейчас, когда Правителя нет, его деньги на самом деле не принадлежат никому.

Сэм кивнул, решив проявлять как можно меньше активности. Пусть он сам говорит, что считает нужным.

— Кто же может на них претендовать, если ими никто не владеет?

— Это еще один сложный вопрос — сложный с юридической точки зрения. Деньги принадлежат тому, кто может доказать свое право на них. Если первоначальный владелец умер, то его наследники или другие претенденты могут попытаться доказать это право, если они, конечно, знают, где искать. Если же никто не сможет обосновать свои претензии, то банк-держатель — в данном случае, я думаю, один из швейцарских банков — просто сохранит эти деньги за собой.

— Но это же незаконно, Асад. Даже в Швейцарии.

— Вовсе нет, дорогой мой. На этот счет существует даже особый юридический термин — «res nullius» — вещь, которая никому не принадлежит. Мои друзья-адвокаты говорят, что этот принцип глубоко укоренен. Если я выкопал сокровища на своем участке земли, то это отнюдь не собственность Короны; я могу оставить их за собой. Таков установленный юридический порядок.

— Значит, эти деньги просто остаются в банке?

— Конечно. Отчего, вы думаете, швейцарские банки так богаты? Res nullius. Коррумпированные короли и президенты всего мира в течение многих поколений закапывали деньги в швейцарских банках — на номерных счетах, которые абсолютно никому не были известны, кроме них самих и управляющих банками. Эти короли и президенты имели обыкновение умирать, как и все смертные. И банк в конце концов забирал себе добычу.

— А банкиры никогда ни о чем не говорят?

— Конечно нет. Дорогой мой Сэм, видимо, вы не понимаете, что такое банк. Стены, склепы, стальные двери — это еще не банк. Банк — это доверие. Банк, не заслуживающий доверия, не может защитить ваши деньги, как бы ни были толсты его стены. Банк же, заслуживающий доверия, всегда защитит ваши деньги, даже если у него вообще нет стен.

Хофман помотал головой, как студент, который не может понять знаменитого профессора.

— Асад, я вас не понимаю. Вы говорите загадками.

— Ну, хорошо, — великодушно согласился Баракат. — Я постараюсь объяснить, но вы должны слушать внимательно. Самый надежный способ хранения денег — это не хранить их совсем. Если я кладу их в банк, то могут отследить их связь со мной. Но если их кладет для меня в банк кто-то другой, то эти деньги уже как бы мне не принадлежат; их адрес — это не мой адрес. Поэтому, если я хочу спрятать миллиард долларов, дорогой Сэм, то лучшее, что я могу сделать, — это отдать их вам. Их связь со мной уже никто не проследит. Но если я доверяю вам, то я знаю, что они все еще мои, и навсегда.

Пока Баракат говорил, Хофман прикрыл глаза. Речь шла, в сущности, о той акции, которую предложил ему Джалал пять лет назад. В один из моментов Сэм с ужасом подумал даже, не принадлежали ли в действительности Правителю те деньги, которые просил его спрятать Джалал.

— И именно таким человеком, по мнению Правителя, был Хаммуд?

— Совершенно верно. Он считал, что может доверять Хаммуду, поэтому сделал его своим банкиром и передал ему контроль над своими деньгами.

— А семья Правителя? Они же его наследники. Почему они не могут поехать в Женеву и предъявить претензии на его счета?

— Я уверен, что они постараются это сделать, но они не сумеют найти эти деньги. Ведь счета были секретные. В этом-то все и дело. Члены семьи не будут знать, где их искать, если только Хаммуд им не скажет. А я очень сомневаюсь, что он это сделает. Если бы он был готов это сделать, то сохранил бы все свои десять пальцев.

— Но члены семьи могут посмотреть чековые книжки Правителя.

— Вы, очевидно не знаете, как устроены швейцарские банки. Никаких чековых книжек нет. Вообще нет никаких бумаг. Большинство номерных швейцарских счетов ведутся по принципу «личной связи»: банк хранит все записи в своих файлах, и, чтобы проверить счет, клиент должен приехать сам.

— Швейцарцы просто параноики, — усмехнулся Хофман.

— Возможно. Но этому моменту они придают особое значение. Если речь идет о чем-нибудь важном, например о деньгах, то секрет перестает быть секретом, если о нем узнает больше двух человек; секрет становится общеизвестным. Поэтому швейцарские банкиры следят за тем, чтобы не было ни почтовых сообщений, ни письменных документов. Никаких следов. Они люди аккуратные и хотят, чтобы реквизиты номерных счетов были известны только двоим — вкладчику и его банкиру. В некоторых случаях может появиться третий человек — посредник, действующий от лица вкладчика. В случае с Правителем, безусловно, так и было: насколько я знаю, он и ногой не ступал в Швейцарию. Я уверен, что он выбрал какого-нибудь очень неожиданного человека представлять свои интересы. Более того, я это знаю. И подозреваю, что сейчас этот человек ведет переговоры с Хаммудом.

Он улыбнулся; можно даже сказать, подмигнул Хофману.

— Но все дело в том, дорогой Сэм, что было бы ошибкой попытаться вмешаться в такой деликатный процесс. И очень опасной ошибкой. Люди, так много поработавшие над тем, чтобы дело было в секрете, не потерпят грубого вмешательства в сферу своих личных интересов. Вы меня понимаете?

У Хофмана голова шла кругом — словно он надышался чистым кислородом. Смысл лекции Бараката сводился к тому, что ему следовало устраниться с дороги Хаммуда. Но он не понимал, почему банкир-палестинец не говорит об этом прямо, а ходит вокруг да около. И он решил задать последний глупый вопрос.

— Так что же в данном случае станет с деньгами, Асад-бей?

— Их, конечно, заберет Хаммуд. У него есть то преимущество, что он действительно знает, где они находятся или, по крайней мере, находились. Я уверен, что скоро эти деньги куда-нибудь переместятся.

— А зачем их перемещать? Почему они не могут лежать, где лежали?

— Потому что мы имеем дело с Ираком. Здесь доверие в дефиците. Когда доходит до денег, в Ираке никто никому долго доверять не может. Почему, на ваш взгляд, был убит Правитель?

— Из-за денег.

— Да, конечно. В арабском мире все и всегда вертится вокруг денег, что бы вам ни говорили. Если бизнесмен получает контракт, то лишь потому, что подкупил лидера. Если террорист получает пристанище, то лишь потому, что заплатил лидеру или лидер заплатил ему. Если кто-то убивает главу государства, то лишь потому, что очень большая сумма денег поменяла владельца. Вы понимаете, куда я клоню, дорогой Сэм?

Он помолчал. Круглоголовый и краснокожий, он смахивал на какого-то пришельца. Сэм оставался сидеть неподвижно; он все еще не понимал, что именно известно Баракату, и ждал продолжения.

— Я пытаюсь объяснить вам вот что: неразумно объявлять войну Назиру Хаммуду, если сами вы недостаточно вооружены. Особенно это неразумно со стороны молодой иракской женщины, которая просто не может эту войну выиграть. Понимаете? У этого Хаммуда хорошая память.

Сэм ощутил сильное сердцебиение. Баракат достал из ящика зубочистку и стал ковырять ею в зубах. Видимо, он знал о Лине, но Сэм хотел в этом убедиться.

— Кстати, насчет этой иракской женщины, Асад-бей. Почему Хаммуд так ее боится?

— Потому что она знает, где находятся деньги. Или, по крайней мере, Хаммуд так думает. Как я уже вам сказал, все вертится вокруг денег.

— А если она вовсе не знает того, о чем он думает?

— Тогда она беспомощна. Харам. Нехорошо.

Эти слова будто кольнули Сэма ножом. Он закрыл глаза и представил себе Лину, поникшую и безжизненную. Баракат, закончив свою лекцию, казалось, потерял интерес к этой теме. Он выпрямился в кресле, достал из стола какую-то папку и стал ее читать. В комнате возникла напряженная обстановка; интервью следовало считать законченным.

— Асад, прошу вас. Вы напугали меня. Мне нужна помощь.

— Я и так сделал для вас слишком много, — ответил Баракат и посмотрел на часы. — Уже очень поздно.

— Прошу вас. Ведь может погибнуть человек.

Баракат с досадой покачал головой.

— Мой дорогой Сэм, до чего же вы глупы. Конечно, может погибнуть человек. Могут погибнуть сотни людей. Тысячи. Вы и представить себе не можете, насколько эти дела опасны. Вы пришли ко мне несколько дней назад и задавали совершенно немыслимые вопросы, а я старался быть вам полезен из уважения к вашему отцу. Но вы меня обманули. Сегодня я пытался объяснить вам, на какой скользкий склон вы карабкаетесь; но вы ничего не хотите понять. Я уже сказал достаточно, так что будьте добры, уходите. У меня от вас голова болит.

Глава 22

Хофман сидел в своем «БМВ» на Лэнсдаун-Уок, напротив дома Лины, потушив фары. Он ждал. Дождь, моросивший днем, превратился в пелену тумана. Дома, стоявшие вдоль улицы, впускали и выпускали людей, но никто из этих людей не задерживался на улице надолго. Прождав около двух часов, он увидел женщину, повернувшую из-за угла. Лицо ее прикрывал раскрытый зонт, но по походке он узнал Лину. Хофман выскочил из машины, перебежал улицу и взял ее под руку.

— Давайте я вас немного покатаю. Нам надо поговорить.

Лина молча последовала за ним в машину. Усевшись, она сняла плащ; от дождя она все же промокла насквозь. Хофман проехал несколько кварталов на запад, потом свернул в узкие проезды Холланд-парка, чтобы проверить, не едет ли за ними кто-нибудь, и вернулся на главную улицу. Капли на мостовой при свете фар казались серебряными монетками.

— Возникли трудности, — сказал Хофман. — Хаммуд вернулся.

— Я знаю, — ответила Лина. — Он сегодня отметил свое возвращение собранием в офисе. Вид у него был очень бодрый — словно он только что выиграл в лотерею.

— Он по-прежнему охотится на вас, Лина.

— Что вы имеете в виду?

— Он очень обеспокоен на ваш счет. Думает, что вы вычислили, где находятся его деньги. Боится, что вы овладели всеми его секретами.

— Откуда вы знаете? Кто вам это сказал?

— Один мой знакомый банкир, который много знает о бизнесе Хаммуда. Он предупредил меня, что вы должны соблюдать осторожность, раз Хаммуд считает, что вы все знаете, и преследует вас.

— Какое говно!

Хофман удивился. Он никогда раньше не слышал, как она ругается.

— Мудак, — сказал он в ответ.

Она рассмеялась — он при ней тоже ругался впервые. Но смех очень быстро сменился молчанием.

— Так что же мне делать? — спросила она.

Хофман собрался с мыслями. Ситуация была не лучше, но и не хуже, чем несколько дней назад. Но ставки повысились.

— Видимо, вам нужно застраховаться, — сказал он.

— Спасибо. Не согласитесь ли вы стать наследником страховки?

— Я не то имел в виду. Может быть, нужно достать то, что, как думает Хаммуд, у вас уже есть, чтобы можно было либо вынудить его на сделку, либо пойти в полицию. Это ваше единственное средство. Иначе остается одно — бежать.

— И далеко ли мне нужно бежать? — спросила она, хотя на самом деле не знала, куда бежать, но что еще важнее, не хотела никуда бежать. — Я устала от беготни, — сказала она. — А если он считает, что я знаю его секреты, он все равно меня достанет.

Хофман кивнул. Это было верно. Она зашла уже так далеко, что запросто выбраться было невозможно. За разговором они доехали до окрестностей Шефердс-Буш, и «БМВ» замедлил ход. Хофман повернул на север, к зданиям тюрьмы Уормвуд-Скрабс; вот где он хотел бы видеть Назира Хаммуда!

— Ну, и как же мне добыть эту страховку? — спросила Лина, вглядываясь в темную массу тюремных корпусов.

— Вам нужны компьютерные файлы, — сказал он. — Либо это, либо… — Он помолчал, еще раз обдумывая другой вариант.

— Либо что?

— Либо бросьте это дело.

Хофман предложил ей вместе пообедать или поехать к нему «на чашку чая», но уверенности в голосе у него не было. Он понимал, что сегодня не тот вечер. Когда он привез ее обратно на Лэнсдаун-Уок, она поцеловала его в щеку и быстро побежала к себе. Больше часа она сидела у себя в квартире, не зажигая света, и думала, как ей раскусить компьютерную систему «Койот». Когда она была менеджером системы, она владела «корневым» регистрационным кодом, который в принципе давал ей доступ повсюду. Но даже тогда у них была возможность следить за ее действиями и не разрешать ей просматривать файлы Хаммуда. Теперь же у нее вообще не было этого кода, а значит, не было и пути к секретам.

Считалось, что эта система неуязвима; но среди ее знакомых профессионалов-компьютерщиков бытовало убеждение, что неуязвимых систем не бывает — всегда существует «запасной люк». Лина старалась сообразить, кто первым сформулировал этот перл премудрости, и вспомнила, что это не кто иной, как ее подруга Элен Копакен. И тогда Лине стало ясно, что она должна сделать: позвонить Элен.

Элен Копакен была компьютерным «гуру». Во время учебы на компьютерном факультете университета она получала только высшие оценки. Когда после окончания университета Лина поступила на работу в «Койот инвестмент», Элен осталась писать диссертацию по электронной инженерии. Она по большей части работала дома, и в этой изоляции часто занималась тем, что называла «хулиганством»: она любила перебирать бюллетени новостей в электронной сети Интернет и «пускать петуха» тем ее абонентам, кто почему-либо ей не нравился. С Линой они перезванивались раз в несколько недель и болтали, главным образом о мужиках. Но если кто и знал, как пробиться в компьютерную систему, так это Элен.

Лина надела плащ и резиновые сапоги и пошла звонить в автомат в пакистанскую бакалейную лавку за углом. Там никого не было, кроме ее владельца господина Ахмада. Когда подруга ответила, Лина заговорила почти шепотом, прикрывая рот с трубкой ладонью.

— Элен? Привет, это Лина Алвен. Я тебя не разбудила?

— Конечно нет. Ночь только началась. А в Менло-парк вообще только три часа дня. Что слышно? Как делишки?

— Да так. У тебя есть несколько минут? Мне нужен твой совет по поводу компьютеров. — Лина поглядела в сторону прилавка. Господин Ахмад читал журнал и, кажется, не проявлял интереса к ее разговору. — Понимаешь, дело очень важное. Я расскажу тебе, только ты никому не говори. Обещаешь?

— Конечно. Какой разговор. А что случилось? Что-нибудь пикантное?

Лина объяснила свою проблему в самых общих чертах. У нее на работе кое-какие неприятности, и ей надо получить доступ к персональным файлам одного человека в компьютерной системе. Он отсутствует, а у нее нет его пароля. Вот она и просит ей помочь.

— А я думала, что ты менеджер системы и имеешь доступ к любым файлам.

— Да, но они поменяли мой пароль. По ошибке.

— Хм, — сказала Элен. — И ты что, не можешь узнать новый?

— Не могу. Здесь без вариантов. Но я должна добраться до этих файлов немедленно. Причем это надо сделать незаметно.

— Ладно, хрен с ними. Но ты ведь менеджер системы и можешь смотреть куда угодно, правильно? Вопрос в том, как все сделать шито-крыто. Хм. А вы регулярно дублируетесь?

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, вы регулярно делаете резервные копии файлов для надежности?

— Конечно. У нас есть программа, которая запускается каждую пятницу. Она копирует все файлы на широкую ленту.

— Они называются «экзабайтные ленты», дорогая. И что вы с ними делаете?

— Я кладу их на полку рядом с машиной.

— Значит, с этого можно и начать. Забери эти резервные ленты.

— Зачем? Их никто никогда не использует.

— Вот именно. На них есть все то, что есть и в работающей системе, но люди не обращают на это внимания. И потом, их можно взять и куда-нибудь вынести из офиса, чтобы поработать спокойно. Поэтому я бы начала с них. Это верняк.

— Но как я доберусь до файлов, когда получу эти резервные ленты? Мне же нужен какой-то «запасной вход».

— Конечно, противная ты девчонка. У вас ведь, наверно, система ЮНИКС?

— Да.

— О’кей. Тогда все просто. С этими лентами нужно выйти на машину, которая установлена несколько лет назад. Минимум три-четыре года. Поняла? Когда найдешь такую, будешь подсоединяться к ней под именем «tech». Запомни: «tech». А пароль у тебя будет — «nician». Остроумно?[15] И не говори это больше никому, потому что это «mucho segreto».[16] Технари специально замонтировали этот регистрационный код в старые машины с ЮНИКСом, чтобы в них можно было залезать, если пользователи все перебуровят. Это «s-u» код, по которому ты проходишь везде, а там — оргазм!

— А что означает «s-u»?

— «Superuser», чучело! Корневой код. Просто не могу поверить, что ты не знаешь таких вещей. Тебе повезло, что я такая умная.

— Повезло! А как мне добраться до файлов этого парня, когда я войду в систему? Объясни.

— Если тебе нужен только их список, введи команду «tar tv». «Tar» означает «tape archiv» («печать архива»), «tv» — «table of contents, verbosely» («таблица содержания, подробно»). Звучит по-дурацки, но уж поверь мне. «Tar tv» — и ты получишь полный перечень файлов в его персональной директории.

— Но мне нужен не только список. Мне нужны сами файлы. Как их получить?

— Таким умным девочкам, как ты да я, это раз плюнуть. Введи «tar xv». «Tar xv» — значит «extract, verbosely» («извлечение, подробно»). Потом пробел, потом слэш, потом «user» и еще один слэш, потом фамилия этого бедолаги, файлы которого ты присваиваешь, потом еще один слэш, потом звездочка, которая означает, что тебе нужны все его файлы. Поняла? Итак: «tar», пробел, «xv», пробел, слэш, «user», слэш, фамилия, слэш, звездочка. Это просто, правда? Ну, что еще может случиться?

Лина в задумчивости посмотрела на телефон и встряхнула головой.

— Да все, что угодно. Не хочу показаться тупой, но мне нельзя сделать ни одной ошибки. Давай еще раз сначала.

— Шаг первый: забери резервные ленты. Шаг второй: найди старую машину с лентопротяжкой, которая их прочитает. Шаг третий: войди в систему и пусти программу «tar». Шаг четвертый: читай, что хочешь, зануда. Шаг пятый: скопируй те файлы, которые тебя особенно интересуют. Шаг шестой: верни ленты туда, откуда ты их взяла, о-о-чень осторожно, и никто ничего не заметит. Шаг седьмой: если сделаешь ошибку хотя бы на одном шаге, можешь поцеловать себя в задницу на прощание. Понятно?

— Да, почти. Но где я найду машину?

— У тебя в конторе никак нельзя? Ты не можешь вернуться туда вечером, когда никого не будет?

— Это было бы неосторожно.

— Тяжелый случай, черт побери.

— Очень тяжелый. Иначе я бы тебе не позвонила.

— Ну, черт с ним. У нас в колледже есть главная машина с ЮНИКСом, которая прочитает твое барахло. Ей пять лет, и я знаю, что в ней есть этот запасной вход. Когда она тебе нужна?

— Завтра, во время ленча.

— Хорошо, приходи. Она на компьютерном факультете, на Говер-стрит, комната 413. Помнишь, где это? Завтра там не будет никого, кроме Ширли, секретарши. Остальные будут на конференции. Я позвоню Ширли и скажу, что ты придешь. Она ничего не скажет, она к этому отношения не имеет.

— А ты там будешь?

— Нет, я тоже буду на конференции. Ты будешь одна. Главное — не волнуйся. Это несложно. А если тебя засекут, просто извинись. У меня это всегда проходит.

Лина пошла обратно под дождем, повторяя про себя все, что сказала Элен, шаг за шагом. На первый взгляд это было просто, но в том-то и загвоздка с такими людьми, как Элен. Можно сказать, что у них совершенно другая операционная система.

Лине казалось, что ночь длится вечность. Она безуспешно пыталась заснуть, вертелась на постели и примерно каждые полчаса смотрела на часы, которые бесстрастно хронометрировали ее бдение: 12:56, 1:48, 2:17, 2:34, 3:09. Наконец она встала и приняла таблетку снотворного, отчего наутро чувствовала себя немного не в своей тарелке. Впрочем, от этого ей было только легче.

Глава 23

Наутро в кабинет Лины заглянул охранник-палестинец, который останавливал ее у дверей кабинета Хаммуда. Худощавый, резкий, с пронзительным взглядом, он и в этот раз был в костюме от Армани, теперь оливково-зеленом, сидевшем на его довольно элегантной фигуре — как на манекене в витрине магазина.

— У вас есть минута времени? — спросил он улыбаясь.

Лина находилась в легком возбуждении. Она пришла на работу несколько минут назад и уже обдумывала, как ей безопаснее взять резервные ленты и в какое время это лучше сделать. И вот — этот визит охранника.

— Можно присесть? — спросил он. Кроме того, что он был «неглуп», как сказала Ранда, он был еще и вежлив и говорил по-английски с американским произношением. Лина указала ему на стул, он сел и закинул ногу за ногу. Лина заметила, что на нем коричневые замшевые туфли, скорее всего — товар «Фрателли Россетти» из Нью-Йорка. Вообще, он не был похож на охранника.

— Может, поговорим? — сказал он. — Я здесь человек новый, а вы в этой компании… сколько лет? Три?

— Хорошо, — ответила Лина. — Давайте поговорим.

— Можно снять пиджак? Мне так будет удобнее. — Он снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку стула; костюм оказался действительно от Армани. Его выгодное отличие от предыдущих охранников, Хаммади и Алани, с их чесночным дыханием и эканьем-беканьем, было очевидным. Лина не знала, с чего начать.

— Где вы научились американскому английскому? — спросила она.

— В Калифорнийском университете, в Санта-Барбаре, — ответил он. — Но сейчас я большую часть времени живу в Тунисе. Вернее, жил, пока меня не нанял мистер Хаммуд. Меня зовут Хасан, но друзья в Калифорнии звали меня Хаас.

— О’кей, Хаас. Так что вы хотите узнать?

Ее вопрос он проигнорировал, но по лицу его по-прежнему гуляла дружественная, беспечная улыбка.

— Кажется, у вас тут возникали кое-какие проблемы. С профессором Саркисом.

Лина отметила про себя, что он назвал только Саркиса, а не Хаммуда.

— Да, верно. Но я надеюсь, что это недоразумение. Как я уже говорила мистеру Хаммуду и профессору Саркису, я всегда старалась быть верным сотрудником.

— Конечно, я думаю, ничего серьезного. Теперь Саркис — это уже история, и мистер Хаммуд, наверно, захочет перевернуть страницу. — Он медленно перевернул собственную ладонь размеренным движением человека, привыкшего ворочать пудовые гири. Его запястья, высунувшиеся из-под накрахмаленных манжет, были похожи на толстые чугунные болванки.

— Правда?

— Да, я так думаю. Более того, я уверен. Знаете, мистер Хаммуд — неплохой парень. Он только работает очень много. Перенапрягается.

Лина кивнула. «Перенапрягается». Она все старалась понять, что же за человек сидит перед ней. Прекрасно одет; манера речи гладкая, усыпляющая, как дорогой сироп от кашля. Но что в нем настораживало, так это его вкрадчивость и какое-то ощущение неистовости, скрытой под одеждой и светскими манерами.

— Мы хотели бы посмотреть, как вы будете выполнять вашу прежнюю работу, — сказал он. — Здесь, в бухгалтерии, как и раньше. Как вы к этому относитесь?

— Замечательно, — ответила Лина. — Благодарю вас. — Пожалуй, он со своей приятной психологической болтовней был не менее гадок, чем старая компания головорезов.

— Ну хорошо. Я знаю, у вас много работы. Я просто зашел познакомиться. Мы рады, что вы снова здесь работаете. Если вам что-нибудь нужно, обращайтесь ко мне.

Он забрал драгоценный пиджак со стула и своей мускулистой рукой, больше похожей на конечность робота, слегка пожал ей руку. Лина смотрела, как он уходит, мягко ступая по полу резиновыми подошвами, и старалась понять, можно ли принимать его слова за чистую монету. Но когда она вновь уселась за свой стол, то подумала, что это не важно. Вне зависимости от того, что он говорил о Хаммуде, переворачивающем страницу, ее выбор был сделан. Ей все равно нужна «страховка». Лина посмотрела на часы. Для своей акции она выбрала время ленча; оставалось убить еще три часа.

Около половины первого сотрудники бухгалтерии начали расходиться. Лина следила за тем, как «доверенные сотрудники» направлялись к лифтам. Компьютерный зал, находившийся через коридор от ее кабинета, был пуст. Никто туда не заходил — она следила все утро. Лина выглянула из своей двери в коридор. Никого видно не было. Она быстро прошла через коридор к компьютерному залу и приоткрыла дверь. Пусто. Она вошла в зал и закрыла дверь изнутри. В зале было прохладно и тихо. Аппаратура стояла вдоль стены, словно ряд маленьких холодильников. Немые металлические ящики — ни мигающих огоньков или светящихся шкал, ни звуковых сигналов. Быстро, сказала себе Лина, найти резервные ленты и уйти.

Найти их ей удалось не сразу. Полки, на которых еще несколько дней назад царил порядок, теперь были захламлены какими-то пакетами с сахаром и пластмассовыми ложечками. Кто-то бросил сверху раскрытый журнал с девочками. Этот Юсеф, конечно, хорош. Наконец она отыскала самую новую ленту и положила ее в сумочку. Она захватила также чистую ленту — на случай, если понадобится сделать копию, — и тоже засунула в сумочку. Подумала, не взять ли еще и руководство по системе — большую тетрадь в съемном переплете, — но решила, что оно чересчур громоздкое. Не страшно, она разберется во всем сама. Пора уходить. Она на цыпочках подошла к двери и прислушалась, но ничего не услышала. Открыв дверь на несколько дюймов, посмотрела в обе стороны и выскользнула в коридор. Только не оглядываться, сказала она себе; несколько шагов — и ты дома. Открывая дверь своего кабинетика, она зажмурилась, вообразив, что там ее встретит Хаммуд. Но и кабинет был пуст.

«Айва!» Да, возможно, вчера ночью, мечась и ворочаясь в постели, она обманула Дурной глаз. А может быть, Дурной глаз умер вместе с Правителем. Она достала пальто из шкафа и снова выглянула в коридор. Там по-прежнему никого не было. Где же все? Она быстро прошла к лифту, моля Бога, чтобы там не было никого из охранников. Но единственная, кого она увидела на другой стороне, была секретарша-англичанка, уткнувшая нос в книгу; она была «при исполнении». Значит, Дурной глаз видел, как много она страдала в последние недели, и больше ей не завидовал.

Университет находился в Блумсбери, в получасе езды на метро. По линии Пикадилли Лина доехала до Рассел-сквер. Была сплошная облачность, моросил дождь; в такие дни кажется, что лондонская сырость обволакивает тело, как еще одна мокрая кожа. Лина шла в колледж, где когда-то провела три года в счастливом забытьи студенчества. Голуби на Рассел-сквер, казалось, с тех пор даже не трогались с места. Чтобы сохранить тепло, они глубоко втянули шеи в пернатые туловища.

Лина сразу прошла на компьютерный факультет и поднялась на лифте на пятый этаж. У дверей стоял пенсионер в синей униформе, по идее охранявший вход; но Лина улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ, дотронувшись до шляпы. Секретарша отделения Ширли, как и сказала Элен, сидела в своем кабинете и читала «Сан». Она узнала Лину или сделала вид, что узнала. Лина извинилась за то, что беспокоит ее в такое время, когда другие сотрудники отсутствуют. «Ничего страшного», — ответила секретарша и снова углубилась в журнальчик. Лина с облегчением почувствовала себя вновь в привольной английской рабочей атмосфере.

Самой большой проблемой Лины было время. Ей нужно было отыскать ту часть ленты, где находились секретные файлы, скопировать их и вернуться в офис. Она нашла лентопротяжный механизм и начала загрузку ленты. Большой компьютер с жужжанием переваривал информацию. На это ушло около сорока минут — гораздо больше, чем Лина ожидала. Но наконец пакет запустился, и теперь машина имитировала систему «Койот». Она взглянула на часы: было уже больше двух.

Она села за терминал. Машина запросила имя пользователя. Лина ввела «tech», как ее учила Элен. Машина приняла регистрационное имя и запросила пароль. Лина напечатала «nician». В следующей строчке появился символ #, и Лина поняла, что вошла в систему. Она для проверки напечатала «whoami» («кто я?»), и машина ответила: «tech». «Запасной люк» сработал!

Теперь Лине нужно было найти файлы Хаммуда, сделать копии и уходить. Она стала вспоминать инструкции Элен, как вдруг услышала шаги в коридоре. Она похолодела от мысли, что ее щелчки на пульте во время работы были слышны за дверью. Приблизившись к двери, шаги замедлились. Это было странно. Элен говорила, что никого не будет. Лина в отчаянии подумала, что кто-то из головорезов Хаммуда мог следить за ней до Рассел-сквер. Какая же она дура! Нужно было быть внимательнее. Она быстро отключила машину. От дверей не отходили, и Лине казалось, что оттуда доносится чье-то дыхание. Она встала из-за терминала и тихо подошла к двери. Лучше что-нибудь сделать, чем сидеть и дрожать. Закрыв глаза, она толкнула дверь.

— Привет, — сказала Ширли. Она, казалось, совсем не смущена тем, что ее обнаружили. — Я просто хотела узнать, как у вас дела. Не хотите чашку чая?

— Нет, спасибо, — ответила Лина. — У меня все в порядке.

— Они скоро вернутся с конференции, — сказала Ширли, доверительно понизив голос. — Я просто хочу, чтобы вы знали.

Лина кивнула.

— Я скоро уйду, обещаю вам.

— Ага, — сказала Ширли и вяло потащилась по коридору в свой кабинет. На этот раз, закрыв дверь, Лина повернула засов и защелкнула его.

Она снова вошла в систему под именем «tech» и внимательно напечатала то, что ей говорила Элен: «tar tv/ user/hammoud/*», запрашивая директорию со всеми личными файлами Хаммуда. Экран засветился, все время преобразовываясь, и по нему пошли первые секретные файлы. Мазбут! Получилось! В директории было двадцать три массива, и все они казались подозрительными. Но она знала, что́ ей посмотреть в первую очередь, и набрала: «more oscartrading». Через мгновение запретный файл — невидимая сторона Луны! — смотрел на нее с экрана во все его тысячи пиксел. Это был простой одностраничный документ, в котором говорилось:

Не было времени гадать о том, что означает этот документ. Рядом с машиной стоял лазерный принтер. Она ввела команду печати «pr» и через секунду услышала пронзительное шипение валиков, разогревающихся для печати. Было два часа двадцать минут. Скоро они уже, наверно, заинтересуются ее отсутствием. Значит, нет времени распечатывать все остальные двадцать два файла. Она решила распечатать еще несколько самых важных, а остальное сохранить до следующего раза, когда у нее будет собственная копия. Она просмотрела директорию. Интересен был файл под названием «счета». Она ввела команду «more accounts», и по экрану пополз запрошенный документ. Это был просто список пяти компаний с адресами и чем-то похожим на номера банковских счетов:

Всмотревшись в этот список, Лина подумала, что у кого-то неплохое чувство юмора. Все эти финансовые компании, маскирующие собственность «Койот инвестмент», были названы в честь американских президентов. А что такое «ОШБ»? Видимо, «Организация швейцарских банков». Профессор Саркис сказал ей как-то давно, когда еще доверял ей, чтобы она никогда не задавала вопросов об «Организации швейцарских банков».

Она дала команду печати и перешла на вторую, последнюю страницу файла счетов. Это была запись из системы контроля денежных операций. Здесь были перечислены те же пять компаний, но на этот раз рядом с каждой из них стояла запись движения средств — входящих и исходящих — за квартал. Расчеты суммировались в единой цифре для каждой компании — «Итоговые выплаты с 1 января по 31 марта». По всем пяти счетам эти цифры были одинаковыми — 21 128 056 долларов. Интересно, сколько сливок снял Хаммуд до того, как доверить компаниям эти суммы.

Она снова набрала «pr». Было уже около половины третьего. Она понимала, что испытывает судьбу, но хотела получить до ухода как можно больше информации, поэтому обратилась к директории еще раз и выбрала файл под названием «чрезвычайное». Это что такое? Она вела команду «more emergency», и через секунду документ появился на экране. Он оказался самым коротким и состоял из записи:

Что бы это могло значить, подумала Лина, вглядываясь в эти две краткие строчки. Что такое «код»? Но времени на раздумья не было. Она дала команду печати. Вернувшись в директорию, нашла название «банки» и снова набрала «рг». Это оказался список с адресами и, видимо, телефонными номерами. А может, это были номера счетов банков.

Лина еще раз набрала «pr». Было больше половины третьего. Ей надо уходить. Непременно, безусловно. Она сумела скопировать лишь четыре из двадцати трех запретных файлов, но на остальное уже совсем не было времени. Она собрала скудный урожай с принтера — пять листочков бумаги, — аккуратно сложила и засунула во внутренний карман жакета.

Теперь лента. Она так и не скопировала ее. Кхалас! Хофман будет огорчен, если она не сумеет скопировать файлы Хаммуда. На полках за терминалом она увидела бумажный конверт; подчиняясь внезапному порыву, взяла его и надписала: «Элен Копакен/личное». Вложила внутрь ленту и наспех нацарапанную записку: «Элен, пожалуйста, сделай копии „user/hammoud/*“ и забери домой. Не спрашивай, ххх/ооо. Л.» Потом как можно плотнее закрыла конверт. Выходя, отдала его Ширли с кратким указанием: «Элен просила меня оставить это у вас. Она сказала, что это важно».

Ширли расплылась в улыбке. Ей нравилось, когда она оказывалась полезной.

На обратном пути Лина поймала такси. Движение было небольшое, и до Найтсбридж удалось доехать в самом начале четвертого. Сейчас Лина нервничала меньше, чем когда уходила: при ней уже, по крайней мере, не было резервной ленты — только чистая, которую она брала, чтобы сделать копию. Поднявшись на шестой этаж, она ввела код в цифровой замок и вошла в бухгалтерию. Там стояла мертвая тишина, словно кто-то щелкнул невидимым выключателем. «Привет», — крикнула Лина в сторону кабинета Ранды, но ни там, ни в других кабинетах никого не было. Она быстро прошла в свой кабинет, открыла дверь — и остолбенела от неожиданности.

На ее столе сидел все тот же ловкий охранник в своем замечательном костюме. Хасан сразу закрыл за ней дверь. Он уже не улыбался. У Лины моментально пересохло во рту и онемели кончики пальцев.

«Юмма!» — чуть слышно произнесла она. Это иракское выражение означало просто «мамочка!».

Глава 24

— Где лента? — спросил Хасан, схватив Лину за запястье. Ее рука казалась хворостинкой в его лапе. Лицо Хасана утратило калифорнийскую сдержанность, которую он напускал на себя несколько часов назад, и приобрело куда более грубое средиземноморское выражение. Он закатал рукава своей роскошной сорочки, обнажив руки, толстые и жесткие, как стальные трубы. — Где лента? — повторил он.

Лина раскрыла рот, но из него вырвался какой-то странный звук — одновременно стон от боли в запястье и рыдание от страха.

— Какая лента? — произнесла она наконец, глотая воздух.

Это был неправильный ответ. Хасан правой рукой дернул ее, поставив перед собой, а левой, размахнувшись, ударил по лицу. Она упала на пол, но Хасан снова рывком поставил ее на ноги, как марионетку, а потом сильным толчком ударил о стену. Из носа у нее брызнула кровь. Крепко прижав ее к стене приставленной поперек горла рукой, он задвинул колено между ее ног, так что она оказалась пришпиленной к стене за шею и в промежности, как жук из коллекции.

— Где лента? — еще раз спросил он. — Мы знаем, что ты ее взяла. Где она?

— Сумочка, — выдавила она. — В моей сумочке.

— Хорошая девочка, — сказал Хасан. Он убрал колено и руку и рванул ее за запястье к столу, на котором лежала сумочка. Он перевернул сумочку и вытряхнул ее содержимое. На стол упала чистая лента, на которой яркими буквами было написано «SONY». Палестинец взял ее и стал рассматривать — сначала с нетерпением, потом со злостью. Она была запечатана в целлофан. Он швырнул ее об стену так, что она треснула внутри обертки.

— Не эта, сука! — Он схватил Лину сзади за шею и швырнул головой об стол. — Другая! — Снова приподнял и еще раз швырнул. — Где твоя …ная лента?

Лина с трудом ловила ртом воздух. Последний удар рассек ей кожу на лбу, и кровь полилась на глаза. Над собой она слышала голос охранника-палестинца, повторявшего один и тот же вопрос: «Где лента?» Боль в голове была невыносима, ни о чем другом думать она не могла. Если не отвечать, он снова ударит, мелькнуло у нее. Она поняла, что в конце концов признается, чтобы избежать новой боли, а он найдет в жакете компьютерные распечатки и убьет ее.

— Где лента? — крикнул он еще раз.

— Не знаю, — прорыдала она. Но это была тщетная попытка протянуть время. Хасан так сильно сдавил ей пальцами шею, что казалось, у нее вот-вот хрустнут кости.

— Куда ты ее дела, сука паршивая? — Он кипел яростью и с каждым словом все сильней сжимал пальцы. — Отдала своей подружке Ранде, да?

— Что? — прохрипела Лина. Она слышала слова, но не могла понять их смысл.

— Пленка у Ранды? — крикнул он еще раз.

— Да, — услышала она свой ответ. Ей было все равно, что говорить. Стоит им поехать и посмотреть, и они убедятся в том, что она лжет. Но хоть какое-то время она протянет. — Да, она у Ранды. Я ее там спрятала.

Хасан потянул Лину за короткие черные волосы, оторвал ее голову от стола и опять толкнул ее к стене. Положив свою ладонь на рот Лины, он так сильно сжал ей щеки, что чуть не сломал скулы.

— Если соврала — сдохнешь, — сказал он. — Говори, где живет Ранда.

Он стащил Лину на улицу по задней лестнице. Внизу стоял второй охранник-палестинец, которого Хасан называл Абу-Раад; в проулке, рядом с мусорным контейнером, стоял «ягуар»-седан. Вдвоем они взяли Лину под руки и повели к машине. «Молчи, б…, ни слова», — прорычал Хасан. Он достал из кармана складной нож и приставил длинное, тонкое лезвие к ее спине. Они затолкали ее на заднее сиденье, сели по бокам и закрыли двери машины. Хасан резким движением вздернул ей юбку на бедра, другой рукой раздвинул колени и приставил нож острием в промежность так, чтобы она не могла двинуться не повредившись.

— Сделай что-нибудь с ее лбом, — сказал он. — Некрасиво. Еще увидит кто-нибудь.

Водитель подал им назад пачку салфеток, и Абу-Раад грубыми движениями стер кровь, запекшуюся над глазом и под носом.

— О’кей. Скажи ему, как ехать к Ранде, и чтоб, б…, без фокусов у меня. — Для большего впечатления он надавил на нож.

Лина назвала адрес на Белтран-роуд в Челси, где действительно жила Ранда. Она представления не имела, что будет делать у нее в квартире, но понимала, что там у нее шансов больше, чем в офисе. Они поехали на юг по Слоан-стрит. Когда проезжали полисмена, у Лины мелькнула мысль закричать. «Не дури», — сказал Хасан и сильнее прижал нож к ее телу. Проезжая по Ханс-плейс, Кадоган-сквер, Итон-роуд, они миновали роскошные особняки, едва ли не самые дорогие в Европе, которые выросли здесь когда-то на дрожжах, замешанных в тысяче миль от Лондона — на окраинах империи, а теперь принадлежали саудовцам, ливанцам, канадцам. Потом машина повернула на запад, на Кингз-роуд — в Челси.

— Ты очень скверная девочка, — сказал Хасан. Когда они выехали на шоссе, он немного ослабил давление на нож и попробовал опять поиграть в калифорнийское благородство. — Знаешь, я ни разу не видел мистера Хаммуда таким разгневанным. Когда я сказал ему, что пропала лента, он по-настоящему психанул. Неужели ты думала, что сумеешь улизнуть с ней? Ты что, не знала, что мы за тобой следим?

— Нет, — ответила Лина. Ее голос превратился в хриплый шепот.

— Да, детка, теперь ты в говне по уши, — продолжал Хасан, щеголяя своим американским говорком. — Дошло до тебя? Просто жуть, что они с тобой сделают в Багдаде. Конечно, выяснят, чего ты больше всего боишься. У тебя нет клаустрофобии? Я слышал, они любят закапывать людей в гробах. Дают тебе соломинку для воздуха и оставляют там на несколько дней, на неделю, а может, навсегда. А как насчет змей? Ты их любишь? Да, позабавятся они с тобой в Багдаде. Будешь в полном порядке.

Он улыбнулся своей вежливой санта-барбарской улыбкой, словно рекламировал по телевидению соковыжималки или автоматы для резки овощей.

— И с твоей подружкой-м…вошкой Рандой тоже. Вот ведь сука! Обещала нам, что будет за тобой поглядывать, и обманула. Боюсь, мистер Хаммуд ее по головке не погладит. Ох, не погладит.

— Она ничего не знала, — сказала Лина. — Я ей не говорила про ленту.

— Как же! Не трепись.

Они уже были в Челси. Минуя газовый завод, приближались к району, где жила Ранда.

— Ну, б…, показывай, где она живет, — бесстрастно приказал Хасан. — Давай!

— Здесь налево, — сказала она, указывая на Уондсворт-Бридж-роуд. — Теперь направо, на Белтран.

— В каком доме?

— Вот в этом. — Лина указала на третий дом по правой стороне. — Вторая дверь.

Машина остановилась у тротуара. Хасан убрал нож.

— Вылезай, — сказал он. — И не вздумай что-нибудь выкинуть. У моего друга Абу-Раада пушка, и парень он не из деликатных. — Второй палестинец слегка вытащил из кобуры под мышкой девятимиллиметровый пистолет; Лина увидела серебристый блеск дула.

— Давай, медленно, — приказал Хасан. — И аккуратно.

Лина вылезла из машины. Она все еще не знала, что ей делать. Короткая улица была пуста. Хасан взял ее за руку и, подталкивая, повел через улицу. Он приставил ей нож к пояснице, чуть повыше ягодиц. Пока они переходили улицу, Лина в отчаянии смотрела то в одну, то в другую сторону, надеясь увидеть на Белтран-роуд хоть кого-нибудь. Она уже почти отчаялась, как вдруг увидела человека в темном пальто, выходившего из двери через дом от них. На плече у него висела большая сумка. Это был почтальон. Хасан поставил Лину на край тротуара рядом с собой и изучал квартиру Ранды, думая, как туда лучше попасть; человека в темном пальто он не видел.

Вот сейчас, сказала себе Лина. Либо что-то предпринять немедленно, либо умереть.

Все ее силы ушли на вопль — пронзительный, как паровозный свисток, исполненный ужаса, который накопился у нее во рту, в легких, во всем организме. Хасан резко повернул голову в сторону почтальона; одновременно он пырнул Лину ножом, но она вывернулась и бросилась бежать все с тем же ужасным воплем, способным разбудить мертвых.

— Стой! — крикнул почтальон. Подняв руку, он неуклюже и, как казалось, очень медленно побежал в их сторону — высокий, благообразного вида мужчина лет сорока пяти. Хасан глянул на него, потом на удиравшую Лину, не зная, куда броситься. Но его напарник Абу-Раад оказался решительней. Он направил пистолет на почтальона и нажал курок. Прогремел выстрел, эхом отозвавшийся в узкой улице, и почтальон упал. Из нескольких окон послышались крики.

— Черт! — проговорил Хасан.

Лина изо всех сил бежала к Уондсворт-Бридж-роуд. Водитель выскочил из «ягуара» и бросился догонять ее, но он был толст, бежал медленно, а она кричала и неслась в том запале, который, наверно, всегда бывает у людей, мгновение назад бывших на волосок от смерти. Со стороны главной улицы бежали какие-то люди, встревоженные суматохой; некоторые из них были уже недалеко от двух палестинцев. Абу-Раад прицелился в Лину и выстрелил один раз, но промахнулся. После выстрела люди кинулись в укрытия, а Лина бежала не останавливаясь и прежде, чем Абу-Раад сумел выстрелить еще раз, повернула за угол.

— А, твою мать! — выругался Хасан. — В машину! — крикнул он Абу-Рааду. — Быстро!

Палестинец еще раз выстрелил в воздух и побежал вместе с Хасаном к «ягуару».

— Ехать за ней? — спросил водитель.

— К черту девчонку! — сказал Хасан. — Смываемся отсюда.

Их поймали через несколько минут на дорожном посту полиции в Уондсворте. Заголовки в последнем выпуске «Ивнинг стандард» гласили: «БОЕВИКИ ООП ПОЙМАНЫ ПОСЛЕ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО АКТА». В статье не было ни слова ни о «Койот инвестмент», ни о Назире Хаммуде. Полиция же получила указания разыскивать третьего подозреваемого — арабскую женщину, которая помогала боевикам, а потом бежала.

Лина вскочила в первый автобус, который встретился ей на Уондсворт-Бридж-роуд. Рана на спине оказалась легкой, кровотечение уже прекратилось, но вся она дрожала, как воробей. Женщина, сидевшая рядом, старалась ее успокоить; но Лина сказала, что у нее все в порядке, и в конце концов женщина оставила ее в покое. Лина все время ощупывала свой карман, чтобы убедиться, что компьютерные распечатки на месте. Она проверила также, есть ли в сумочке бумажник, и пересчитала деньги. На такси хватит. Ей хотелось прежде всего принять душ и переодеться, а потом уж решать, что делать дальше, чтобы уцелеть.

Она вышла из автобуса в Фулхэме и взяла такси. «В Ноттинг-Хилл-Гейт, — сказала она водителю, — на Лэнсдаун-Уок». Но лишь только такси свернуло с Холланд-Парк-авеню к ее дому, она увидела человека, сидящего на мотоцикле прямо напротив ее дверей.

— Черт, — проговорила Лина, низко пригнувшись на сиденье.

— В чем дело, мисс? — спросил водитель.

— Не останавливайтесь, — быстро ответила она. — Поедем дальше.

Он обернулся и подозрительно посмотрел на нее, однако ногу с газа не снял.

— Куда же тогда?

— Норт-Одли-стрит, — сказала Лина.

Водитель поехал обратно на восток по Бейсуотер-роуд и у Мраморной арки свернул к дому Хофмана. Но когда они приблизились к его подъезду, она увидела еще одного смуглого человека, сидевшего в крытом грузовике и не сводившего глаз с дверей Хофмана. Лина снова низко пригнулась и прикрыла лицо руками.

— Прошу вас, поедем дальше. Не останавливайтесь здесь. Простите меня. Я ошиблась адресом.

Водитель взглянул на нее, как на ненормальную.

— Ну, и куда теперь?

— Куда хотите, — ответила она. — К Букингемскому дворцу. Хочу осмотреть достопримечательности.

Он покачал головой, но поехал так, как она сказала. По дороге он все время поглядывал на нее в зеркало, но Лина не обращала на это внимания. В сложившихся обстоятельствах это ее даже успокаивало.

Через несколько минут Лина позвонила Хофману из автомата на Бердкейдж-Уок, позади Букингемского дворца. Ее голос дрожал. Он сразу спросил, все ли у нее в порядке.

— Нет, — ответила она, — не в порядке. Двое людей Хаммуда только что пытались убить меня. Мне удалось сбежать. Я получила улики, о которых мы говорили. Насколько я могу судить, вполне достаточные.

— Господи! Как же вам удалось убежать?

— Ножками. Я до сих пор еще в бегах.

— Вы звонили в полицию?

— Нет. Но я думаю, меня скоро будут разыскивать. Один из них застрелил почтальона.

— Где вы? Я к вам сейчас приеду.

Она несколько секунд помолчала. Он был нужен ей, он мог ей помочь и в то же время мог сильно ей навредить.

— Лучше я сейчас постараюсь справиться сама. За вами следят. Если вы поедете ко мне, они поедут за вами.

— О чем это вы?

— Несколько минут назад на Одли-стрит я видела человека. Я приехала к вам, но когда увидела, что он дежурит возле вашей двери, решила, что заходить не следует.

Хофман выглянул в окно и увидел человека в синем грузовике.

— Да, вы правы, — сказал он. — Что вы собираетесь делать?

— Залечь на дно. Кажется, у вас, шпионов, так принято говорить?

— Я не шпион, черт возьми. Я ненавижу шпионов. Я всю жизнь потратил на то, чтобы избавиться от шпионов.

— До свидания, Сэм. Я позвоню вам откуда-нибудь, когда будет можно.

— Погодите минутку. Давайте договоримся о встрече — в парке или где-нибудь. Я избавлюсь от хвоста.

— Ну вот видите. Все-таки вы шпион.

— Нет. Я ваш друг. Я волнуюсь за вас. И потом, вы мой клиент, — послышались сигналы, извещающие, что пора бросить в автомат новую монету.

— Я очень рада, — сказала Лина. — Но мне пора. У меня кончились монеты.

Хофман снова стал умолять ее, но она повесила трубку.

Лина поняла, куда она теперь поедет. Она остановила такси, мчавшееся в сторону набережной.

— Отвезите меня в Блэкхит, — попросила она водителя. — Где-нибудь неподалеку от Гринвич-парка.

— Это далековато, мисс. — Водитель засомневался: рейс фунтов за двадцать и без определенного адреса; но Лина уже села на мягкое сиденье и закрыла глаза. Когда через тридцать минут они приехали в Блэкхит, она заплатила водителю и несколько сот ярдов прошла пешком. По дороге она останавливалась, переходила улицу и возвращалась назад, чтобы убедиться, что за ней никто не следит. Наконец на Вест-Гроув-Лейн она подошла к небольшому дому с террасой и, в последний раз украдкой оглянувшись, позвонила в дверь.

Глава 25

— Ну и вид у тебя! — воскликнула Элен Копакен, открыв дверь. — Что случилось?

На ней были черные джинсы и белая майка с короткими рукавами; бюстгальтеров она не носила. Ее длинные кудрявые волосы были схвачены наверху деревянной заколкой. Элен жила в некоей временной петле — где-то между поздней богемой и ранними панками. Ее внешность и одежда были частью защитного панциря женщины, которая всегда была умнее всех окружающих, в том числе и попадавших в ее поле зрения мужчин. Она просто избегала наводить красоту, считая, что так будет лучше. Когда они вместе учились в университете, Лина была для нее чем-то вроде перископа для наблюдения за внешним миром.

— Привет, — устало сказала Лина. — К тебе можно?

Элен втянула ее внутрь дома и поцеловала в щеку. Потом отступила на шаг.

— Нет, правда, девушка! Где это тебя так угораздило? У тебя все в порядке?

— Ничего не в порядке. Я влипла в историю.

Элен внимательно вгляделась в ее лицо.

— А что у тебя на лбу? А нос? Тебя кто-то бил?

Лина кивнула. Теперь, после нескольких часов стойкости, она была готова разреветься.

— Меня хотели убить. Люди с моей работы, — добавила она.

Элен не поняла. Она подумала, что Лина шутит.

— Ничего удивительного — после этого фокуса с лентой. Кстати, люди с моей работы тоже хотят меня убить. Заведующий отделением был не в восторге.

— Ты сделала копию?

— Ну! Вот она, здесь. Ты мне расскажешь, в чем там дело?

— Не сейчас. Может быть, попозже. Но я не шучу, Элен. Меня хотели убить на работе.

— Убить или только покалечить?

— Я серьезно, черт возьми! Сегодня днем, когда я вернулась из университета, двое мужиков тайком увезли меня из офиса. Они хотели вывезти меня в Багдад, но я сбежала. А потом они застрелили почтальона. Завтра, наверно, об этом будет в газетах. — У нее из глаз брызнули слезы.

— Детка! — Элен наконец поняла, что все обстоит именно так, как сказала Лина, и обняла ее. Дав ей поплакать, она налила ей чашку горячего чая, принесла аптечку, чтобы обработать раны, тарелку сладких бисквитов и стаканчик мороженого. Только после всего этого Элен стала задавать ей вопросы.

— Почему же тебя хотят убить?

Лина ответила не сразу.

— Ты действительно хочешь знать? Это опасно, и ты должна обещать, что никому не скажешь.

— Я действительно хочу знать. И не скажу ни единой душе.

— Они хотят убить меня, потому что думают, что я знаю, где правитель Ирака хранил свои деньги.

— Кошмар! Ты это искала в тех файлах?

— Да. К несчастью, они обнаружили, что я взяла ленту.

— Кошмар! — повторила Элен. — Значит, весь вопрос в том, как нам выпутать тебя из всего этого? — Она перешла на деловой тон и, видимо, решила, что должна взять в свои руки улаживание проблем подруги. — И долго вся эта суета может продолжаться?

— Не знаю. Может, год или два. Ничего нельзя сказать наперед, но наверняка это продлится долго. Там очень много денег.

— Сколько?

— Наверно, несколько миллиардов.

— Долларов или фунтов?

— Долларов. Да какая разница? — Лина как смогла растолковала некоторые подробности, выяснившиеся за последние недели; рассказала о том, что́ она узнала из компьютерных файлов Назира Хаммуда; описала всех арабских полицейских агентов и охранников, преследовавших ее с того момента, как она напала на след секретных счетов. Рассказала обо всем, кроме Сэма Хофмана: этот секрет она решила оставить при себе.

— Ну, и что ты собираешься делать? — спросила Элен, когда подруга закончила свой рассказ.

— Наверно, куда-нибудь бежать. Домой мне нельзя. И уж конечно не хочется в Багдад. Может быть, надо уехать за границу.

— Куда же ты поедешь, милая?

— Не знаю. Куда угодно, кроме Ближнего Востока. Деньги находятся в Швейцарии — скорее всего, именно там, судя по этим файлам. Может, и мне туда поехать за компанию? А как ты думаешь?

— Да, бежать. Тебе, конечно, нельзя сидеть на месте — они найдут тебя. И убьют, а это нас явно не устраивает.

— Может быть, я могу остаться здесь, — сказала Лина, оглядывая уютный беспорядок в доме Элен, — хотя бы на несколько дней. Это было бы здорово!

— Чувствуй себя как дома. Я — с удовольствием. Но они тебя здесь найдут.

— Каким образом? По-моему, слежки за мной не было.

— Чтобы вычислить, что ты можешь быть у меня, никакой слежки не нужно. Найдут. Ты сколько раз звонила мне с работы в прошлом месяце?

— Не помню. Один раз. Или два.

— Значит, они найдут мой номер в твоих телефонных записях и узнают адрес. Потом нагрянут сюда. Вот почему тебе нельзя сидеть на месте. Нужно все время двигаться.

— Господи, какой ужас.

— Зато не замерзнешь. Ты теперь вроде как Лара в «Докторе Живаго».

Лина покачала головой.

— Не шути так, пожалуйста, а то я опять заплачу. Правда. Я себя чувствую, как кошка, которую стая собак загнала на дерево. Как мне из этого выпутаться?

— Сказать тебе по-честному?

— Конечно. Все равно придется, чего уж тянуть.

— По правде сказать, хороших вариантов у тебя нет. Все плохие. Поэтому надо придумать что-нибудь совсем новенькое.

— Может, сдаться? Пойти в полицию и рассказать им правду. И надеяться, что эти головорезы от меня отстанут.

— Ни в коем случае. Меньше всего верят именно правде. И полиция не сможет защитить тебя от этой мрази. Пойми это. А если ты останешься здесь, люди Хаммуда рано или поздно поймают тебя и силой выпытают все, что ты знаешь. Скорее всего, они все извращенцы. Сексуально беспомощны с женщиной до тех пор, пока ее не замучают. Они отвезут тебя в Йемен в какую-нибудь пещеру, привяжут голую к столбу и вымажут медом, чтобы тебя съели муравьи. А потом, когда поймут, что на самом деле ты ничего не знаешь, им придется тебя убить, чтобы замести следы преступлений.

— Перестань, Элен. Это ведь совсем не сказки из твоих бредовых электронных бюллетеней. Это бывает на самом деле. Они в Багдаде вытворяют именно такие вещи.

— А я не шучу. Я имею в виду не про Йемен, а про то, что нужно придумать новые варианты. Тебе нужна точка опоры.

Обдумав то, что сказала Элен, Лина поняла, что она права. Хороших вариантов у нее не было. Она не могла вернуться домой, не могла долго скрываться у Элен и не могла пойти в полицию. Она вошла в глубокий темный туннель, и вернуться к входу уже было невозможно; надо было лишь идти по нему все дальше и дальше в надежде, что у него есть выход с другой стороны. Как сказала Элен, ей нужна точка опоры. Может быть, она найдет ее в файлах Хаммуда, если разберется в них?

— А кстати, — сказала Элен. — Вчера вечером в моей сети была история про одну женщину, попавшую в беду. Немного похожа на твою. Рассказать?

— Она занятная?

— Не уверена. Ее передали в рубрике сложных проблем. Раздел называется «Секс-проблемы», если это тебя интересует.

— Не особенно. Там ведь, наверно, нет раздела «Нормальный секс»?

— Верно, такого нет. Но все остальное есть: «онанизм», «содомия». Есть даже кое-что под названием «сексуальные звуки». Люди записывают себя во время полового акта. И знаешь, тексты попадаются совершенно изумительные.

— Если бы ты знала, как мне сегодня было страшно, ты бы так не забавлялась.

— «О-о-о-х! Сильней! Пожа-а-алуйста!»

— Элен!

— «О Боже! Пожа-а-а-алуйста. Сильней! О-о-ох. О-о-о-о-о-о-ох!»

Лина наконец улыбнулась. Мир электронных фантазий Элен был, по крайней мере, хоть каким-то миром, где можно было ненадолго развлечься.

— Ну, и что там было? Что там случилось похожего на мои приключения?

— Сообщение дала женщина, называвшая себя Сандрой. Она описывала свою встречу с мужчиной, с которым познакомилась через сеть. До этого они не встречались, а только обменивались посланиями по разделу «alt.sex.wizards» («мудрецы»).

— В каком смысле «мудрецы»?

— Люди, которые все знают. Они дают советы по сексу. Делают вид, что знают, о чем говорят, хотя у меня такое ощущение, что это просто рогоносцы-недоучки, которые про все вычитывают из журналов.

— И что же случилось у этой женщины с «мудрецом»?

— Он посылал ей сообщения, посвященные сексу и доверию. Поведал, что в сексе самое главное — отдаться в руки другого человека и довериться ему, даже если он способен нанести тебе вред. Почему-то Сандре эта идея понравилась, и она назначила этому типу встречу.

— И что произошло?

— Они встретились в парке. Собственно, она даже его и не увидела. Он подошел сзади, и она пикнуть не успела, как он накинул ей повязку на глаза, потащил в свою машину и повез в мотель. Она не сопротивлялась, полностью отдалась в его руки, считала, что так ей хочется. Но потом все вышло хреново.

— Что значит — хреново?

— Очень хреново. Он хотел, чтобы она делала всякие отвратительные штуки. В общем, дерьмом оказался. Как эти двое ребят с твоей работы, которые хотят обмазать тебя медом.

— Спасибо, что напомнила. И что случилось с Сандрой?

— К счастью, она не пострадала. Она заорала и вырвалась от него. Мужик аж описался. Он-то думал, он делает то, что она хочет. Во всяком случае, она послала сообщение в свой раздел — конечно, под чужим именем, — рассказав о случившемся и предупредив других женщин, чтоб держались подальше от этого «мудреца». Хлопот она ему доставила порядочно. Уведомила администратора системы, что в сети действует псих. Администратор сообщил его имя в полицию. Так что теперь эта мразь уже относится к истории электроники.

— И ты считаешь, это все похоже на меня?

— Да не очень, конечно. Просто женщина тоже попала в тяжелую ситуацию, но перешла в наступление и стала крушить мебель. Вот и тебе так надо.

— Верно. Только я имею дело не с развлекающимися садистами из Интернета — тут дело серьезнее. И как мне поступить, я не знаю.

— Я сейчас обдумываю один план. Но для этого мне нужно еще попить чаю. А тебе нужно отдохнуть. Иди наверх, прими ванну. А потом поспи. Я тебя разбужу через часок-другой.

Лина послушалась ее. Сейчас она была согласна, чтобы Элен распоряжалась ее жизнью, как хотела. Она долго лежала в ванне, а потом заснула и проспала почти до десяти часов утра. Пока подруга спала, Элен подключилась к Интернету. Она послала сообщение в бюллетень новостей для «мудрецов» по вопросам безопасности компьютерных сетей и попросила коллег-«хулиганов» проконсультировать ее по банковским системам. Через пару часов она получила несколько тысяч слов разных советов со всего мира. Заработала всемирная сеть лилипутов, готовая прийти на помощь, чтобы повалить Гулливера.

Глава 26

На следующее утро Элен разбудила Лину и показала ей газеты. Самый подробный отчет напечатала «Таймс». Лину они называли «таинственной женщиной» и дали подробное описание ее внешности. Они написали также, что, по сведениям из «компетентных источников в полиции», мисс Алвен вместе с двумя палестинскими террористами пыталась похитить конфиденциальную информацию крупной лондонской инвестиционной компании, в которой работала. Эта компания установила большую награду за сведения о местонахождении мисс Алвен. Лина сокрушенно покачала головой. Нужно было отдать должное Хаммуду: он оказался умнее, чем она думала.

— Так что у тебя куча проблем, дорогая, — сказала Элен, указывая на газеты. — Тебе нужна новая внешность.

Лучшее, что Элен могла пока что предложить Лине, — это перекрасить волосы и сменить гардероб. Через час вместо холеной арабской принцессы из комнаты Элен вышла крашеная блондинка в длинной юбке и блузе крестьянского покроя, в очках в граненой оправе и с рюкзачком за спиной. Внешность получилась почти скандинавская.

Элен приготовила завтрак, и они сели в саду позади дома. Сад заполнили переплетающиеся ползучие растения, все в цветах и набухающих почках — в полном соответствии с экстравагантным стилем хозяйки. Сквозь облака иногда проглядывало утреннее солнце, и по саду словно проводили прожектором: какой-нибудь цветок или кустик, вспыхнув на солнце, снова погружался в темно-зеленую пелену. Наслаждаясь недолгой свободой от своих проблем, Лина спросила подругу, чем она сейчас занята.

Элен рассказала, что изобретает новую компьютерную игру под названием «Пришельцы-феминистки». Суть ее в том, что на Землю из космоса прибывает новая раса женщин. Они во всех отношениях похожи на человеческую разновидность, с той лишь разницей, что играющий может устанавливать и менять некоторые характеристики их поведения, а именно, честолюбие и либидо. Цель игры — выяснить, завоюют ли пришельцы-феминистки планету или погибнут.

— Устроено так, — объясняла Элен, — что если честолюбие растет, то и либидо тоже растет. Преуспевающие феминистки хотят заниматься сексом все больше и больше; но они очень заняты. Если же они занимаются сексом меньше, то у них снижаются творческие способности и уменьшаются успехи. Понимаешь, в чем фокус? Нужно найти верное сочетание того и другого.

Элен стала объяснять еще некоторые детали стратегии игры, но тут зазвонил телефон. Женщины замерли, не трогаясь с места, и телефон продолжал звонить в полной тишине. Один, два, три раза. Казалось, затихли даже все птицы и насекомые в ближайшей окрестности.

— Тебе, наверно, нужно ответить, — сказала Лина. Она пошла в дом следом за Элен. В их чудесный сад вторгался враждебный мир.

— Алло, — сказала Элен. — Да, это мисс Копакен. Кто говорит?.. Я вас знаю?.. Что вы хотите?

Элен свирепо замотала головой, потом приставила палец пистолетом к виску.

— Кто? Скажите по буквам. А-л-в-е-н? Да, я ее знаю. Но я давно ее не видела… Нет, я не знаю, где она. Нет, у вас не получится заехать. Я собираюсь уйти… До свидания. — Элен повесила трубку. — О Господи! — сказала она.

Лина рухнула на диван, уронила голову на руки и стала раскачиваться из стороны в сторону, как мать, баюкающая ребенка на руках.

— Кто это был? — спросила она, не глядя на Элен. Ответ она знала.

— Сотрудник с твоей работы. Говорил с акцентом. Они тебя ищут. Он сказал, что это очень важно.

— Как ты думаешь, они знают, что я здесь?

— Могут догадаться. Боюсь, я отвечала не очень убедительно.

— Что мне делать?

— Двигаться. Прямо сейчас. Они скоро могут быть здесь. Тебе надо смываться, быстро. Пойдем, мы воспользуемся моей машиной. — Она протянула Лине руку.

— Куда мы поедем? — Лина все еще сидела без движения.

— В аэропорт. Вчера вечером я разработала для тебя план. Собиралась изложить его тебе в саду, но могу и по дороге в Хитроу. Давай, девушка! Воспрянь и воссияй!

Лина медленно поднялась с дивана и собрала свои нехитрые пожитки. Элен тем временем развила бурную деятельность. Наверху она достала дорожную сумку, набила ее вещами, которые могли пригодиться Лине, и снесла ее вниз. Из своего кабинета забрала новый портативный компьютер и уложила его в другую сумку вместе с дополнительными дисками, программами, проводами для модема, портативным принтером и частотным преобразователем. На кухне захватила полную пригоршню печенья с шоколадом и сунула в полиэтиленовый пакет. «Пошли!» — скомандовала она.

У Элен был «вольво»-седан — древний, еще с закругленными крыльями. Она кинула сумки на заднее сиденье и усадила Лину на переднее, подталкивая и подгоняя подругу, пока та наконец не пристегнула ремень.

— Ну что, съели, олухи? — крикнула Элен в окно, отъезжая от дома.

— Что же у тебя за план? — спросила Лина, когда они свернули на Блэкхит-роуд. — Куда ты меня отправляешь?

— В Швейцарию, — сказала Элен. Ее грудь прыгала под майкой, когда машина рывками продвигалась в густом уличном потоке. — Тебе надо ехать именно туда. Там деньги — там ты и найдешь свою точку опоры.

— Ты рехнулась, Элен. Там собрались все негодяи. Если они меня там найдут, они действительно убьют меня.

— Au contraire.[17] Они убьют тебя независимо от того, где найдут. Ехать в Швейцарию нужно потому, что это лучшее место для прорыва в банковский компьютер и отыскания денег.

— Но я не хочу прорываться в их сеть.

— Нет, хочешь. Уверяю тебя, это твой лучший ход. На самом деле — единственный ход. Может быть, швейцарцы тебе помогут. Возможно, им будет интересно узнать, что их банки отмывали деньги для самого отвратительного деспота в мире. Послушай меня, Лина. Это серьезно. Я тут пообщалась с некоторыми компьютерными приятелями и думаю, что это может получиться.

Они пересекли мост Дептфорд, пролязгав по этому древнему сооружению, и застряли в пробке на другой стороне реки. Элен опустила стекло и спросила у соседа-таксиста, как быстрее добраться до Хитроу. Тот стал объяснять; Элен схватила карандаш, пошарила в поисках листа бумаги и, не найдя его, записала дорогу у себя на запястье.

— Предположим, я поеду в Швейцарию. Как мне там прорваться в эту самую банковскую систему?

— Надо начать с того, что тебе известно. Например, с названия банка, где хранятся деньги. Ты его знаешь?

— Да, наверное. «Организация швейцарских банков» в Женеве.

— О’кей. Теперь слушай. То, что я тебе сейчас скажу, может стоить несколько миллиардов зеленых. Ты меня внимательно слушаешь, девушка?

— Да, я слушаю.

— Это несложно, если все делать правильно. Первое твое дело в Женеве — достать телефонную брошюру этого банка. Или что угодно, где есть какие-нибудь его телефонные номера. И начинай звонить до тех пор, пока не наткнешься на модемную линию. Они все издают один и тот же дурацкий звук, даже в Швейцарии. Потом тебе надо поиграть с программным обеспечением связи, чтобы подсоединиться к большой машине банка. Наверно, тебе нужно будет пробовать разные настройки по четности и пару раз поменять скорость передачи информации; но в конце концов ты должна получить эту связь.

— Ты забыла одну мелочь, Элен. У меня нет компьютера.

— Есть. Я упаковала тебе один из своих. Это новый портативный, с 486-м процессором и встроенным модемом. Он умеет все.

— О’кей. Что потом? Допустим, я это сделаю. Хотя я совсем не собираюсь этого делать.

— Потом ты ищешь имя для входа в систему. Нужно опять играть, пока не попадешь в точку. В Швейцарии, например, я бы не стала пробовать Смита или Джонса — скорее Ларош или де Голль.

— Или Хаммуд.

— Правильно. Попробуй и его. В конце концов ты наткнешься на что-нибудь подходящее. Потом, когда компьютер зарегистрирует имя, он тебя наверняка отсоединит. Это делается по соображениям безопасности. Он захочет сделать обратный звонок, чтобы убедиться, что ты — действительно тот, кем себя называешь. Поэтому тебе нужно так изменить программу модема, чтобы он по сигналу «трубка повешена» не отключался. Ты хочешь оставаться на связи, понимаешь?

— Да. — Лина выглянула в окно и стала рассматривать автомобили, движущиеся в обратную сторону, в Блэкхит. Интересно, в которой из них едут люди Хаммуда?

— Как ты думаешь, ты сможешь сама модифицировать программу? — придирчиво спросила Элен. — А то я могу это сделать, когда приедем в аэропорт. Нет проблем.

— Не надо так уж меня опекать, Элен. Если я ношу бюстгальтеры и не схожу с ума по компьютерам, это еще не значит, что я дура.

— Ух! Черт бы меня побрал.

— Извини.

— Ладно, порядок. Тебя ведь хотят убить. Понятно, что ты слегка взволнована. Нет проблем. Итак, еще раз: чтобы компьютер подумал, что он может делать обратный звонок, ты должна заранее записать телефонный сигнал отсоединения и послать его по линии в нужный момент. Потом банковский компьютер наберет какой-нибудь номер, чтобы связаться с этим Пьером, или Жаком, или кем ты там будешь. Но ты ведь и не отсоединялась, понятно? Значит, на экране должно появиться волшебное слово: «пароль».

— И тут мне конец. Откуда мне взять правильный пароль?

— Это непросто. Но возможно. Я тебе дала диск, на котором записано шестьдесят тысяч наиболее употребительных паролей, и ты можешь, конечно, перебирать их, пока не найдешь. Но это мучительно. И тебя могут поймать. На самом деле есть один способ его добыть — способ банальный для такой хулиганистой и стервозной, но исключительно сексуальной дамы, как, например, я.

Лина рассмеялась.

— Расскажи тогда, как это сделать мне — глупой и отвратительной.

— Ты звонишь по тому самому номеру, который набирает банковский компьютер, когда, по его мнению, он делает обратный проверочный звонок «господину Такому-то». Видимо, у этого Такого-то стоит ПК — дома или на работе. Стало быть, ты набираешь этот номер и входишь в его систему — вероятно, для этого никакого пароля не нужно. Войдя, ты шаришь по его файлам.

— И что мне там искать?

— Что нибудь, что может содержать пароль для большой системы. Иногда он есть в старых файлах «datacom». Или он может быть в его собственном файле. Попробуй поискать файл с названием «password» («пароль») — люди ведь не так уж хитры. Ты можешь потерять на этом некоторое время, но ты его найдешь.

— Но допустим, что пароль зашифрован. Что тогда?

— Если этот пароль находится в словаре, ты можешь извлечь его оттуда грубой силой. У меня есть описание системы шифровки данных и словарь из пятисот тысяч слов на дискете. Но скорее всего пароль не будет зашифрован. У швейцарцев есть маленькая слабость — они неряхи.

— Откуда ты это знаешь?

— У меня как-то был дружок из Швейцарии, когда я училась в интернате. Он был неряхой.

— Это статистически незначимо.

— Зато верно.

— О’кей. Предположим, что у меня есть пароль. Что мне делать теперь?

— Теперь ты готова с ними поиграть. Итак, ты звонишь в банк со своим модемом; в ответ на запрос ты вводишь «господин Такой-то»; ты посылаешь сигнал рассоединения; ты даешь возможность компьютеру якобы отзвонить обратно «господину Такому-то» на его машину; ты печатаешь пароль в ответ на запрос — и вот ты внутри. Теперь ты осматриваешься. Еще некоторое время займет выяснение того, какими программами пользуется этот банк. Тогда ты получишь доступ к файлам данных и узнаешь все, что хочешь. Но в этом ты сама разберешься в Женеве.

— Я не собираюсь лететь в Женеву.

— Ты конечно собираешься. Для тебя единственный выход — бежать как можно быстрее. Или ты хочешь, чтобы я еще раз рассказала, как тебя привяжут к столбу в Йемене?

— Перестань! — резко оборвала ее Лина. — Не надо шутить по поводу пыток. Это не смешно.

Некоторое время они ехали молча. Элен радовалась тому, что вырвалась из суеты уличного движения вдоль Южного берега на более просторные автострады. Она взглянула на подругу, которая уставилась в окно, крепко стиснув кулаки.

— Извини меня, — тихо сказала Элен.

— Все в порядке. Просто такие вещи для меня не шутка, вот и все.

Они приехали в Хитроу около часа дня. Элен нашла «Суисс-Эр» среди вывесок авиакомпаний и направила машину к терминалу.

— У них должно быть много рейсов в Женеву. Вылетай ближайшим. У тебя ведь есть английский паспорт? Предъявишь его на выходе. Там наверняка будет куча людей, стерегущих Лину Алвен, но они ведь все думают, что это разодетая арабская фифа, а не такая хиповая девица, как ты. Так что веселись и не нервничай.

Элен остановила машину у края тротуара, как можно ближе к пропускному пункту компании «Суисс-Эр». Она достала с заднего сиденья сумки и отдала их Лине.

— Здесь портативный компьютер. Модем встроен. В сумке дополнительный комплект батареек и несколько дискет с замечательными программами, а также принтер и проводка. И переходник для тамошних дурацких розеток. А сюда я сунула пару платьев и свитеров и всякую мелочь.

Лина взяла сумки и закинула каждую через плечо. Элен достала из своей сумочки бумажник.

— Вот моя карточка «Америкэн экспресс», — сказала она. — Ты можешь сделать вид, что ты — это я. Останавливайся в хороших гостиницах. Трать мои деньги. Когда я продам своих «Пришельцев-феминисток», я рассчитываю так разбогатеть, что для меня это будет капля в море. А раз ты собираешься помирать, то тебе в самый раз этой карточкой воспользоваться. У тебя паспорт с собой? — Лина кивнула. У нее была привычка иностранки — всегда иметь при себе выездные документы.

— Наличные у тебя есть?

— Да, немного. — Лина пересчитала банкноты у себя в бумажнике.

— Вот тебе сто фунтов, — сказала Элен. — Это все, что у меня есть. Вот моя кредитная карточка на телефон. А это — карточка для получения наличных. Персональный код — ноль-семь-два-один. Получи еще немного наличных в аэропорту. Когда прилетишь в Женеву — купи что-нибудь из одежды и зубную щетку.

— Я потом тебе верну.

— Конечно. А теперь иди, а то будет поздно. Позвони мне, когда доберешься.

— Я боюсь, Элен.

— Возьми себя в руки, девушка. Начинается самое оно!

Глава 27

Лина исчезла. Ни слова от нее, ни весточки о ее судьбе, ни даже следов того, что она вообще существовала, — если, конечно, не считать многочисленных отпечатков лап ее преследователей. Утром Хофман сидел в своем офисе, читал газеты и старался понять, мог ли он раньше предвидеть все это, если бы был чуточку умнее, и должен ли он был это предотвратить. Позже его посетил сотрудник Скотленд-Ярда, представившийся инспектором Уильямсом. Одет он был, по полицейским меркам, небрежно: твидовый пиджак, слегка распущенный галстук, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Начав с формальных извинений за причиненное беспокойство, он спросил, знает ли Сэм Лину Алвен. Сэм сразу же ответил, что да, они хорошие знакомые. Он взял себе за правило никогда ничего не утаивать, особенно если это легко обнаружить.

— В таком случае не знаете ли вы, где она сейчас, сэр? — спросил инспектор.

— Нет, — ответил Хофман, — а вы?

— Извините, сэр, это уже дело полиции. Впрочем, могу сказать, что она пропала. Вчера днем она неожиданно ушла с работы, и дома ее тоже нет. Видимо, упорхнула.

— Это я прочитал в газетах. Куда она делась, как вы думаете? Мне самому очень хотелось бы это знать.

— Правда? А зачем ей скрываться? — Уильямс вел собеседование типично по-английски — задавая мягкие, вкрадчивые вопросы, неумолимо ведущие к поимке преступника; американские полисмены разговаривают не так — с напором и угрозами.

— Я думаю, ее преследовали, — сказал Хофман.

— Это в высшей степени справедливо. Ее действительно преследуют.

Хофман подался вперед и вопросительно посмотрел на полицейского.

— Кто?

— Мы, сэр. Специальный отдел. У меня есть ордер на арест мисс Алвен.

— Арест? Вы шутите. По какому обвинению?

— Похищение собственности. Незаконное присвоение средств. Заговор с целью убийства почтальона. Как видите, список довольно длинный.

— Это просто смешно. И кто же выдвигает такие обвинения?

— Ее работодатель. Вчера вечером к нам обратился этот самый Хаммуд.

Сэм возмутился. Он стал говорить, что все эти обвинения — чушь, что Лина вовсе не вор, а сбежала только потому, что боялась Хаммуда. Пока он говорил, инспектор Уильямс достал блокнотик и начал что-то записывать.

— Почему же она его боялась? — мягко спросил полицейский.

— Потому что он убийца.

Этого инспектор Уильямс записывать не стал. Он взглянул на Сэма поверх очков и сказал:

— Это довольно серьезное обвинение, сэр. Думаю, вам следовало бы его обосновать.

— Послушайте, я вам все объясню. Хаммуд преследует мисс Алвен, потому что, по его мнению, она знает, где находится огромная сумма денег.

— Но я же об этом и говорю, сэр. Верно, именно это и беспокоит мистера Хаммуда. Он заявил, что мисс Алвен похитила конфиденциальную информацию, которая, строго говоря, не является ее собственностью.

— Но они ошибаются. Она ничего не знает. Она просто напугана. На нее устроили настоящую охоту, и она боится, что ее хотят убить. Поэтому и сбежала. Вы просто не представляете, о какой сумме здесь идет речь!

— О какой же? — Его ручка повисла в воздухе. Хофман понял, что совершил грубую ошибку. Еще немного — и он окажется соучастником того нелепого преступления, в котором они собрались обвинить Лину.

— Я не знаю. Очень большой.

После этого Сэм решил быть внимательнее. Полицейский спросил, когда он в последний раз разговаривал с Линой; он сказал, что вчера днем, около двух часов. Сказал также, что пытался увидеться с ней, но она отказалась. Теперь он понятия не имел, где она, и попросил, чтобы ему позвонили из Скотленд-Ярда, если что-нибудь узнают. Инспектор Уильямс попытался выяснить у него подробности его отношений с Линой, но тут Сэм отказался отвечать, не переговорив предварительно со своим адвокатом. Тогда инспектор закрыл свой кожаный блокнотик. Он оставил Хофману карточку, и Сэм проводил его до двери.

После визита полицейского Хофман помрачнел еще больше. С того момента, как к нему пришел повар-филиппинец, и до сегодняшнего дня его столкновение с Назиром Хаммудом оборачивалось для него все хуже и хуже. Он вытащил из ящика стола единственную весомую улику, которую ему удалось заполучить, — чистый бланк — и понял, что не удосужился даже выяснить, что это за фирма. Можно было хотя бы попробовать позвонить по тунисскому телефону «Оскар трейдинг». Он же словно спал на ходу. В порыве покаяния он снял трубку и набрал номер, указанный на бланке: 216-1-718-075. После третьего гудка ему ответил мужчина — явный американец с мягким и гнусавым южным говором.

— Хэлло. Чем могу быть полезен?

— Это кто? — спросил Хофман.

— Чем могу быть полезен? — повторил южанин. Он был примерно ровесником Хофмана; в его голосе прозвучало некое ожидание, словно Хофман должен был произнести нужные слова.

— Это что за номер? — спросил Хофман. — Куда я попал?

Ответивший повесил трубку. Хофман сразу же набрал номер еще раз, но линия оказалась занятой. Она оставалась занятой еще около часа. Когда Хофман наконец прорвался, произошла та же сцена.

— Хэлло, — ответил южный голос. — Чем могу быть полезен?

— Я по делам компании «Оскар трейдинг», — сказал Хофман на этот раз.

— Одну минуту, — ответил голос и отложил трубку в сторону. Молчание длилось примерно минуту. Пока Хофман ждал, ему пришло в голову, что они стараются выяснить, откуда он звонит. Наконец ответивший снова поднял трубку. — Прошу прощения, — сказал он. — Ничем не могу вам помочь. Здесь нет никакой «Оскар трейдинг».

— Какой это номер? — спросил Хофман, но уже услышал гудки. Когда он попытался дозвониться еще через несколько минут, тунисская операторша сказала, что номер отключен.

Когда Хофман обдумывал это странное событие, в его памяти вдруг всплыло смутное воспоминание детства. У них дома в Бейруте отец оставил около телефона записанный номер, которым следовало пользоваться лишь в непредвиденных случаях. Как-то Сэм набрал этот номер. Спокойный, уверенный мужской голос ответил ему тогда теми же словами: «Хэлло. Чем могу быть полезен?» А когда маленький Хофман что-то сказал наугад, он повесил трубку.

В этот день Хофман решил, что нуждается в серьезном подкреплении. Получалось, что он пытался играть в высшей лиге жуликов, не понимая, во что он, собственно, играет. Подумав немного на эту тему, он позвонил в Париж знакомому палестинцу Али Маттару, который был, если говорить по-простому, самым прожженным пройдохой, какого он когда-либо знал.

Али Маттар вырос в лагере беженцев около Тира, в Южном Ливане. Словно левантийский Оливер Твист, он сумел обаянием и лестью пробить себе дорогу в полуреспектабельный мир, поставляя информацию полудюжине разведывательных служб, в то или иное время покупавших его услуги. В начале 80-х годов был даже такой период, когда он одновременно работал на разведки Сирии, Израиля, ООП и Ирана. Выходить сухим из воды ему позволяло общее мнение, что в действительности он все это время работал на Соединенные Штаты. В известном смысле так оно и было.

На самом же деле Али всегда работал на себя. Этот его фундаментальный эгоизм и служил ему защитой. Еще молодым человеком он приехал в Бейрут и нанялся шофером в американское посольство. Через несколько лет он уволился и открыл собственное агентство перевозок. Он догадывался, что друзья-американцы, дававшие ему работу, были сотрудниками разведки (хотя те уверяли, что он ни о чем таком догадаться не мог). Али знал, что делает. Он все время был в развитии, а в те годы лучшим средством для продвижения были Соединенные Штаты.

Его «мобилизовали», если можно так выразиться, в конце 60-х годов и заслали в палестинское подполье. Это задание он выполнил с блеском, хотя, видимо, в то же время палестинцы «мобилизовали» его, чтобы он проник в ЦРУ. Был ли он кому-нибудь или чему-нибудь предан в глубине души, кроме себя самого, никто сказать не мог. Теперь Али с комфортом устроился в Париже на задворках интеллектуального общества, приторговывая «нестандартной» информацией, которая попадалась ему на пути. Сэм Хофман часто покупал у него такую информацию об арабском деловом мире. Он убедился в том, что Али Маттар действительно знал и узнавал многое и никогда ничего не выдумывал. Единственное, что смущало Сэма, — это то, что с Али, как и со многими другими своими осведомителями, он познакомился через отца.

— Мне нужна помощь, Али, — решился сказать Хофман, дозвонившись в тот день Маттару в Париж. Он очень не любил вести деловые разговоры по международным линиям, но сейчас у него не было выбора. — Работа на несколько дней. Приличное вознаграждение. Оплачиваю все расходы.

— И что же за дело, хабиби?

— Ирак.

— У-Аллах! Господи, Сэм, я не могу поверить, что Правитель умер. Я был просто потрясен! После стольких лет! Что же вы хотите узнать?

— Про его деньги.

— Это вопросик горячий, друг мой. Такое впечатление, что он сейчас всех интересует. Вы уже третий, кто ко мне обращается. Очень горячий вопрос. И сколько вы мне платите? Хе-хе! — Этот смех, видимо, означал, что платить нужно много.

— Две тысячи в день. Плюс расходы. Мне нужен добротный товар — такой, с которым можно пойти в полицию.

— Прошу прощения, Сэм, но на такие условия я не могу согласиться даже для вас. Это просто благотворительность. Другие люди, сами знаете кто, платят за мои сведения в пять раз больше. Или даже в десять.

— О’кей, три тысячи в день. Это все, что я могу. Для работы, которая займет несколько часов, совсем неплохо.

— Всего час назад я получил заказ на пять тысяч от человека с разрезанным носом — вы знаете, о ком идет речь. Ну, что поделаешь? Нужно жить. Вы ставите меня в трудное положение, друг мой.

Хофман вздохнул. Али ему нравился, но торговаться он не выносил.

— Четыре тысячи плюс расходы.

— Дорогой мой, давайте тогда сейчас больше не будем о деньгах. Я вас знаю, Сэм, если вам понравится то, что я найду, вы за это заплатите.

— Четыре тысячи, — повторил Хофман. Он не хотел оставлять никаких недомолвок.

— Ну, хорошо, друг мой. Что же вас интересует?

— Я уже вам сказал. Меня интересует все, что касается денег Правителя. А также того, кто его убил и почему. Особенно меня интересует то, что можно узнать о Назире Хаммуде.

— А-а-а! Вы выбрали хорошего парня, ей-богу. А что вы хотите знать о Хаммуде?

— Я знаю, что он приезжал в Багдад прямо перед смертью Правителя. И знаю, что, по мнению многих, он сидит на его деньгах.

— Мишь мауль! Это мудреное дело, Сэм. Четыре тысячи за него — очень мало. Но — о’кей. Договор есть договор.

— Вот именно. Договор есть договор.

— Я надеюсь, вы нанимаете Али не для того, чтобы он узнал, где лежат деньги. Этого я не знаю. А если б и знал, то вам бы не сказал, даже за десять тысяч долларов в день. Я сам взял бы эти деньги.

— Мне не нужны эти деньги. Я хочу знать, кто за ними охотится.

— За ними все охотятся, дорогой мой.

— Я имею в виду в Багдаде.

— А кто ваш клиент, хабиби? Может быть, мне тогда легче будет искать ответы.

— Этого я сказать не могу. Скажу только, что я не работаю ни на чье правительство. Это дело личное.

— Всегда к вашим услугам. Может быть, вы мне скажете хотя бы, сколько ваш клиент вам платит?

— Это просто. Нисколько. Ноль. Сифр.

— Вот как. Вы, должно быть, стали очень богатым, мистер Сэм, раз работаете задаром.

— Не будем об этом. Хватит о деньгах. У меня от этого ноет в желудке.

— О’кей. Как вы думаете, куда я должен съездить? Как насчет Туниса?

— Почему Тунис?

— Там у меня друзья, которые мне многое рассказывают. А в Багдаде сейчас никто никому ничего не рассказывает, уверяю вас. Когда вы хотите, чтобы я поехал?

— Прямо сейчас. Сегодня. Ближайшим рейсом.

— Но у меня же дела. Я не могу так все бросить. За это следовало бы доплатить.

— Кончайте херню пороть, — не выдержал Хофман. — Поезжайте. Да, вот еще что. Проверьте в Тунисе телефонный номер: 718–075. Сейчас он почему-то не отвечает, но я хочу знать, кому он принадлежал.

— Погодите, я запишу. Как вы говорите, 718–075?

— Да. Как только что-нибудь узнаете, приезжайте в Лондон. По телефону не звоните.

— О’кей. Наверно, придется лететь первым классом. Сами понимаете. Мае саламех.

— Салам алейкум, — ответил Хофман и, закончив разговор, стал поигрывать трубкой. Беседовать с Али Маттаром было не только накладно, но и утомительно, но другого способа выяснить, что же происходит, он не видел.

В тот же вечер полиция обнаружила тело Ранды Азиз в Кенте, у обочины шоссе, ведущего в Дувр. Она находилась за рулем машины, взятой напрокат, и все было устроено как несчастный случай. Машина врезалась в дерево, отчего взорвался бензобак. Тело сильно обгорело, поэтому никто не мог увидеть, что они с ней сделали до того, как убили. В газетах предположили, что она была членом той же «банды террористов», пытавшейся похитить деньги лондонского инвестиционного концерна, что она пыталась бежать на дуврский паром, но потеряла контроль над управлением машиной. Все те же «надежные источники» сообщили, что полиция продолжает розыски другой исчезнувшей арабской женщины, которая, судя по всему, является лидером террористической группы.