Белая львица

Обратный отсчет — до пустоты 29

Поздно вечером Сикоси Цики метким броском ножа прикончил мышь. Таня к тому времени уже ушла спать. Коноваленко ждал, когда можно будет позвонить Яну Клейну в ЮАР и получить последние инструкции насчет отъезда Сикоси Цики. Кроме того, он собирался закинуть удочку о своем будущем, об иммиграции в ЮАР. Из подвала не доносилось ни звука. Таня, спускавшаяся к девушке, сказала, что она спит. В этот вечер Коноваленко впервые за долгое время был вполне доволен. Контакт с Валландером состоялся. В обмен на дочь он потребовал для себя негласную охранную грамоту. Валландер должен дать ему неделю сроку и лично проследить, чтобы полицейские облавы остались безрезультатны. Поскольку Коноваленко рассчитывал незамедлительно вернуться в Стокгольм, Валландер должен был сделать так, чтобы его продолжали искать на юге Швеции.

Но во всем этом, конечно, не было ни слова правды. Коноваленко намеревался застрелить и Валландера, и его дочь. Интересно, поверил ли ему этот полицейский. Если поверил, значит, он именно таков, каким показался Коноваленко с самого начала, — наивный провинциальный сыщик. Впрочем, Коноваленко предпочитал не совершать прежней ошибки — недооценивать его.

Почти весь день он посвятил Сикоси Цики. Точно так же как с Виктором Мабашей, проработал с ним различные, но вполне возможные варианты развития ситуации вокруг покушения. И пришел к выводу, что Сикоси Цики сообразительнее Виктора Мабаши. Вдобавок его как будто бы совершенно не трогали беглые, но недвусмысленные расистские выпады, от которых Коноваленко был не в силах удержаться. Пожалуй, в ближайшие дни надо спровоцировать парня погрубее, проверить пределы его самоконтроля.

Кое-что все-таки роднило Сикоси Цики и Виктора Мабашу. Коноваленко даже начал думать, что это, наверное, вообще свойственно натуре африканцев. Их замкнутость, совершенно не позволяющая угадать, о чем они, собственно, думают, и вызывавшая у него злость и досаду. Он привык видеть людей насквозь, представлять себе их мысли, а тем самым иметь возможность предвидеть их действия.

Глядя на чернокожего африканца, который только что прикончил своим странным изогнутым ножом мышь в углу комнаты, Коноваленко думал: он отлично выполнит свою задачу. Еще несколько дней теории и пристрелки оружия — и можно отправлять его обратно. Он станет моим билетом на въезд в ЮАР.

Сикоси Цики встал и поднял нож с мышью. Прошел на кухню, стряхнул мышь в мусорное ведро и вымыл лезвие. Коноваленко наблюдал за ним, время от времени прихлебывая глоточек водки.

— Нож с кривым лезвием, — сказал он. — Раньше я таких никогда не видел.

— Мои предки делают такие ножи больше тысячи лет, — сказал Сикоси Цики.

— Но кривое лезвие? Зачем?

— Никто не знает, — ответил Сикоси Цики. — Тайна остается тайной. Когда ее раскроют, ножи потеряют свою силу.

Немного погодя он ушел в свою комнату. Его загадочный ответ разозлил Коноваленко. Сикоси Цики запер свою дверь на ключ.

Коноваленко остался один. Прошелся по дому, погасил везде свет, оставил включенной только лампу возле телефона. Посмотрел на часы. Половина первого. Скоро можно звонить Яну Клейну. Прислушался — в подвале ни звука. Налил еще стакан водки. Чтобы выпить после звонка Яну Клейну.

Разговор с ЮАР продолжался недолго.

Ян Клейн выслушал заверения Коноваленко, что с Сикоси Цики проблем не будет, в его душевном равновесии можно не сомневаться. Потом Ян Клейн изложил свои инструкции. Сикоси Цики должен вернуться в ЮАР самое позднее через неделю. Задача Коноваленко — немедля позаботиться о его отъезде из Швеции и проследить, чтобы обратный билет до Йоханнесбурга был забронирован и подтвержден. Коноваленко показалось, что Ян Клейн спешит, словно что-то его подгоняет. Конечно, он не мог точно установить, так ли это. Но все же отказался пока от вопросов о своем собственном выезде в ЮАР. Разговор закончился, а он даже не заикнулся о своем будущем и оттого разозлился. В сердцах осушил стакан водки. Уж не задумал ли Ян Клейн надуть его? Но он отбросил эту мысль. Ведь в ЮАР его знания и опыт действительно необходимы, в этом он не сомневался. Он выпил еще водки, потом вышел на крыльцо отлить. Шел дождь. Коноваленко смотрел в морось и думал, что, как бы там ни было, у него есть все причины испытывать удовлетворение. Через несколько часов с теперешними проблемами будет покончено. Его задача близка к завершению. А там можно и будущим заняться. Как-никак надо решить, брать ли Таню с собой в ЮАР или бросить ее, как он бросил свою жену.

Он запер дверь, прошел к себе и лег. Раздеваться не стал, только укрылся одеялом. Нынче ночью Таня поспит одна. Ему нужно отдохнуть.

Лежа без сна в своей комнате, Таня слышала, как Коноваленко запер дверь и улегся. Она лежала совсем тихо и прислушивалась. Ей было страшно. В глубине души она понимала, что невозможно вывести девушку из подвала и уйти с ней из дома так, чтобы Коноваленко ничего не услышал. Дверь в его комнату тоже без шума не запрешь. Днем, когда Коноваленко с африканцем занимались в карьере стрельбой, она проверила. К тому же, если дверь будет заперта, он легко выберется наружу через окно. Будь у нее снотворное, она бы могла подсыпать его в одну из бутылок с водкой. Но сейчас остается рассчитывать только на себя, и Таня знала, что попытается, несмотря ни на что. Еще днем она уложила кое-что из одежды и деньги в маленькую сумку и спрятала ее в сарае. Там же приготовила плащи и сапоги.

Таня посмотрела на часы. Четверть второго. Встреча с полицейским состоится на рассвете. До тех пор им с девушкой нужно быть далеко отсюда. Как только услышит храп Коноваленко, она встанет. Сон у него чуткий, он часто просыпается, но в первые полчаса крайне редко.

Таня по-прежнему толком не понимала, зачем она это делает. Знала, что рискует собственной жизнью. Но объяснения были как бы и не нужны. Некоторые задачи жизнь ставит сама.

Коноваленко в своей комнате повернулся на другой бок и закашлялся. Двадцать пять второго. В иные ночи Коноваленко вообще не спал, просто отдыхал, лежа на кровати. Если сегодня одна из таких ночей, она не сумеет помочь девушке. От этой мысли страх еще усилился, превысив даже страх за собственную жизнь.

Без двадцати два Коноваленко наконец захрапел. Секунд тридцать Таня прислушивалась. Потом осторожно встала с постели. Она была полностью одета, а в руках все это время сжимала ключ от цепей на ногах пленницы. Она тихонько открыла дверь своей комнаты и пошла по коридору, стараясь не наступать на скрипучие половицы. Пробралась на кухню, зажгла карманный фонарик и стала осторожно поднимать люк. Критическая минута — вдруг девушка закричит? Пока она молчит, но может и закричать, Таня отдавала себе в этом отчет. Коноваленко храпел. Она прислушалась. Потом бесшумно спустилась по лестнице. Девушка скорчилась в углу. Глаза ее были открыты. Таня присела на корточки, погладила ее по обстриженным волосам, шепотом приговаривая, что сейчас они уйдут отсюда, только ни в коем случае нельзя шуметь. Девушка не отзывалась. Глаза ее ничего не выражали. Таня похолодела от ужаса: что, если она не сможет идти? Что, если страх парализовал ее? Она повернула девушку на бок, чтобы добраться до замка. А та вдруг стала вырываться, замахала руками. Таня едва успела зажать ей ладонью рот, потому что она хотела закричать. Изо всех сил Таня зажимала ей рот. Один-единственный сдавленный крик разбудит Коноваленко. При этой мысли у нее мороз по коже прошел. Коноваленко в два счета захлопнет люк и оставит их обеих впотьмах. Таня продолжала шептать девушке на ухо, зажимая ей рот. Взгляд Линды ожил — наконец-то она поняла. Таня осторожно отняла ладонь от ее рта, отперла замок и сняла цепи.

В тот же миг до нее дошло, что храп затих. Она затаила дыхание. Нет, опять храпит. Она быстро встала, дотянулась до крышки люка и опустила ее. Девушка поняла. Приподнялась на полу, но молчала. Однако глаза были живые.

Внезапно сердце у Тани оборвалось: на кухне послышались шаги. Там кто-то есть. Шаги замерли. Сейчас он откроет люк, подумала она и зажмурила глаза. Все-таки услышал!

Но тотчас же она вздохнула с облегчением, услышав звон стекла. Коноваленко встал, чтобы выпить водки. Вскоре шаги удалились. Таня посветила фонариком себе в лицо и попробовала улыбнуться. Потом взяла девушку за руку и, подождав минут десять, осторожно открыла люк. Коноваленко опять захрапел. Таня объяснила девушке, что они будут делать. Тихонько подойдут к входной двери, замок Таня еще днем смазала и рассчитывала открыть его без шума. Если повезет, они вместе скроются из этой усадьбы. Если же что-нибудь пойдет не так, если Коноваленко проснется, Таня только откроет дверь, и они бросятся в разные стороны. Понятно? Бежать, бежать со всех ног. На улице моросил дождь. Тем легче будет исчезнуть. Но она должна бежать, без оглядки. А когда доберется до какого-нибудь дома или остановит да дороге машину, пусть скажет, кто она. До тех пор необходимо бежать, спасать свою жизнь.

Поняла ли девушка? Таня решила, что да. Глаза девушки жили, она могла двигаться, хотя ослабела и на ногах держалась не очень твердо. Таня опять прислушалась. Потом кивнула девушке. Пора. Таня первой вскарабкалась по лестнице, еще раз прислушалась и протянула девушке руку. А девушка вдруг заспешила. Пришлось притормозить ее, чтобы ступеньки не заскрипели. Но вот девушка осторожно ступила на кухонный пол. Она щурилась, хотя свет горел очень тускло. Прямо как слепая, подумала Таня, не выпуская ее руки. Коноваленко храпел. Они направились по коридору к входной двери, медленно, шаг за шагом, бесконечно осторожно. Проем, ведущий в переднюю, закрыт драпировкой. Таня осторожно отвела ее в сторону, по-прежнему держа девушку за руку. Они подошли к двери. Таня чувствовала, что обливается потом. Дрожащими пальцами взялась за ключ. Но одновременно в ней воспрянула надежда, что все получится. Она стала поворачивать ключ. Главное — не спешить, потому что в одном месте замок заедало и он мог заскрипеть. Вот оно, Таня почувствовала, что ключ идет туго, но продолжала поворачивать его, очень медленно. Все, критическая точка пройдена. Обошлось без скрипа. Она кивнула девушке. И открыла дверь.

В тот же миг за спиной что-то упало. Таня вздрогнула и оглянулась. Девушка нечаянно опрокинула стойку для тростей и зонтов. Можно не прислушиваться — и так ясно, что теперь будет. Она распахнула дверь, вытолкнула девушку в туман и дождь и громко крикнула: «Беги!» Сперва девушка словно опешила. Но Таня толкнула ее, и она побежала, а через несколько секунд уже исчезла в серой пелене.

Таня знала, что ей самой не уйти. И все-таки надо попробовать. Только не оборачиваться, ни за что. Она побежала в противоположную сторону, отчаянно стараясь отвлечь Коноваленко, хотя бы на несколько бесценных секунд сбить его со следа девушки.

Коноваленко настиг Таню посреди двора.

— Ты что делаешь? — рявкнул он. — Совсем спятила?

Он еще не обнаружил, что люк открыт, сообразила она. Только вернувшись в дом, он поймет, что произошло. А девушка между тем выиграет достаточно времени. Коноваленко не найдет ее.

Таню охватила страшная усталость.

Но она знала, что поступила правильно.

— Я неважно себя чувствую, — слабым голосом сказала она и пошатнулась.

— Идем в дом.

— Погоди. Мне нужен свежий воздух.

Я сделаю для нее все, что могу, думала она. Каждый мой вздох дает ей преимущество. А мне ждать больше нечего.

Линда бежала сквозь ночь. Лил дождь. Она не представляла себе, где находится, просто бежала куда глаза глядят. Иногда падала, но поднималась и снова бежала. Очутилась на каком-то поле. Перепуганные зайцы бросились врассыпную. Она чувствовала себя такой же, как они, — маленьким, гонимым зверьком. Глина липла к подошвам, мешала двигаться. В конце концов она сбросила туфли и побежала дальше в одних чулках. Полю словно конца-краю не было. Все тонуло в мороси. Только она и зайцы, а больше ничего. Наконец, совершенно без сил, она выбралась на какую-то дорогу. Похоже, грейдер, острый щебень больно врезался в подошвы. Потом грейдер кончился, перед ней лежало асфальтированное шоссе. Посредине ярко белела разделительная полоса. Линда не знала, куда идти. Но все равно шла. Она еще не осознала, что произошло. Только по-прежнему чуяла, что где-то позади незримо присутствует зло. Не как человек или зверь, а как порыв ледяного ветра, оно постоянно таилось там, за спиной, и она продолжала идти.

Потом она увидела на дороге свет фар. Автомобиль. Мужчина за рулем возвращался от любовницы. Среди ночи он с ней поссорился и поехал домой. И теперь, сидя в машине, думал о том, что, будь у него деньги, он бы махнул отсюда куда подальше. Все равно куда. Лишь бы подальше. Дворники заедало, видимость была прескверная. Как вдруг впереди возникла какая-то фигура. Сперва он решил, что это животное, и притормозил. Но в следующий миг остановил машину. На дороге был человек. Он едва поверил своим глазам: молодая девушка, разутая, вся в грязи, с выстриженными волосами. Наверно, попала в аварию, мелькнуло в голове. Но потом он увидел, как она села прямо на асфальт. Медленно вышел из машины, шагнул к ней:

— Что случилось?

Она не ответила.

Крови не видно. Машины в кювете тоже нет. Он поднял девушку и повел к своему автомобилю. Бедняжка едва держалась на ногах.

— Что случилось? — повторил он.

Но и на сей раз ответа не услышал.

Без четверти два Стен Виден и Сведберг вышли из истадской квартиры и под дождем сели в машину Сведберга. В трех километрах от города у них спустило заднее колесо. Сведберг съехал на обочину, с ужасом думая: а вдруг и запаска тоже дырявая? Но все обошлось, запаска оказалась в порядке. Этот прокол спутал им все расчеты. Валландер, скорее всего, придет к усадьбе затемно. А потому им надо добраться туда заблаговременно, чтобы ненароком не столкнуться с ним. Но из-за задержки они доехали до места и припарковались под защитой густого кустарника в километре с лишним от карьера и усадьбы с опозданием в три часа. Надо было спешить, и они быстро зашагали сквозь морось. Пересекли поле на северной стороне карьера. Сведберг предложил устроить наблюдательный пункт как можно ближе к дому. Но поскольку они не знали, откуда явится Валландер, придется внимательно смотреть по сторонам, чтобы он их не обнаружил. Они попробовали прикинуть, с какой стороны подойдет комиссар. Скорее всего, с западной. Местность там пересеченная, до самой границы участка поросшая высоким густым кустарником. Поэтому сами они решили подойти к дому с востока. Сведберг приметил на узкой меже старую копну соломы. В случае чего можно там схорониться. В половине четвертого они заняли свой наблюдательный пункт. Оружие оба держали на взводе.

Дом смутно виднелся за пеленой мороси. Тишина кругом. Но непонятно отчего Сведберга не оставляло ощущение, что все как-то не так. Он достал бинокль, протер линзы и медленно обвел взглядом стены дома. Одно окно было освещено, наверное кухня. Вроде бы ничего необычного. Коноваленко вряд ли спит. Сидит и ждет в безмолвии. А может, он вовсе даже и не в доме.

Они напряженно ждали, каждый в своем собственном мире.

Валландера заметил Стен Виден. Было уже пять утра. Как они и предполагали, он вынырнул у западной стороны дома. Стен Виден — у него было острое зрение — подумал сперва, что в кустах шебаршит заяц или какой-нибудь хищный зверек. Но тотчас засомневался и, осторожно тронув Сведберга за плечо, показал в том направлении. Сведберг опять вооружился биноклем и различил в кустах лицо Валландера.

Ни один из них не знал, что произойдет. Действует ли Валландер так, как уговорился с Коноваленко? Или все же решил застать противника врасплох? И где сам Коноваленко? Где дочь Валландера?

Они ждали. В доме ни звука, ни движения. Стен Виден и Сведберг по очереди наблюдали в бинокль за Валландером. Тот не шевелился. У Сведберга опять возникло ощущение, что все как-то не так. Он посмотрел на часы. Валландер сидел в кустах уже почти час. А в доме по-прежнему тишина.

Неожиданно Стен Виден сунул Сведбергу бинокль. Валландер встал. Быстро перебежал к дому и остановился, прижавшись к стене. В руке у него был пистолет. Значит, он решил бросить Коноваленко вызов, подумал Сведберг, и сердце у него сжалось. Но ничего не поделаешь — придется ждать. Стен Виден поднял винтовку и взял на прицел входную дверь. Валландер, пригнувшись, устремился к крыльцу. На мгновение замер. Прислушивается, подумал Сведберг. Затем Валландер осторожно тронул дверную ручку. Не заперто. Он резко распахнул дверь и бросился внутрь. В тот же миг Стен Виден и Сведберг выскочили из копны.

Они ни о чем не сговаривались, знали только, что должны следовать за Валландером. Добежали до угла дома и притаились. Внутри по-прежнему тишина. И тут Сведберг внезапно сообразил, что именно было не так.

Дом пуст. Там никого нет.

— Они сбежали, — сказал он Стену Видену. — Там никого нет.

Стен Виден недоуменно воззрился на него:

— Откуда вы знаете?

— Просто знаю, и все, — ответил Сведберг, вышел из-за угла и окликнул Валландера по имени.

Тот вышел на крыльцо. Их появление ничуть не удивило его.

— Линды здесь нет, — сказал он.

Они видели, как он устал. Того и гляди, рухнет без сил.

Все трое вошли в дом и попытались разобраться в следах. Стен Виден, как человек далекий от полиции, держался в стороне, пока Валландер и Сведберг осматривали дом. По поводу их появления Валландер не сказал ни слова. Сведберг догадывался: в глубине души комиссар знал, что они его не оставят. Может, даже был им благодарен?

Таню нашел Сведберг. Открыв дверь одной из спален, он с минуту глядел на неубранную постель. Что побудило его нагнуться и посмотреть под кровать, он и сам не знал, однако ж нагнулся и посмотрел. Там она и лежала. На миг у него мелькнула жуткая мысль, что это дочь Валландера. Но в следующую секунду он понял, что это не она. Прежде чем позвать остальных, он быстро заглянул под другие кровати. Открыл холодильник и все шкафы. И только убедившись, что дочери Валландера здесь нет, показал комиссару свою находку. Вдвоем они отодвинули кровать. Стен Виден стоял поодаль. Увидев голову женщины, он отвернулся и выбежал во двор. Его вырвало.

У женщины не было лица. Сплошное кровавое месиво, в котором не осталось человеческих черт. Сведберг принес полотенце и накрыл им лицо. Потом осмотрел труп. Пять огнестрельных ран, нанесенных хладнокровно, расчетливо, и от этого ему стало совсем дурно. Коноваленко прострелил Тане ступни, потом ладони и, наконец, сердце.

Оставив ее, они молча продолжили осмотр. Никто не говорил ни слова. Открыли подвал, спустились вниз. Сведберг ухитрился спрятать цепь, которой, как он предположил, была скована Линда. Но Валландер все равно понял, что именно здесь, в темноте, ее и держали. Сведберг видел, как он стиснул зубы. Сколько он еще сумеет выдержать? Они вернулись на кухню. В большой кастрюле была вода, окрашенная кровью. Сведберг сунул в воду палец — еще тёплая. И начал догадываться, что произошло. Он еще раз медленно обошел дом, пытаясь истолковать множество следов, заставить их рассказать о случившемся. И в конце концов предложил своим товарищам сесть. Валландер был уже совершенно без сил. Сведберг размышлял, долго и напряженно. Рискнуть? Ответственность велика. Но все же он решился:

— Я не знаю, где твоя дочь. Но она жива. Я уверен.

Валландер молча смотрел на него.

— По-моему, здесь случилось вот что, — продолжал Сведберг. — Конечно, я уверен не на сто процентов, но попробую разобраться в следах и сложить из них историю. Мне кажется, убитая женщина попыталась помочь твоей дочери бежать. Удалось ей это или нет, я не знаю. Может быть, Линда сумела скрыться, а может быть, Коноваленко схватил ее. Следы можно истолковать и так, и этак. Таню он убил с садистской жестокостью, возможно, именно потому, что твоя дочь убежала. А может быть, он разделался с ней за попытку помочь Линде. Таня предала его, и его беспредельная злоба вырвалась наружу. Он ошпарил ей лицо кипятком. Потом прострелил ноги — за побег, — затем руки и в конце концов сердце. Подумать страшно, что она пережила в последние минуты. После этого он удрал. И это опять-таки свидетельствует о том, что твоя дочь жива. Если ей удалось бежать, Коноваленко уже не мог считать себя здесь в безопасности. Хотя, возможно, он попросту испугался, что кто-то слышал выстрелы. Вот так, по-моему, обстояло дело. Но стопроцентной уверенности у меня, понятно, нет.

Было семь утра. Все трое молчали.

Сведберг пошел к телефону. Позвонил Мартинссону и ждал с трубкой в руке, когда тот выйдет из душа.

— Окажи мне услугу, — сказал Сведберг. — Поезжай на вокзал в Тумелиллу, встретимся там через час. Только никому не говори.

— У тебя что, тоже странности появились? — спросил Мартинссон.

— Наоборот. Но дело крайне важное.

Он положил трубку, посмотрел на Валландера:

— Сейчас ты можешь сделать только одно: лечь спать. Езжай со Стеном домой. Или мы отвезем тебя к отцу.

— Да как же я могу спать? — словно в прострации сказал Валландер.

— Просто ляг и спи, — сказал Сведберг. — Сейчас мы поступим так, как я говорю. Если хочешь помочь дочери, ты должен выспаться. В таком виде ты будешь только помехой.

Валландер кивнул:

— Пожалуй, лучше всего мне поехать к отцу.

— Где ты оставил машину? — спросил Стен Виден.

— Я сам пригоню, — сказал Валландер. — Мне нужно глотнуть свежего воздуху.

Он пошел за машиной. Сведберг и Стен Виден смотрели друг на друга, слишком усталые и взбудораженные, чтобы говорить.

— Хорошо, что я не полицейский, — сказал Стен Виден, когда «дуэт» въехал во двор, и кивнул в сторону комнаты, где лежала Таня.

— Спасибо за помощь, — сказал Сведберг.

Они сели в машину, а он, провожая их взглядом, думал о том, когда же наконец кончится этот кошмар.

Стен Виден остановил машину, Валландер вышел. За всю дорогу они не обменялись ни словом.

— Я позвоню, — сказал Стен Виден.

Валландер медленно направился к дому.

Бедняга, думал Стен Виден. Сколько он еще сумеет выдержать?

Отец сидел за кухонным столом. Он был небрит, а судя по запаху, помыться ему тоже бы не помешало. Валландер сел напротив старика.

И оба долго молчали.

— Она спит, — наконец сказал отец.

Валландер толком не понял, что он сказал.

— Она спокойно спит, — повторил отец.

Мало-помалу его слова дошли до затуманенного рассудка Валландера. Кто спит?

— О ком ты? — устало спросил он.

— О моей внучке, — ответил отец.

Валландер изумленно смотрел на него. Долго смотрел. Потом встал и пошел к спальне. Медленно открыл дверь.

Линда лежала в постели и крепко спала. С одного боку волосы были выстрижены. Но это она. Валландер неподвижно стоял на пороге. Потом подошел к постели, присел на корточки. И смотрел, смотрел. Неважно, как все было, неважно, что случилось и как она попала домой. Главное — смотреть на нее, только смотреть. Где-то далеко-далеко в мозгу жило сознание, что Коноваленко по-прежнему существует. Но сейчас это не тревожило Валландера. Он видел одну только Линду.

Потом он улегся прямо на полу возле кровати. Свернулся калачиком и заснул. Отец укрыл его одеялом и затворил дверь. А сам пошел в студию и взялся за кисти. Но теперь вернулся к своему обычному сюжету. Писал пейзаж с глухарем.

Мартинссон приехал на тумелилльский вокзал в самом начале девятого. Вышел из машины, поздоровался со Сведбергом.

— Ну, что у тебя за важное дело? — спросил он, не скрывая раздражения.

— Увидишь, — ответил Сведберг. — Но предупреждаю, зрелище не из приятных.

Мартинссон нахмурился:

— Что стряслось-то?

— Коноваленко. Он опять нанес удар. Новое убийство. Женщина.

— Господи!

— Следуй за мной, — сказал Сведберг. — Кстати, нам нужно о многом поговорить.

— Валландер имеет к этому отношение? — спросил Мартинссон.

Сведберг не слышал. Он уже направился к своей машине.

Лишь позднее Мартинссон узнал, что случилось.