Братья

ГЛАВА 20

Дом семьи Лон грандиозно возвышался подобно местному богу над холмистой местностью, там, где залив Лу Чин был обращен к морю. Холмы поросли дикими цветами в форме колокольчиков, пагод, гонгов, некоторые размером с женскую соломенную шляпу, другие — совсем крошечные — с муравьиную лапку. Они переливались всеми цветами радуги, которые часто украшали синее небо после неожиданного ливня. Некоторые цветы были яркими и блестящими подобно тропическим летним дням; другие — скромными и угрюмыми, как тихий горный водоем.

Трудно было сказать, являлся ли дом частью склона или склон гармонично продолжал усадьбу. Воздух был напоен постоянным ароматом, смешанным с запахом плодородной почвы. И этот прекрасный запах никогда не исчезал полностью, а лишь усиливался при отсутствии ветра, когда все во всей вселенной оставалось неподвижным. Это было отличительной чертой Фуцзяни — земли, где на море и в горах почти всегда дул легкий бриз.

Днем, когда субтропическое солнце не отбрасывало тени, красные крабы с большими клешнями и маленькими тельцами сердито спешили в свои норы, клянясь не возвращаться, пока над убывающим морем не взойдет луна. Маленькие креветки, наоборот, в восхищении прыгали, радуясь солнечному свету, а затем уползали обратно, в качающуюся колыбель синего моря.

Приливы и отливы порождали легкий ветерок, который раскачивал ветви пальм, гнал богатый аромат моря на землю, вверх по холмам, за горные хребты, и в горы запада, где бродили тигры и прыгали обезьяны.

Дедушка сидел в бамбуковом кресле на широкой веранде с закрытыми глазами, когда вдыхал первый порыв дневного бриза, как будто принимал дух богини Ма-Дзу, которая, согласно местной мифологии, охраняла рыбаков, плавающих в своих небольших лодках по бурной поверхности океана.

— Устрицы — нет. Креветки, угри — да. О, вот они, морские моллюски, красочные и крошечные, которых высасывают, отламывая хвосты, — взволнованно сказал мне дедушка, распознавая обонянием элементы моря. Затем он внезапно открыл глаза и сердито заявил: — Теперь ветер поднялся, и все, что я могу обонять, это грязь.

Дедушка снова стал деревенским ребенком. Изучение морского запаха было для него ежедневным ритуалом. Его самопомазание как человека моря и сына гор укрепило его решение стать отшельником, которого не волнуют мирские проблемы. Но это изменилось через несколько дней после нашего приезда, когда семья проснулась от звука местного симфонического оркестра. Он состоял исключительно из национальных музыкальных инструментов: бронзовой трубы — диа-диа, гу-гу бамбуковой флейты, скрипки-«эрху», пронзительных гонгов, размером с котелок для жаренья, и тамтамов-барабанов, сделанных из шкур местных буйволов. Звонкие удары бамбуковых шестов звучали подобно взрывам петард. Птицы вылетали из своих гнезд, чтобы укрыться на близлежащих деревьях.

— Давно потерянный сын Лонов, пожалуйста, подойди к двери, чтобы мы могли приветствовать тебя, — закричал толстый мужчина приблизительно лет пятидесяти, ведя за собой целую процессию, выстроенную в две колонны.

Дедушка собрал всю семью на веранде, где мы поклонились жителям деревни, приветствующим нас. Я не верил своим глазам. Тем временем мужчина представился.

— Я — Фу Чен, представитель местной власти. Для нас большая честь, что вы решили удалиться на покой в родные края. Мы здесь, чтобы омыть ваши ноги, — серьезно объявил он, при этом не переставая кланяться.

— Вы не должны этого делать, — резко сказал дедушка. Он поклонился в ответ даже ниже, чем это сделал толстый мужчина.

— Я обязан это сделать. Я — внук Ченса. Мой дедушка кормил свиней на плантации Лонов.

— А я праправнучка Танов, которые управляли западной фермой около реки. Всю мою семью хорошо обеспечивали ваши предки, — сказала беззубая старая женщина. Она была одета в ярко-красную блузку и, когда говорила, по привычке вытирала руки о фартук.

— Мы — потомки Лианов, рыбаков, которые арендовали у вашей семьи рыболовные сети, — представился сильный молодой человек с бронзовым загаром.

— Тихо! — скомандовал толстый правитель, прежде чем представилась остальная часть деревни. — А сейчас мы должны начать церемонию омовения ног. — Он взял ведро коричневого местного варева, известного под названием «фуцзянь лао джио», и вылил его на ноги всех членов моей семьи. Острый запах ликера атаковал мои ноздри, и липкая кашица растеклась по пальцам наших босых ног.

— Местные жители полагают, что лучший способ приветствовать сына по возвращении домой состоит в том, чтобы смыть с его ног всю пыль, которая накопилась в течение столь долгой поездки, — сказал дедушка.

— А каков лучший способ проводить кого-либо? — спросил я.

— Также вылить ведро этого ликера на ноги.

— Почему?

— Чтобы придать силу твоим ногам, поскольку считается, что ликер выгонит холод из костей и человек сможет противостоять даже самому сильному шторму.

— Что еще можно делать с «лао джио»?

— Беременная женщина выпивает бокал, чтобы ребенок родился более сильным, а после родов — другой, чтобы окрепнуть самой. Крабы пьют его, чтобы люди могли есть их сырыми.

— Есть что-нибудь, чего этот напиток не может сделать?

— Нет.

Музыка продолжала звучать и вскоре начала приобретать смысл даже для меня. У нее была особая тональность, заряженная энергией сельской жизни. Она обладала ритмом моря и неровного края гор. Это пышное выступление заставило меня подумать о песнях животных, прячущихся в густой листве на холмах, шепоте моря, когда оно спокойно, и возгласах океана, в то время как он мечет громы и молнии. Я понял все: музыку, людей, которые исполняли ее, и красоту земли, вдохновляющую их. Все эти элементы были мечтой, жизнью, песнью под названием Фуцзянь.

Сельские жители поставили на веранде емкости с самым лучшим резко пахнущим местным соевым творогом, соленым осьминогом, тонкой белой рисовой лапшой и «лао джио». Они не спрашивали, почему моя семья вернулась. Возможно, они знали причину, но их это не заботило. Для них имело значение только то, что мы чистокровные Лоны. Человек родился Лоном и умрет Лоном, так же как Чены, Луи, Лианы и Чаны, живущие в деревне и навсегда принадлежащие своему клану. Человек мог блуждать по дороге жизни сколь угодно долго, пока не возвращался поверженным или победителем. Возвращение говорило: «Ты хороший сын, потому что почтил родную землю!»

Толстый Чен пригласил дедушку на легкий завтрак из свежей медузы, посыпанной колечками лука и имбиря из его сада. Лианы просили его прийти к ним домой за свежими разноцветными моллюсками, испеченными в глиняной печи за утесом, смотрящим на восходящее солнце. Рыбак Лао спросил, сможет ли дедушка отправиться на охоту за устрицами на закате, чтобы полакомиться живыми особями из половинок раковин. Было еще много приглашений, и потом дедушка даже не мог вспомнить от кого.

На следующий день после полудня группа поющих женщин выстроилась перед нашей дверью с метлами и швабрами, предлагая убрать у нас в доме, где целую вечность никто не жил. Они все были в одежде ярко-красного цвета. Когда я спросил, почему они одеты в красное, женщины застенчиво улыбнулись и объяснили:

— Потому что мы замужем. Это знак отличия.

Только замужним женщинам позволялось носить красное. Вдовы не могли себе этого позволить. Все молодые девушки, достигшие брачного возраста, избегали этого цвета, чтобы их по ошибке не приняли за замужних, иначе к их дверям могли не прийти поклонники. Вдовы же носили одежду серого и черного цвета и гуляли только на краю деревни. Говорили исключительно шепотом, никогда не смотрели на мужчин и не начинали разговора, если к ним не обращались. Вдовы напоминали тени. Сельские жители считали, что они были виноваты в ранней смерти своих мужей: мысленно топили их лодки, насылали грозу и даже поднимали на море шторм. Опозоренные и униженные, эти женщины продолжали жить, чтобы страдать, и страдали, чтобы жить. Шанс улыбаться и смеяться у них мог появиться снова, когда их сын, если им повезло иметь такового, женится. Но даже во время этой церемонии вдовы должны были находиться в стороне От веселящейся толпы, так как считалось, что они могут разрушить то хорошее, что есть в их оставшихся без отцов сыновьях. Им позволялось только кормить калек, прокаженных, слепых и глухих из деревни, которые просили хорошей пищи взамен хорошей песни для молодоженов. Таковым был маленький мир, в который я попал.

Я ходил по приглашениям вместе с дедушкой, который теперь каждый день посещал какой-нибудь дом, будто это было его обязанностью как сына клана Лонов, некогда самых крупных землевладельцев и рыболовецких артелей. Не зайти хотя бы в один дом считалось проявлением неуважения. Во время визита разрешалось выпить всего чашку чаю или съесть миску рисовой лапши. Здесь это было традицией.

Мать превратилась в образцовую домохозяйку. Она вычистила каждый угол старого дома, напевая свою любимую сонату Шопена. Каждый день она вставала вместе с солнцем, надевала яркий фартук, приносила пресную воду из обрушившегося колодца на заднем дворе, наводила порядок в кухне и чистила дно котелка, перед тем как готовить завтрак. Если я в это время был на пляже или в поле и над трубой появлялся дым, я знал, что скоро еда будет готова и значит пора торопиться домой. Если я опаздывал и пища остывала, мать бросала на меня строгий взгляд.

Отец был занят поиском новой жизни. Он слышал, что неподалеку, на полуострове Лу Чин, находится брошенный армейский пост. Некоторое время там размещался сиротский приют, но затем правительство сократило финансирование и приют закрыли. Отец заинтересовался возможностью организовать бизнес в старом комплексе. Местные руководящие кадры рассказали ему, что на полуострове также располагается консервный завод по обработке тунца. Отец часто размышлял, где он возьмет деньги на финансирование.

Дни стали длинными, а ночи — еще длиннее. Я скучал по своей школе, но это продлилось недолго. Однажды человек лет сорока, одетый в опрятный синий мундир времен Мао, хромая, подошел к нашей двери и представился как ректором Куном. Его улыбка обнажила пару блестящих золотых зубов. Но вскоре его поведение показало, что он образованный человек, отличающийся от рыбаков из деревни. Во время разговора он тщательно подбирал слова, иногда даже слишком тщательно. Мне показалось смешным, что со мной разговаривают в такой изысканной манере, когда я стою лицом к морю и вдыхаю запах гор.

— Нам стало известно, что ты учишься в последнем классе средней школы. Для меня большая честь пригласить тебя стать двадцатым студентом нашего почетного учебного заведения Лу Чин Бэй.

— Благодарю вас, ректор, — тепло сказала мать.

Отец и дедушка спустились вниз, чтобы познакомиться с моим будущим педагогом. Их присутствие заставило мужчину нервничать.

— Я должен добавить, что даже при том, что у нашей школы хорошая репутация, у нас отсутствуют несколько основных курсов.

— Почему? — спросила мать.

— Ну, многие преподаватели ушли из школы из-за маленького заработка, чтобы организовать свой собственный бизнес. Понимаете, политика реформ нашего правительства убивает образование, хотя оно очень важно. Именно поэтому некоторые из наших студентов так никогда и не оканчивают школу и никто из них не поступает в колледж. Однако я по-прежнему хочу пригласить тебя вступить в наши ряды, — он посмотрел на меня, — и посещать нашу школу. Другая находится далеко, на расстоянии многих миль отсюда. Конечно, она намного больше. — Мужчина посмотрел вниз на свои ноги.

— Мне жаль слышать все это, Как вы могли бы восполнить отсутствующие предметы? — озабоченно спросила мать.

— Ну, нам нужно больше преподавателей.

— Сколько преподавателей у вас есть?

— Один.

— Плюс вы, итого два? — подытожила она.

— Нет, только я.

— Только вы?

— Да, и прошу извинить, что мне потребовалось так много времени, чтобы добраться до вас. Я делал стул и стол для вашего сына.

Я чувствовал себя польщенным.

— Какие преподаватели вам нужны? — упорствовала мать.

— Я преподаю китайский, английский, геологию и политологию. Но молюсь, чтобы появился преподаватель математики и, если повезет, преподаватель музыки.

Дедушка улыбнулся и сказал:

— А как насчет добровольцев? Я могу преподавать математику. У моего сына история была главным предметом в Пекинском университете, а моя невестка — концертная пианистка. Тан будет горд стать вашим двадцатым студентом.

Ректор Кун был глубоко тронут.

— Я не могу поверить в это.

— Если у вас нет возражений, — сказал дедушка, — мы начнем завтра же.

Я покачал головой, глядя на членов своей семьи, которые радостно поздравляли друг друга.

— Я с таким же успехом мог бы учиться дома.

— Тан, мы хотим сделать тебя первым выпускником колледжа Лу Чин Бэй, — сказал ректор Кун.

— А не просто какого-нибудь учебного заведения, — вставила мать.

— Пекинский университет, — сказал отец.

— Специализация — история, — добавил дедушка.

Они так долго молчали по поводу моего будущего, а теперь стали щебетать подобно утренним птицам. В соленом воздухе повеяло надеждой.

Когда на следующий день мы всей семьей пришли в среднюю школу Лу Чин Бэй, мы увидели трех самых важных чиновников деревни в одном лице: ректор, секретарь коммунистический партии и главный монах деревни. Кун владел всеми тремя титулами. Он улыбнулся и объяснил:

— По профессии я — преподаватель, по воле судьбы — вдовец, а политическим деятелем я стал потому, что никто не хотел носить это звание. И я получаю двойную зарплату, чтобы восполнить низкий доход преподавателя. — Он пожал плечами и продолжил: — Когда-то это здание было храмом. Во время «культурной революции» хунвейбины хотели разрушить его, но суеверное население города воспротивилось. Поэтому, в качестве компромисса, они превратили храм в школу и повесили вывеску, что здесь также расположен штаб коммунистической партии. — Он с гордостью оглядел свое шестикомнатное бунгало.

Я был поражен менталитетом «ночного магазина» рядовых сторонников коммунизма. Что подумал бы Мао о разделении подушки с добрым старым Буддой? И что бы чувствовал при этом Будда?

Ректор Кун показал отцу книги по истории, дедушке — свои гигантские счеты, которые нужно было использовать для занятий, а матери — деревянный вертикальный орган, молчаливо собиравший пыль позади позолоченной усыпальницы Будды. Когда мать наступила на ножную педаль, из полых труб раздался ревущий звук.

— О! Ш-ш-ш. Не здесь, пожалуйста. Мы можем нарушить покой его святейшества. — Кун крепко сжал руки и склонил голову. — Пожалуйста, давайте переместим эту вещь в самую дальнюю комнату от его расположения.

— Почему? — полюбопытствовал я.

Но монах был сосредоточен на молитве. А я расслышал только ее окончание.

— Прости наши грехи, пожалуйста. — Ректор Кун в самом деле выглядел как настоящий монах.

Все остальное время моего пребывания я приказал себе молчать. Я смотрел, слушал и изучал. Все это было ново для меня. Школа представляла собой храм, который к тому же являлся штабом коммунистической партии. За какое-нибудь нарушение тебя могли отправить из школы в коммунистическую тюрьму.

Новый преподавательский состав из членов семьи Лон вел уроки в младших классах, а Кун присматривал за самыми старшими учениками.

Ректор Кун, хромая, вошел в старший класс, подобно раскачивающемуся в море сампану, и улыбнулся. Он начал занятие с молчаливой молитвы.

Я стал задаваться вопросом, кем он является в большей степени: коммунистом или буддистом. Каждая часть его должна была противоречить другой, однако в этом искалеченном человеке они каким-то образом гармонично сосуществовали.

— Класс, у меня для вас хорошие новости. Сегодня к нам присоединится очень хороший студент из города Пекина. Пожалуйста, поприветствуйте Тана Лона.

В классе, к которому он обращался, было шесть мальчиков и ни одной девочки. Мальчики лениво сидели, подобно свободной армии. Их одежда была испачкана рыбьей чешуей, вели они себя как утомленные рыбаки. Так же, как их отцы и братья, они пропахли рыбой, которую ловили сетями, запасали, ели и о которой мечтали. Один из них плюнул в мою сторону.

Я вежливо встал и поклонился им. Я думал о совете матери никогда не казаться слишком вежливым.

— В чем дело? Вы переработали, разгружая ночной улов? — спросил преподаватель, делая знак рукой, чтобы я сел. Медленно ректор Кун проковылял к первому студенту. Схватив его за ухо, он заставил его встать на ноги.

— Ай! Перестаньте! — закричал высокий парень, потирая красное ухо.

Второму студенту преподаватель зажал нос и тоже поднял его. Третьего ректор ударил ребром руки. Четвертому не пришлось говорить, что нужно делать. Он поднялся и сказал вежливо:

— Да, папа, тебе не нужно шлепать меня.

— Хорошо, сын, в следующий раз вставай, когда входит гость, — кивнул монах.

Пятому парню достался пинок больной ногой, и тот, протестуя, вскочил со стула.

В монахе Куне сейчас, похоже, пробудился коммунист. Все монашество испарилось. Я никогда не видел, чтобы один человек имел так много образов.

Преподаватель зло улыбнулся и приказал:

— А теперь, студенты, скажите: «Добро пожаловать в наш город, товарищ Лон». — Тишина.

Преподаватель выругался:

— Мне что, достать свои инструменты для иглоукалывания, чтобы вылечить всех вас?

Все шестеро учеников быстро пробормотали приветствие.

— Теперь мы можем начинать урок английского языка. — На лице Куна появилась улыбка. — Сегодня мы будем проходить неправильные формы множественного числа некоторых существительных. Для начала: как будет звучать слово «рыба» во множественном числе?

Молчание.

— Подождите секунду. Почему вы не отвечаете? Вы не знаете слова «рыба»? — спросил он класс. — Ты отвечаешь на этот вопрос. — Кун указал на высокого мальчика.

— Я не знаю.

— Конечно, ты не знаешь. Ты никогда не открываешь свою книгу. Но ты должен знать это слово, потому что пахнешь рыбой. Кто ответит?

— Я знаю. — Я поднял руку. — Форма множественного числа слова «рыба» так и будет «рыба». Фиш.

— Хорошо. Именно поэтому я считаю хорошей новостью, что Тан теперь с нами, иначе мы так и топтались бы на месте. Вы видите, какое у него хорошее произношение?

Как раз перед концом урока высокая стройная девушка открыла скрипучую дверь, осторожно вошла и скользнула за мой стол.

— Ладно, ладно. Посмотрите, кто пришел. — Преподаватель обратил свое внимание на девушку. Волоча свою больную ногу, он подошел к ней и коснулся рукой ее плеча. — Что случилось? Тебе помешали обязанности по уходу за ребенком?

— Простите, что опоздала.

— Ты прощена на сей раз. Познакомься с нашим новым студентом, его зовут Тан.

Я протянул ей руку. Она с улыбкой посмотрела на меня, но не взяла моей руки. Вместо этого она низко наклонилась, чтобы скрыть свое лицо, ставшее красным, подобно цветку гор, который она носила в своей косе.

Я колебался, не зная, как продолжить знакомство с девушкой, которая не взяла мою руку, Я попробовал поклониться ей один, два раза. На третьем поклоне я заметил, что она украдкой смотрит на меня. У нее было овальное лицо с высокими скулами и прямым, тонким носом. Румянец только усиливал ее невыразимое обаяние. Я сделал глубокий вдох. Ее аромат попал в мой нос и опьянил меня. Я забыл отвести взгляд от постороннего человека, как того требовала местная традиция. И она тоже. Наши глаза встретились. Время остановилось. Тем не менее это был лишь очень короткий промежуток, доказательством чему мог служить тот факт, что преподаватель, казалось, не заметил ничего необычного.

— Если вам интересно, это — Суми Во, единственная здесь студентка, с которой ты можешь соревноваться, — с гордой отеческой улыбкой сказал преподаватель. — В качестве примера могу добавить, пока остальная часть класса все еще работает над формой множественного числа слова «рыба», она — наша Мисс Знание, изучает шестую книгу по английскому языку. Суми, поприветствуй, пожалуйста, Тана по-английски.

Суми. Что это было за имя!

Она слегка качнула головой, чтобы убрать челку со своего прекрасного лба, ее губы медленно открылись, и с почти совершенным произношением она сказала:

— Добро пожаловать в среднюю школу Лу Чин Бэй, мистер Тан Лон. Для нас честь познакомиться с вами.

— Это для меня честь, — ответил я также по-английски.

— Нет, пожалуйста, это для меня честь.

— Твой английский очень хорош.

— Твой еще лучше.

— Ты знаешь, как польстить.

— Ты заслуживаешь этого.

Мы с Суми забыли обо всем классе, включая преподавателя. Все с открытыми ртами слушали, как мы общаемся на языке, который был для них таким чужим, но тем не менее так ласкал слух.

У Суми был совершенный британский акцент, у меня — американский.

Когда диалог между нами закончился, мы оба дрожали от волнения. Суми улыбнулась, ее лицо было похоже на экзотический горный цветок. Я улыбнулся в ответ, но выглядел при этом глупым и неуклюжим, словно утратил разум. Время пролетело незаметно, так как я весь день сидел рядом с Суми.

Она была поглощена учебой, в то время как я искал любого повода, чтобы поговорить с ней. Суми только улыбалась в ответ. Каждая из моих попыток либо отклонялась, либо терпела неудачу, подобно москитам, летящим на свет керосиновой лампы. Но я был настроен решительно и перед окончанием занятий сунул ей в руку записку. Суми положила ее в карман и на прощание махнула мне рукой. С тоской я наблюдал, как она уходит в угасающий день.