Братья

ГЛАВА 48

Жизнь утратила все свои краски после того, как Суми покинула меня. Ее объятия, поцелуи, улыбка, слезы, наполнявшие мою жизнь, превратились в воспоминания. Я сидел в своем кабинете, выходившем окнами на промышленный район Пекина, пытаясь воскресить чувства, которые наполняли меня, когда я наблюдал, как она занимается самыми простыми делами. Я мог вспоминать то, как она целует Тай Пиня в нос, как грызет кончик карандаша, как смотрит вдаль, пытаясь подобрать подходящее слово. То, как в свете утреннего солнца она, стоя ко мне спиной, расчесывает свои черные волосы, которые водопадом стекают по ее спине. Я вспоминал чудесный запах ее самых интимных мест. Как я хотел ее, как мечтал о ней!

И хотя я остался в одиночестве со своими воспоминаниями, я уважал просьбу Суми и не мешал ей разобраться в себе. Это было честно и мудро. Я буду ждать, когда минует это досадное недоразумение, и надеяться, что каждый день будет короче, а каждая ночь теплее. Как и любой другой мужчина, я продолжал свою деловую активность и рутинные дела независимо от своей частной жизни. Это была жизнь, в которой находилось место и для смеха, и для выпивки. В ней было много разных состязаний, испытаний, всяких дел, которые позволяли насыщенно проживать каждый день. Я мог победить в этой игре под названием жизнь, но знал, что могу и проиграть. Я осознавал риск, его можно было заранее просчитать, и я был к нему готов. Я мог бы даже выпить за проигрыш, потому что точно знал, что в следующем раунде смогу выпить за победу.

Жизнь, в которой я остался без Суми и Тай Пиня, была вовсе не лишенной событий. Она даже стала еще более яркой, но в других аспектах. Каждое утро я пролистывал пачки китайских газет, чтобы обнаружить, что меня клеймят в них такими словами, как «загнивающий элемент» и «вдохновитель оскорбительного инцидента в канун Нового года». Хотя мое имя прямо не упоминалось, я стал темной силой, которая поддерживает антиправительственное движение против коммунистического режима. Абсурд. Это была война слов против Лонов, и в ней чувствовалось присутствие Шенто, этого сумасшедшего.

Дурные вести не заставили себя ждать. Лена сообщила, что Дэвида Ли таинственно сняли со своего поста. Финансирование новых журналов со стороны банка теперь должно было осуществляться новым сотрудником, который определенно был мелкой сошкой в пропагандистской машине. Я немедленно позвонил Ли домой.

— Это из-за того телефонного звонка в канун Нового года, — грустно сказал Дэвид Ли.

— Это была моя вина. Я свалил ее на тебя.

— Ничего не говори больше. Я сделал тот звонок как друг и ради друга.

— Я всем тебе обязан. Давай работать со мной. Ты же не откажешься?

— Я очень признателен тебе за приглашение, но один мой старый друг уже просил меня присоединиться к нему в Нью-Йорке, и я уже принял это предложение…

— Новая жизнь? Как прекрасно. Когда ты едешь?

— Завтра.

— Значит, я должен увидеться с тобой сейчас.

Я велел своему секретарю подготовить чек и поехал в квартиру Дэвида в центре Пекина, всего в двадцати минутах езды отсюда.

— Пожалуйста, прими этот небольшой знак моей признательности, — сказал я, передавая Дэвиду чек.

— Двадцать тысяч долларов! — воскликнул Дэвид.

— Уверен, что ты видел чеки и на большие суммы.

— Я не могу это принять.

— Ты можешь отказаться принять этот чек, но рискуешь потерять друга.

Дэвид пожал мне руку:

— Тогда я сохраню его.

— Однажды, когда взойдет солнце, мы снова будем работать вместе.

— Я должен кое-что тебе рассказать до того, как уеду. Твой проект «Центра Дракона» никогда не получит разрешение на строительство в этом городе. Думаю, ты знаешь почему.

— Но я ничего не слышал.

— И не услышишь. Проект положили на полку до лучших времен.

— Но мы так много работали над ним, и ты и я!

— Тан — ты мудрый человек. Делай то, что сделает любой разумный человек, — пережди, не высовывайся.

Опять те же слова.

— Но почему?

— Против тебя поднимается волна. Пожалуйста.

Мы обнялись, как два друга, и расстались.

Я отъехал на своем «родстере», за которым поднялся столб пыли. Я хотел прямиком направиться в городское архитектурное бюро за объяснениями, но развернулся на полпути. Злость — плохой помощник в деле. Я поехал обратно в свой офис, а в голове у меня уже начал складываться план контрмер.

Возле моего офиса были припаркованы две полицейские машины с яркими надписями на бортах, с включенными мигалками и сиренами. Дюжина полицейских с автоматами в руках стояли двумя рядами перед входом в здание, их глаза внимательно рассматривали каждого входящего и покидающего здание. Вокруг собралась большая плотная молчаливая толпа. Люди наблюдали за разворачивающейся драмой.

Я передал свою машину служащему и поспешил к зданию. Когда я проходил мимо офицера, стоящего в дверях, он потребовал предъявить документы.

— Я президент холдинга «Дракон и Компания». Пропустите меня, — велел я.

— Хорошо, они ждут вас, товарищ Лон, — сказал он. — Следуйте за мной.

— Кто ждет меня?

— Увидите. — Офицер легонько подтолкнул меня. Я сердито взглянул на него. Мы вошли в лифт. Двое в гражданской одежде присоединились к нам. Мы молча поднялись наверх. Я не удивился, увидев, что множество полицейских окружило мой офис. Мои служащие стояли, сбившись в кучку, в углу. Фей-Фей в наручниках сидел на стуле.

— За что он арестован? — набросился я на офицера.

— Кто вы такой? — сердито спросил он.

— Тан Лон — президент этой фирмы. На каком основании вы арестовали Фей-Фея?

— Антиправительственная деятельность. Измена.

— Какие есть тому доказательства?

— Вы задаете слишком много вопросов! Пройдите в свой кабинет и ответьте человеку, который ждет вас там. — Офицер обеими руками подтолкнул меня в сторону двери. Я отпихнул его обратно, и в это время другой офицер ударил меня прикладом по голове и рассек мне правый висок.

— Тан, берегись! — выкрикнул Фей-Фей. Другие служащие закричали.

— Фей-Фей, я вытащу тебя! — крикнул я, закрывая голову руками. Кровь потекла по скуле вниз.

— Тан, не беспокойся. Со мной все будет в порядке. Я… — Трое полицейских вытолкнули Фей-Фея из комнаты. Его руки были стянуты наручниками так сильно, что посинели.

— Фей-Фей, я буду бороться с этим гестапо до самой смерти! — кричал я.

— Пожалуйста, позаботься о моем отце.

— Обещаю, Фей-Фей.

Меня втолкнули в мой кабинет, где я предстал перед лицом еще одного правительственного чиновника с презрительной улыбкой на длинном узком лице.

— Какое странное место для очередной встречи, мистер Лон.

— Кто вы такой? — спросил я человека, который сидел в моем кресле.

— Я полагаю, что богатство влияет на память. Я дважды был вашим однокашником. Сначала в начальной школе, где вы украли у меня должность старосты. А на юридическом факультете вы нанесли мне поражение на учебном судебном процессе два раза.

— Ах, Хито. Слезай с моего места.

— Очень грубо, мистер Лон.

— Я добр только к своим друзьям. Чем обязан вашему визиту?

Хито подвинул ко мне лист бумаги.

— Это ордер на ваш арест. В нем перечислены тридцать пунктов всевозможных уклонений от налогов, подкупа и целая палитра прочих обвинений. Но мы здесь не ради ареста. Мы должны более детально обосновать наше дело.

— Не ради ареста? Как это благородно с вашей стороны!

— Мы пока не арестуем вас, но вы можете быть совершенно уверены, что, когда все факты подтвердятся, вам придется предстать перед судом.

— Давайте уточним. Вы только что заявили, что я уклоняюсь от уплаты налогов, хотя пока у вас нет доказательств, а теперь вы и ваши люди находитесь здесь, чтобы найти какие-нибудь документы, которые докажут вашу правоту.

— Все точно.

— Восхитительная простота и справедливость, Хито. Я удивлен, что вы дважды проиграли мне.

— Вам везет. В других случаях мы арестовываем людей, бьем их, заставляем их признаться, а потом отправляем в тюрьму.

— Что-то я не чувствую себя очень счастливым. А разве все это расследование не имеет отношения к Шенто?

— Я получаю приказы сверху. Они говорят: сделай это, я делаю. Они говорят: сделай то, и я делаю. Сегодня мне велено занять ваш офис и оставить вас в одиночестве. А я всегда точно выполняю приказы.

— Отсутствие воображения.

— У меня нет места для воображения, — ответил Хито. — Этот офис будет временно опечатан.

— Но это нарушение конституции, отлучение от частной собственности, — сказал я.

— И что вы собираетесь с этим сделать?

— Я направлю ходатайства прямиком в Верховный суд, чтобы прекратить это преследование, — сказал я, — и расскажу правду всему миру.

Хито махнул рукой своим людям:

— Уведите его отсюда и убедитесь, что он ничего не взял с собой.

Я с ревом поднял свой тяжелый стол красного дерева и перевернул его. Хито продолжал сидеть неподвижно, улыбка блуждала на его лице.

— Убирайся из моего кабинета, или я убью тебя! — крикнул я.

Дюжина полицейских набросились на меня и вытащили из кабинета, пиная ногами.

— Никто не дотронется до моих вещей! Никто! — продолжал выкрикивать я, пока меня не вышвырнули на улицу.

— Вам повезло. Я мог бы застрелить вас только за это, — сказал полицейский.

— Убирайся, ты — нацистская собака!

— У меня приказ — заставить вас страдать.

И еще раз в лицо мне ударили прикладом автомата. Страшная боль и тьма поглотили меня.

Когда я пришел в себя, были уже сумерки. Я лежал в кровати в Пекинском народном госпитале. Я чувствовал тупую боль в голове, мой лоб был забинтован. Рядом с озабоченным видом сидела Лена.

— Лена, — слабым голосом произнес я.

Она потерла бровь:

— С нами все кончено.

— Нет, не кончено.

— Они заморозили все наши банковские счета.

— Мы получим их назад.

Она кивнула, посмотрела через плечо и прошептала:

— В тот момент, когда они вторглись в наш офис, я позвонила вашему отцу в Фуцзянь, чтобы предупредить его.

Я пожал ей руку.

— Извините, — сказала нянечка. — Вас здесь хотят видеть.

Это была Суми. Она стояла у двери и выглядела изможденной и озабоченной.

— Я все видела в новостях по центральному правительственному каналу, Тан, — пробормотала она, торопливо подходя к моей кровати.

Лена простилась со мной и ушла, кивнув на Суми.

— Почему ты здесь? — спросил я Суми.

Суми опустилась на колени рядом со мной и прижалась своей щекой к моей.

— Чтобы быть с тобой.

— Если бы я знал, что ты из-за этого вернешься ко мне, я бы сам нанес себе ранения намного раньше.

— О, дорогой мой, как я люблю тебя!

Мы поцеловались так, как всегда это делали, потом Суми отстранилась и объявила:

— Я знаю, кто виноват в этом. Я исправлю содеянное. Я сочиняла эту статью с того самого момента, как увидела новости по телевизору: «Упоение властью над людьми».

— Нет, ты должна остаться в стороне от этого. Политические амбиции Шенто поглотят тебя целиком.

— Сумасшедший должен быть остановлен. Он арестовал Фей-Фея, опечатал твой офис и избил тебя. Что будет дальше? Я не могу позволить ему сделать это со мной, с тобой, с людьми. Я больше не могу молчать!

— Ты рискуешь своей жизнью, Суми!

— Мне так не кажется. Ты, Фей-Фей, мои читатели, миллионы людей сделали меня тем, что я есть сейчас. Я — их голос. Я не могу молчать.

— Ты говоришь, как Лу Ксун, — заметил я, вспомнив о писателе, который жил на рубеже веков и прославился своей борьбой против социальной несправедливости.

— «Я прикрываю глаза и холодно взираю на дела элиты», — процитировала Суми.

— «Я поднимаю голову вверх, желая проложить межу, как это делает бык для простых людей», — продолжил я.

— Значит, ты — за меня? — спросила Суми.

— Я с тобой, как всегда. — Я сел, испытывая боль в виске. — Я напечатаю твою статью в виде памфлета и разнесу по всему городу, по всей стране. Иди домой и напиши ее. Наши печатные станки недолго еще будут работать.

— Если сегодня я вернусь домой, то, может быть, больше никогда не увижу тебя. Я останусь и напишу ее здесь и сейчас, пока еще не слишком поздно.

Под слабой лампочкой Суми наклонилась над своим импровизированным столом — подушкой, положенной на стеклянную тумбочку. Она опустила голову, забыв о времени и пространстве, ее правая рука непрерывно водила по бумаге, мысли обгоняли ее. Она спешила записать чернилами то, что складывалось у нее в голове. Наклонив голову, пыталась передать мысль поточнее. Суми хмурилась, вскрикивала, затем глубоко вздыхала и продолжала писать. Из-под ее руки на листе бумаги рождалась поэзия и магия.

— Вот моя история. Вот моя сказка, — сказала Суми. Она передала мне страницы и уткнулась лицом в мое плечо.