47 МАРНИ

В тот день, когда истекают три месяца, Чарльз Санфорд дает мне на подпись документы, по которым я становлюсь полноправной владелицей наследия Бликс, — а потом вручает ее последнее письмо, то самое, которое, по его словам, должно стать моим, когда я выполню все условия завещания.

— Просто из любопытства хочу спросить, — говорю я ему, — она что, написала два письма: на случай, если я останусь, и если уеду?

Немного посмеявшись, он отвечает:

— На самом деле, нет.

— А-а, это потому что Бликс была бы слишком разочарована, если бы я решила вернуться к своей обычной жизни, — предполагаю я.

— Можно и так посмотреть. Но, возможно, дело скорее в том, что она всегда была уверена: вы этого не сделаете.

— Но я почти что сделала, — говорю я. — Я даже нашла агента по продаже недвижимости, чтобы она показывала дом! И билет на самолет у меня был.

Чарльз Санфорд улыбается:

— Да, но никаких предложений о покупке дома так и не поступило, верно? И вы решили остаться. Видите ли, для Бликс не существовало никаких «почти». Она знала, что делает.

Я иду в «Старбакс», где три месяца назад читала первое письмо.

И когда я открываю это письмо, мое сердце начинает биться быстро-быстро.

«Марни, любовь моя, добро пожаловать в твою большую-большую жизнь. Лапушка, все сработаю именно так, как должно было, уж я-то знаю. Ради блага всех.

Я знаю, что когда ты оглядываешься вокруг себя, то видишь чудеса, которые происходят нон-стоп всегда и повсюду. Буквально повсюду.

И, лапушка, люби его. Храни свою любовь. Он хороший человек — травмированный и изломанный, но, как сказал тот, кто мудрее меня, как раз через проломы свет и проникает.

А как мы обе с тобой знаем, он СИЯЕТ. Он полон пойманного света, которым лучатся его глаза, правда же, дорогая? Еще я хочу, чтобы ты знала, что у него есть гавайка и соломенные шляпы, и ты не поверишь, как он меняется, когда надевает их и танцует. Я всегда рядом с вами, каждую минуту. Так что живите в согласии с вашими сердечками, оживотворяйте их. Любовь — это все, что есть. Никогда не забывай, кто ты.

Люблю,

Бликс».

Я кладу письмо и улыбаюсь, глядя в пространство.

Значит, она знала. Она сделала, чтобы все случилось именно так, как оно случилось.

У меня такое ощущение, что, если я сейчас достаточно быстро повернусь и законы времени-пространства каким-то образом это позволят, я увижу танцующую на улице Бликс, кружащуюся со вскинутыми в воздух руками — точно так же она танцевала на моей свадьбе.

И задаюсь вопросом, знала ли она уже тогда, что мне суждено быть с Патриком. Однажды я надеюсь спросить ее об этом.


О да. С тех пор как все это происходило, прошел год, и случилось кое-что еще.

Сперва мои родители огорчились, что я решила остаться в Бруклине, и едва вынесли мысль, что я дважды разбила сердце Джереми. Но они изменили свое мнение. Родители всегда так делают, когда видят своих детей по-настоящему счастливыми. Мама сказала, что ее материнская интуиция сразу подсказала ей: Бруклин изменит всю мою жизнь. Она смирилась, что я превращусь в северянку и у моих детей, когда у нас с Патриком появятся дети, будет северный акцент вместо южного.

Натали навестила меня и познакомилась с Патриком. Она сказала, что ей нужно увидеть мою жизнь, понять, что вообще может предложить мне Бруклин. Боюсь, она так и уехала озадаченная. Ей всегда нравились большие зеленые газоны, бассейны и тихая стабильность засаженных деревьями респектабельных пригородных улочек. А я — я люблю, как этот город начинает пробуждаться всего через два часа после того, как уснул, как в 6:43 из-за угла раздается рев первого автобуса, который каждое утро попадает колесом в одну и ту же выбоину. И то, что танец этого города означает: ты никогда не знаешь, кого встретишь следующим на улице и кто еще появится в твоей жизни.

Джереми… что ж, Джереми действительно пострадал от всего, что случилось, тут из песни слова не выкинешь. Что я могу скатать? Он очень славный парень и, я знаю, твердит себе историю, что славным парням вечно не везет с девушками. Он пошутил, что, может, мы с ним попробуем еще разок в перерыве между моим вторым и третьим мужем, я сказала ему, что это не смешно, но на самом деле рада была услышать подобное заявление. Может быть, оно означает, что его язвительность возвращается.

У Уильяма Салливана девяносто второе свидание в рамках его «Года ста свиданий с Лолой». Он говорит, что у него терпение мула. И я, так уж вышло, узнала, что Лола ходила в аптеку, купить там кое-что, облегчающее… ну, вы понимаете, о чем я. На сотом свидании, сказал мне Уильям Салливан, он не только сделает ей предложение, но они еще и обсудят, где им жить, в Нью-Джерси или в Бруклине (Лола сказала, что они останутся здесь. Она думает, что у Уолтера возражений не будет).

Эндрю и Джессика, у которых теперь уже двое детей, купили дом в Дитмас-Парк (это куда более приспособленный для семейной жизни район Бруклина). Весной они планируют пожениться, и шафером будет Сэмми. Подружке невесты к тому времени стукнет всего девять месяцев, поэтому мать понесет ее к алтарю.

Два раза в неделю школьный автобус привозит ко мне Сэмми после занятий, и мы с ним сидим на кухне, пока он работает над стихотворением, которое собирается прочесть в качестве свадебного тоста. (Довольно велика вероятность того, что мы услышим о дальнейших приключениях яиц и ломтика хлеба.)

В квартиру Джессики въехали новые жилицы, Лейла и Аманда, за которыми навсегда закрепилось звание «мамаши-лесбиянки» (кстати, оно им нравится). У них чудесный малыш. И их донор спермы, тот самый, письмо которому они придумывали в тот день, когда мы познакомились в «Наших корешках»… ну, должна сказать, что он тоже постоянно маячит где-то на горизонте. Меня даже спросили, не могу ли я придумать колдовство, которое поможет ему обзавестись собственной женщиной и младенцем.

И, конечно, Патрик — который, конечно, по-прежнему Патрик и есть. Прекрасный и щедрый, ошеломленный жизнью и всем, что она с собой несет. Когда он переезжал ко мне наверх, я уговорила его бросить эту депрессивную работу с описанием болячек. Иногда вечерами я вижу, что на его лице появляется задумчивое выражение, он достает свои акварельные краски, берет меня за руку, и мы поднимаемся на крышу, где он рисует бруклинские закаты и горизонты, а Бедфорд, Рой и я составляем ему компанию. А еще он занялся фотографией — бродит по улицам и снимает все, чем зацепил нас обоих Бруклин.

И вот еще что. Как-то мы были в магазине, покупали краски, кисти и все, что нужно для творчества, и маленькая девочка, лет, наверное, четырех, с любопытством уставилась на Патрика. Обычно в таких случаях он напрягался, хмурился и отворачивался, но тут я вдруг увидела, как он наклонился к девочке, чтобы их лица оказались на одном уровне, а она потянулась к нему, легонько коснулась его ручкой, провела но шрамам и тому месту, где кожа натянута особенно туго. Едва дыша, я наблюдала, как они посмотрели друг другу в глаза потом девочка тихонечко шепнула:

— Больно?

А Патрик улыбнулся ей, прикрыл всего на мгновение глаза и потом ответил:

— Нет, не больно. Уже не больно.

До тех пор, пока не наступают такие моменты, никогда не знаешь, сколько всего может еще вместить твое сердце, и как легко и свободно дышится порой в этом огромном мире. Именно в такие моменты по-настоящему понимаешь, что любовь в конце концов всегда победит. Иначе просто и быть не может.

Что до меня, я по-прежнему работаю в «Наших корешках». Там-то я и держу книгу заклинаний, с этими ее виноградными лозами и цветами на обложке, — а все потому, что иногда, когда клиенту помимо букета нужно еще и немножко волшебства, я присовокупляю к его покупке одно из маленьких благословений Бликс.

Да, и еще! Мы с Патриком работаем над выпечкой кексиков с посланиями внутри. Я считаю, мы уже практически разобрались, как их делать. Как раз вчера вечером я сказала ему, что на всех посланиях должно быть одно и то же: «Что бы ни случилось, полюби это».

Потому что, как сказала мне Бликс на моей свадьбе, если человеку нужна мантра, то эта — одна из лучших.

Загрузка...