Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна (Книга вторая)

Более чем когда-либо я размышляю сейчас о том, как мы должны представлять себе временнóе измерение. Физика нам тут совершенно не помогает. Время — это величина, в которой оказывается погребенной наша так называемая свободная воля. У нас нет выбора, стареть или оставаться молодыми, — это понимает каждый; но мы даже не обладаем силой решения, необходимой, чтобы, скажем, сделать выбор между двумя жизненными путями. Мы лишь иногда предвосхищаем, наперед, — и После дает нам подтверждение этого, — что пространство, предусмотренное для нас, с самого начала не подлежало изменениям. Мы даже не можем хотеть быть другими, чем мы есть. Во времени звезд, добирающемся до нас, наше время обращается вспять. Объективное время, не распадающееся на Прошлое и Будущее (Настоящего, строго говоря, не существует), очевидно, содержит нашу судьбу, со всеми ее не поддающимися изменению деталями, и наше тело вновь и вновь становится жестом действия для событий, которые изначально были для него предусмотрены. Учитывая все это, трудно верить в какой-то принцип — скажем, божественный или гармоникальный. Судьба становится просто измерением — таким же, как пространство. Композитора, который сегодня пишет какую-то композицию, тем самым привнося в мир что-то новое, и вчера и вообще всегда можно было понять исходя из этой композиции, которую он напишет только в определенный временной момент своей жизни. После его смерти (например) все это станет для нас почти понятным, как целостная история. Постараюсь яснее выразить свою мысль: явление призраков есть, возможно, лишь руина отошедшего в прошлое времени, снова выныривающая, подобно свету звезды, который, может быть, представляет собой результат события, имевшего место тысячу лет назад. Два последних отрезка «Реки» отчасти затерялись в такого рода рассуждениях. Последние два месяца жизни ее «героя», Аниаса Густава Хорна, настолько отчетливо определены временем, его временем, что ему являются, во плоти, привидения — обломки его прежней жизни. Он знает, что делает все неправильно; но он также знает, что все предостережения и все познания напрасны, ибо всякое Прежде является одним из звеньев, составляющих После: одно есть функция от другого. — Эти мысли очень затруднили для меня работу на завершающей стадии. Когда я писал «Деревянный корабль», я еще не знал, что явление судовладельца в трюме судна будет объяснено. Что оно поддается объяснению. Мне нужно было просто дождаться момента, когда решение само придет ко мне.