Человек с острова Льюис

Глава двадцать четвертая

Фин снова ехал мимо Ласкентайра и Скаристы. День назад он уже проезжал здесь в обществе Джорджа Ганна. Через два часа пути впереди показались зеленые холмы Южного Харриса. В горных расщелинах блестели небольшие озера, за их берега крепко цеплялись крохотные поселки.

Центр «Шелам» располагался в одноэтажном здании с крутой крышей. Позади него по склонам холма конической формы вниз стекало облако кремового цвета. Выглядело это как извержение вулкана. Ветер неожиданно стих, и долину заполнила тишина пополам с туманом. Деревня Норстон, или Таоб Туа на гэльском, состояла из нескольких домов. Среди них росли карликовые сосны, а вдоль дороги цвели желтые ирисы и розовые азалии — яркие пятна на фоне однотонного ландшафта. Среди цветов стоял знак: «Шелам! Выставки, генеалогия, чай и кофе».

Фин остановил машину на гравийной площадке на дальнем берегу ручья, который бежал между холмами. Неровная тропинка, деревянный мостик — и вот он уже у дверей центра. Высокий мужчина с лысиной, обрамленной белыми пушистыми волосами, представился как Билл Лоусон, консультант по генеалогии. Он поправил огромные очки-«капельки», модные еще в семидесятых годах, и признался, что в «Сторновей Газетт» писали о нем. Это из его увлечения вырос центр. Лоусон с готовностью показал Фину карты Северной Америки и Австралии, каждая размером со стену. Они составляли часть экспозиции «Шелама». Скопления булавок обозначали поселения, где обосновались семьи с Гебридских островов. Калифорния, Восточное побережье США, Новая Шотландия, Юго-Восточная Австралия…

— Вы ищете что-то конкретное? — спросил Лоусон Фина.

— Да, одну семью. Это Макдональды из Силбоста, Мёрдо и Пегги. У них был сын Тормод. Он утонул, катаясь на лодке, в пятьдесят восьмом году. Макдональды бросили ферму в начале шестидесятых и могли уехать за границу. Сейчас ферма заброшена.

— Это будет несложно, — сказал консультант по генеалогии. Фин прошел за ним в небольшой зал, где полки стонали под тяжестью огромных томов и туристических путеводителей по островам. Билл Лоусон наклонился и достал что-то из кучи желтоватых листов с нижней полки.

— Это записи о фермах Харриса, — сказал он. — Мы ведем их по деревням и фермам. Фиксируем, кто и когда жил на ферме, куда потом уехал. Все меняется, а земля остается, — он принялся листать книгу, собранную на пружине, — регистрацию населения начали в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. До этого времени данных по земле мало. К тому же, записи велись на чужом языке — по-английски, — он улыбнулся. — Чиновники записывали имена так, как считали правильным. Часто ошибались. А иногда им было просто наплевать. С церковными записями та же история. Одни настоятели вели их правильно, другим это было не нужно. Мы используем в работе и официальные данные, и устные свидетельства. Так получается довольно надежный результат.

— Значит, вы сможете сказать, что случилось с Макдональдами?

— Конечно, — усмехнулся Лоусон. — Мы храним данные практически по каждой семье Западных Островов за последние двести лет. Почти двадцать восемь тысяч генеалогических деревьев.

Поиск в книгах записей и компьютерной базе данных занял примерно четверть часа. Удалось найти и ферму, и ее историю, и родословные всех тех, кто возделывал ее несколько поколений.

— Вот оно, — Билл Лоусон ткнул пальцем в записи. — Мёрдо и Пегги Макдональд эмигрировали в Канаду в шестьдесят втором году. Нью-Глазго, Новая Шотландия.

— А кто-нибудь из родственников остался на островах?

— Сейчас посмотрим, — он провел пальцем по списку имен. — Есть еще кузина Пегги, Марион. Она вышла замуж за католика прямо перед войной. Его звали Дональд Ангус О’Хенли, — Лоусон хохотнул. — Вот был скандал, наверное!

— Из этой семьи кто-то остался в живых?

Сверившись с записями, пожилой консультант покачал головой.

— Дональд Ангус погиб во время войны. Детей у них не было. Марион умерла в девяносто первом.

Фин выдохнул сквозь зубы. Похоже, его поездка была напрасной.

— Вряд ли остались соседи, которые могли помнить Макдональдов.

— Чтобы это узнать, вам надо съездить на Эрискей.

— На Эрискей?..

— Ну да. Дональд Ангус — он оттуда. Католик ни за что не поселился бы на Харрисе, среди суровых пресвитериан! — Лоусон посмеялся собственной шутке. — Когда они поженились, Марион переехала на ферму Хаунн, принадлежавшую семье ее мужа. Это на острове Эрискей.

Небольшой рыбацкий порт переименовали в Левербург сразу после Первой Мировой войны. Это сделал Уильям Хескет Левер, позднее — лорд Леверхульм, когда купил город вместе с солидным куском Южного Харриса. Сейчас почти не осталось свидетельств того, что он вложил в Левербург полмиллиона фунтов. А тогда город начали превращать в большой рыбацкий порт, чтобы Левер мог снабжать больше четырех сотен своих рыбных магазинов по всей Британии. Были построены пирсы, ангары для засолки, коптильни. Появился даже план проделать с помощью взрывов канал до озера, чтобы получить гавань на двести судов. Но всем известно, что происходит с благими намерениями. Леверхульм умер от пневмонии в 1924 году; его имущество было распродано, а планы забыты. Сейчас население Левербурга составляло немногим более двух тысяч человек и постоянно уменьшалось. Жилые дома были разбросаны вокруг пирса и бетонного ската для автомобильных паромов. Паромы соединяли острова, расположенные между Южным Харрисом и Северным Уистом. Мечта о большом рыболовецком порту затерялась в тумане.

Фин встал в очередь за двумя рядами машин, ожидавших прибытия парома. У пристани валялись кучи брошенных вершей, паслись овцы. За всем этим виднелись дома в окружении зелени и холмы, спускающиеся к берегу. Ветер затих, и вода отражала камни в пятнах бурых водорослей. В Заливе Харриса из серой дымки показался паром. Он бесшумно, как привидение, плыл между тенями островов — Энсей, Киллегрэй, Лангай, Гродай. Фин сидел и смотрел, как паром приближается к гавани. Уже можно было услышать стук его двигателей. Дорога займет час, возможно, полтора. Впереди Уисты — Северный и Южный, лунный пейзаж Бенбекулы, Залив Эрискея, а затем — и сам остров на южной оконечности архипелага. Это последняя остановка перед Баррой.

Фина привели сюда косвенные улики. Кузина покойной матери Тормода, что поселилась на острове. Фьянекен, «ленивые грядки» Эрискея, о которых говорил отец Маршели. Была еще церковь на холме, с которого открывался вид на кладбище и серебряные пески. Это могла бы быть церковь Скаристы; только в ней не было лодки, и песок на том побережье был золотистым, а не серебристым. Бывший полицейский верил, что воспоминания старика не отступали от правды. Просто они касались не острова Харрис, на котором жил и умер настоящий Тормод Макдональд. Это были картины из другого времени и места. Возможно, даже с Эрискея.

Зазвучали сирены: паром «Лох-Портейн» вошел в гавань и начал опускать сходни. Из его чрева выкатилось несколько легковых машин и грузовиков. Затем стоявшие в очереди машины начали по одной заезжать в трюм. Путешествие от Харриса до Бернерея заняло час и прошло как во сне. Паром скользил по зеркальной воде залива, оставляя позади крошечные островки и скалы, выступавшие из серебристой дымки, как призраки. Фин стоял на баке, держась за поручни, и смотрел на облака, проявляющиеся как мазки краски на бледно-сером небе. Он редко видел острова в объятиях настолько полного покоя. Они казались таинственными, эфемерными. Легко было представить, что здесь никогда не ступала нога человека.

Наконец из дымки выплыли темные очертания острова Бернерэй. Фин вернулся к машине, съехал с парома и начал долгое путешествие на юг. Когда-то это скопище островов ошибочно называли Лонг-Айленд, Длинный Остров. Сейчас почти все отдельные острова соединялись дамбами, а раньше машины могли проехать между ними только по бродам во время отлива. Паромное сообщение сохранилось только между Харрисом и островом Бернерей, а также Эрискеем и Баррой.

На Северном Уисте преобладал темный, первобытный ландшафт. По склонам гор спускались облака, от них к болотам тянулись щупальца тумана. Скелеты давно брошенных домов чернели на фоне пасмурного неба. Кругом негостеприимный болотный пейзаж, иногда встречаются озера и бухточки с изрезанными краями. Везде видны следы неудавшихся попыток людей покорить враждебную природу. Немногочисленное население ютится в небольших городках.

Дальше на юг, за дамбами, лежал остров Бенбекула, плоский и ничем не примечательный. Затем пейзаж снова изменился, и перед Фином предстал Южный Уист: по левую руку — горы, по правую — плодородный махер до самого моря. Мрачное настроение начало рассеиваться. Да и облачность стала выше, через нее местами прорывался солнечный свет, разливаясь по земле внизу. Желтые и фиолетовые цветы клонились под ветром. Фин миновал поворот на паромный порт Лохбосдейл на восточном берегу. К западу виднелись заброшенные ангары старой фабрики по обработке водорослей в Орасай, а перед ними — обнесенное стеной протестантское кладбище. Даже в смерти протестанты и католики оставались порознь.

Наконец Фин свернул на восток, по дороге на Лудаг. Теперь за сверкающей на солнце водой Бухты Эрискея виден был сам остров. Он казался меньше, чем Фин ожидал, возможно, по контрасту с Баррой и окружающим ее кольцом островков, темнеющих на фоне моря. В устье залива в воду уходил каменный пирс. На холме окнами на юг стояло несколько домов. Наступил отлив, и лодки, стоявшие на якоре в бухте, сейчас лежали перевернутыми на песке. Бетонные опоры старого пирса тянулись в воду, за эллинг, к которому когда-то причаливал грузопассажирский паром.

Фин остановил машину на пирсе и вышел прямо в объятия крепчающего южного ветра. Он вдохнул теплый, пахнущий морем воздух. Заслонил глаза ладонью от солнца и взглянул на Эрискей. Он сам не смог бы сказать почему, но в этот момент его охватило очень странное чувство. Чувство, что он идет прямиком на встречу с судьбой.

На берегу пожилой мужчина в джинсах и вязаном свитере чинил корпус перевернутой лодки. Под растрепанными седыми волосами виднелось лицо цвета выдубленной кожи. Увидев незнакомца, он кивнул ему. Фин сказал:

— Я думал, на Эрискей ведет дамба.

— Так и есть, — мужчина встал и указал на восток. — Поезжайте дальше по дороге, вон дотуда.

Фин прищурился против света и, наконец, разглядел на горизонте ведущую через залив дамбу.

— Спасибо!

Бывший полицейский сел за руль и двинулся по дороге дальше, до изгиба. Миновал решетчатое ограждение для скота и увидел перед собой длинный прямой участок дороги, проложенный по дамбе из огромных валунов.

По мере приближения остров Эрискей занимал все поле зрения. Суровый, лишенный деревьев, состоящий как будто из одной горы. Дорога поднялась между холмами и вывела с дамбы на остров. На Т-образном перекрестке Фин свернул налево, на узкую гудронную дорогу, ведущую к старой гавани и Хаунну. Билл Лоусон говорил, что именно там находится семейная ферма О’Хенли.

Старый, полуразрушенный каменный пирс тянулся в узкую, прикрытую со всех сторон бухту. На дальней ее стороне виднелся такой же старый бетонный причал. Возле него среди камней стояло несколько брошенных домов. Вокруг бухты были и другие дома — и обжитые, и брошенные. Фин остановил машину у края старого пирса, прошел мимо разложенных на просушку сетей и наваленных кучами корзин для рыбы. Встал у начала бетонного ската и взглянул через залив на Южный Уист.

— Сюда приходил автомобильный паром, — рядом остановился пожилой мужчина в стеганой куртке и матерчатой кепке. Его жесткошерстный фокстерьер нетерпеливо тянул длинный поводок. — Старый пассажирский паром заходил в другую бухту, — он усмехнулся. — Автомобильный паром был никому не нужен, пока не построили дороги. А это сделали только в пятидесятых. И даже тогда машин тут было мало.

— А вы, значит, из местных? — уточнил Фин.

— Местный до мозга костей! А вот вы на гэльском не по-местному говорите.

— Я лиоассах — уроженец Льюиса. Из Кробоста, что в Нессе.

— Никогда не был так далеко на севере, — сказал пожилой человек. — И что привело вас сюда?

— Ищу старую ферму О’Хенли.

— Вы ее почти нашли. Идемте со мной.

Он повернулся и направился обратно к пирсу. Его фокстерьер бежал впереди, скакал из стороны в сторону и пытался лаять на ветер. Мужчина остановился у причала, откуда была видна вся бухта.

— Видите желтое здание слева? Вон то, без крыши? Это был деревенский магазин и почта. Его держал парень по фамилии Николсон… Да, вроде так. Единственный протестант на острове, — старик усмехнулся. — Представляете?

Фин не представлял.

— За этим зданием, справа, развалины каменного дома. От них мало что осталось. Тут и была ферма О’Хенли. Но хозяйка давно умерла. Она, кстати, рано овдовела. С ней жила какая-то девчушка. Кейт ее звали — так, по-моему. Но я не уверен, что это была ее дочь.

— А что с ней стало?

— Да кто ж ее знает! Уехала отсюда, задолго до смерти О’Хенли. Как и вся молодежь. Их хлебом не корми — дай уехать с острова! — старик грустно улыбнулся. — Что тогда, что сейчас.

Фин смотрел на развалины и большой белый дом на скалах за ними. Вверх по холму вела новая подъездная дорога. В конце ее виднелся сад перед домом, дальше — деревянная веранда, на которую выходили стеклянные двери. Над ними — застекленный балкон, а еще выше на стене — неоновая звезда.

— А кто живет в большом белом доме? — спросил Фин.

Старик усмехнулся.

— Это дом Мораг Мак-Эван. Она родилась у нас на острове и вернулась на него почти через шестьдесят лет. Я ее совсем не помню, но это еще та дамочка! Да вы, может, ее знаете.

— Я?! — удивился Фин.

— Ну да. Если телевизор смотрите. Она играла главную роль в одном сериале. Денег у нее, как говорится, куры не клюют. Рождественские гирлянды горят на доме круглый год, и ездит она на розовом кабриолете «Мерседес», — пожилой человек рассмеялся. — Говорят, что внутри ее дом — как пещера Аладдина. Хотя сам я там не был, сказать не могу.

— А сколько людей сейчас живет на Эрискее?

— Немного. Человек сто тридцать, наверное. В моем детстве было человек пятьсот. Понимаете, остров всего две с половиной мили в длину и полторы в ширину. Жить тут особо не на что. Земля не кормит, да и море теперь тоже.

Фин оглядел пустынные, каменистые склоны окружающих холмов и задумался о том, как люди вообще смогли здесь выжить. Вдруг его взгляд остановился на темном здании на холме по правую руку. Оно было выше всех окрестных строений.

Пожилой человек проследил за его взглядом.

— Это церковь, — сказал он. — Церковь Святого Михаила.

Фин поехал вверх по холму, к маленькому поселку Руба Бан. Он был построен вокруг начальной школы и медицинского центра. Указатель «Церковь Святого Михаила» повел его вверх по узкой тропке к каменному зданию с остроконечной крышей и высокими окнами с белыми переплетами. Над аркой дверей виднелся белый крест и надпись на латыни: «Quis ut Deus?» — «Кто подобен Господу?». Снаружи на постаменте стоял корабельный колокол. Фин задумался: не он ли здесь созывает верующих на службы? На колоколе белым было выведено название корабля: «Дерффингер». Фин поставил машину на парковку и посмотрел вниз, на пирс в бухте Хаунн, залив и Южный Уист. Море шевелилось как живое, сверкало и переливалось. Солнечный свет заливал холмы, по ним быстро пролетали тени облаков. Вверху, на холме, ветер был очень сильный: он надувал куртку Фина, трепал тугие завитки его волос, как будто хотел распрямить их.

В вестибюле церкви очень пожилая женщина в красном кардигане и темно-серой юбке мыла пол. На ней были зеленые резиновые перчатки до локтей. Она плескала на пол мыльную воду из ярко-красного ведра. Пушистые седые волосы старушки укрывал шелковый шарф. Она кивнула Фину и посторонилась, давая ему пройти.

На мгновение время для него остановилось. Через арочные окна в церковь лился свет. Ярко раскрашенные статуи Девы Марии с младенцем Иисусом и молящихся ангелов бросали длинные тени на узкие деревянные скамьи. Купол над алтарем был разрисован под небесный свод с ярко блестящими звездами. А сам укутанный белым алтарь покоился на корпусе небольшой лодки.

Волосы у Фина встали дыбом. Это та самая церковь с лодкой внутри, о которой говорил Тормод! Бывший полицейский вернулся ко входу.

— Простите…

Пожилая леди отвлеклась от уборки: — Да?

— Почему под алтарем стоит лодка, вы не знаете?

Старушка заложила руки за спину, прогнулась.

— Знаю, — сообщила она. — Это прекрасная история. Понимаете, церковь построили прихожане. Они добывали и обрабатывали камень, носили на холм песок и другие материалы. Вот это были набожные люди! Сейчас они все наверняка на небесах, — старушка поставила швабру в ведро, схватилась за ручку. — Но заплатили за все рыбаки. Они решили отдать стоимость одного улова на строительство церкви. В тот вечер все молились, и рыбаки привезли небывалый улов. За него выручили целых двести фунтов! В те времена это были огромные деньги. Так что лодка — это дань памяти храбрецам, которые вступили в схватку с морской стихией во имя Господа.

По гравийной дорожке Фин обошел здание церкви с запада. Он увидел, как дорога спускается к берегу. Дома на холмах, могильные камни на махере внизу, а дальше — серебристый песок пляжа и мелкая бирюзовая вода бухты. Все, как говорил Тормод.

Фин вспомнил абзац из отчета о вскрытии, который читал только вчера у себя в палатке, при свете флюоресцентного фонаря:

«В нижней части правой надколенной области — овальной формы натертая травма, черно-коричневая, размером 5 на 2,5 сантиметра. Поверхностный слой кожи поврежден, в нем присутствуют мелкие серебристые песчинки». Патологоанатом нашел следы серебристого песка во всех травмах и открытых ранах на теле. Не золотой песок пляжей Харриса. Серебристый, как на здешнем побережье, которое Тормод почему-то называл «Пляж Чарли».

Фин еще раз взглянул на полумесяц песчаного пляжа, уводивший к новому волнорезу в южном конце бухты. Интересно, почему же все-таки «Пляж Чарли»?