Человек с острова Льюис

Глава двадцать девятая

Над северной частью острова Льюис воцарилось странное спокойствие. В противоположность ему, мысли Фина во время долгого пути на север являли собой хаос.

Он остановился только один раз, в Сторновее. Ему потребовалось полчаса, чтобы рассказать Джорджу Ганну, что он узнал. Они говорили в диспетчерской; Ганн молча выслушал его. Он стоял, глядя из окна на крыши домов напротив, на замок Льюс и деревья на холме. Закатное солнце падало сквозь ветки, окрашивало траву в розовый цвет.

— Значит, мертвый парень — брат отца Маршели, — сказал наконец Ганн.

— Дональд Питер Джиллис.

— Никто из них на самом деле не Джиллис. «Сироток» называли фамилиями хозяев.

Фин кивнул.

— Мы так и не знаем ни их фамилии, ни откуда они приехали.

Фин думал об этом, пока ехал через болота Барваса и дальше, по деревням западного побережья. Сиадер, Галеон, Делл, Кросс… В каждой деревне — церковь, и везде разные конфессии. Вдоль побережья — дома, готовые к атакам непогоды. Типовые на одну и две семьи, «белые дома» с дымоходами, «черные дома» с дырой в крыше над очагом, современные бунгало.

Фин не знал, вела ли церковь какие-то записи о детях, которых она отрывала от семей на материке и отправляла на острова. Местным властям тоже было что скрывать. Все это было очень давно. Кому тогда было дело до несчастных детей из распавшихся семей? До сирот, чьи права было некому защищать? Фина сжигал стыд за то, что его сограждане так обращались с детьми в двадцатом веке.

Узнать, как на самом деле звали Дональда Джона и Дональда Питера Джиллисов, было трудно. И главная трудность — никто не знал, откуда они родом. Они сошли с парома в Лохбосдейле безымянными пассажирами, с фамилиями новых хозяев на груди. Здесь их прошлое заканчивалось. А сейчас Питер был мертв, а его брат Джон впал в маразм. Кто мог хоть что-то вспомнить о них? Кто взялся бы удостоверить их личности? Эти мальчики потеряны навсегда. С высокой вероятностью ни он, ни полиция никогда не узнают, кто убил Питера и почему.

Впереди в сумерках зажглись огни Несса, как отражение звезд, высыпавших на ясном небе. Ветер, который грозил сдуть его машину с дороги на пути из Уиста, утих. Воцарилась неестественная тишина. В зеркало заднего вида еще можно было разглядеть тучи, висевшие на обычном месте — над пиками Харриса. На западе океан, как стекло, отражал последний свет дня и надвигающуюся ночь.

Возле бунгало Маршели стояли три машины: «Мини» Фионлаха, старая «Астра» Маршели и внедорожник Дональда Мюррэя. Когда Фин постучался и вошел, Дональд и Маршели сидели за кухонным столом. Бывший полицейский почувствовал внезапный и неприятный укол ревности. Ведь именно Дональд лишил Маршели невинности много лет назад. Но это было в другой жизни, когда все они были другими людьми.

— Фин, — кивнул ему Дональд. Маршели быстро начала говорить, как будто хотела дать Фину понять, что причин для ревности нет:

— Дональд пришел с предложением по поводу Фионлаха и Донны.

Фин повернулся к Дональду:

— Фионлах приходил к тебе?

— Да, он заходил утром.

— И что?

Священник улыбнулся со значением:

— Он сын своего отца.

Фин не смог сдержать ответную улыбку. Маршели объяснила:

— Они оба переехали сюда с ребенком. Они наверху, — она бросила неуверенный взгляд на отца Донны. — Дональд предложил, чтобы мы поделили расходы на малышку и вместе заботились о ней, пока Фионлах и Донна закончат учебу. Даже если один из них или оба уедут учиться в университет. Мы знаем, как важно использовать все возможности, которые дает молодость. Иначе потом всю жизнь будешь жалеть.

В ее голосе слышалась горечь. Фину показалось, что и упрек в нем тоже был.

— Хороший план.

Маршели уставилась в стол:

— Я просто не знаю, хватит ли у меня денег оплатить университет Фионлаха. И расходы на ребенка. Мы ведь живем на страховку Артэра. Я надеялась, ее хватит на то время, что я буду учиться в университете. Если смогу поступить. Видимо, мне придется отложить учебу и пойти работать.

— Это будет очень грустно, — сказал Фин.

Женщина пожала плечами:

— Других вариантов нет.

— А может, есть?

Она внимательно посмотрела на него:

— Какие, например?

Фин улыбнулся:

— Мы с тобой можем совместно оплачивать твою долю. В конце концов, я же дедушка Эйлид. Мы не смогли сделать так, чтобы дети не повторяли наших ошибок. Зато мы можем помочь им ликвидировать последствия.

Дональд переводил взгляд с Фина на Маршели, пытаясь понять, о чем они умолчали. Потом встал:

— Вам двоим надо это обсудить.

Он явно сомневался перед тем, как протянуть Фину руку. Наконец они обменялись рукопожатием, и Дональд молча вышел. После его ухода кухня показалась слишком маленькой и тихой, какой-то нереальной под лампой дневного света. Из глубины дома слышалась музыка, игравшая в комнате Фионлаха.

Наконец Маршели спросила:

— А откуда у тебя деньги?

Фин пожал плечами:

— Ну, у меня есть сбережения. И потом, я не вечно буду безработным.

На кухне снова повисла тишина, наполненная сожалениями и мыслями о прошлых ошибках.

— Как твои экзамены? — спросил Фин.

— Не спрашивай.

Он кивнул.

— Ну да, у тебя были немного другие заботы.

— Точно.

Бывший полицейский глубоко вздохнул.

— Маршели, у меня есть для тебя новости. Это касается твоего отца, — синие глаза, полные любопытства, уставились на него. — Давай прогуляемся, подышим свежим воздухом. Погода сегодня отличная, и на пляже нет ни души.

Ночь была полна шепота волн. Казалось, море облегченно вздыхает, избавленное от необходимости злиться. Почти полная луна поднялась в черное небо. В ее свете отлично видны вода и песок, а тени скрывают выражения лиц. Теплый воздух наполнен ожиданием близкого лета. Маленькие волны, разбиваясь о берег, как будто читают стихи на неизвестном языке.

Фин и Маршели идут, оставляя следы на нетронутом песке. Они так близко, что чувствуют тепло друг друга.

— Было время, — сказал Фин, — когда мы вот так же бродили по пляжу и я держал тебя за руку.

Маршели удивленно повернулась к нему:

— Ты что, мысли читаешь?

Как естественно было бы взять ее за руку. И как бы им стало неловко! Фин рассмеялся:

— А помнишь, как вы с девушками загорали здесь, а я сбросил на вас со скалы мешок с крабами?

— Я дала тебе пощечину, и у меня потом рука болела!

Фин ухмыльнулся.

— Я тоже это помню. А еще я помню, что ты была без лифчика.

— Ах ты извращенец!

Он улыбнулся, уже мягче.

— А еще я помню, как мы занимались любовью вон там, между скал. А потом окунались в море, чтобы охладиться.

Маршели не ответила. Фин обернулся к ней: она шла с крайне задумчивым видом, как будто мыслями была очень далеко отсюда.

Они почти дошли до лодочного сарая. Он выступал из темноты, как знамение прошлых и будущих бед. Фин мягко положил руку на плечо Маршели, предлагая ей повернуть назад. Море уже смывало их следы, стирало тот факт, что они когда-то проходили здесь. Фин оставил руку на плече женщины и почувствовал, как она прижимается к нему. Он направился вглубь пляжа, подальше от линии прибоя.

Они в молчании прошли примерно половину пляжа и, не сговариваясь, остановились. Фин развернул Маршели к себе. Ее лицо оказалось в тени, и он приподнял его за подбородок, чуть поворачивая к свету. Вначале она не хотела смотреть ему в глаза.

— Я помню маленькую девочку, которая взялась за меня в первый день школы. Она показала мне, как пройти в магазин Кробоста. И сказала, что ее зовут Марджери, но ей больше нравится гэльское имя Маршели. Помню, как она решила, что мое английские имя ужасно, и сократила его. После этого все и всегда звали меня «Фин».

Она наконец улыбнулась — с немалой долей грусти — и взглянула ему в глаза.

— А я помню, как любила тебя, Фин Маклауд, — лунный свет серебрил слезы у нее на глазах. — И возможно, все еще люблю.

Он потянулся к ней, и их губы соприкоснулись — вначале неуверенно. Наконец они поцеловались. Это был нежный поцелуй, полный воспоминаний о том, какими они были и что ушло навсегда. Фин закрыл глаза, его захлестнула волна страсти и сожаления.

И внезапно все кончилось. Маршели сделала шаг назад, освободилась из его объятий. Она посмотрела на него со страхом и сомнением, потом отвернулась и направилась к скалам. Фин стоял и смотрел вслед, потом побежал за ней. Не останавливаясь, Маршели спросила:

— Что ты выяснил о моем отце?

— Я выяснил, что он не Тормод Макдональд.

Она остановилась, нахмурилась, повернулась к Фину:

— В каком смысле?

— Он позаимствовал — или украл — личность умершего мальчика с острова Харрис. На самом деле его звали Дональд Джон Джиллис, и он с острова Эрискей. А парень, которого вытащили из болота — его брат, Дональд Питер.

Маршели недоверчиво уставилась на него.

— Правда, Дональд Джон — тоже не настоящее имя.

Фин видел, что мир Маршели рушится. Все то, на чем она строила свою жизнь, заколебалось, как зыбучий песок под ногами.

— Я не понимаю.

И он рассказал ей все, что узнал, и то, как он смог это выяснить. Она слушала молча, и лицо ее было белее луны. Ей пришлось ухватиться за руку Фина, чтобы не упасть.

— Мой отец был «сироткой»?

Фин кивнул.

— Он действительно был сиротой. Во всяком случае, детдомовцем. Его вместе с братом отправила на острова католическая церковь.

Маршели опустилась на песок, села, скрестив ноги. Спрятала лицо в ладонях. Фин решил, что она плачет; но когда женщина подняла голову, лицо было сухим. Шок притупил все ее чувства.

Мужчина сел на песок рядом с ней.

— Это так странно… Ты думаешь, что знаешь, кто ты, потому что знаешь, кто твои родители. Некоторые вещи… — она помолчала в поисках нужного слова, — очевидны. Не вызывают никаких вопросов.

Маршели затрясла головой.

— А потом ты узнаешь, что вся твоя жизнь была основана на лжи. И ты больше не знаешь, кто ты такой. — Она посмотрела на Фина расширенными глазами. — Мой отец убил своего брата?

Внезапно Фин понял: он может принять мысль о том, что личность отца Маршели и причина смерти его брата останутся неизвестны. Сама Маршели не сможет жить нормально, пока не выяснит правду.

— Я не знаю.

Он обнял ее, она положила голову ему на плечо. Так они сидели долго, слушая прибой, купаясь в лунном свете. Маршели начала дрожать от холода, но встать и уйти не пыталась.

— Я ездила к отцу перед тем, как отправиться в Глазго. Он сидел под дождем. Думал, что он на корабле, который плывет с материка. «Клансмэн», так он сказал, — женщина повернулась к Фину, глаза ее затуманились грустью. — Я думала, отец просто бредит. Вспоминает что-то, что видел по телевизору или прочел в книге. Меня он называл сначала Кэтрин, а потом — Кейт. Как будто я его знакомая, но при этом не дочь. И еще он говорил о каком-то Большом Кеннете.

— Бейн Руи Койньях. Это гора, которая защищает гавань в Лохбосдейле. Они должны были видеть ее с корабля, когда были еще далеко от берега, — Фин протянул руку, убрал волосы от ее глаз. — Что он еще говорил?

— Что-то непонятное. По крайней мере, я его не поняла. Он как будто говорил с Кейт, а не со мной. Сказал, что никогда не забудет, как они жили в Дине. И еще башенки у Дэнни. Они напоминали об их месте в мире… Кажется, так, — Маршели снова посмотрела на него, и в каждой морщинке на ее лице была боль. — И он еще кое-что сказал. Сейчас я понимаю, что это значит, — она закрыла глаза, стараясь поточнее вспомнить:

— «Мы неплохо справились для пары приютских детей».

Видимо, выражение лица Фина изменилось. Маршели нахмурилась, наклонив голову набок:

— Что такое?

Просто на бывшего полицейского снизошло озарение.

— Маршели, кажется, я знаю, что он имел в виду, когда говорил про Дин. И башенки у Дэнни. И еще это значит, что Кейт, девочка, которая жила у вдовы О’Хенли, приплыла сюда вместе с братьями.

«Возможно, есть кто-то, кто знает всю правду», — подумал Фин. Он встал, протянул спутнице руку, помогая подняться.

— Если будут места, завтра первым же рейсом мы летим в Эдинбург.

Комнату освещал только синеватый отсвет экрана его ноутбука. Он сидел в темноте у стола, а вокруг висела тишина спящего дома. Присутствие за стенами других людей только усиливало его чувство одиночества.

Это была та самая комната, где он провел столько времени, занимаясь с отцом Артэра. Здесь юные Фин и Артэр, то порознь, то вместе, слушали длинные лекции по истории Гебридских островов и решали сложные уравнения. Годы его детства прошли здесь, в душной тюрьме. Свободу он видел только иногда, бросая взгляд за окно. Маршели предложила ему переночевать на раскладном диване; но здесь до сих пор жили неприятные воспоминания. Кофейное пятно в форме острова Кипр на кофейном столике, за которым они занимались. Ряды книг с длинными и сложными названиями. Запах трубочного табака отца Артэра. Синеватый дым, медленно плывущий в стоячем воздухе. Фину казалось, что он все еще чувствует его запах. Возможно, это была игра его воображения.

Маршели, усталая и надломленная, уже ушла спать. Она разрешила Фину оставаться у них столько, сколько нужно, и пользоваться интернетом Фионлаха. Сейчас на ноутбуке была открыта страница с гербом Национальных Галерей Шотландии. Под гербом в синем окне с пушистыми белыми облаками видна была надпись: «Другой мир. Дали, Магритт, Миро и сюрреалисты». Но Фин давно не смотрел на нее. Он очень быстро проверил свои подозрения и сразу же забронировал билеты на утренний рейс. Следующий час он занимался углубленным поиском.

Фин очень устал, он чувствовал себя избитым. За глазными яблоками поселилась тупая боль, мысли путались, едва успев появиться. Он не хотел возвращаться в Эдинбург. Там поджидало трагическое прошлое, от которого не убежать. Единственное, что у него получилось — уехать на некоторое время; теперь судьба отнимет у него и это. Маршели поездка нужна, чтобы как-то справиться с новостями об отце и жить дальше. Фин же только разбередит старые раны.

Он подумал: интересно, как она его примет, если он сейчас тихо пройдет по коридору к ее комнате и ляжет к ней в постель. Не ради секса, даже не ради любви. Просто чтобы почувствовать тепло другого человека рядом.

Фин знал, конечно, что он этого не сделает. Он закрыл ноутбук, тихо прошел по дому. Захлопнул за собой дверь из кухни во двор и отправился сквозь ночь туда, где стояла его палатка. Океан блестел в лунном свете так, что на него было больно смотреть. Звезды казались раскаленными иголками, прокалывающими ткань вселенной. В бездушной тьме палатки Фина ждали холодный спальный мешок, кожаная папка с материалами о смерти его сына и несколько часов без сна, которые оставались ему до утра.