Чернобыль. Большая ложь

Сначала Евгений Викторович попытался свалить все на иностранцев (цитирую дословно по магнитофонной записи, сохраняя стиль и язык): «И я вам скажу: неслучайно сейчас иностранцы бросятся за доллары приехать к нам и изучать уже достигнутое нами знание в этом деле, потому что…» Дальше его слушать не хотели. Это было просто кощунство. Приехать спустя три года в самый пораженный район и не найти других слов! Слов покаяния. Именно они тут были бы уместны. Не сказать о конкретных решениях, как жить этим людям дальше. Но большой начальник ничего этого так и не понял. Зал шумел, а он, видимо, чтобы не ударить в грязь лицом перед еще большими начальниками из Москвы, принялся бессовестно и косноязычно воспитывать людей: «…давайте себя вести как следует. Не надо, я могу не выступать. А кричать – это не базар. Давайте здесь слушать. Не нравится – выйдите. Не нравлюсь я выступать – давайте я пойду сяду, идите вы выступайте. Шо это за гудение такое? И там от дирижер сидит, женщина около микрофона, то вверх руки – кричите, то вниз руки – не кричите. Не надо создавать такую обстановку. Как вы себя ведете?!»

Ничтоже сумняшеся, Качаловский делал свои заявления дальше: «Поэтому мы не видим там вопроса о том, что мы тогда неправильно решали и отселили столько, тем более что решала тогда правительственная комиссия, Политбюро ЦК КПСС, окончательное решение – количество сел, количество людей, решалось там уже, мы давали только свои предложения, хотя наши предложения были до некоторой степени сокращены».

Качаловский зачитал записку, которую ему передали из зала: «Наши дети пострадали от этой аварии больше всех детей зоны, вывоз наших детей начался 24 мая и окончился 9 июня 1986 года. В самый опасный период дети были в зоне, и никто не предупредил об опасности. Кто за это ответит?»

Никакого вразумительного ответа.

А ведь не кто иной, как Е. В. Качаловский возглавлял на Украине Правительственную комиссию по ликвидации аварии на ЧАЭС. Но только приезд 2 мая 1986 года членов Политбюро Председателя Совета министров СССР Н. И. Рыжкова и секретаря ЦК КПСС Е. К. Лигачева из Москвы в Чернобыль заставил руководство республики выехать на место аварии, к сеющему страх и смерть реактору.

Из зала Качаловскому задали еще один, почти аналогичный вопрос: «Почему наши дети были вывезены позже, чем дети Киева, Киевской области, чем дети Белоруссии, которых вывезли в первой половине мая 1986 года, кто персонально принимал решение по нашему району?» В ответ – снова сплошной горячечный поток сознания: «Я вам отвечу, что мы проводили демонстрацию 1 Мая, стояло все Политбюро, стояли наши жены, дети, внуки, и тоже задают в Киеве такой вопрос: кто дал указание проводить демонстрацию, потому что не было запрета, и никто – ни ученые наши, ни специалисты, эти товарищи, которые сегодня выступали здесь красноречиво через три года, пожарник, когда приходит, дом сгорел, – товарищи, а у вас здесь… такой умный, а то, что он вчера приходил до пожара, он не знал, а после пожара все такие умные, поэтому понимаете, вы тогда тоже могли встать… Мы тогда тоже еще не знали, как может, где эта радиация, в каком количестве ее было тогда, вы не давали предложений, вы даже после демонстрации не пришли через полгода, а токо через три года, потому, ну хорошо, значит, получилось так с демонстрацией».

Слушая беспомощное выступление Качаловского, сгорая со стыда, я вспоминала события месячной давности. 12 июля 1989 года на первой сессии Верховного Совета СССР рассматривалась кандидатура Ю. А. Израэля на пост председателя Государственного Комитета по гидрометеорологии. Депутаты из Украины и Белоруссии задавали Юрию Антониевичу вопросы по Чернобылю, которые уже стали вечными: почему никто не знал о картах радиозагрязнения, почему не было информации об уровнях радиации, кто принимал решение о проведении Первомайской демонстрации, почему не вывезли детей из Киева своевременно? И так далее.

Тогда в стенах советского парламента и разыгралась настоящая драма, главными действующими лицами которой стали Ю. А. Израэль, председатель Госкомгидромета СССР, снова претендовавший на этот, член Политбюро ЦК Компартии Украины, председатель Президиума Верховного Совета республики B.C. Шевченко и председатель Совета министров СССР член Политбюро ЦК КПСС Н. И. Рыжков. Взаимообмен обвинениями, произошедший на виду у изумленных депутатов (к тому же сессия тогда еще транслировалась в полном объеме по Центральному телевидению на весь Советский Союз) многое прояснил. Как только Израэль, загнанный в угол Валентиной Семеновной Шевченко, начал называть, куда и кому поступала от него информация с первых дней аварии, она стала яростно обвинять Израэля в том, что он вместе с академиком Ильиным дал заключение о радиационной обстановке в Киеве и области, которая якобы не представляла никакой опасности для здоровья населения, включая детей.

С высокой трибуны парламента Валентина Семеновна обращалась к председателю Госкомгидромета СССР: «Вы очень хорошо помните, когда вы сидели за столом напротив меня, и я задала вам вопрос: „Юрий Антониевич, как бы вы поступили, если бы в городе Киеве находились ваши внуки?“ Вы промолчали. <…> Все остальные решения, которые принимала Государственная комиссия, политическое руководство Украины выполняло неукоснительно, очень оперативно работая круглые сутки, принимая абсолютно все меры и согласовывая все свои действия с политическим руководством страны».

Так, в предчувствии возмездия, они начали выдавать друг друга. Не где-то, а в парламенте. Кстати, B.C. Шевченко была народным депутатом СССР именно от Киевской области, чернобыльская зона – ее избирательный округ. Вот что написали в адрес Верховного Совета СССР в своем коллективном обращении ее избиратели: «У нас в Верховном Совете есть свой депутат – Шевченко Валентина Семеновна, но ни разу она с нами не встречалась. Не смогли мы с ней встретиться и в Москве. Предупредив Валентину Семеновну о встрече, мы прождали ее целый день на Калининском проспекте, 27 (здесь находились Комитеты Верховного Совета СССР. – А.Я. ), но как выяснилось, в этот день она уехала в Киев. Больше на ее помощь мы не рассчитываем».

В конце этой эмоциональной речи, не сказав ни слова покаяния, Шевченко заявила: «Я думаю, что сегодня нужно Юрию Антониевичу, занимая такой высокий государственный пост, отвечая за исключительно важный участок работы, занимать не соглашательскую, а очень принципиальную позицию. И я буду голосовать против вас, Юрий Антониевич!» После этого заявления в зале послышались аплодисменты. Увы, аплодировали человеку, на совести которого во многом лежит потеря здоровья детей, замалчивание годами истинного положения в зонах радиации, утаивание информации. (После распада СССР Генеральная прокуратура Украины признает ее виновной, но об этом – впереди.) Все в сессионном зале напоминало фарс.

После Шевченко слово немедленно, вне очереди, было предоставлено Председателю Совета министров СССР Н. И. Рыжкову. Николай Иванович энергично парировал: «Вот здесь говорят о событиях 7 мая. Как заседало Политбюро Украины, я не знаю, не был на этом Политбюро. Но знаю, что 2 мая был у вас. Второго. Вы помните? Вы помните, что мы с политическим руководством поехали в зону? Это было до 7 мая».

В завершение своего выступления Николай Иванович высказал твердое убеждение в том, что «Чернобыль ему – (Израэлю. – А.Я. ) в вину ставить нельзя». У меня да и, наверное, у других народных депутатов СССР сразу же возник вопрос: а кому можно? Кто же тогда на самом деле виноват в том, что не было информации, что страну заливали потоки слухов, кто давал распоряжение засекретить всю информацию? Кто, наконец, ответит за последствия этого засекречивания? Получается так: больные, обманутые люди есть, виновных – нет. Впрочем, это главный урок всей нашей истории. У нас всегда ЦК КПСС, политбюро и «лично» принимали решения, а отвечать было некому. А если и отвечают, то, как правило, стрелочники. И Чернобыль – не исключение.

Через шесть лет после Чернобыля, уже после распада СССР, мне удалось раскопать немало совершенно секретных документов Политбюро ЦК КПСС по Чернобылю. К постановлению Политбюро партии от 22 мая 1986 года под грифом «Совершенно секретно» приложена такая же засекреченная записка журналиста «Правды» Владимира Губарева (того самого, который отказался печатать мою статью). Вот что, в частности, он сообщает: «Уже через час (после аварии. – А.Я. ) радиационная обстановка в городе была ясна. Никаких мер на случай аварийной ситуации там не было предусмотрено: люди не знали, что делать.

По всем инструкциям, которые существовали уже 25 лет, решение о выводе населения из опасной зоны должны были принимать местные руководители. К моменту приезда правительственной комиссии можно было вывести из зоны все людей даже пешком. Но никто не взял на себя ответственность. <…> Вся система гражданской обороны оказалась полностью парализованной. Не оказалось даже работающих дозиметров».

По сути, это приговор местной партийной элите во главе с первым секретарем ЦК КПУ В. В. Щербицким и председателем Президиума Верховного Совета Украины В. С. Шевченко. Но заметьте, журналист Губарев сообщает обо всем этом преступном безобразии не на страницах главной партийной газеты, а доносит в полном секрете – в ЦК КПСС. (Под совершенно секретным постановлением, к которому приложен этот донос, стоит подпись Генерального секретаря М. С. Горбачева.)

Когда я прочитала эту секретную бумагу от журналиста Губарева, я поняла, почему моя статья «У разоренных гнезд» – о подобном безобразии в чернобыльских зонах, которую я отправила в «Правду», – не была опубликована. Там на страже сидел Губарев. И такими Губаревыми, с двойными стандартами (в газету – одно, а в политбюро – другое), хоть пруд пруди. Корреспондент в своем доносе в ЦК КПСС сокрушается о нерасторопности местных партийных властей и попутно дает совет: «Большое влияние оказала пропаганда из-за рубежа, а по радио или телевидению не выступил ни один руководитель республики (Украины. – А.Я. ), который сказал бы очень простые слова, что, мол, нет основания для беспокойства и опасности для здоровья детей и жителей». Журналист учит ученых, как надо было бы поискуснее врать, чтоб народ не паниковал! Ведь уже – параллельно с чернобыльской ложью! – в стране шла перестройка. Как это объяснить и как это совместить?

А тогда обсуждение кандидатуры Израэля катилось дальше. Депутат академик Алексей Яблоков, заместитель председателя Комитета по экологии, характеризуя положительные качества претендента, привел даже такой экзотический пример беспрецедентной смелости претендента: «Наверное, впервые об этом скажу. Ситуация с китами, спасение трех китов у берегов Аляски. Через три часа после того, как последовал звонок из американского отделения „Гринпис“, наши ледоколы по указанию Израэля сменили свой путь и пошли на спасение китов. Через три часа. Только через три дня было принято официальное правительственное решение. Я раскрываю здесь, может быть, тайну. Может быть, Николай Иванович (Председатель Совмина СССР Н. И. Рыжков. – А.Я. ) этого и не знает, что ледоколы пошли через три часа, за три дня до того, как было принято правительственное решение. Это было рискованное действие, но оно было предпринято. Эффект для мирового общественного мнения, товарищи, был невероятный».

Конечно, народный депутат СССР, сказавший это в защиту Израэля, таким образом хотел повлиять на позицию парламентариев при голосовании. Названный факт, безусловно, украшает человека. Да, но если бы до этого в жизни Израэля не было позорной страницы Чернобыля. Очень благородно, безусловно, спасти три кита. Но как быть с тысячами детей, людей, потерявших здоровье?

Юрий Антониевич был избран на высокий пост председателя Госкомгидромета СССР. В голосовании приняли участие 422 депутата. За – 294, против – 86, воздержались – 42.

Прежде чем объявить перерыв, первый заместитель председателя Верховного Совета СССР А. И. Лукьянов предоставил три минуты для выступления по мотивам голосования народному депутату СССР генеральному директору НПО «Грознефтехим» из Чечено-Ингушетии С. Н. Хаджиеву. Его краткое выступление стало эпилогом предложенного залу сценария обсуждения: «Мы вот сейчас утвердили Юрия Антониевича… И фактически мы сегодня одобрили всё, что сотворено с нашим народом, с нашими землями, с нашими реками, с нашими озерами, с нашими морями. Мы одобрили всё это. Ведь он констатировал, он знал это, а мы с вами не знали. Я, например, узнал реальные факты в 1988 году, но он все знал. И считал своей обязанностью только докладывать начальству, на этом он свои обязанности заканчивал, и теперь мы всё это одобрили… Я не знаю, как вы будете избирателям в глаза смотреть… Поэтому я лично считаю, что мы сегодня, в общем-то, забыли наших избирателей, забыли о тех миллионах детей, которые сегодня болеют из-за экологии, забыли о тех наших братьях и сестрах, которые сегодня лежат в больницах. Мы забыли о них. Мы должны были оценить компетентность Юрия Антониевича, но сказать: „Товарищ Юрий Антониевич! У вас нет гражданской позиции, у вас сердце не болит за наших граждан. И не болело все эти четырнадцать лет (его предыдущей работы на этом посту. – А.Я. ), когда вы молчали и только докладывали начальству“».

Но ничто уже не могло изменить принятого минутой назад большинством членов карманного Верховного Совета СССР позорного решения. (Помните мой рассказ о том, как туда назначали нардепов из Украины? То же самое происходило и в других республиках.)

Воинственное косноязычие заместителя председателя Совета министров УССР, председателя Правительственной комиссии по ликвидации аварии на ЧАЭС Е. В. Качаловского на встрече с жителями Народичского района и горькое воспоминание о «битве» партийных вождей в парламенте страны за свою непричастность к преступлению перед жертвами Чернобыля не прибавляли оптимизма.