Чернобыль. Большая ложь

Даже сотрудники Житомирской областной санитарно-эпидемиологической станции, участники ликвидации, не могли добиться (у кого бы ни спрашивали) вразумительного ответа на вопрос: а где же получить хотя бы удостоверение? Мне пришлось обратиться с запросом в украинское правительство. Оказалось, все просто: нужно зайти в свой… исполком областного Совета с подтверждающим документом. Так почему же этот простой факт местные власти превращают для каждого ликвидатора в неутишимую головную боль?

А к какому разряду льготников, спрашивали меня, отнести военнослужащих, которые проводили дезактивацию? Здесь оставили свое здоровье более четырех тысяч солдат. Их радиоактивные гены ушли или еще будут уходить в наше будущее.

Вот одно их типичных писем из моего архива от ветеранов Чернобыльской АЭС, ликвидаторов: «…Мы обращались к Рыжкову с просьбами решить наши вопросы. Ответа нет. Часть наших вопросов довели до Горбачева, нам было обещано разобраться в сложившейся ситуации. Прошло три месяца. Положение не изменилось. В статье „Письмо актуально. Публиковать нельзя“ в газете „Известия“ мы вновь изложили наши проблемы. Приехал представитель Министерства здравоохранения СССР, обещал прислать письменные решения. Вновь стена молчания, секретности. Все это время Всесоюзный научный центр радиационной медицины продолжает срывать решения коллегии Министерства здравоохранения <…> отказывает в госпитализации работникам ЧАЭС на обследование, лечение. Так, было отказано лаборанту Белозерцеву, который вскоре умер, водителю Назаренко, многим другим. Это дискриминация активных участников ликвидации аварии, ее последствий, антигуманный вызов, произвол медиков. Телефонные указания для руководства радиационного центра оказались выше чести и профессионального долга…»

Это горькое письмо, замечу, было написано уже спустя несколько лет после аварии.

Вот что сказала на предпарламентских слушаниях врач-эксперт Горбунова: «Я занимаюсь проблемой Чернобыля и ликвидаторами. Вы должны понять, что основная заболеваемость, конечно, будет ожидаться в группе ликвидаторов, и меня очень обрадовало, что наконец наш уважаемый академик Ильин Леонид Андреевич признал, что рост онкологических заболеваний может ожидаться до десяти процентов. Мы, врачи на местах, практически видим рост онкологических заболеваний. Это признает общественность. Но вот взять прессу, медицинскую. Статья „Чернобыль: слухи и факты“. Извините, товарищ Романенко в этой статье от Всесоюзного радиологического центра (его директор. – А.Я. ) вообще отрицает заболевания щитовидной железы под влиянием радиации. Он документирует, что вообще никакой связи нет, хотя в докладе (Ильина. – А.Я. ) прозвучало четко, что 1 миллион 600 тысяч детей получили ту дозу радиации, где нужно пристальное внимание».

Чернобыльцы разъехались по всей огромной стране и увезли вместе с собой сотни тысяч маленьких чернобылей. Они спасли мир и страну от более страшных последствий ценой самого дорогого – жизни и здоровья. Они вправе были надеяться, что и страна не забудет их. Но оказалось, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

В сентябре 1989 года в Комитет по вопросам гласности прав и обращений граждан поступила копия письма, адресованного «Генеральному секретарю ЦК КПСС тов. Горбачеву М. С., Председателю Совета министров СССР тов. Рыжкову Н. И., Председателю ВЦСПС тов. Шалаеву С. А., редакции телепередачи „Взгляд“». Вот что, в частности, сообщалось в нем: «Мы – люди различных возрастов, профессий и социального положения, но нас объединила одна общая беда. Беда не только наша личная, но и всей огромной страны, – авария на ЧАЭС. Всем нам в 1986–1987 годах пришлось участвовать в ликвидации последствий аварии. Из особой зоны все мы были выведены лишь после набора соответствующих доз ионизирующего облучения.

<…> В печати неоднократно открыто писали о том, что лица, участвовавшие в ликвидации последствий аварии, будут пользоваться определенными льготами, в том числе и в вопросах медицинского обслуживания. <…>…заболевания наши считают общепрофильными и не связывают с нахождением в зоне. При отборе на ликвидацию мы проходили медкомиссию и были признаны здоровыми.

Сегодня наши болезни, естественно, сказываются на работе. Мы часто и подолгу находимся на больничных листах, что вызывает справедливые нарекания со стороны сослуживцев. Мы очень хотели бы вернуться к нормальной здоровой жизни, ощущать радость работы и полноценный отдых после нее. Однако, к сожалению, такой возможности не имеем. Поэтому и попали в разряд „советских лишних людей“. Нам дают вторую и третью группы инвалидности по общепрофильным заболеваниям и выбрасывают за борт активной жизни.

Мы знаем, что… издали ряд постановлений по льготам, но до нас они нигде не доводятся. Неужели ничему не научил опыт „афганцев“? У некоторых из нас нет квартир, телефонов, а сегодня – и средств к существованию…»

Под письмом – десятки фамилий. Их география наводит на мысль, что написано оно было в клинике, где все они вместе лечились или под дверью экспертного совета в Киеве. Это – Э. Н. Колесников из Ташкента, Г. В. Гуща из Днепропетровска, В. Е. Зиеун из Донецка, М. Г. Даниэлян из Спитака. Из Киева, Харькова, Кривого Рога, Октемберяна Армянской ССР…

В Житомирской области спустя пять лет после аварии проживало пять тысяч ликвидаторов, в самом Житомире – почти две. Им нужно было дополнительное питание, медицинские препараты. Где все это взять, если правительство не обеспечивает необходимое финансирование? И здесь было найдено оригинальное решение: за счет ресурсов самой области. Значит, и за счет пострадавшего населения, которому – в северных районах – тоже не хватало «чистых» продуктов.

Из заключения Государственной экспертной комиссии по рассмотрению программ ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС: «В программах не рассматриваются вопросы медицинского контроля и помощи лицам, выехавшим за пределы загрязненной зоны после получения значительных доз на щитовидную железу и все тело (эвакуированные и поменявшие место жительства). Не уточняется и численность подобных лиц, проживающих на территории республик.

Не предусматривается медицинская помощь лицам, привлекавшимся к работам в зонах высокого загрязнения в период ликвидации на самой ЧАЭС, хотя численность этих контингентов измеряется сотнями тысяч человек, а дозы, полученные ими, на уровне биологически значимых».

Дезинформация. Ложь. Замалчивание. Безразличие. Обман. Так долго продолжаться не могло. Под нагромождением лжи начинал тлеть огонь праведного народного гнева. Люди поняли, что на их письма никто не обращает внимания. Народный гнев выливался в митинги протеста, демонстрации, пикетирование зданий органов власти.

Вот хроника начавшихся спустя три года после катастрофы чернобыльских народных волнений.

В 1989 году в городе Наровля в Белоруссии прошла одна из первых в стране забастовок чернобыльцев. Урон от нее оценивался более чем в 300 000 рублей. Только приезд в Наровлю республиканского министра здравоохранения В. Улащика и трех высокопоставленных партийных деятелей республики Н. Дементея, Ю. Хусаинова и В. Евтуха, их встреча с забастовщиками, и нелицеприятный для представителей власти разговор позволили несколько снять напряжение. Но ненадолго. Все ведь опять утонуло в пустых обещаниях.

В это же время в городе Чериков (Белоруссия) митинг протеста прошел возле райкома партии. Люди просыпались после всеобщего советского анабиоза лжи. Время для проведения митинга было выбрано прямо-таки символическое: 1 июня – Международный день защиты детей. Как раз проходил I Съезд народных депутатов СССР, и делегация из мятежного Черикова направилась в Москву. Здесь ее, вместе с белорусскими народными депутатами, принял Н. И. Рыжков. Председатель Совета министров, как рассказывали потом белорусы, сказал, что многое из услышанного оказалось для него… новостью.

Я ни за что не поверю в это. Конечно же, Николай Иванович, который, как уже известно из предыдущих глав, ежедневно получал обстоятельные доклады от председателя Госкомгидромета Ю. А. Израэля (и не только от него), отлично все знал. Думаю, лукавил, опасаясь народного гнева.

Тогда доведенным до отчаяния людям Рыжков пообещал, что в пострадавших районах Белоруссии будет работать комиссия из МАГАТЭ и Всемирной организации охраны здоровья. Для выработки вместе с нашими учеными концепции безопасного проживания. Та самая комиссия, о которой я уже рассказывала. Результат ее работы тоже известен – поддержку получила лживая официальная медицина, а для людей все осталось по-прежнему.

Митинги протеста прокатились и по северным районам Житомирской области. В июне 1989 года, в день открытия очередной сессии областного Совета народных депутатов группа житомирян хотела зачитать на ней письмо в поддержку требований людей из пораженных зон. Но сделать это оказалось непросто.

Из письма группы житомирян: «У входа в здание облисполкома мы выставили пикеты с плакатами „Житомирское лечебно-санаторное управление – народичским детям!“, „Требуем выселения людей из радиоактивной зоны!“. Пройти в зал заседаний нам не разрешили. И мы оставались у входа на ступеньках. Вокруг нас собирались люди. На сессию спешили депутаты. Одни останавливались молча, другие заверяли, что они „за народичан“, третьи требовали убираться. <…> Наконец после перерыва нам разрешили войти в зал».

Замечу, это было только начало гласности о последствиях аварии.

А вот строки из обращения к парламентариям жителей города Коростень Житомирской области, которые тоже решились на протест: «Нас, коростенцев, глубоко возмущает отношение государства к жертвам чернобыльской трагедии. Это трагедия мирового масштаба, и мы вправе требовать помощи от всей страны. Жалкие подачки в виде 15 рублей, на которые ничего нельзя приобрести, мы расцениваем как издевательство. <…> Мы будем вынуждены бороться за жизнь и здоровье наших детей самым решительным образом, применяя крайние экономические и политические меры».

Осенью 1989 года состоялся стотысячный митинг на стадионе в Киеве. Фотография нашей группы представителей из Житомирской области с лозунгами протеста попала на главные страницы центральных газет и журналов страны. На митинге кипели нешуточные страсти. Министру здравоохранения УССР А. Романенко было высказано единогласное недоверие. А сессия Киевского городского совета приняла решение: академик Ильин для Киева – персона нон грата. Так народ выражал свое несогласие с ложью о реальном состоянии дел на зараженных территориях. Люди защищали сами себя, своих детей, как могли.

25 февраля 1990 года в Житомире на стадионе прошел экологический митинг. Все трибуны были забиты до отказа – собралось более двадцати тысяч человек. Вел его заместитель председателя облисполкома Г. А. Готовчиц, он же – председатель чрезвычайной комиссии в области. На митинге выступали представители из северных районов, пораженных радиацией, члены первого на Украине Житомирского регионального Гражданского фронта содействия перестройке (я была одним из его организаторов), официальные лица из местной власти, народные депутаты СССР, кандидаты в народные депутаты Украины и местные Советы (как раз приближались выборы).

Перед самым митингом я побывала в пораженных деревнях, у меня накопилось немало вопиющих фактов и в связи этим – вопросов к руководству области и страны. Я точно знала, что так жить больше нельзя. Надо было что-то делать. И я в конце своего выступления предложила собравшимся принять резолюцию о вотуме недоверия правительству Украины в связи со сложившейся ситуацией после взрыва в Чернобыле; потребовать отставки бюро обкома партии; поставить вопрос о привлечении к уголовной ответственности бывших руководителей республики и области за утаивание информации от населения, его дезинформацию; осудить порочную концепцию «35 бэр за 70 лет»; поставить вопрос о немедленном закрытии ЧАЭС; дать наказ новым депутатам Верховного Совета УССР – принять законы о ядерной безопасности, о статусе территорий, подвергшихся радиационному воздействию, о статусе жертв катастрофы. (Последний наказ избирателей вновь избранный Верховный Совет УССР частично выполнил: на пятом году аварии в Украине были, наконец, приняты необходимые законы, защищающие жертвы Чернобыля.)

Тогда участники митинга поддержали этот проект резолюции, дополненный предложениями других выступающих. Правда, ведущий сход председатель комиссии по чрезвычайным ситуациям Г. А. Готовчиц попытался протащить половинчатую резолюцию, подготовленную его чинушами в тиши кабинетов. Люди с негодованием отвергли ее! Но Готовчиц, вопреки настоятельным требованиям участников митинга, не поставил на голосование мою резолюцию. Вместо него это решительно сделал рабочий завода металлоконструкций, член Совета Гражданского фронта содействия перестройке Олег Хамайдюк. Он вышел к микрофону в центре стадиона, взял в руки текст резолюции и, не спрашивая ни у кого разрешения, четко и внятно прочитал ее еще раз и поставил на голосование. В воздух взметнулись тысячи рук.

Так на глазах у изумленной и напуганной власти воля народа была исполнена, резолюция – принята. (Молодой боец перестройки замечательный парень Олег Хамайдюк погиб через некоторое время при весьма загадочных обстоятельствах. В цеху, где работал Олег, пропал свет. Кто-то сказал ему, что надо подняться наверх, на чердак, мол, там что-то случилось с проводами. Олег поднялся, но в темноте попал в какую-то трубу, пролетал через нее и разбился на полу первого этажа. Я не верю, что это была простая случайность. Как рассказывают его коллеги, эта труба обычно всегда раньше была надежно закрыта – именно потому, чтобы никто случайно в нее не попал. Мы, его друзья, считаем, что это была месть аппарата за смелость и бесстрашие, которые проявлял Олег в борьбе с тоталитарной системой.)

Возникал вопрос: почему представители местной власти в таком больном вопросе, как политическая оценка Чернобыля, на масштабном митинге попытались публично игнорировать мнение тысяч людей? Впрочем, вопрос риторический. После житомирского митинга поток писем захлестнул все бюрократические структуры.

Подобная позиция властей Белоруссии привела к тому, что в Наровле и Минске обманутые люди для защиты своего права на жизнь в экологически чистых условиях вынуждены были пойти на крайнюю меру – создать забастовочные комитеты. Политические свободы граждан превращались в повседневные инструменты борьбы за их право на нормальную жизнь.

Политическая забастовка, в которой переплелось все – и жажда свободы, и страсти по Чернобылю – всколыхнула также и город Житомир. История ее созревания – яркий пример того, как люди постепенно прозревали, поднимались с колен и становились народом, нацией. Вот она, эта история.

Многие годы едва заходил разговор о жертвах Чернобыля, о переселенцах и ликвидаторах, в разного уровня кабинетах возникало два железных контраргумента: «здоровью детей ничего не угрожает» и «нет денег». Оставим засекречивание сведений о здоровье людей на совести тех, кто посмел это делать. Бог им воздаст. (А может, еще найдет в себе совесть и силы хотя бы одно из правительств трех пострадавших от аварии республик, откроет уголовное дело и доведет его до логического и справедливого конца? Или группа энтузиастов закончит это разбирательство в Европейском суде? «Нюрнбергский» чернобыльский процесс еще впереди.)

А пока поговорим о другом: неужели на самом деле не было экстренного выхода, хотя бы временного, до полного решения проблем больных детей, а также для опаленных атомом ликвидаторов? Конечно, был. Только власти должны были проявить ответственность, заинтересованность и гражданскую позицию. Но такое – уже не про них. Ведь для этого надо было ущемить свои собственные интересы и благополучие ради «чужих» детей и «чужих» жизней.

Одним из пунктов моей предвыборной программы была передача привилегированных партийных поликлиники и больницы чернобыльским детям. Несколько лет в Житомире мы бились над этим. С таким предложением я и обратилась к первому секретарю Житомирского обкома КПУ Василию Кавуну. В своем ответе он раздраженно информировал, что создана парламентская комиссия по льготам и привилегиям и что вопрос с Лечебно-санаторным управлением будет решать она. Как будто член ЦК КПСС, первый секретарь обкома не мог в интересах пострадавших взять ответственность на себя, а не ждать, что ему укажут из Кремля. Это могло бы стать хотя и запоздалым, но искуплением его вины перед жертвами Чернобыля и их детьми. Увы…

Когда случилась беда в Чернобыле, многие рядовые жито-миряне вынуждены были отложить свои новоселья: десятки новых квартир горисполком отдал пострадавшим из 30-километровой зоны. Чернобыльский квартирный долг и спустя многие годы не всем предприятиям был возвращен. И в то же время весной 1986 года в Житомире был сдан партийный спецдом улучшенной планировки, построенный по просьбе обкома партии с разрешения председателя Совета министров УССР А. Ляшко. Думаете, хоть одной квартирой поступился аппарат? Вот рабочие льнокомбината, которые ждали жилье по 10–15 лет, отдали пострадавшим свои квадратные метры. А та партноменклатура, которая и прежде жила в бесплатных благоустроенных квартирах, получила, в нарушение всех законов, еще более комфортные.

Я написала об этом безобразии фельетон «Войдите, „страждущие“!» для своей газеты «Радянська Житомирщина». Но его не напечатали. Да и не мог он выйти: слишком высоких партийно-номенклатурных «шишек» задевала я в нем: секретарей обкома партии, зятя председателя облисполкома.

И что делать? Написала статью об этой позорной истории, приложила копии документов, подтверждающих каждый факт, и отправила простой почтой в Москву, в газету «Правда» на имя известного журналиста Виктора Кожемяко. Мне нравились его статьи, искренняя позиция в отношении гласности. Тогда эта главная газета коммунистов страны буквально на глазах превращалась из нудного толстокожего однопартийного листка в живую дискуссионную трибуну. Статья «Фельетон… в корзине» была довольно быстро опубликована. После моей «Исповеди провинциального журналиста» в «Известиях» она стала второй разорвавшейся бомбой и для руководства газеты, и для партийных бонз не только области, но и республики. Сегодня молодому читателю, наверное, трудно представить, какой шум поднялся в их кабинетах. Они ведь к этому не привыкли. Шипели: мол, «ославила область»! Ведь в то время можно было только славить. Зато простой народ ликовал – люди звонили мне, приходили, писали письма поддержки со всей страны.

Каста неприкасаемых срочно собралась на бюро Житомирского обкома партии и фактически по мне, непартийному журналисту, приняла постановление, напечатав его в «Радянськiй Житомирщинi». В нем на голубом глазу утверждалось, что все это неправда, что я «ввела в заблуждение» бедную общественность. Но общественность уже была другой, и она не поверила ни бюро, ни газете. И правильно сделала. Мы с моим коллегой из областного агентства «Новини Житомирщини» Яковом Зайко, который единственный из всех журналистов города не побоялся открыто поддержать меня, на обыкновенных пишущих машинках распечатали копии документов, правдами и неправдами добытых мною для подготовки этого материала. И раздали их на все заводы и во все институты города. Активисты вывешивали их на видных местах. Народ с упоением читал.

Процесс пошел. На митингах и собраниях трудовых коллективов житомиряне требовали немедленной передачи роскошных апартаментов жертвам Чернобыля из Народичского района. Заместитель председателя горисполкома В. Никулин, спасая обком партии, ничего глупее, кажется, не мог придумать, чем сообщить на пленуме горкома партии, что «Решение облпрокуратуры пересмотрел облсовпроф (!) и пришел к выводу, что только четыре ордера выданы незаконно». С каких это пор «карманные» профсоюзы отменяли заключения прокуратуры? Когда я попросила у него копию прокурорской справки по проверке законности получения этих квартир, то получила замечательный ответ: «Запрашиваемая Вами справка поступила из обкома компартии Украины под грифом „секретно“. Поэтому предоставить Вам копию справки не представляется возможным». А представляется ли возможным что-либо подобное в цивилизованном мире: член высшего законодательного органа страны не может получить от местного клерка копию справки о выполнении жилищного законодательства по какому-то там дому! Это тоже – к вопросу о радиации. Амбиции партийной номенклатуры оказались сильнее нее. Дело с торжеством справедливости затягивалось.

Несмотря на вмешательство по моей просьбе Прокуратуры СССР, местные партийные божки, незаконно получившие двадцать восемь квартир из сорока четырех, так и не были выселены, хотя и состоялось с десяток судов, где слушались эти дела. Их решения, копии которых я получила, были написаны как под копирку. Суть такова: да, квартиры получены незаконно, но выселить нельзя – прошел трехгодичный срок, когда согласно закону это можно было сделать. Практически, прокурор области А. Дзюба, кандидат в члены бюро обкома компартии Украины, сделал все, чтобы партийная номенклатура осталась в своих княжеских палатах. Ведь в то время, когда я в первый раз обратилась к нему с этим вопросом, в запасе у правосудия был еще как минимум год. И вот оно, это продажное правосудие, дотянуло дело до того времени, когда закон оказался бессилен. А выселиться самим – у местных партийных князьков просто совести не хватило. И квартиры, в которых так нуждались жертвы Чернобыля, остались у высокопоставленных стяжателей.

А теперь вернемся к тезису «нет денег». Поговорим о деньгах для чернобыльцев. О народных деньгах, которых не хватало (и никогда не хватает), и поэтому в Житомирском облисполкоме боялись даже заикнуться о переселении жителей из всех 160 радиоактивных сел. Но вот член Комиссии Верховного Совета СССР по льготам и привилегиям Юрий Цавро в еженедельнике «Аргументы и факты», № 36 за 1989 год, сообщал: в Ялте санаторий 4-го Управления Министерства здравоохранения УССР (это закрытое управление отвечало за отдых партийной номенклатуры) «Черноморский» занимает площадь 12,6 гектара. Рассчитан всего на 64 человека отдыхающих. При этом их обслуживают… 167 человек (!). Себестоимость путевки на 24 дня – более тысячи рублей. На территории начали новое строительство, захватив 0,78 гектара заповедного Никитского ботанического сада. Сделано это в обход постановления Совета министров СССР. Не слабо, да? И деньги сразу для этого нашлись.

Ну а для падающих от слабости детей из сел жесткого контроля радиации, с пораженной щитовидкой, с лейкемией и другими прелестями постчернобыльской жизни, для инвалидов-ликвидаторов у властей катастрофически не хватало ни денег, ни лекарств, ни жилья в «чистых» местах.

Осенью 1989 года, когда я уезжала по депутатским делам в Москву, забастовочный комитет ряда предприятий Житомира поставил меня в известность о том, что объявил местным властям свои требования в поддержку моей программы. Среди них – о немедленной передаче спецбольницы, спецполиклиники и двадцати восьми незаконно занятых в спецдоме квартир в распоряжение больных народичских детей и молодых семей из пораженных зон области. Для властей, которые привыкли, что народ живет ради них и для них, такой поворот стал настоящим шоком.

25 сентября 1989 года в городе прошла предупредительная двухчасовая забастовка без остановки работы предприятий – часть рабочих, которые закончили свою смену, прямо в цехах и во дворах заводов провели митинги солидарности с жителями из радиоактивных зон, требуя отдать привилегированные медицинские учреждения и незаконно захваченные партноменклатурой квартиры жертвам Чернобыля.

Вот уж воистину, «до последней капли привилегий» готов был сражаться партийный аппарат! Даже с больными детьми!

Забегая вперед, скажу: мы все-таки его победили. Под давлением нарастающей волны протеста, после того, как нам, депутатам, в Кремле простым голосованием удалось вычеркнуть из Конституции СССР пресловутую 6-ю статью, провозглашающую, что коммунистическая партия является руководящей силой общества, пал и местный партийный бастион. Путч реванша, когда Горбачев был заперт его «соратниками» в Крыму в Форосе, к счастью, успешно провалился. Тогда-то и были наконец выполнены и мои депутатские, и забастовочные требования – главную партийную спецлечебницу области передали чернобыльским детям, обком партии заняли судьи, здания двух райкомов тоже используются для городских нужд.

Из заключения Государственной экспертной комиссии по рассмотрению программ ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС: «Одним из следствий социально-психологической напряженности среди населения, проживающего на загрязненных территориях, является возникновение социально-политического движения, одним из средств которого является забастовочная борьба. Судя по динамике движения, в ближайшем будущем оно может принять весьма радикальные формы…»

Выводы комиссии стопроцентно сбылись. Протестная волна захватила не только радиационные территории, но и распространялась по стране, как цунами, туда, где власти собирались строить новые атомные электростанции.

Летом 1989 года, когда в печати наконец была прорвана блокада чернобыльских тем, акция протеста прошла в Татарии. Два дня возле городка Камские Поляны стоял палаточный городок ее участников, которые выступали против строительства Татарской АЭС.

В этом же году волна митингов прокатилась и в украинских Черкассах. Народ протестовал против строительства там Чигиринской АЭС.

И это было только начало.

В конце концов результатом всех этих чернобыльских митингов, протестов и волнений стало создание весной 1990 года по решению правительства региональных межведомственных экспертных советов в Минске, Харькове, Челябинске, Донецке, Днепропетровске, Ворошиловграде, Москве, Ленинграде, Киеве. Это очень важно для ликвидаторов, которым теперь не надо было со всех концов страны ехать для освидетельствования непременно в единственный экспертный совет в Киев.

Под давлением народного возмущения спустя четыре года после катастрофы (!) правительство совместно с профсоюзами приняло постановление «О мерах по улучшению медицинского обслуживания и социального обеспечения лиц, принимавших участие в работах по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС». Власти начали сдавать позиции, хотя и неохотно, но признавая, таким образом, серьезность чернобыльской проблемы.

Несколько улучшилось положение жертв Чернобыля и ликвидаторов после принятия специальных чернобыльских законов в пораженных республиках. Но жертвы Чернобыля так по-настоящему и не сумели ими воспользоваться. Если в первые годы после принятия чернобыльских законов этот караван со скрипом двигался, то после распада Советского Союза и вовсе остановился. В независимых государствах, образовавшихся на его руинах, другие проблемы задвинули чернобыльцев с их болезнями на последний план. Да, на бумаге все было отлично: социальные льготы и гарантии, получение экстренной бесплатной медицинской помощи, реабилитация в санаториях, улучшение жилищных условий, предоставление квартиры в течение трех месяцев, а также повышенные размеры доплат к пенсиям. Но на практике…

В России правительство несколько раз вносило в чернобыльский закон поправки, ухудшающие положение и пострадавшего населения, и ликвидаторов.

Практически полное бездействие российских чиновников – невыполнение жизненно важного для нескольких миллионов людей закона – уже привело и еще приведет к страшным социальным последствиям. Это – больные люди в чернобыльских зонах, прозябающие в нищете, поставленные на грань выживания ликвидаторы, разбросанные по всей огромной стране. Статистика чернобыльских смертей, похоже, снова становится зоной секретности. Сегодня ликвидаторы рассказывают страшные вещи: говорят, что существует негласное указание российского Минздрава не связывать их заболевания с радиационным облучением, отказывать в установлении «чернобыльской» инвалидности. Медики до сих пор – спустя двадцать пять лет после аварии! – зачастую скрывают от ликвидаторов их диагноз. Случается так, что только после смерти вскрытие показывает, что она наступила в результате многолетней онкологии. «Нам приходится, – рассказывали мне чернобыльцы, – пускаться на хитрости, чтобы доказать свои болезни: на приеме у врачей мы просто не говорим, что мы ликвидаторы. Потому что слова „чернобыльский ликвидатор“ для докторов специализированных поликлиник, куда мы приписаны, как красное для быка».

Из года в год власть урезает и без того мизерные выплаты инвалидам Чернобыля. Предполагалось, что они будут индексироваться по уровню роста потребительских цен. Но и из этого ничего хорошего не вышло. За восемь последних лет в России эта самая индексация была проведена единожды – на 19 процентов. За эти же годы потребительские цены в стране по официальным данным выросли на 800 процентов, а на квартирную оплату почти на 1400.

На просторах СНГ сотни тысяч чернобыльцев, загнанные властями в нищету и безыходность, снова учатся бороться за свое законное право – право на жизнь. Они стали в массовом порядке обращаться в суды.

В 1995 году в России в чернобыльский закон были внесены «драконовские» поправки, которые еще более усложнили жизнь жертвам радиации. Многие чернобыльцы, пройдя все круги правового ада в России, в 1997 году обратились в Конституционный суд, который (о, чудо!) встал на сторону пострадавших. В его постановлении от 1 декабря 1997 года утверждается незыблемость конституционных прав пострадавших граждан на возмещение вреда, причиненного им в результате государственной деятельности в области использования ядерной энергии, а также конституционные обязанности государства возмещать такой вред в полном объеме. Согласно Конституции РФ и Закона РФ «О Конституционном Суде Российской Федерации», государство гарантирует недопустимость издания в Российской Федерации законов, отменяющих или умаляющих права и свободы человека и гражданина, и недопустимость при установлении нового правового регулирования преодоления правовых позиций Конституционного суда РФ. Принимая базовый Закон, государство признало ответственность перед жертвами и ликвидаторами за последствия чернобыльской катастрофы. Признанный государством объем возмещения вреда должен безусловно соблюдаться.

Но и Конституционный суд России не смог заставить государственный аппарат выполнять законы. В отчаянии чернобыльцы обратились в Европейский суд по правам человека. Он также встал на сторону тех, чьи права были попраны, обязал Россию выплатить им копившиеся годами долги. Но чиновники отнюдь не спешат взять под козырек и Европейскому суду, хотя Россия обязана это сделать.