Черные сказки железного века

Вилли Мэрес В ОДИНОЧЕСТВЕ ПОД ДОЖДЕМ

Вилли стоял у окна. Нахмурившись, ни о чем не думая, лишь пытаясь забыть хоть на минуту о нескончаемой головной боли. Шел дождь. Мимо, печально позванивая колокольчиком, проехал фургон развозчика супа. Никому не нужен суп. Тысячи мягких молоточков колотили по затылку. Смеркалось. Скоро в тихом Остенде начнут задвигать занавески, опускать шторы, закрывать ставни. Каждая занюханная вилла, каждая убогая квартирка превратится в маленькую крепость. Маленькие жители маленького городка заползают в тесные уютные панцири: «Свой очаг дороже золота» — какой же бельгиец этого не знает? Но они все страшно не любят одиночества, эти бельгийцы, а потому сейчас потянутся в кафе.

За что его называли «Бешеным Вилли»? Может быть, за это мрачное выражение лица? Ведь на самом деле в аварии Мэресс

Вилли отошел от окна, открыл холодильник, достал бутылку пива. Стены чуть дернулись, знакомо поплыли. Осколки коричневого стекла лежат на кафельном полу кухни. В желтой пивной луже. Вилли достал еще бутылку и, размахнувшись как следует, изо всех сил швырнул ее в стену. Жалкий калека! С той дурацкой аварии прошел уже почти год, а улучшения так и не наступило. И еще очень болела голова. Жалкий, никому не нужный калека...

Несколько недель — с тех пор как врачи вынесли окончательный приговор — он неотступно думал об одном и том же: что же теперь будет? Он ни на что не годен. Никогда не выйдет на старт, никогда больше не почувствует то восхитительное напряжение, что охватывало его каждый раз в пилотской кабине. А жизни без этого Вилли себе не представлял.

Странно, в детстве он и не думал о карьере автогонщика. Размеренная провинциальная жизнь в тихой деревеньке Моминьи, что затерялась в поросших лесом холмах на самом юге Бельгии, в нескольких километрах от французской границы, к тому не располагала. Здешние жители мечтали о том, чтобы открыть стеклодувную мастерскую или грезили о баснословном урожае свеклы. Слова короля Альбера, как раз в двадцать восьмом, когда родился Вилли, вернувшегося из путешествия в Конго: «Вы никогда не достигнете ничего великого, если ваш горизонт ограничен настоящим моментом» — здесь никого особенно не трогали. Король был далеко, в Брюсселе. А вокруг Моминьи простирались леса и поля. Может быть, и ограничивая горизонт, но одевая их всех и обувая.

В детстве Вилли хотел стать художником — рисовать у него получалось очень неплохо, отцовские гости (самые близкие, из тех, кого уже не менее пяти раз принимали в доме и кто теперь удостоился приглашения на кружку пива в святая-святых — хозяйский сарай) хвалили способности мальчика. Потом юноша видел себя архитектором, футболистом, изучал сельское хозяйство, любил скаковых лошадей, наконец, получил лицензию летчика. Но чтобы автогонки...

Да, отец, богатый торговец лесом, еще в тридцать четвертом подарил мальчику педальный «Бугатти», но велосипед шестилетнему Зи-Зи нравился не меньше. Да, однажды зимой он вывел из гаража отцовский «Ситроен» и, привязав к бамперу веревку, возил по заснеженным улицам деревни сестренку — изображали слалом на лыжах, прочитав об этом модном на швейцарских курортах развлечении в каком-то журнале. Но с не меньшим удовольствием Вилли и сам бы встал на лыжи — только маленькая Кристина боялась садиться за руль «Ситроена».

Вилли Мэрес дебютировал в «Формуле-1» в 1960 году и после двух сходов в Бельгии (там отказал мотор) и во Франции, где вышла из строя трансмиссия, на Гран-при Италии в Монце наконец финишировал третьим.

А потом, уже в самом конце войны, в семейном гараже появился американский джип. И вскоре по Моминьи пошли разговоры о подвигах «этого мэресовского мальчишки». «Парень носится по деревне, как бешеный! — ворчали старики, сиживая вечерами за пинтой пива в кафе на центральной площади, прямо напротив большого магазина похоронных принадлежностей. — Во всем виноват слишком толстый кошелек отца. Вы слышали, говорят, этот мальчишка предложил нашему полицейскому мессиру Пусе расписаться авансом во всех его квитанциях на штрафы — чтобы тот его больше не останавливал до Рождества! Ну чистый сорви-голова...»

Девчонки боялись с ним ездить, а двоюродного брата Филипа (их семьи делили большой трехэтажный дом на главной улице Моминьи, Мэресы жили в правой половине, Маки — в левой) приходилось привязывать к сиденью, чтобы маленького штурмана не вытряхнуло из открытого джипа во время сумасшедших скачек по сельским дорогам. Понятное дело, что местные мальчишки считали Вилли настоящим героем.

Наслушавшись рассказов восторженной молодежи об отважном деревенском гонщике, священник из соседнего французского городка Фурмье, большой, как он сам считал, знаток и ценитель автоспорта, почитатель таланта Караччиолы (святой отец даже дважды, еще до войны, ездил в Италию, на гонки Гран-при), однажды устроил 18-летнему бельгийцу тестовый заезд на шоссе в Шарлеруа. Но был весьма разочарован.

Только Вилли и не думал огорчаться. Он работал на лесопилке у отца, а в свободное время играл в футбол и с удовольствием плавал в бассейне. Теперь он хотел стать спортсменом. С первой получки Вилли купил «Пежо-203», французскую новинку, небольшой автомобильчик с пятидесятисильным мотором. И продолжал носиться по бельгийским дорогам с приятелями-футболистами. Жизнь катилась весело и беззаботно и омрачить ее не могли ни ссоры со старшей сестрой Жаклин, которую необычайно раздражало то обстоятельство, что Вилли не давал себе труд задуматься о будущем, ни регулярные душеспасительные беседы с родителями.

— Учись устраиваться сам, сынок, иначе ничего не добьешься в жизни, — твердил отец.

— Он совсем не умеет извлекать из окружающей действительности свой интерес, — удрученно разводила руками мать.

— Я не хочу устраиваться, мама! — отвечал ей Вилли, упрямо сдвигая брови. — Я терпеть не могу устраиваться, договариваться и извлекать свой интерес! Мне до смерти надоели ваши поучения о том, что из песчинок слагаются горы и что каждый должен мести перед своей дверью.

Вскоре у него с позором отобрали лицензию летчика — за то, что Вилли на бреющем полете пролетел над дорожкой переполненного ипподрома.

Время шло, Мэресу исполнилось двадцать четыре, а он по-прежнему оставался богатым шалопаем — с трудным характером, впечатлительной натурой и без всякой, похоже, цели в жизни. Вот тогда-то, летом пятьдесят третьего, один из немногих друзей Вилли, местный врач Анри Мизон и предложил парню попробовать свои силы в профессиональном ралли. Мэрес ничего не боялся: «Почему нет, мессир Анри. Если вам не жалко своей новой машины...» И они заявились на «Марафон де ля Рут» — это был, между прочим, этап чемпионата Европы.

Утром девятнадцатого августа за рулем голубого «Порше-356» под номером двенадцать Вилли рванул со старта первой в своей жизни настоящей гонки по маршруту Льеж—Рим—Льеж. Это было восхитительно — на невероятной скорости мчаться по проселкам, вспарывая лужи, разбрасывая гравий! Для иностранцев бельгийские дороги тогда были настоящим кошмаром. Их постоянно ремонтировали, реконструировали, перекрывали, перестилали и устраивали самые невероятные и непредсказуемые объезды. Порой полоска бетона вдруг разделялась надвое — вдоль, ровно посередине! — на асфальт и булыжник, это когда соседние общины никак не могли договориться, кому платить за укладку свежего покрытия. А то, особенно в конце лета — начале осени, крестьяне начинали вывозить с полей урожай свеклы, и шоссе тогда превращалось в скользкую трассу для бобслея. Но Вилли-то изучил все эти фокусы, он знал бельгийские дорожки, как свои пять пальцев, и предвкушал отличное развлечение.

Увы, первое ралли экипажа Мэрес/Мизон продолжалось недолго — новичок-пилот слишком сильно жал на газ, так что полуторалитровый мотор «Порше» не выдержал. Урок, похоже, не пошел впрок: в июле следующего года доктор Мизон записался на старт «Альпийского критериума». Но до финиша четырехтысячекилометрового этапа европейского раллийного первенства между Марселем и Каннами они так и не добрались. Три десятка горных перевалов, местами покрытых снегом (это в июле месяце!), на дорогах Франции, Италии, Австрии и Швейцарии оказались чересчур сложными для «Порше» и его немолодого уже хозяина. Бессчетное число раз они вылетали с дороги, у немногих свидетелей их фокусов кровь стыла в жилах.

Почти весь сезон в 1961 году Феррари не допускал Мэреса до «Формулы-1», но в первой же гонке 1962-го доверил ему заднемоторный «Феррари-156» в Гран-при Брюсселя.

— Знаешь, дорогая, — признался, добравшись наконец до дома в Моминьи, доктор Анри своей половине (которая, надо отдать ей должное, в отличие от подавляющего числа соседей Вилли, всегда очень тепло отзывалась о «таком воспитанном, таком внимательном молодом человеке»), — пожалуй, я слишком стар для подобных экспериментов. Он ведь настоящий камикадзе!

— Да и машину нужно поберечь, — с радостью согласилась мадам Мизон. — Этот паршивец совсем испортил дорогущую вещь.

Поэтому через месяц 26-летний Вилли вышел на старт «Марафона» уже за рулем собственного «Пежо-203». Правда, перед гонкой над машиной изрядно поколдовал один хороший специалист. С Марселем Кернетом, чья мастерская и магазин «Пежо» находились в местечке Женаппе, на полдороги между Брюсселем и Шарлеруа, Вилли познакомил все тот же Мизон. Дружбой с Марселем гордились лучшие бельгийские гонщики — Поль Фрер, Оливье Жандебьен, Люсьен Бьянки. Но только Мэреса семейство Кернетов приняло действительно как родного. Он был свой — в отличие, скажем, от барона Жандебьена — простой и честный парень, который совсем не задавался, мало говорил и очень вкусно готовил равиоли. На годы гараж в Женаппе стал для Вилли вторым домом.

Итак, в конце июля пятьдесят четвертого «Пежо» Мэреса поселился в мастерской Марселя, где тщедушному французскому моторчику добавили изрядно лошадиных сил, установив только что появившийся тогда турбокомпрессор «Константен». Место штурмана занял местный ветеринар Раймон Пирсон, и семнадцатого августа «Пежо» под номером 84 (из девяноста девяти участников) отправился со старта в Спа.

Через четыре дня они добрались обратно на 26-м месте — из-за штрафа в сорок семь минут, который Вилли умудрился схватить в итальянской Модене.

Марсель Мэрес, мягко говоря, не одобрял нового хобби сына — дорого, опасно и абсолютно бессмысленно: «Из Брешии в Брешию... Ты же читал Ремарка, Вилли! И все это ради восьмого места в каком-то загадочном "классе до тысячи трехсот кубических сантиметров". Бред какой-то. Займись-ка лучше делом — нужно закупить новое полотно для лесопилки».

В 1962 году Мэрес наконец стал заводским гонщиком «Феррари» в «Формуле-1».

Вилли не знал, что ответить отцу. Он вообще был не мастер говорить, а уж спорить с кем-то, уговаривать, объяснять — не умел и не хотел. Только смутно понимал — чтобы заниматься бизнесом, нужно уметь руководить людьми. Ему такого дара не дано.

И, упрямо сжав губы, едва ли не каждый заработанный франк вкладывал в свой «Пежо», готовясь к «Марафону» следующего года. В том, что он будет стартовать в ралли, Мэрес не сомневался теперь ни минуты. Он уже встретил классного штурмана — торговца металлоломом из Северной Франции Мориса Дессе. Осталось найти денег. Но щедрые спонсоры не спешили помогать никому не известному парнишке из бельгийской деревни. Кто он такой? Бестолковые журналисты и вовсе часто путали Вилли с французским гонщиком Ги Мэресом, насмерть разбившимся за год до этого на треке в Монлери.

Но несмотря ни на что, они вернулись в Льеж на восьмом месте. С трудом подбирая слова, Вилли впервые в жизни давал интервью местной спортивной газете: «Машина превосходная! Ей я обязан этим изумительным результатом».

Стемнело. За окном продолжало моросить. Вилли ненавидел этот тихий шелест. Пусть бы лучше гроза, ветер, ливень, град и еще черт знает что, пусть посрывает крыши со всех домишек Остенде... Только не этот тихий, выматывающий душу шелест дождя. Каждая капелька напоминала Вилли тот злосчастный сентябрьский день, каждая капелька говорила: «Ты бестолочь, Вилли! Ты самый тупой гонщик в мире!» Он ненавидел себя, он ненавидел свою беспомощность сейчас. И он ненавидел свой тогдашний щенячий восторг.

В апреле пятьдесят шестого Вилли одержал первую победу. В ралли «12 часов Юи» на своем тщедушном «Пежо» 28-летний любитель опередил признанных фаворитов на гораздо более мощных и быстрых «Порше», «Триумфах» и «Мерседесах». И через месяц Кернет предложил другу взять в аренду на несколько гонок «Мерседес-Бенц-300SL» одного знакомого владельца большой транспортной конторы. Этот красавец, в 215 лошадиных сил мощностью, был тогда лучшим автомобилем для ралли. Да и вообще лучшей в мире спортивной машиной — Вилли был в этом абсолютно уверен! И трижды бесславно проиграл — сначала практически дома, на кольце Шимэ, потом во Франции — в ралли «Эльзас-Лотарингия» и «Альпийском ралли».

В августе, на тренировке перед кольцевой гонкой на «Нюрбургринге» у него опускались руки — ничего не получалось, он никак не мог запомнить нужную траекторию, неверно заходил в повороты, тормозил то слишком рано, то слишком поздно. В полном отчаянии Вилли подошел к маститому Жану Бера. «Если он не станет меня слушать, я брошу гонки», — решил Мэрес. Тридцатилетний француз, за плечами которого были пять сезонов в чемпионате мира «Формулы-1», внимательно выслушал растерянного новичка и ободряюще улыбнулся: «Давайте, я вам покажу, как нужно ездить по "Северной петле"». И прошел с Вилли все 174 поворота «Нюрбургринга», подробно объясняя, что и как нужно делать.

В гонке Мэрес финишировал третьим, и знаменитый немецкий ас Карл Клинг посоветовал землякам-журналистам: обратите внимание на этого бельгийца, он может многого добиться. Ровно через три недели экипаж Мэрес/Дессе на 300SL выиграл «Марафон де ля Рут». И к неописуемому своему восторгу Вилли получил поздравительную телеграмму из Штуттгарта от самого патриарха «мерседесовской» гоночной команды Альфреда Нойбауэра.

Отныне его путь должен был идти только вперед и вверх. В 1957 году Мэресу предложили место в «Национальной бельгийской команде». О таком царском подарке мечтали тогда десятки его земляков. Ведь благодаря помощи Бельгийского королевского автоклуба и серьезной поддержке одной шинной и одной нефтяной компании «желтые», как называли национальную «конюшню» за яркий цвет ее автомобилей, могли предоставить своим пилотам лучшую технику того времени. Для начинающих здесь были «Порше-Спидстер», а в распоряжение мастеров поступили «Ягуар-D», который дважды подряд выигрывал «24 часа Ле-Мана», и новейшая «Феррари-500-Теста-Росса» — ее только что привез в Бельгию экспортер итальянской фирмы Жак Суотерс.

Тут, правда, случился конфуз. Трижды — в Ле-Мане, Сильверстоуне и Шимэ — Вилли попадал в аварии, вдребезги разбивая желтые «Феррари» «Экюри Насьональ Бельжик». В «Марафоне де ля Рут» расколотил к тому же собственный «Мерседес-Бенц», а в Юи — еще и взятый взаймы 300SL. Особенно неприятной была эта авария — ночью, на крутом спуске Пудрерье де Клермон Вилли не удержал машину (а ведь его предупреждали, что этот участок очень хитрый, здесь ни в коем случае нельзя рисковать), и «Мерседес», перевернувшись в воздухе, свалился в глубокую канаву. Хорошо хоть, встал на колеса. «Тебе очень повезло, парень, — похлопал по плечу совершенно невредимого пилота его механик Клод Колиньон, на глазах которого все и произошло. — Надеюсь, этот урок ты выучил».

На улицах бельгийской столицы 1 апреля 1962 года не было равных Мэресу и его «Феррари-156». Правда, эта гонка не входила в зачет чемпионата мира.

За год с небольшим Вилли стартовал за «Национальную бельгийскую» девять раз и, увы, только дважды добрался до финиша — четвертым в Эйнтри и седьмым в Гудвуде, там же, в Англии. В конце концов один из руководителей «Национальной бельгийской» Пьер Стасс испугался, что он разобьет им все машины, и указал Вилли на дверь: «Шесть аварий в семи гонках, Вилли! И четырежды ты сам был виноват. Мы не можем себе позволить выбрасывать столько денег на ремонт». Как он тогда возмущался! Если бы они хоть что-то понимали в водительском искусстве, если бы видели, как происходили все эти аварии, то мигом бы сообразили, что его, Мэреса, вины ни в одной из них не было. Несчастливое стечение обстоятельств! Да и кто, скажите, обходился без аварий — Нуволари, Караччиола, Аскари? Нет, чтобы стать настоящим чемпионом, не один раз нужно кюветы пропахать на брюхе!

Вилли непоколебимо верил в свою звезду. И, слава Богу, в Бельгии оказалось достаточно умных и проницательных людей. Суотерс, который в 1955-м был одним из основателей «Национальной гоночной», а теперь, не согласившись со Стассом, открывший собственный «Гараж Франкоршам», и Жан Блатон, миллионер из Брюсселя, выступавший в автогонках под псевдонимом «Бёрлис», помогли Мэресу купить «Ферpapи-250GT». Что это была за машина! Двенадцать цилиндров, 280 «лошадей» — старик «Мерседес» не шел с ней ни в какое сравнение. Правда, находились маменькины сынки, говорившие, что ездить на «Берлинетте» по улицам — все равно, что охотиться на уток верхом на слоне. Но что они понимают!

В июле пятьдесят восьмого — две недели всего прошло, как его уволили из ENB, на пару с Блатоном (Жан тогда записался под псевдонимом Альдо — для разнообразия, наверно, такой уж это был человек, новый друг Вилли) — Мэрес закончил вторым гонку «12 часов Реймса». И выиграл бы, побив шесть других «Феррари», в том числе и заводской экипаж, но за семь минут до финиша лопнула задняя ось.

Еще через три недели Вилли опять второй — на этот раз в Кубке Оверни на новой французской трассе в Клермон-Ферране. И на четырнадцатое сентября записался на старт автомобильной «Тур де Франс». А накануне получил телеграмму от доктора Мизона — от рака умерла старшая сестра Жаклин.

Дождь, слава Богу, прекратился. Булыжная мостовая тускло поблескивала в свете желтых подслеповатых фонарей. Но боль не уходила. Вилли подошел к камину, на котором стояли фотографии: вот Жаклин с маленьким Эдуардом, вот они втроем — Кристина совсем крошка, в матросском костюмчике, Жаклин в новом платье, которое отец привез ей из Намюра... С тех пор все и пошло наперекосяк. Правда, он не сразу это понял — только сейчас, только сегодня: все пошло наперекосяк 13 сентября 1958 года. Словно потерялась куда-то целая половина Вилли Мэреса — самая мягкая его половина. Осталась только жесткая, грубая. В тридцать лет он начал совсем другую жизнь — профессионального автогонщика. Надо еще выпить пива.

С похорон Вилли вернулся к самому старту. Но гонка продолжалась недолго: на спуске в Ля Тюрби он зевнул поворот, и желтый «Феррари» под номером 168 вылетел с дороги. Только тогда, кстати, в особом блокноте мессира Стасса (до сих пор Вилли, несмотря ни на что, еще числился членом «Национальной бельгийской») появилась такая запись: «Как говорят итальянцы, тот, кто тихий, тот — здоровый. Мэрес этого не понимает. Он думает, что можно быть быстрым и одновременно водить безопасно. С самой первой своей гонки Вилли показывает, что может быть необыкновенно быстрым, но не всегда справляется со своим горячим темпераментом. Когда это случится, Мэрес станет великим бельгийским пилотом».

Следующий сезон был каким-то странным. Зимой Вилли катался на лыжах в Швейцарии и, казалось, не помышлял об автогонках. В феврале все же вышел на старт ралли — без всякой надежды на успех, впрочем, ведь его обычный «Пежо-403» не мог составить никакой конкуренции лидерам — и все же финишировал третьим в «Ралли Северных дорог». Потом два месяца работал на лесопилке у отца. И дальше дела шли ни шатко ни валко — сошел в «1000 километров Нюрбурга» и ралли «Лион—Шарбонье», занял третье место в Гран-при Лотереи в Монце и гонке Льеж—Рим—Льеж на слабеньком «Рено-Дофин». А в конце сентября Марсель Кернет подготовил желтый «Феррари» Вилли для «Тур де Франс».

Призеры Большого приза Брюсселя 1962 года: Иннес Айрленд, Вилли Мэрес и Йоаким Бонье.

Неделю и пять с половиной тысяч километров продолжался этот марафон — десять спецучастков, из которых шесть были настоящими кольцевыми гонками на лучших автодромах Франции. Вилли долго лидировал, но в конце концов уступил Жандебьену на заводском «Феррари». Через пару дней в бельгийском «Ото-Журналь» появились такие строки: «Вилли Мэрес — поистине универсальный пилот. Пройдет немного времени, и мы увидим его за рулем автомобиля «Формулы-2», а может быть, даже "Формулы-1"».

Вместо «Формулы-1» он очутился... на Олимпийских играх. Зимой шестидесятого Вилли, как обычно, катался на лыжах в Швейцарии, когда встретил ребят из бельгийской сборной по бобслею. Кто-то у них там заболел или загулял или еще что — короче, через пару дней Мэрес уже тренировался в Кортина д'Ампеццо. Сам олимпийский старт получился на редкость дурацким. Вилли не пустили за руль — опыта, мол, нет, поэтому будешь пассажиром. Мэрес спорить не умел: будь по-вашему. И через пару поворотов их опытный горе-водила боб перевернул, обоих вытряхнуло прямо в ледяной желоб. Но Вилли сумел забраться внутрь и доехал до финиша — ясное дело, на каком-то из первых с конца мест.

— Где же ваш пассажир? — спросили его внизу.

— Это я и есть, — ответил Мэрес.

Красноречие не было его коньком, как уже говорилось. Но через несколько дней Вилли и думать забыл об олимпийском конфузе: ему позвонил Энцо Феррари.

Оказывается, сразу после «Тур де Франс» еще не назначенный менеджером гоночной команды «Феррари», но уже очень влиятельный в делах «Скудерии» Ромоло Тавони обратил внимание Коммендаторе на подающего надежды бельгийца. Сам же старик Энцо любил отважных бойцов с честолюбивыми устремлениями и горячим сердцем. Прослышав об этом разговоре, Суотерс позвонил своему приятелю Джироламо Гардини, коммерческому директору «Феррари». Так за несколько дней все и устроилось. Удивительно — с детства Вилли прекрасно знал, как делаются дела в его родной стране. Ведь у каждого буквально бельгийца есть знакомый, который, если нужно, обязательно замолвит за вас словечко. «Договориться», «нажать», «устроить» и «похлопотать», писали газетные юмористы, среди бельгийцев почти такой же популярный вид спорта, как велогонки. Только сам-то Мэрес не умел ни устраиваться, ни просить. И тем не менее к весне шестидесятого года подписал первый в своей жизни профессиональный контракт: он был теперь членом «Скудерии Феррари» в чемпионате мира спорт-прототипов.

В Маранелло приехал восторженный мальчишка — тридцати одного, правда, года от роду. Но Коммендаторе постарался сразу же охладить пыл новичка: «Я вам доверяю. Только не пытайтесь выиграть во что бы то ни стало. Все, что от вас требуется, — доезжать до финиша и привозить очки для команды». Мэрес не подвел. В начале мая вместе со Скарфиотти и Кабьянкой финишировал четвертым в гонке «Тарга Флорио» на Сицилии. А через две недели с Аллисоном привез Старому хозяину бронзу с «Тысячи километров Нюрбургринга». Они бы и выиграть могли, но несколько километров «Феррари-250TR» Мэреса тащилась на первой передаче — заклинило рычаг коробки, — и на финише экипаж «Скудерии» отстал от «Мазерати» победителей на четыре минуты.

Спа, 1962 год: Мэрес на «Феррари-156» преследует «Лотос» будущего двукратного чемпиона мира Джима Кларка.

И опять Суотерс замолвил словечко: доверие-то Вилли оправдал. Самому Феррари новичок понравился, поэтому хозяин согласился дать в аренду «Гаражу Франкоршамп» одну свою машину «Формулы-1», чтобы Мэрес стартовал на ней в Гран-при Бельгии.

В квалификационных заездах Вилли показал лишь двенадцатое время, худшее среди пилотов «Феррари». Но когда он выводил свой красный автомобиль под номером 22 с бельгийским триколором на носу на старт, в душе с каждой секундой крепло убеждение — сбылась его мечта. Он наконец нашел то, что так долго искал — свое место в жизни, свою работу, то, без чего ни один мужчина не может жить на земле, только существовать.

Дебют получился не слишком удачным — на 24-м из 36 кругов вышла из строя трансмиссия. Но едва выбравшись из машины, Вилли сказал знакомому бельгийскому журналисту: «Когда сидишь за рулем автомобиля «Формулы-1», все другие виды гонок теряют всякий интерес».

Тот Большой приз вообще выдался несчастливым. Стерлинг Мосс и Майк Тейлор после аварий угодили в больницу, а Алан Стейси и Крис Бристоу разбились насмерть.

Хуже всего, что Крис вылетел с трассы именно в тот момент, когда пытался уйти от жесткого прессинга, который устроил ему Вилли. И хотя «Феррари» бельгийца и «Купер» англичанина не столкнулись на трассе, жестокая молва связала несчастье Криса с манерой езды Вилли. Замечания Жандебьена, оброненные мэтром три месяца спустя, после того как Мэрес вырвал у маститого земляка победу в «Тур де Франс», только подлили масла в огонь. Барона тогда хвалили взахлеб, называли «королем бельгийских гонщиков». И проиграв сыну обычного лесоторговца, этот аристократ в долгу не остался, невзначай отметив, Мэрес, мол, слишком опасно ездит, слишком часто попадает в аварии: «Да вы и сами все видели — мы ведь только что доставали Вилли и его "Феррари" из канавы на предпоследнем спецучастке». Аргумент был сильный: барон знал, что говорил, ведь он мог проехать мимо и легко выиграть гонку, но благородно остановился... И постепенно за Мэресом закрепилось прозвище «Дикий Вилли».

Дождь! Снова проклятый дождь! В ужасном шелесте за окном плавали заборы, проезжающие автомобили, насквозь мокрые велосипедисты. И стояли перед глазами мокрые заголовки мокрых газет: «Бешеный Вилли», «Камикадзе», «Настоящий тигр». За что они его так ненавидели? За что так его называли? Вилли лишь стремился выжать из машины все, на что она была способна. И все свои силы отдавал для победы.

Сейчас он стоял у окна — взлохмаченные волосы, горящие мрачным огнем глаза, упрямо сжатый рот — и вспоминал. Он помнил каждую страницу, каждую фразу, каждое слово, каждую фамилию. «Нервный, нетерпеливый, слегка неаккуратный. Когда он вылетит с трассы — лишь вопрос времени. Таких людей называют аварийщиками, и никто не может быть спокоен за их будущее. Они не чувствуют правил игры, не чувствуют опасности, которой подвергают других людей, не чувствуют даже собственной бесчувственности». Нет, фамилию этого английского писаки он, кажется, забыл. Ну и черт с ним! Зато помнил, что сказал другой проклятый англичанин, тот, что с веслами на башке, перед стартом в Зандфоорте: «Я не знаю, кого он сейчас отправится убивать. Надеюсь, не меня!» Вилли стоял перед зеркалом. Рядом — открытая бутылка пива. Его лучшая половина умерла 13 сентября 1958 года. Сам он умер в прошлом сентябре. Кто же в зеркале? И зачем он там, в зеркале?

Насколько захватил его наркотик «Формулы-1», Мэрес понял уже через неделю после гонки в Спа, когда вышел на старт в Ле-Мане. Ажиотаж, который французы всякий раз поднимали вокруг своей драгоценной 24-часовой гонки, теперь казался Вилли немного смешным. Еще год назад он, не задумываясь, заложил бы отцовскую лесопилку за право стартовать на кольце Сарте за рулем заводской машины. А сейчас... «Сутки за рулем без перерыва, — думал он, презрительно улыбаясь, — да такую гонку может выиграть корова. Нужно только посадить ее в хорошую машину. Езжай себе не спеша...»

Обломки «Феррари-156» Мэреса после аварии на Гран-при Бельгии 1962 года.

Семнадцать часов они с американцем Ричи Гинтером, поочередно сменяя друг друга за рулем, вели «Феррари» на втором месте. И тут у «Теста Россы» накрылась трансмиссия. И тем не менее, похоже, именно тогда Коммендаторе поверил Вилли окончательно и предложил стартовать за команду «Формулы-1» во Франции и Италии. Правда, в Реймсе снова сломалась машина — и опять трансмиссия, «Феррари» тогда надежностью не отличались. А в Монце Старый Хозяин четко поставил задачу: вперед не лезть, прикрывать спину фон Трипса от двух «Порше» Германна и Барта. Мэрес с задачей справился легко и впервые в жизни стоял на пьедестале почета Гран-при, впервые в жизни набрал очки в зачете чемпионата мира. А еще через две недели выиграл «Тур де Франс», спустя месяц взял серебро в «1000 километров Парижа».

И пошло-поехало: второй в Себринге, Ле-Мане и Монлери, пятый в Нюрбурге, третий в Руане, первый в Спа, Клермон-Ферране и снова в «Тур де Франс». Блестящий выдался сезон в шестьдесят первом. В мировом чемпионате он не сошел ни разу. И это «Дикий Вилли»? Да дело было вовсе не в стиле езды, а во всем облике бельгийца. Как только Мэрес оказывался поблизости от гоночной трассы, его лицо загоралось неподдельной страстью — нахмуренные брови, упрямо сжатый рот и жесткий взгляд прирожденного бойца. Он был прямым, искренним человеком, но вовсе не стремился поближе сойтись с окружающими его людьми. «У Вилли был свой особый внутренний мир, в который постороннему вход был воспрещен», — писал английский пилот Тревор Тейлор. А Клифф Аллисон, с которым Вилли завоевал третье место в 1000-километровой гонке на «Нюрбургринге», добавлял: «Может быть, Мэрес чуточку слишком нервный, но за исключением этого Вилли — в полном порядке. Отличный парень, очень хороший гонщик. И при этом — полное отсутствие какой бы то ни было позы».

Уж во всяком случае, Вилли вовсе не был сумасшедшим. В двенадцати стартах в «Формуле-1» он лишь трижды попадал в аварии. Но каждый раз это были не просто рядовые столкновения, а леденящие кровь катастрофы — со столбами дыма, бушующим пламенем горящего бензина и даже жертвами.

Карьера в «Формуле-1» как-то не складывалась. Почему? Из-за этих страшных аварий? Из-за репутации сумасшедшего? Сколько ни ломал Вилли голову над этим вопросом, ответить на него не мог. В сезоне шестьдесят первого года Феррари ни разу не дал Вилли шанса выступить в «Формуле-1». Еще одно «почему?» Может быть, все дело в зимних приключениях Мэреса? Поздней осенью все бельгийские и многие французские газеты писали об очередной выходке «Дикого Вилли» — от Брюсселя до Парижа за 80 минут. Стартовав из столицы Бельгии на «Феррари», Мэрес домчался до военного аэродрома, сел за штурвал реактивного истребителя, потом пересел на «Симку-Спорт» и вскоре лихо подкатил к «Отелю де Круа» на бульваре Распай. А после Нового года Вилли катался на горных лыжах в Куршавеле и сломал руку. Незадолго до старта очень важной для «Скудерии» 12-часовой гонки в Себринге. Родные Мэреса пытались скрыть травму от Энцо Феррари, но ведь шила в мешке не утаишь... «Странный парень, — пытаясь скрыть раздражение, заметил тогда Коммендаторе. — Сила воли несгибаемая, дух неустрашимый. Но иногда кажется, что бы он ни делал, он делает с каким-то мессианским, нечеловеческим усердием. Странный парень...»

К Себрингу сломанный локоть удалось залечить, но с мечтами о «Феррари» «Формулы-1» пришлось расстаться. Ведь помимо Вилли в распоряжении Старого хозяина были такие яркие пилоты, как Фил Хилл, Вольфганг фон Трипс, Ричи Гинтер, Рикардо Родригес, Лоренцо Бандини, Джанкарло Багетти. На их фоне нужно было обладать выдающимся талантом и завидным опытом. У Вилли, который сел за руль настоящего гоночного автомобиля едва ли не в тридцать лет и проехал всего-то три этапа «Формулы-1», было по сравнению с другими пилотами единственное преимущество — выдающийся бойцовский дух.

Вот почему, как только Мэрес понял, что решение Старого хозяина окончательно, он принял предложение «Национальной бельгийской»: вместе с Жандебьеном и Фрером выступать в «Формуле-1» на машинах английской марки «Эмерисон» — разумеется, в свободное от гонок чемпионата спорт-прототипов время.

Но сев за руль «Эмерисона», Вилли в тот же день понял, во что вляпался. Не автомобиль, а настоящее ведро с гайками! Мощности мотору не хватало, коробка передач работала из рук вон плохо, заливало свечи, ломалась помпа, забивался топливный фильтр — весенние гонки на Большой приз Брюсселя и Гран-при Сиракуз превратились в сплошное мученье. На круге в Бельгии Мэрес за рулем этого рыдвана проиграл победителю квалификации совершенно невозможные 23 секунды. И, обнаружив в боксах, что треснула труба шасси, заявил боссам «Экюри насьональ», что с него хватит...

Кроме побед в Больших призах Брюсселя и Неаполя, не входивших в зачет чемпионата мира, единственным достижением Мэреса в 1962 году стало четвертое место в Гран-при Италии в сентябре.

И все равно это был замечательный год. В сентябре Вилли второй раз подряд побил Жандебьена в «Тур де Франс», в ноябре получил звание «Лучшего спортсмена Бельгии», а в декабре встретил Дорин.

Мысль о жене пришла и ушла. Двое ребят. Они такие сорванцы. Дождь идет. Люблю обоих. Кого больше? Наверное, Вилли, старшего. И Эрвина тоже. Я был слишком строгим отцом. Хотел научить их быть честными, держать слово всегда и во всем. Надо было быть нежнее. Дорин Дютойя — дочь миллионера. Нет, племянница миллионера. Какая очаровательная парижанка в лыжном костюме. Совсем юная. Красавица. И такая трогательно беззащитная. Дорин не раздумывая бросила Париж и моталась со мной по гоночным трассам и гостиницам. Три года. Да, три года с лишним. Пока не поженились. Пора было — через пять месяцев родился Вилли. Где они сейчас? Дорин увезла детей. Где они? Дождь.

В феврале шестьдесят второго Мэрес стал старшим тест-пилотом «Феррари». Чтобы быть поближе к работе и не терять времени, он поселился недалеко от местечка Маранелло, где находился завод — в Модене, в лучшей гостинице города. А потом они с Дорин переехали в Сан-Соло, всего в трех километрах от испытательной трассы «Феррари». Частенько Старый хозяин приглашал их на ужин — внешне холодный, порой резкий, даже высокомерный, старик на самом деле оказался очень деликатным и в глубине души привязчивым и добрым.

Работы для Вилли в Маранелло нашлось выше головы. Легковые автомобили, спорт-прототипы четырех разных моделей, все машины «Формулы-1» — стремясь догнать уходивших вперед англичан, инженеры чуть не каждый месяц выдавали новую конструкцию (увы, порой следующая бывала хуже предыдущей). С пяти утра и до вечера Мэрес тестировал их одну за другой, круг за кругом, километр за километром. Он не был большим знатоком техники, как американцы Хилл или Гинтер, но у него был другой козырь — абсолютное бесстрашие. Мэрес разгонял «Феррари» до таких скоростей, на которые не отваживались его более искушенные и опытные коллеги. И часто машины не выдерживали, а инженеры получали ценнейшую информацию о слабых местах в конструкции. Так случилось, например, однажды на шоссе между Болоньей и Флоренцией. Выбравшись из-под обломков в хлам разбитой «Феррари-250GTO», Вилли тут же сказал только-только подъехавшему к месту аварии шеф-дизайнеру Мауро Форгьери: «Я знаю, в чем дело! Понимаешь, спереди аэродинамика кузова...» Первые серийные GTO еще только начинали выезжать за ворота фабрики в Маранелло, так что инженеры тут же внесли необходимые изменения в конструкцию автомобиля, вскоре ставшего легендарным.

Коммендаторе даже разрешил Вилли стартовать в «Формуле-1» — для начала хотя бы в гонках, не входивших в официальную программу первенства. Так Вилли выиграл Большие призы Брюсселя и Неаполя весной 1962 года. Потом приехал седьмым в Монако. И чуть не сгорел в Спа.

«Очередная выходка "Дикого Вилли" едва не закончилась трагедией!» — заходились в истерике газеты. Да в том-то и дело, что нет! Какая, к дьяволу, выходка — несчастное стечение обстоятельств. Мэрес показал шестое время в квалификации, в гонке отлично стартовал, довольно быстро пробился на четвертое место, показал рекордное время на круге и вышел на второе. Впереди был лишь «Лотос» Тревора Тейлора. Десять кругов алый «Феррари» под номером десять преследовал англичанина по пятам с неотвратимостью рока. Однако ехал Вилли при этом внимательно и аккуратно, каждый раз взмахом руки предупреждая, что будет делать в следующий момент.

Итальянская машина была явно быстрее, и девяносто тысяч зрителей уже предвкушали первую победу своего земляка в Гран-при Бельгии, когда за семь кругов до финиша в повороте Ставелот нос «Феррари» легонько ткнулся в корму «Лотоса» — прямо в селектор коробки передач! Трансмиссию заклинило на нейтрали, зеленый автомобиль резко сбросил скорость.

Команда «Феррари» в Ле-Мане в 1963 году. Слева направо: Джон Сертиз, Вилли Мэрес, Майкл Паркс, Лоренцо Бандини и Лодовико Скарфиотти.

Вилли не стал тормозить, чтобы подождать, пока машина англичанина вылетит с трассы, и бросил свой алый «Феррари» вперед. Но сделал это слишком рано и, обгоняя, задел колесом нос «Лотоса»... Из горящего «Феррари», в котором застряла нога пилота, Вилли вытащила медсестра «Скорой помощи».

— Мерси, мерси! — Живой и невредимый Тейлор подбежал к Мэресу, только что открывшему глаза, и заговорил с ним по-французски. — Ты спас мне жизнь. Я бы никогда не решился обгонять по внутренней бровке машину, которую заносит в повороте. А ты не стал выжидать, рванул вперед, зацепил меня и вытолкнул в кювет. Если бы не это, меня левым бортом ударило бы о телеграфный столб. Тут бы мне и крышка. Спасибо, Вилли!

Со сломанной ногой, тяжелыми ожогами и выбитыми передними зубами Мэреса отвезли в больницу близлежащего городка Мальмеди. Пришлось пропустить целых три этапа «Формулы-1» и «24 часа Ле-Мана». Но в сентябре Вилли снова за рулем, чтобы четвертым, лучшим из гонщиков «Феррари», финишировать в Гран-при Италии.

И все, казалось, шло хорошо. В шестьдесят третьем Вилли — второй в Себринге. Гонку-то он выиграл, но американские судьи напутали со счетом кругов, присудив победу другому «Феррари». Коммендаторе протестовать не стал. Вилли — второй в «Тарга-Флорио», он выиграл «500 километров Спа» и «1000 километров Нюрбургринга», стал во второй раз подряд чемпионом Бельгии среди пилотов.

Кроме того, Мэрес получил постоянное место в команде «Формулы-1» вместе с чемпионом-мотоциклистом Джоном Сертизом. Правда, «Феррари-156» по-прежнему отказывалась ехать. В Сильверстоуне Мэрес сам вылетел с трассы, в Монако сломалось сцепление, в Бельгии — мотор. А в середине июня Вилли снова чуть не сгорел. Они с Джоном уверенно лидировали в Ле-Мане, когда механики во время дозаправки вылили не меньше ведра бензина мимо бака прямо в кабину, часть его попала даже на сиденье пилота. «Что же вы делаете, черт вас возьми!» Дорин как всегда была во время гонки в боксах команды с секундомером в руке, она никогда не видела мужа таким взбешенным. Но нужно было ехать дальше, и он прыгнул за руль. Через полкруга машина чиркнула днищем о бордюрный камень — одной искры оказалось достаточно, чтобы алый «Феррари-250P» вспыхнул. Остановиться Вилли не мог — ведь вокруг трассы толпились зрители, а бак машины только что заполнили под завязку. Если рванет почти сотня литров бензина... Не снижая скорости, Мэрес мчался на полыхающем как факел автомобиле, выискивая место на трассе, где было бы поменьше народу... А потом неопытные и потому оторопевшие, растерявшиеся от вида обгоревшего гонщика медсестры-монашки трясущимися руками пытались снять с него одежду. Вилли ругался страшными словами, отчего монашки впали в полную прострацию. Наконец, Дорин схватила ножницы и разрезала комбинезон...

Целых три недели он провалялся на больничной койке — сначала там же, в Ле-Мане, потом в парижском госпитале Кошен — и пропустил голландский, французский и английский этапы чемпионата мира. А как только вышел, тут же отправился в Маранелло — готовиться к немецкому Гран-при. Там-то все и кончилось, пятого августа в Нюрбурге, когда вылетевший с трассы «Феррари» бельгийца убил мальчишку-санитара...

С самого начала тренировок он чувствовал, что мотору не хватает мощности, и перед гонкой двигатель поменяли. Гораздо хуже, что и машина вела себя на трассе нестабильно, что-то было не так в шасси, но что — они никак не могли определить. В квалификации Вилли показал только седьмое место. Дорин уговаривала мужа не выходить на старт, но Мэрес, и без того пропустивший почти два месяца, опасался гнева Коммендаторе.

Только начался второй круг гонки, Мэрес шел восьмым. «Феррари» под номером восемь взлетел в небольшой подъем перед поворотом Флюгплатц, передние колеса чуть занесло влево, пилот попытался выровнять машину, но было поздно. Левыми колесами она зацепила траву на обочине и через мгновение на полной скорости врезалась в деревянные столбы забора. От удара левое заднее колесо вместе с рычагами подвески оторвалось, взлетело высоко в воздух и упало прямо в автомобиль одного из зрителей. Вилли выбросило из машины. Пролетев метров сорок, он без сознания упал на траву. А обломки «Феррари», кувыркаясь по обочине, словно косой скосили 19-летнего парня из добровольцев, что обслуживали гонку.

Три дня провела Дорин в больнице Святого Йозефа. Вилли был без сознания и забинтован с головы до пят: множественные переломы обеих рук и правой ноги. В палате были только койка и стул. Из коридора то и дело доносились плач родных погибшего парня и угрозы в адрес бельгийского гонщика, убившего ни в чем не повинного юношу. Никто ни разу не предложил Дорин поесть, а бросать мужа одного она боялась.

Авария на «Нюрбургринге» 4 августа 1963 года положила конец карьере Мэреса в «Формуле-1».

Вилли поднес к глазам правую руку. Там, где-то в запястье упрятана железяка. Операцию делали в частной клинике у доктора Жуде. За бешеные деньги. Через три недели сняли гипс. В ноябре он впервые попробовал ходить. А в декабре приковылял на торжественное награждение в Бельгийский королевский автоклуб. Там и услышал об увольнении из «Феррари». Старик испугался. Вилли вдруг показалось, что из темного окна прямо на него глядит огромная седая голова Старого хозяина, глаза прячутся за темными стеклами очков. Что, стыдно стало, старый хрыч? Слова как-то странно прозвучали в пустой квартире. Опять дождь.

— Нет, Вилли не совершил никакой ошибки, — признался Дорин по секрету тогдашний менеджер «Феррари» Франко Лини. — Но Комендаторе понял, что лучше ему нанять более надежного водителя. Пусть не такого бойца, как Мэрес, но того, кто доезжал бы до финиша. С Вилли же твердо рассчитывать на что-либо невозможно.

— Да будет вам, ей-богу! — в сердцах ответила Дорин. — Просто кто-то настучал старику, как Вилли костерил ваши красные таратайки, что в каждой гонке разваливаются. Признайтесь, ведь наверняка так оно и было...

И потянулся долгий, бесконечно долгий год — шестьдесят четвертый. Поначалу дело быстро шло на поправку, но потом как-то застопорилось, Вилли захандрил. Зимой он еще не мог ходить на лыжах, и они с Дорин много гуляли. Жили тогда в квартире матери в Остенде и в поместье Блатона. Иногда на Вилли неожиданно волной накатывала беспросветная тоска, он не находил себе места, мрачно ковылял вокруг бассейна, поглядывая исподлобья, не говоря ни слова. И Жан возил друга на «Нюрбургринг» или в мастерские Суотерса — «Гараж Франкоршам». Стоило Мэресу оказаться рядом с гоночными автомобилями, поговорить с механиками, и он отходил, сразу теплел, начинал улыбаться.

Но даже самая черная полоса в жизни рано или поздно кончается — вопрос лишь в том, как дотерпеть до полосы белой. Однажды в начале осени Вилли приехал в Цольдер, где Бьянки и Блатон испытывали только что купленный «Феррари-250LM» со своим собственным гоночным шлемом. Мессир Стасс считал, что Мэресу еще рано за руль, он не успокоился до тех пор, пока не заставил Вилли подписать бумагу, снимавшую с него, Стасса, ответственность в случае чего. Через несколько кругов Вилли показал время, не уступавшее результату самого Бьянки. «Он не потерял и крупицы своего таланта, — восхищался Люсьен. — Вилли так быстр, как если бы все эти месяцы напряженно тренировался!» А Мэрес тем временем советовался с механиками, что нужно изменить в настройках машины, чтобы заставить желтый «Феррари» бежать еще быстрее.

В октябре Суотерс предложил стартовать в тысячекилометровой гонке в Монлери — на том самом 250LM, на пару с Блатоном. В субботней тренировке Вилли показал третье время, но на следующий день не продержался на трассе и четверти часа — барахлило зажигание.

— На этом моя карьера заканчивается, — удрученно сообщил он корреспонденту «Ле Спорт» Джонни Ривзу.

— Мэрес действительно изменился, — говорили вечером за кружкой пива друг другу его друзья. — Чтобы подобная безделица вывела его когда-нибудь из колеи? Да ни в жизнь!

Через месяц Блатон и Суотерс снова предложили Вилли сесть за руль «Феррари», на этот раз в Гран-при Анголы. И он выиграл! Впервые за полтора года.

Правда, трудности только начинались. Заводские команды не интересовал стареющий пилот, да еще весь ломаный-переломанный, да еще и с репутацией камикадзе. Так в тридцать шесть лет Мэрес снова стал пилотом-любителем. В сезоне шестьдесят пятого года нефтяники из «Шелла» объявили приз в миллион бельгийских франков лучшему гонщику года по итогам почти трех десятков соревнований. Вилли сражался за этот миллион, как никогда в жизни. Двадцать пять стартов с начала февраля по конец ноября — ралли и горные гонки, «Формула-3» и чемпионат мира спорт-прототипов, «Формула-1», Ле-Ман, Себринг...

Себринг... За неделю до гонки они поженились. Никому не говорили. Хорош был медовый месяц... Отель в Париже. Потом галопом во Флориду. Там проиграли — двадцать третье место. Обратно в Европу — ралли «Лимузин», второе место. Тесты в Ле-Мане — плохо. «1000 километров Монцы» — авария. Там был дождь. Или не было. Он не помнил. А аварию помнил.

После победы в гонке легковых автомобилей в Спа.

Миллион он выиграл. Попутно третьим финишировал в Ле-Мане и снова стал чемпионом Бельгии. Даже получил постоянное место в заводской команде БМВ — немцы приняли амбициозную программу в чемпионате Европы по кольцевым гонкам на легковых автомобилях. Гонорара за два всего этапа хватило на покупку сделанного по спецзаказу БMB-1800TiSA, скромного с виду седана с совершенно замечательным мотором.

Но именно тогда, осенью шестьдесят пятого, он окончательно решил завязать с автогонками. Проведя весь сезон в сумасшедшем темпе, выступая в разных классах и чемпионатах, Вилли окончательно убедился: только в «Формуле-1» пилот может развивать свое мастерство. Сражаясь за всевозможные кубки и первенства, он чувствовал, что потихоньку деградирует как гонщик. И в конце ноября, заняв третье место в ралли «Фландрия-Ино» (которое как раз и обеспечило Вилли шелловский миллион), Мэрес объявил о завершении карьеры. Причина? О, это просто: «Теперь я женат, а пятого августа стал счастливым отцом. Я ведь отвечаю за мою семью, за моего сына. А если я за них отвечаю, то должен оставить гонки — они слишком опасны. Теперь мне нужно строить будущее для Вилли... И нашего второго ребенка». Дорин снова была беременна.

Сразу после старта «Феррари-250LM» в цветах национальной команды Бельгии под управлением Мэреса вырвался вперед.

Вот только как именно строить это самое будущее? Пока что особой нужды в деньгах они не испытывали. Но Вилли не слишком улыбалось постоянно жить в гостях у родственников Дорин — то на французской Ривьере у ее матери, то в замке Мезон-Лаффит у одного из богатых дядюшек. Он хотел быть главой семьи, а не приживалкой. Однако другой профессии кроме автогонщика не знал, так что весной шестьдесят шестого подписал еще один контракт — четыре тысячи швейцарских франков в месяц плюс расходы до тысячи посулил Жорж Филипинетти за пять этапов чемпионата мира в гонках на выносливость.

И снова закрутилась сумасшедшая карусель. Авария в Индианаполисе, третье место в Монце, победа в знаменитейшей «Тарга-Флорио» (а ведь там Вилли заставили стартовать с 32-го места, потому что он забыл дома «права»!), сход в Спа, девятое место на «Нюрбургринге» и снова сход в Ле-Мане. Две гонки Мэрес опять провел в составе БМВ, потом стартовал со старым другом Блатоном. И опять Дорин моталась с мужем по гоночным трассам — в Южную Африку, на Гран-при Кялами они улетели через четыре дня после рождения маленького Эрвина. Но тут уж Вилли понял, что это слишком. Вернувшись в Бельгию, они поселились, наконец, в собственном доме — на авеню Орбан в Брюсселе. Зимой Мэрес арендовал магазин и начал торговать колесами «Компаньоло», мотоциклами «Хонда» и культиваторами. Жизнь налаживалась.

В насквозь промокшем доме напротив — обнесенной глухим каменным забором небольшой вилле — засветился огонек. Очередной бельгиец забрался в свой панцирь, в свой домик. Забрался, окопался и включил лампочку на верху фасада, освещая табличку с названием дома. С названием мечты. Голова болела, стены плыли. Шел дождь, шелестя прямо по издерганным нервам. Шелестя, шелестя, выводя из себя... Проклятый дождь!

Почти два года продолжалась их спокойная, размеренная жизнь. Зимой, как обычно, ездили кататься на горных лыжах. Часто гостили у многочисленных родственников Дорин. Мэрес очень любил гулять с детьми. Старший, Вилли, дергал отца за руку: «Пап, а пап, а это что за машина? "Монтеверди", да?» Младший улыбался им из коляски.

Порой звонил Блатон, и тогда Вилли, отпросившись у Дорин, уезжал за океан в Дайтону, в соседний Спа или французский Ле-Ман. Там в июне шестьдесят седьмого любительский экипаж Мэрес/Берлис занял сенсационное третье место в 24-часовой гонке. Когда он возвращался, его встречала семья и при случае неизменные материнские расспросы: «Ну, что, как там кормят, сынок? Как хорошо, что ты вернулся! Бельгийцы, если они настоящие, то обязательно возвращаются домой. В непривычном антураже они просто не выживут». Наверное, он был счастлив. Правда, старался не смотреть «Формулу-1».

В 1965 году за рулем легкового «Феррари-275GTB» Мэрес сумел финишировать третьим в 24-часовой гонке в Ле-Мане.

На следующий год вместо «Феррари» Блатон купил «Форд-GT40» и в сентябре снова позвонил Вилли. Состязания в шестьдесят восьмом перенесли на осень из-за того, что в связи со студенческими волнениями в Париже на 16 июня президент Франции генерал де Голль назначил общенациональный референдум. К 28 сентября Мэрес уже дважды стартовал на «Форде», но в Монце и Спа Бёрлис попадал в аварии. С Вилли же подобного давно не случалось.

Незадолго до старта пошел дождь. Над кольцом «Сартэ» повисла серая дымка. Ровно в три часа пополудни «Порше-908» экипажа Зифферт-Буззетта-Миттер первым сорвался с места. Тогда старт в Ле-Мане давали еще по-старому: машины стояли у стенки «елочкой», параллельно друг другу, а пилоты по сигналу бросались к ним бегом через всю трассу. Им нужно было открыть дверь, запрыгнуть внутрь, застегнуть ремни, захлопнуть дверь, завести двигатель...

«Форд» Мэресса стоял на десятой позиции, а на трассу умчался пятым. Некоторые очевидцы утверждали, что «Сумасшедший Вилли» неплотно закрыл дверь, и на прямой «Мюльсан», утонувшей в дождевой мгле, она распахнулась, как крыло птицы. Другие говорили, что Мэрес просто внезапно потерял контроль над автомобилем, он вылетел с трассы и врезался в стволы деревьев...

Машина превратилась в кусок железа длиной в два метра, шириной девяносто и высотой сорок пять сантиметров. Но гонщик был жив! Вилли уцелел даже несмотря на то, что так и не пристегнулся ремнями к креслу. Он очень спешил...

Две недели Вилли пролежал без сознания — сначала в больнице Ле-Мана, а потом в Париже. Сломанное ребро — ерунда, гораздо хуже была серьезная травма черепа с повреждением мозга. Еще полтора месяца Вилли провел на больничной койке. И приехал домой внешне совершенно здоровым человеком. Только время от времени терял равновесие и падал — во время аварии сместился мозжечок. «Ничего нельзя сделать, — разводили руками врачи. — Впрочем, не огорчайтесь, в остальном вы абсолютно здоровый, полноценный мужчина. В сорок лет у вас еще вся жизнь впереди. Но с гонками, конечно, придется распрощаться».

Вилли этот диагноз убил. В течение нескольких недель буквально на глазах своих близких он превратился в человека мрачного, нелюдимого, временами даже чрезвычайно агрессивного. Лишь немногие самые верные друзья могли выдержать общение с Мэресом в течение нескольких минут. Летом его дважды приходилось отправлять в частную клинику в Брюсселе. Дорин уехала к матери и увезла детей — жить с Вилли стало невозможно. В конце лета мама отвезла его на Корсику. Как будто стало легче — он немного отвлекся. На обратном пути Вилли узнал о смерти своего старого друга Мориса Дессе, того самого торговца металлоломом, с которым начинал свою раллийную карьеру.

Лишь до старта Вилли сохранял на лице выражение мрачной сосредоточенности. После победы он выглядел иначе.

Дождь не переставал. Ужасно болела голова. Он страшно устал. Почему, почему он тогда не пристегнулся? И вот теперь — жалкий калека, годный только для сумасшедшего дома.

Вилли вдруг вспомнил, как одиннадцать лет назад — да, через две недели аккурат одиннадцать лет будет — они с Дессе отмечали пивом дурацкую аварию в «Тур де Франс». После смерти Жаклин. Морис пытался его утешить. «Ничего, — сказал тогда Вилли. — Зато теперь я буду самым быстрым гонщиком в мире». Нет, никогда не быть ему самым быстрым гонщиком... Все запомнят его как самого тупого, «Бешеного Вилли». Он зашел на кухню, открыл шкафчик, достал упаковку снотворного — Дорин купила для себя, недели три назад. Но мысль о жене и двух ребятишках лишь на секунду проникла в сознание, он тут же запретил себе думать о них и протянул руку ко второй упаковке.

Вилли Мэрес покончил с собой третьего сентября 1969 года в доме своей матери в Остенде. Его вдова вскоре вышла замуж за Жана Блатона, которого в гоночном мире все знали под именем Бёрлис.