Чёрный фимиам (СИ)

Глава 17

Многоликим не снятся сны. Аурике было очень любопытно, что это такое. Наверное, они похожи на видения? Но почему тогда во сне одни чувствуют боль, а другие — нет? Почему испытывают жажду и голод, но не могут их утолить? Почему говорят и делают то, что не говорят и не делают наяву?

Однажды Старшая жена сказала юной многоликой по секрету, что бывают даже скабрезные сны. Но человек их не выбирает, не может заставить сниться себе то, чего хочет. Иногда и наоборот. Приснится такое, чего и осмеливаться хотеть нельзя. Например, воину может присниться, что он по собственному желанию возлег с многоликой, которая его не просто не выбирала, а вообще могла быть замужем за другим.

Это же — шасмах — запрет! — ужаснулась девушка. Но оказалось, что за такое, если оно происходило во сне, не карали. Вообще.

Поэтому Аурике очень хотелось хоть раз увидеть сон. Можно и скабрезный, чего уж там. Раз за такое не наказывают.

Она сидела и размышляла на широкой скамье садового грота. Думала: а вдруг её видения — не видения вовсе, а сны? Вдруг мерцание ей совсем не подчиняется? Вдруг всё, что она видит — неправда? Её мать всё-таки была обычной женщиной…

Зелёный лабиринт шумел под знойным ветерком, шелестели прохладой тонкие струйки фонтана. Было тихо и спокойно, как вдруг многоликую от макушки до самых пяток пронзило острое, доселе незнакомое чувство, будто резкая боль, но… без боли.

Она вскочила на ноги и покачнулась, не понимая, что происходит. Голова закружилась, поперек груди полыхнуло, а потом перед глазами всё стало пунцовым.

— Стиг!

Аурика упала на колени, больно ушиблась о гранитные плиты, но тут же вскочила и понеслась в храм, задыхаясь от ужаса. Теперь она поняла, что случилось.

Стиг убит.

Она взлетела по широкой длинной лестнице так быстро, как никогда ещё не бегала. Даже в детстве. Пока мчалась, где-то потеряла покрывало. Коса растрепалась, жемчужная нитка сползла и запуталась, больно дёргая волосы.

Аурика не знала, как быть: что говорить и кому? Ведь она ничего не видела, ничего не поняла. Только почувствовала… Да ещё могла ошибиться. Конечно, могла! И наверняка ошиблась. Стиг жив и посмеётся над её испугом и над тем, что она навыдумывала, но… пунцовая пелена перед глазами мешала поверить в такой исход.

— Прекраснейшая, что с тобой? — окликнули её.

Аурика развернулась на голос.

— Карай! — взмолилась девушка. — Найди Стига! Найди…

В этот миг пелена перед её глазами растаяла, и она увидела, что собеседник застыл с отрешённым лицом.

Многоликая молчала, стискивая ледяные руки на груди, жадно всматривалась в выражение глаз мечника. Наконец, тот моргнул, перевёл на девушку внезапно потяжелевший взгляд.

— Тебе надо укрыться в храме, госпожа, — осторожно, но твердо мужская рука подхватила её под локоть. — Прямо сейчас.

— Где Стиг? — Аурика уже поняла, что Карай не ответит, как поняла и то, что он узнал о чем-от плохом. — Карай!

— Никуда не выходи, госпожа, — жёстко сказал он и добавил: — Я не чувствую Стига. И не чувствую Аяту. Нить, что нас связывала, разорвалась.

С этими словами воин втолкнул деву в дрожащий огнями и курящийся благовониями лабиринт храма:

— Иди к Старшим жёнам.

Дверь закрылась. Аурика осталась одна.

* * *

Верные слуги стекались к месту происшествия отовсюду, где их застал призыв братьев, первыми попавших на место схватки. Карай встретил храмовых воинов у входа в сады. Он издалека увидел, как группа мужчин бегом поднимается по лиловой лестнице, бережно неся на плащах бесчувственное тело. Сердце дёрнулось от страшного предчувствия.

Стиг.

Тот лежал с застывшим лицом, пепельно-серым, почти неузнаваемым.

— Кто? — спросил Карай, когда мужчины к нему приблизились. — Известно?

Он перенял угол плаща у одного из уставших братьев.

— Нет, — выдохнул тот. — Но она видела.

И кивнул назад, туда, где по лестнице торопливо поднимались ещё двое воинов, ведущих под руки темноглазую девчонку.

— Что она сказала?

— Ничего. Она не говорит. Немая. Руками только машет, непонятно ничего! — он выругался. — Аяту убит, Эная пропала без следа!

Карай оглянулся через плечо, окидывая незнакомку быстрым взглядом: тонкая, бледная, испуганная, в руках бережно держит тряпицу. Впрочем, через миг до него дошел смысл сказанного и внутри всё похолодело.

Многоликая пропала.

Снова!

Он лихорадочно пытался понять, кто мог напасть на храмовых воинов и храмовую деву. Кто осмелился? Среди бела дня! Вопрос о том, кто смог одолеть двух храмовых воинов, Карай решил пока себе не задавать.

Ноги несли и несли вверх по лестнице, но взгляд постоянно обращался к серому лицу брата, у которого жилы под кожей начали чернеть.

Когда вспотевшие запыхавшиеся мужчины закончили изнурительный подъём, им навстречу уже бежали слуги и лекари, торопливо шли пять Старших жен. Одна из них сразу же перехватила темноглазую немую девушку, забирая её из рук воинов.

Что было дальше, Карай не видел; он передал брата лекарям, а когда те забрали Стига, ещё некоторое время стоял, окаменевший, среди всеобщей суеты. Руки больше не оттягивал груз, и бежать никуда было не надо. Что делать — он не знал.

Только думал: Эная пропала. Как Ири.

А потом его осенило: нужно отыскать узкоглазого!

* * *

Хороший разбойник и вор должен уметь ждать. К тому же чего б не подождать тут, куда отправил хозяин? Здесь было получше, чем в городском узилище: окошко побольше, солома на полу, кормили сносно — сушеной рыбой и чёрствыми лепешками, а не блевотным тюремным варевом, которое даже собака жрать не станет. И надсмотрщик — здоровенный детина — не зверствовал. Утром, с рассветом, он приносил еду и воду, а потом уходил, закрыв дверь на засов. Даже пинка ни разу не дал. Вечером же возвращался неизменно навеселе. Правда, бдительности не терял, к двум рабам не приближался, но и бить не бил.

Сирк-Удавка такое отношение очень одобрял. Конечно, веди себя новый надсмотрщик не так осторожно, было б куда лучше, но… Но главное — детина не проверял цепи, тянущиеся от ошейников к стене. Хорошие цепи, крепкие. Да только за несколько дней Бук сумел их расшатать, и теперь всего два хороших рывка могли подарить обоим узникам вожделенную свободу. Надсмотрщик даже за дубинку схватиться не успеет. А потом… потом будет целая ночь, чтобы улизнуть из Миль-Канаса и отыскать надёжное убежище. Если беглецам повезёт, их ещё несколько дней не хватятся: хозяин-то так ни разу и не появился, а надсмотрщика, опять же, если повезёт, хватятся только по запаху, то есть через несколько дней.

Бежать разбойники решили сегодня вечером. Об одном только жалели: там, куда заведёт по кривой дорожке Четырёхглазый, другую Киргу (чтоб и в деле была помощью, и в постели — с обоими сразу) вряд ли удастся найти. Ну и ладно. Опять же, чего о ней жалеть? Если б не она, не сидели бы сейчас тут. Дурная баба, как ни крути. Но заводная…

Размышления Сирка прервала суматоха во дворе. Через небольшое окно донеслись топот, голоса, а следом подобострастный голос надсмотрщика.

Шум всё приближался. Теперь шаги слышались уже в доме, ещё через миг со звяканьем откинулась щеколда на двери, и в комнату прошёл надсмотрщик, а следом за ним… верный слуга! Совсем еще юный, но какая разница. Это был мечник храма!

Сирк и Бук тут же рухнули на колени и уткнулись лбами в пол.

Последовал отрывистый приказ:

— Расковать! Вот этого, тощего.

Надсмотрщик тут же загремел ключами, отпирая Сирковы кандалы.

— Подними голову, — последовал новый приказ.

Удавка послушно вскинулся.

— Сейчас отведёшь к вашему убежищу.

Удавка хотел было изобразить непонимание — какое, мол, убежище, господин, нет у нас никакого… Но под пронзительным взглядом чёрных глаз, которые видели куда больше, чем глаза простых людей, Сирк не решился врать.

— Отведу, господин, — только и сказал он.

* * *

Боги умерли. Человек в одеянии цвета красной охры сказал это много лет назад. «Боги умерли. Больше их нет. Есть лишь тьма и её порождения». Эша запомнила. Ведь в Миаджане тьма всегда незримо находилась рядом. Тьма жила в чёрной воде. Тьма жила в мёртвых глазах Сингура. Тьма жила в ней самой — холодный жабёнок, стискивающий сердце и горло. Но здесь, на солнечных улицах Миль-Канаса, тьме не было места! Эше даже стало не хватать её. А потом тьма пришла за ней в облике некрасивой женщины с крысиным лицом. Эта женщина лишила Эшу воли и вывела из безопасного дворика на пустынную улицу, где ждал человек со взглядом мертвеца.

Впрочем, страшно не было. Сонное равнодушие сковало рассудок. Эша безразлично, словно со стороны, наблюдала за собой. Сейчас её куда-то уведут. Миаджан ждёт. А боги умерли.

Она ничего не чувствовала — ни страха, ни горя. Поэтому, когда появились незнакомые мужчины в дорогих доспехах, а с ними прелестная женщина, Эша безучастно замерла. Она бы так и стояла, не воспринимая происходящее, но женщина с крысиным лицом расцепила переплетенные пальцы, знак подчинения утратил удерживающую силу.

Тяжёлое равнодушие спало, обжигающая ледяная волна прокатилась по телу. Рука Эши сама метнулась к шнурку, висящему на груди.

Девушка схватила свисток и резко дунула. Пронзительный отрывистый звук, от которого на миг заложило уши, разнёсся по улице. Этот звук, будто хлыст, стегнул узкоглазого мужчину со взглядом мертвеца. Тот забросил на плечо деву в шелках, что-то прошипел женщине с крысиным лицом и, забыв про Эшу, бросился прочь.

Нет. Боги не умирают. Они лишь отвлекаются на время. А потом вновь обращают свой взор на смертных.

Кровь текла по мостовой, заливая желобки между камнями. Сегодня бог дальян отвлёкся.

…— Не вижу, — сокрушённо покачала головой многоликая, обращаясь к четырем своим подругам. — Она не мерцает. Будто каменная. Я словно в тумане стою, ничего не могу разобрать.

Эша моргнула, возвращаясь из забытья обратно в просторный зал храма на вершине горы. Женщина с густой сединой в волосах смотрела на неё задумчиво. Другие молчаливо переглядывались.

Девушка не понимала, что они пытаются делать и как их магия перенесла её в недавнее прошлое. Она снова пережила случившееся, словно наяву, но… Те, чье колдовство вернуло её к событиям нынешнего утра, ничего не увидели. Всё, что смогла Эша, — сразу, ещё в саду, отдать им тряпицу, в которую завернула две коротких иглы. Знаками предупредила: яд! Её поняли, но этого было мало. Иглы унесли лекари, а девушку привели в храм, где постарались выяснить, кто напал на мечников. Увы, впустую.

Раз за разом все попытки Храмовых жен терпели поражение. Из-за этого они до сих пор не понимали, что произошло в квартале Белошвеек. А Эша… Эша ничем не могла им помочь. Может, оттого, что в этом храме она испытывала странное беспокойство? Словно собственное тело стало для неё слишком тесным, хотелось сорвать его с себя, покинуть, выйти вон!

— Мерцание гаснет, будто огонек на ветру! — раздосадовано сказала в этот миг одна из женщин. — Сеть её даже коснуться не успевает — сразу тает!

— Нужно идти к господину, — поднялась на ноги старшая. — Я звала его, но он не ответил. Боюсь, Стигу уже не помочь.

Другая вздохнула:

— Аурика — совсем дитя. Такой удар для неё…

Старшая строго посмотрела на собеседницу и ответила:

— Она оправится. Мужчины гибнут, такова жизнь. А жалеть сейчас надо Энаю. Это её похитили.

Пять женщин поднялись на ноги с шёлковых подушек. Одна из них помогла подняться Эше:

— Идём, нужно…

В этот миг просторный зал покачнулся, всё вокруг задрожало и сделалось зыбким. У Эши закружилась голова, но через мгновение дурнота отступила, а девушка вместе с сопровождением оказалась в каменном зале с огромным полукруглым окном, из которого виднелось искрящееся на солнце море.

— Господин…

Женщины изящно поклонились. Эша беспомощно огляделась. Она не умела приветствовать так грациозно. Потому поклонилась, как всегда кланялась хозяевам — сложив руки на груди и опустив голову. И лишь после этого подняла глаза. Подняла и окаменела.

На неё смотрел человек в одеянии цвета красной охры. У него не было ни бровей, ни ресниц, ни волос. Черты его лица всегда оставались одними и теми же, но при этом постоянно менялись. Однако Эша никогда не спутала бы его ни с кем другим. Особенно эти глаза, из которых смотрела тьма подземелий.

— Солнца над домом, — сказал человек и протянул ей руку. Тонкие сухие пальцы были похожи на паучьи лапы.

Эша зажала рот ладонями, а потом захлебнулась ужасом и провалилась в ту тьму, что смотрела на неё из пугающе старых глаз.

* * *

Старшие жены в изумлении застыли. Взоры всех были обращены на немую девушку, лицо которой исказилось от ужаса при виде Истра. Она истошно и беззвучно закричала, а потом упала без чувств.

Безликий успел подхватить ослабевшее тело, тогда как женщины ещё несколько мгновений в молчаливом недоумении смотрели на произошедшее.

— Нужно побрызгать на неё водой! — раздался звонкий и немного гнусавый голос.

Старшая из жен повернулась к говорившей и увидела, конечно же, Аурику — с опухшим зарёванным лицом. Несносная! Сразу побежала к отцу — плакать, жаловаться и канючить. Никакой управы на неё…

— Нита, — мягко сказал Истр, укладывая бесчувственную девушку на широкий шёлковый диван. — Ты зря гневаешься. Аурика мне не досаждала, она только что пришла.

Нита привычно подавила раздражение и сказала:

— Муж мой, мы ничего не узнали. Эта дева немая. Мы попытались накинуть на неё сеть, но мерцание тает, утрачивая силу.

— Вот как? — Истр задумчиво посмотрел на девушку, лицо которой одна из женщин уже протирала смоченным в воде платком.

— Отец, позволь мне! — взмолилась Аурика. — Позволь попробовать!

Безликий покачал головой:

— Нет. Поступим иначе.

Он говорил по-прежнему мягко, но Аурика и остальные женщины сразу же покорно опустили головы.

Истр сел на край дивана, на котором лежала немая девушка. Она попыталась было отстраниться и смотрела с нарастающим ужасом, но Безликий словно не заметил её испуга, лишь поманил к себе дочь.

Когда Аурика почтительно приблизилась, отец приказал:

— Возьми её за руку.

Девушка послушно сделала, как он просил — взяла ледяную дрожащую ладонь незнакомки.

— Говори, — приказал Безликий.

И в то же самое мгновение, горло Аурики сжалось, а язык омертвел.

— Говори, что ты видела.

Темноглазая девушка нерешительно приоткрыла рот и ответила голосом Аурики:

— Я видела охотника.

А затем потрясенно осеклась и зажала рот ладонью.

* * *

Живущий мечом погибнет от меча, и не важно — наёмник он, грабитель или воин храма. Взявший в руки оружие погибнет от оружия — таков закон жизни.

Так когда-то сказал Ишту — старшему храмовому мечнику — его друг Аяту. Аяту, который сегодня погиб именно так, как говорил. Смерть, достойная воина. Теперь Аяту — верный слуга не храма, а самого Джерта. Великая честь пополнить ряды божественного воинства! Но на душе у Ишту было сумрачно от тоски. И изо всех сил он старался этого не показать.

Сейчас старший мечник храма бежал во главе отряда спешников верных слуг и краем глаза следил, чтобы Карай не вырвался вперёд. Нет, ему было не жалко отдать молодому первенство. Но время юного порыва наступит позже, пока же главное — не спугнуть саворрийца.

А Карай нёсся, не чувствуя усталости! Глаза у него горели тем страшным огнем, который пугает людей сильнее оружия. Раб саворрийца, трусивший рядом, похоже, чувствовал гнев верных слуг, отчего то и дело испуганно озирался: боялся, что за нерасторопность его ускорят плетью.

Мелькали улицы и лестницы. Постепенно дома квартала рукодельниц сменились вычурными, аляповато украшенными особняками купеческих кварталов. Прохожие, попадавшиеся отряду на пути, торопливо уступали дорогу, кланялись и провожали мужчин обеспокоенными, полными любопытства взглядами.

— Там… за поворотом… — с трудом переводя дыхание, заговорил раб. Он ткнул пальцем в сторону лестницы, у которой заканчивался квартал торговцев и начинался квартал ремесленников. — Почти сразу ворота… ну такие облезлые, с голой бабой без сиськи сверху. За ними — дом старый, там никто не живет. На углу возле дома мы лаз в подвал и скрыли.

Он уперся ладонями в колени, пытаясь отдышаться. Того гляди, блеванёт.

Ишту осадил Карая, готового рвануться впереди всех к заветной цели. Мягко коснулся локтя, и молодой мечник сразу приостановился, выжидающе глядя на старшего.

— Теперь идём тихо, — Ишту повернулся к спешникам. — Арри, — обратился он к тому из воинов, что стоял ближе всего, — когда приблизимся, незаметно пройди и оглядись. И помним, — мечник обвёл отряд тяжёлым взглядом и с нажимом произнёс: — Только живым!

Мужчины вразнобой закивали, после чего, удобнее перехватив щиты, вытащили из-за поясов тяжёлые дубинки. Двое лучников достали стрелы с тупыми наконечниками. Напряжённый Карай терпеливо ждал команды старшего.

— Вперёд. Без звука, — Ишту снова придержал молодого мечника, чтобы тот пропустил спешников.

Впрочем, схватка, которой так жаждали оба верных слуги, не случилась. Едва отряд вышел из-за угла к дому, как мужчины увидели многоликую. Бледная Эная с прилипшими к лицу мокрыми волосами и в залитом водой платье с трудом шла по неровной мостовой, при каждом шаге повисая на руках невысокой тощей простолюдинки. Спутница бережно поддерживала деву храма, а на крысином лице было написано искреннее участие. И ещё страх. Животный страх.

В левой руке простолюдинка неловко несла узкий меч в ножнах.

— Кирга? — потрясенно вскинулся раб, который привел мечников в переулок. — Кирга!

Впрочем, женщина с крысиным лицом словно не услышала радостного вопля. Ее испуганный взгляд был прикован к верным слугам и метался с одного лица на другое. Ишту отметил и напряжение, и расширившиеся от ужаса глаза. А потом женщина рухнула на колени, уткнувшись лбом в мостовую. Руки с оружием она вытянула перед собой, да так и замерла, не решаясь двинуться вперёд. Лишь тряслась крупной дрожью от напряжения и страха. В это время Эная, оставшаяся без опоры, начала мягко оседать на мостовую. Ишту в два длинных прыжка преодолел разделявшее его и храмовую деву расстояние и успел подхватить многоликую у самой земли.

— Госпожа…

Мечник бережно прижал Энаю к себе. Та с трудом подняла тяжёлые веки, но глаза у неё снова закатились, и несчастная обессиленно ткнулась лбом в плечо своего защитника.

Позади неузнаваемым голосом зарычал Карай.

— Рассказывай! — он уже вздёрнул с земли простолюдинку и крепко держал за локти.

Меч у неё забрал кто-то из спешников, а женщина теперь как завороженная смотрела в горящие гневом глаза верного слуги.

— Господин, — лепетала она, — меня Киргой звать, я рабыня купца Кьен Тао, будь проклято его имя на всех языках! Это человек с чёрной душой! С очень чёрной, господин! Он всякое зло творил и меня заставлял! И бил, чтобы слушалась!

— Где он? — встряхнул собеседницу Карай.

— Убила я его, — испуганный лепет прервался. Женщина неотрывно смотрела в глаза мечнику.

— Рассказывай. Коротко и ясно, — приказал тот.

— Да-да, господин, — закивала Кирга. — Кьен Тао не был купцом, он многое делал, а я ему подчинялась. Но я не умышляла против Дальянии, и против далера, и против храма, всеми богами клянусь! Когда он верных слуг убил, а многоликая хотела закричать, он её ударил. Наотмашь прямо! Ой, я думала сердце у меня лопнет! А он и сам испугался, как заорёт: веди, мол, в убежище, тварь! Тварь — это он, значит, меня так звал. А у меня какое убежище? Только тут вот отнорок небольшой, я сюда и привела, другого-то нет. А потом… — она замешкалась, но теперь Карай её не торопил. — Потом он пыль какую-то достал, так вот к носу поднёс, втянул и задурманился, бормотать начал что-то. Я глядь — глаза пустые! Меч-то у него тут из-за пояса и дёрнула, — она подбородком указала на оружие, которое один из спешников как раз вытянул из ножен, — Дернула, значит, да и ткнула. Думаю: Джерт Всевеликий, помоги мне, вдруг сил-то не хватит! Но хватило. Он и упал. Кьен Тао, в смысле, будь его имя проклято на всех языках.

Она плюнула себе под ноги.

— Где он? Где тело? — снова встряхнул её Карай.

— Дак там… Куда ж ему деться? — удивилась рабыня. — Где убила, там и лежит.

— Карай, — Ишту повернулся к молодому мечнику, — возьми половину отряда, проверь. Если всё так — доставь тело в Храм. А я доставлю Энаю и эту.

Карай кивнул. Теперь он был собран и зол.

— Осторожней, — мягко сказал старший. — Может быть засада.

Мечник снова коротко кивнул.

— А ты, — повернулся Ишту к рабыне, — если солгала, скоро поймёшь, что ничего по-настоящему страшного с тобой ещё не делали.

Лицо женщины стало серым. Она шумно сглотнула и покачнулась. Впрочем, не упала, лишь губы закусила.