Чёрный фимиам (СИ)

Глава 20

Яркие лучи, падающие в просторный покой через витражное окно, ложились разноцветными пятнами на пол и стены. Тонкие занавеси едва заметно колыхал ветер, льющийся в приоткрытую створку. На круглом столике возле большой кровати стояло блюдо с фруктами, кувшин с водой, свежие лепешки, пиала с тёмно-зелёным маслом. Нежно благоухали цветы в большой пузатой вазе.

Эша не сразу поняла, где находится и почему над её головой высокий потолок с яркой и сложной мозаикой, а на низкой скамеечке у подножия кровати сидит незнакомая девушка.

— Доброе утро, госпожа! — служанка встала и поклонилась, едва увидев, что «госпожа» открыла глаза.

После растерянного кивка Эши девушка вышла и вернулась с тазом, наполненным водой, с нежным тонким полотенцем и частым гребнем.

Служанка знала свое дело — помогла гостье умыться, одеться в тонкую расшитую рубаху и затем в непривычно роскошное платье из синего шёлка. Волосы расчесала и умело уложила с помощью шпилек, после чего накрыла тонким ажурным покрывалом.

В какой-то миг под ловкими руками Эша прикрыла глаза. Она чувствовала себя так безмятежно… Сияющая роскошь, дорогой наряд, изысканная еда, обхождение — всё, что должно было вызывать смятение и робость, наоборот, успокаивало. Впервые за последние дни девушка, наконец, осознала великую силу денег и поняла, чего добивался для неё брат. Вот этих спокойствия, уверенности, хорошей еды, хорошей одежды, безопасности, возможности наслаждаться всем, что дает жизнь. Радоваться каждому дню, не бояться остаться без куска хлеба или без крыши над головой. Внезапно всё ранее непонятное и вызывающее гнев сделалось ясным.

— Госпожа? — забеспокоилась служанка. — Почему вы плачете?

Гостья в ответ покачала головой. Почему-то было страшно заговорить.

— Может, вам выйти в сад и немного подышать воздухом? — предложила участливо девушка. — Сегодня ветер дует с моря, нет духоты и розы так благоухают…

«Госпожа» её не слышала. Она думала о другом.

Ради того, чтобы сестра могла жить, ни о чем не беспокоясь, Сингур растрачивал последние дни, не считаясь с ценой. А что он сам видел за эти годы? Только боль, страдания, лишения и одиночество. Куда страшнее всего того, что выпало сестре. У него был единственный смысл жизни — забота об Эше. А у нее? Для чего жила она? Она была бы рада приласкать брата и утешить. Ей бы тоже хотелось о нем заботиться. Не получалось. Ничего у них не получалось.

Вот сейчас ей очень хотелось, чтобы он мог прожить тот недолгий срок, который ему отмерен, в покое и благоденствии. Но Эша не была уверена, что Сингур примет предложение Аурики так же легко, как это сделала его сестра. А если он сочтет её поступок предательством? Если решит, что она встала на сторону врага? Отвернулась от него. Выдала их тайны.

Усилием воли Эша сморгнула слёзы. Надо найти Аурику и упросить взять её с собой. Надо увидеться с братом, успокоить его, убедить, что больше не нужно скрываться, что оставшиеся дни он сможет прожить не как загнанный зверь, а как человек — ничего не боясь и ни в чём не нуждаясь. Он поймет её. Должен понять. Ведь она не делает ничего плохого, ничего недостойного. Она тоже заботится о нём. Как умеет. Может, получается не очень, но ведь и бремя его заботы ничуть не легче.

Эша поняла, что не сможет сейчас есть, хотя служанка с улыбкой придвинула к ней столик и уже налила воды.

Внутреннее беспокойство росло и росло. Сердце колотилось в груди, в ушах шумело… Казалось, если она сейчас же не отыщет Аурику и не поговорит с ней, может случиться что-то непоправимое.

— Госпожа, может, вам всё-таки выйти на воздух? — забеспокоилась служанка. — Вы побледнели…

В ответ на это Эша покачала головой и встала. Резким жестом дала понять, что пойдёт одна, и направилась прочь. Тревога овладела девушкой столь сильно, что она не заметила удивленного взгляда, которым проводила её выскочившая следом прислужница.

* * *

Эша так торопливо прошла через каменную галерею с высокими колоннами и так быстро спустилась по длинной лестнице в сад, что даже запыхалась. Она словно спасалась бегством от гнетущей тревоги, но та не отставала ни на шаг — повисла на плечах и придавливала своей тяжестью.

Сад спускался по склону холма широкими террасами. Сверху, где находилась Эша, открывался захватывающий дух вид: морская гладь, искрящаяся на солнце, сочная зелень, белый мрамор подпорных стен, яркие пятна клумб и изгибы увитых розами арок.

Морской бриз немного охладил пылающий лоб. Девушка остановилась у широкого каменного парапета и глубоко вздохнула, силясь успокоиться. Зажмурилась на миг. Слепящее солнце, переливающееся на поверхности бирюзового моря, колышущаяся под ветром трава и ровно подстриженные деревья — вся эта красота не вязалась с мрачным предчувствием беды, поселившимся в сердце.

«Успокойся, успокойся, успокойся…»

Наконец, Эша открыла глаза и посмотрела вниз, туда, где ярус за ярусом спускались к морю террасы сада. Путаный зелёный лабиринт с гротом в центре, тисовая аллея, круглая беседка, увитая розами… Лишь немного успокоившись, девушка увидела в тени беседки знакомый силуэт и косу, перевитую сверкнувшими на солнце бусами.

Аурика! Надо немедленно спуститься и поговорить! Эша торопливо направилась к лестнице, обогнула каменный вазон с душно благоухающими цветами, сбежала по ступенькам вниз и поспешила вперёд по усыпанной белым гравием дорожке. Впрочем, уже через пару шагов остановилась, будто налетела на стену.

Многоликая вряд ли захочет сейчас отвлекаться.

Судорожно переведя дыханье, Эша круто развернулась и, незамеченная, пошла прочь.

Позади неё в тени круглой беседки осталась дева храма. Она стояла, запрокинув лицо, которое очень нежно и очень осторожно целовал тот самый мечник, что едва не погиб накануне в схватке с охотником. Тонкие руки Аурики обвивали шею жениха.

Стиг. Его зовут Стиг.

Он ещё был бледен, но, видимо, лекари при храме и впрямь отличались мастерством, раз сегодня избранник многоликой уже может и ходить, и целоваться. Вдруг и с Сингуром всё окажется не так безнадёжно? Эша опустилась на нагретую солнцем скамью.

В этом мире каждому кто-то предназначен. Стиг — Аурике, Сингуру — та девушка, что сгинула в подземельях. А кто предначертан ей, Эше? И предначертан ли? У неё есть только любовь брата. Одержимая забота. А если Сингур умрёт, она останется совсем одна. Без единой родной души.

От острой тоски горло сжалось.

— Заблудилась?

Девушка вздрогнула и вскинула голову.

Напротив стоял совсем юный мечник — черноглазый и чернобровый, в белоснежной хатте и такой же белоснежной сорочке, чей тонкий ворот выглядывал из-под длинного одеяния, стянутого широким атласным поясом. Почему-то не к месту подумалось, что вот этот стройный юноша очень бы подошел Аурике. Гораздо больше Стига.

В тёмных глазах мечника сверкнула искра узнавания, и он весело сказал:

— Ты та немая девушка, что вчера спасла моего брата! Того, который сейчас в беседке целует Аурику. Когда у него освободится рот и, главное, язык, он тебя обязательно поблагодарит. А пока извини его. И прими благодарность от меня.

Жаркая краска залила лицо Эши. Юноша в ответ на её смущение рассмеялся и произнес:

— Я искал тебя. Служанка сказала, ты ушла в сад.

Эша попыталась ответить, но слова застряли в перекрытом горле, и тогда она встала со скамьи и вопросительно посмотрела на мечника.

— Хочу поблагодарить тебя за брата. Спасибо, что отсрочила для него битву с Драговыми псами на Пустоши. И ещё спасибо за то, что Аурика не плачет. Она сейчас очень счастлива в той беседке.

Эша внимательно смотрела на собеседника, а когда он замолчал, слегка развела руки в стороны и склонила голову, как бы давая понять, что рада была помочь.

— Я не знаю, как тебя отблагодарить, и не очень-то умею разговаривать с немыми, — признался мечник, — но, если тебе что-то понадобится, я сделаю всё, что смогу. Меня зовут Карай. Просто отыщи меня, и я помогу во всём, что не будет противоречить закону Храма и не пойдет против совести.

Судя по всему, Эша выглядела очень удивленной, потому что Карай пояснил:

— Аурика — очень юная. Не нужно ей познавать горечь утраты так рано.

Да, определенно, он бы очень подошел Аурике.

* * *

Сингур лежал в траве недалеко от лаза, ведущего в убежище, и смотрел в небо. Утром, когда Нелани ушла за едой, ему примерещилось, будто своды пещеры пришли в движение, начали сближаться. Казалось, еще немного — и подземелье оживёт. Сердце встрепенулось, забилось чаще, ток крови стал быстрее…

Но теперь у Сингура хватило сил выбраться. Его уже не бросало то в жар, то в холод, дрожь в теле прекратилась, зрение снова стало острым, муть перед глазами исчезла. Странно: после ночи с Нелани он чувствовал себя исцелившимся. Будто не было мучительных изнуряющих волн боли и слабости.

Похоже, не зря в Шиане говорили, что любовь прекрасной женщины лечит любые хвори. Если бы после стольких стран и арен, после Миаджана Сингур продолжал думать, будто богам есть до него хоть какое-то дело, он бы решил, что именно боги привели его к Нелани. Вот только богов Дальянии он не знал, никогда им не молился и не приносил жертв, поэтому они точно не стали бы ему помогать. Боги Шиана, даже если помнили его, не имели здесь силы. А богов Вальтара — своей родины — Сингур давно забыл. Да и нужен ли он им, оставшимся в далёкой-далёкой стране?

Тёплый ветер пронёсся над травой, лица будто коснулась мягкая ладонь. От уродливого идола на траву падала широкая тень, защищая от жаркого солнца. Как же хорошо… Старший брат воров устроил себе убежище в неплохом месте. В этот закоулок никто не заглядывал, тут было тихо. Очень спокойно. При желании Сингур мог бы без труда услышать людей неподалеку. Вот только у него такого желания не было.

Он смотрел в яркое синее небо. Не в подернутый влажным маревом мутный небосвод Миаджана. Не в тусклую голубизну Килха. Не в выцветший от жары купол Шиана. А в ослепительную бездонную высь. И ждал звука лёгких знакомых шагов.

Нелани была ещё далеко. Она торопилась, он чувствовал её волнение и спешку, но откуда-то знал, что ей ничего не угрожает.

В синем небе парила птица, летала широкими кругами, распластав по ветру крылья. Ветер ласкал лицо, глаза начали слипаться…

Проснулся Сингур оттого, что услышал шаги, которых так ждал. Пока ещё далеко, в нескольких улицах. И звучали они тяжелее, чем прежде. Она что-то несла.

— Ты мочь мне объяснять, ленивый ты кот, почему я то и дело куда-то ходить, что-то носить и умирать от тяжесть, а ты лежать и быть бездельник? — сердитая Нелани наконец вышла к убежищу и остановилась, бросив свою ношу к ногам.

Сингур легко поднялся.

— Так уж вышло, — сказал он, поднимая с земли кожаный мех. — Зачем столько вина?

— Какой еще вино?! — возмутилась женщина. — Чтобы ты есть, пить и дальше бездельничать? Это вода. Во-да. Мыть грязный ленивый кот. И одежда — одевать его в свежее, чтобы он снова стать похож на человек.

— Вода — это хорошо, — согласился Сингур. — Спасибо.

— Вода — это тяжело! — тут же снова рассердилась шианка. — Но тебе надо мыться и выглядеть человек, а не дикий кот, который только и делать, что драть кошка.

— Это ещё зачем? — удивился собеседник. — Может, мне нравится быть котом и драть кошку?

Он притянул шианку к себе, но она строптиво упёрлась чёрными ладонями ему в грудь и отстранилась:

— Да погодить же!

— Что?

— На всех площадях глашатаи говорить, что Храм искать победитель поединок. Его хотеть видеть верный слуга, он ждать на площадь с рыба-фонтан. С полудень до темнота. Говорить, что от храм прийти человек, которого ты видеть и с которым говорить на лестница. Храм обещать, что никакой другой мечник не прийти. Только он и ты. Храм хотеть говорить с победитель поединок.

Сингур нахмурился, но женщину не выпустил. Спросил задумчиво:

— Ты давно тут живешь. Скажи, мне действительно нужно идти? — его руки на её талии потяжелели.

Нелани взяла лицо собеседника в ладони и ответила мягко:

— Храм нельзя говорить нет. Не придешь, когда зовут, все равно найдут и приведут. Храм — это… Храм!

На долю мгновения Сингур закрыл глаза.

Пепелище с уродливым идолом среди зарослей кустарника словно исчезло. Над головой по-прежнему сияло чистое небо, а ладони ощущали тепло женского тела. Может, это последние радости глупой бестолковой жизни, в которой всё, что он смог — потерять свободу и обречь на рабство сестру…

А и неважно! Сколько осталось той жизни вместе с её радостями? Месяц, два, три? Надо идти, значит, пойдёт. Как всегда шёл навстречу неизвестности — длинными коридорами на арену, тёмными путями по подземельям.

Зато теперь над головой — вот это синее яркое небо, а за спиной больше нет хозяина. Теперь Сингур всё решает сам. К тому же незавершенных дел у него не осталось. Точнее, осталось два. Но с ними разобраться несложно.

— Хорошо, я пойду, — он открыл глаза и посмотрел на Нелани. — Сколько тебе осталось накопить, чтобы выкупиться?

Шианка задумалась, производя в уме подсчеты, но собеседник её остановил:

— Неважно. Того, что я уже заработал, хватит. Должно хватить. Когда уйду, сходи за Эшей, приведи её сюда. Если не вернусь, поддержи её. Она ничего не знает о свободной жизни. Скажи ещё, что я просил помочь тебе выкупиться. Деньги у неё есть. И передай: я очень виноват перед ней и мне жаль, что там, дома, я вышел на тот круг, вместо того чтобы отвести её обратно к отцу. Глупо поступил. Очень.

Он отвел взгляд от зелёных кошачьих глаз и посмотрел в небо. Солнце почти поднялось в зенит. Сингур крепко прижал к себе шианку, уткнувшись подбородком в кудрявую макушку:

— Ты — лучшее, что было в моей жизни, Тихая Вода. Если не вернусь, выкупись и найди себе мужчину, двух… трех… сколько захочешь. Главное — будь счастлива.

* * *

Площадь трёх улиц была небольшая и неизменно тихая. Сюда выходили лестницы кварталов рукодельниц, купеческого и ткацкого, потому люди вокруг жили мастеровые и степенные. На овальном пятачке с фонтаном тоже царило чинное спокойствие. На южной стороне площади приютилась уютная таверна с уличной едальней, на северной работала лавка с тканями и шитьём. Из-за этого здесь всегда было много женщин, приходивших за покупками или к фонтану — набрать воды, и мужчин, сидевших за столами едальни в тени пышного мирта.

Женщины болтали у фонтана, украдкой бросая взгляды в сторону мирта. Мужчины исподволь присматривались к женщинам и подходили завести беседу, если какая-то особенно понравилась.

Случалось, ревнивые жёны являлись на площадь, чтобы со скандалом увести супругов, которые, по их мнению, чрезмерно долго сидели в едальне и чрезмерно пристально наблюдали за собравшимися у фонтана. Но после тут снова воцарялись мир и спокойствие.

Этот порядок не менялся годами. Однако сегодняшним утром всё пошло не так, как обычно.

На площадь явились храмовые служки, расстелили в стороне от фонтана широкий ковёр, натянули над ним богатый навес на резных столбах, поставили изящные, обитые узорчатыми тканями кресла и низкий столик с дорогими яствами.

После этого старший прислужник протрубил в чеканный рожок, а затем громко объявил, что сегодня на площади один из верных слуг будет ждать встречи с победителем Железного Лба, а потому незачем толпиться рядом.

Спустя некоторое время носильщики принесли паланкин, из которого вышли многоликая с укрытым кисеей лицом и совершенно безоружный мечник храма. Они расположились под навесом, тогда как сопровождение сразу удалилось.

* * *

Стиг сдерживался, чтобы не накрыть ладонью саднящий под одеждой глубокий длинный порез. Если не вставать и не шевелиться, то вполне терпимо. Лекари Храма знали свое дело. Однако на такой жаре даже под тонким шелком заживающая рана постоянно напоминала о себе.

Аурика взяла мечника за запястье, отчего со стороны они, наверное, стали похожи на двух молодоженов, на пир к которым не явились гости. Стиг в который уж раз досадливо подумал, как ему хочется сбросить её руку. Он понимал: влюбленная девочка не виновата, что в его сердце пусто, как в старом кувшине.

Изо всех сил мужчина старался проявлять ответную нежность. Но именно это оказалось крайне мучительно. А почему, он не понимал. Аурика уже не один раз доказала и искренность своей привязанности, и свою доброту. Она была красива, наконец!

Так отчего же ему, неблагодарному, всего этого было мало?! Почему её внимание и проявление чувств не льстило, а вызывало глухое внутреннее раздражение, словно предстояло совершить что-то неприятное, но неизбежное? Стиг не хотел её обижать. Она нравилась ему, но… как невеста Карая или кого угодно другого, только не его собственная! Он не хотел её обнимать, и целовать тоже не хотел! Однако вынужден был это делать, тогда как внутри сотрясался от необъяснимого протеста.

Пока он пребывал в мучительном смятении, многоликая сидела молча, но через какое-то время ей это надоело, и она легонько стиснула мужскую ладонь:

— Не переживай, он придет. Я это видела.

Мечник тускло улыбнулся. Знала бы Аурика, что изводится он вовсе не из-за диковинного чужака, наверное, удивилась бы.

— Я не сомневаюсь, многоликая. Я просто не люблю ждать.

— Ну да, тоскливое занятие, — признала собеседница. — Скучно…

Она взяла с большого блюда персик и покрутила его в руках.

Площадь казалась пустой. Нет, люди ходили, всё так же набирали воду женщины, так же сидели в едальне мужчины. Поглядывали исподволь на многоликую и сидящего рядом с ней непривычно безоружного верного слугу, но откровенно глазеть не решался никто. Зеваки тоже не собирались, не таращились из окон или с крыш. Ослушаться предупреждения храма не решились даже самые отчаянные.

Стиг отмечал всё это про себя и никак не мог отделаться от ощущения, будто они с Аурикой одни в пустыне. В Миль-Канасе всегда и везде можно было ощутить неподалеку невесомое внимание многоликих, а уж нити мерцания горели всюду. Но только не здесь и не в это время. Сегодня Храм оставил без своего внимания и площадь, и улицы вокруг. Боялись спугнуть Сингура. Тут не было ни стражников, ни мечников, ни спешников. Даже ночных братьев — ни одного. А уж эти везде пытались просочиться. Впрочем, сегодня ни один не решился влезть в дела Храма.

— Стиг, скажи, — спросила вдруг Аурика, — Эная навещала тебя?

Его удивил этот вопрос.

— Нет, госпожа, она слишком многое пережила и ещё не оправилась, — ответил мечник.

— Я просила называть меня по имени, — даже по голосу было понятно, что она нахмурилась.

— Сейчас мы вне стен Храма, госпожа, я не могу себе позволить такой вольности, — про себя Стиг возблагодарил Джерта, что это действительно так, но на всякий случай перевёл тему разговора. — Тени уже удлинились, возможно, сегодня Сингур не появится…

— Появится, — твёрдо сказала Аурика. — Уже скоро.

Стиг огляделся. Площадь жила прежней жизнью, и ни одного нового человека на ней не появилось.

Они ещё некоторое время скучали, а потом монотонность ожидания нарушил грохот разбившегося кувшина. Женщина возле фонтана всплеснула руками, горестно глядя на осколки под ногами.

В этот самый миг легкая рука многоликой снова легла на запястье мечника.

— Это было в видении, — негромко сказала Аурика. — Сейчас он выйдет.

Стиг обвёл взглядом крыши окрестных домов, но Сингур на этот раз появился, как все обычные люди: вывернул из улочки и быстро направился вперёд.

Его собранность и напряжённость заставили Стига подобраться. Никогда ещё мечник храма не чувствовал себя настолько уязвимым. Понимал, что, даже будучи полностью здоровым и вооружённым, ничего не смог бы противопоставить такому воину, но всё равно лишь огромным усилием воли не позволил руке скользнуть к поясу — туда, где обычно были пристёгнуты ножны с мечом.

Попытку Стига подняться навстречу этот странный человек пресёк движением руки:

— Не надо, ты ранен. Я вижу. Почему Храм не прислал здорового?

Мечник с облегчением откинулся на спинку кресла:

— Храм решил, что на встречу следует прийти тому, с кем ты однажды уже разговаривал. К тому же я не смогу тебя задержать, даже если очень захочу. Сядь, неудобно говорить, запрокидывая голову.

— А девчонка зачем? — Сингур не спешил выполнить его просьбу и внимательно разглядывал девушку. — Почему лицо закрыто? Открой.

Его вопрос и бесцеремонный приказ изумили Стига.

— Она многоликая, — напомнил он собеседнику и тут же понял, что это ни о чем Сингуру не говорит. Поэтому пришлось спешно объяснять: — Если плетёный браслет на твоей руке — то, чем нам показался при первой встрече, то это узелковое послание. А его умеют читать только многоликие.

— Пусть откроет лицо, — повторил Сингур.

Мечника покоробило от неучтивости и резкости его тона, он хотел возразить, но Аурика опередила. Мягким движением она отбросила паволоку и улыбнулась. Сингур несколько мгновений бесстыдно разглядывал её. У Стига от такой дерзости внутри всё клокотало, но, наконец, этот нахал сел.

— Первое и главное, — мечник не без усилия снова взял себя в руки, — у Храма нет к тебе никаких претензий, Сингур Победитель Железного Лба. От имени Храма заявляю, что ты свободный человек, не нарушал закон и к тебе не могут быть применены никакие наказания. Ты волен остаться в Миль-Канасе или покинуть его по своему желанию.

— А второе и менее главное? — собеседник умело скрыл удивление, но Стиг опытным взглядом воина отметил всё-таки, что он едва заметно расслабился.

— Мы будем благодарны за любые сведения о Миаджане. Если ты согласишься рассказать всё, что знаешь, и ответить на вопросы, тебя ждёт большая награда. Слово Храма.

Мечник замолчал, а Сингур смерил его взглядом, полным одновременно и удивления, и подозрения. Он несколько раз настороженно огляделся, но так и не обнаружил опасности.

— Храм убрал с площади и её окрестностей всю стражу. Ни одного моего брата нет рядом, — снова заговорил Стиг, — мои руки пусты, — он протянул раскрытые ладони к собеседнику, — ты не нарушал наших законов, а за то, что знаешь и можешь рассказать, мы готовы щедро заплатить. Пусть я останусь безоружным и бездвижным в пустошах Драга, если лгу тебе хоть словом, хоть помыслом.

Сингур по-прежнему недоверчиво смотрел на собеседника:

— С чего вы взяли, будто я что-то знаю о Миаджане? Это старая сказка.

— Для Храма, — Стиг подчеркнул это слово, — нет. В Миль-Канасе был убит человек, которого отправили за тобой в погоню из Миаджана, — Стиг невольно коснулся повязки, что скрывала под одеждой саднящую рану. — Он мёртв, мы не смогли его допросить, но кое-что узнать всё-таки сумели. Поэтому Храму очень важно поговорить с тобой про Миаджан.

— А в награду — всё, что захочу? — усмехнулся Сингур и откинулся на мягкую спинку кресла.

— Нет, — Стиг покачал головой. — Конечно, нет. Деньги и жизнь в Дальянии. Если захочешь, можем сделать ланистой на верхних кругах. Купить дом по твоему выбору. Но не дадим в жены многоликую и не возьмем служить мечником Храма. А вот спешником — не раздумывая.

— Щедро. Но я зарёкся служить храмам. И круги мне тоже надоели. Чем же вам так интересен Миаджан, если вы готовы платить за сведения о нем, не торгуясь?

— Разреши мне объяснить? — обратилась к Стигу Аурика и только после его кивка повернулась к Сингуру. — Покажи мне, доблестный воин, плетёный браслет со своей руки. Это послание от одной из моих сестер, я уже вижу. Миаджан похитил её несколько лет назад. Вот почему Храм хочет знать о нём.

В этот миг Стиг понял, что всё время разговора Аурика пристально рассматривала не его собеседника, а эту плетёнку.

Сингур смерил девушку хмурым взглядом:

— Женщина, которая сплела её, завязала последний узел уже на руке. И просила не снимать. Никогда.

Аурика почтительно склонила голову и сказала:

— Я покоряюсь её воле. Тогда позволь взять тебя за руку и посмотреть браслет, не снимая.

Стиг открыл было рот, чтобы запретить ей прикасаться к этому странному человеку, но Сингур снова его удивил:

— Я не трону девчонку. На. Смотри.

С этими словами он протянул жесткую, покрытую мозолями и шрамами ладонь собеседнице.

Та взяла её очень осторожно. В маленьких нежных руках многоликой, похожих на лепестки цветка, грубая лапища воина напоминала старую щербатую лопату.

С удивлением Стиг увидел, что лицо Сингура словно дрогнуло, он будто незаметно сглотнул комок в горле. Тонкие девичьи пальцы медленно скользили по засаленным узелкам, а глаза невидяще смотрели в пустоту.

— Любви благословенным! — наконец, нараспев заговорила она. — Я не помню своего прошлого, но видела будущее. Моя смерть уже близка. Когда ты, юная дева с чёрными очами, прочтешь это послание, я уже буду мертва. Знай: мужчина, чью руку ты держишь, любил меня, защищал и помогал, сколько мог. А я люблю и хочу защитить его. Прошу: помоги ему, сколько сможешь».

Стиг с трудом разжал пальцы, которыми стискивал подлокотники кресла. На лбу у него выступила испарина.

Лицо Сингура было застывшим.

— Как она ушла? — мягко спросила Аурика, продолжая держать собеседника за руку.

— Не вернулась из подземелий, — глухо ответил он.

— Старшие жёны должны знать, — Аурика произнесла это в пространство, после чего медленно наклонилась и в почтительном благоговении коснулась лбом плетеного браслета на мужском запястье. На миг застыла так, а потом выпрямилась и твёрдо сказала: — Спасибо за весть о нашей сестре. Спасибо, что любил её и берёг. Храм обязан выполнить её просьбу.

Стиг поднялся со скамьи:

— Завтра в полдень я буду здесь, чтобы узнать твое решение, — от услышанного он даже перестал чувствовать саднящую рану. Мир вокруг почему-то сделался блеклым и плоским. — Каким бы оно ни было, ты волен жить в Миль-Канасе или покинуть его по своему желанию. Храм не станет чинить препятствий.

В ответ на это Сингур мотнул головой:

— Зачем тянуть до завтра? Я пойду с вами.

Мечник даже не испытал удивления. По-прежнему ровно он ответил:

— Паланкин ждёт в квартале отсюда. Носильщики сильны, но неуклюжи и безоружны — тебе они не противники. Клянусь именем Джерта: мы честны перед тобой.

Его собеседник только хмыкнул.

А мечник храма смотрел на его запястье. «…Когда ты, юная дева с черными очами, прочтешь это послание, я уже буду мертва».

Мир вокруг оставался бесцветным и плоским.