Дикий Восток. 1910. Часть 1

Глава 18

Банда Седого. 08.09.1910

Седой давно искал настоящее дело. Хотелось и куш сорвать, и прославиться крупным и дерзким ограблением, о котором будут говорить все, и который прославит удачливого грабителя. «Дальше Сибири не сошлют, а и на каторге люди живут», — хладнокровно рассуждал он. Деньги манили Седого, но куда сильнее влекла его слава, до которой он был необычайно охоч.

«Седой», по документам — Евгений Кузьмич Федоринцев, двадцати четырех лет, из крестьян Пермской губернии. В 1905 году «Седой», в те времена начинающий вор, сколотив в Омске собственную банду из таких же молодых да ранних отморозков, принялся совершать смелые налеты, грабежи и убийства. Присмотревшись к делам революционеров, к устраиваемым ими «эксам» и терактам, Седой, ощущавший в себе силу и не боящийся крови, решил, что он ничем не хуже «политических».

До поры до времени дела у его банды шли отлично. Особенно развернулись они в мятежном 1907. Тот год в Омске оказался по-настоящему богат на крупные экспроприации-ограбления. Судите сами. Нападению и грабежу подверглись: подрядчик Печенин, Страховое общество, владелец крупнейшей городской гостиницы «Россия», аптеки, почта в Тюкалинске и на Семипалатинском тракте, один из крупнейших в городе универсальный магазин Ганшина, контора Спивака и две почтово-телеграфные конторы. Больше половины из этих наглых и подчас кровавых налетов — дело рук его банды.

В том же году, в ходе очередного нападения, воспользовавшись своевременно полученными от информатора сведениями, шайку накрыли жандармы. В ходе перестрелки двоих подручных застрелили, а самого «Седого» поймали и поместили под арест в Омский тюремный замок.

На суде Федоринцев, даже фамилию свою скрывший, предпочел называться только воровской кличкой, вины не признал и не раскаялся. В том же году его осудили за убийство директора Омской фельдшерской школы Мариупольского и приговорили к восьми годам каторжных работ.

Срок свой он отбывал в Тобольской каторжной тюрьме. Согласно законам того времени Седому, как каторжанину 3-го разряда (то есть получившему срок от 4 до 8 лет), за примерное поведение после трех лет отсидки разрешили перейти на облегченный режим — дали право поселиться в домишке поблизости от тюрьмы. Такая практика в те годы была довольно распространена, заключенным даже позволяли создавать семьи и жить почти нормальной жизнью. Но у Седого были совсем другие планы. Молодой каторжник, лишь немного отойдя от жизни за решеткой, тут же подготовил побег и ушел на вольные хлеба[1].

Долго пробирался он на юг, пока не добрел до Омска, точнее, до железнодорожной станции, где без особо труда отыскал кое-кого из старых своих знакомцев, с которыми тут же закрутил новые дела. Вскоре в шайку влились и новые участники.

С памятных времен пятого-седьмого годов произошло много изменений, порядка стало больше, и той кровавой вакханалии, что была в годы революции, уже не наблюдалось. Зато прибывающие бесконечной чередой новоселы, стремительно растущие обороты торговли и богатства у торговцев, экспортеров и промышленников создавали для решительных и готовых на все грабителей благодатную почву для совершения преступлений.

Основным источником дохода банды стали налеты на торговцев и крестьян, приезжающих из окрестных сел и деревень на базар в Атаманский хутор. Не брезговали они грабить и переселенцев, прибывающих в Омск по железной дороге.

Но все это не давало настоящего барыша. Планы у Седого имелись громадные. Еще находясь на каторге, он в разговорах с другими уркаганами открыл для себя отличный способ воровского дохода — чеканку фальшивой монеты. Вот только стоила эта затея больших денег. Чтобы устроить собственный «монетный двор» и приобрести все необходимое оборудование для чеканки «серебряных» денег, нужны были десятки тысяч рублей. Пусть даже часть средств он смог бы добыть, предложив долю другим ворам, но без своего капитала ему не светило ничего.

Мелочь отследить почти невозможно. Учтем, что килограмм творога в те годы обходился покупателю в двадцать пять копеек, литр молока в четырнадцать, булка свежего ржаного хлеба — 4 копейки. Так что дело обещало сказочные доходы и стабильность. Так что Седой продолжал упорно искать возможность добыть крупную сумму, устроить дело, легализоваться под новым именем и зажить припеваючи.

Под лежачий камень вода не течет. И Седой принялся наводить мосты. Искать в банках, почтовых и торговых конторах осведомителей, чаще всего мелких служащих, готовых за долю малую сдать клиента, забирающего большую сумму денег. И вот вчера — шестого сентября — в пять пополудни от младшего кассира Омского отделения Сибирского торгового банка Иллариона Бутузова, большого любителя посещать первосортные бордели и сорить деньгами не по доходам, пришла долгожданная весточка с предложением встретиться лично по срочному делу.

Спустя пару часов Седой уже стоял в прихожей квартиры банковского клерка-осведомителя.

— Говори, не томи. — Отрывисто бросил бандит, жестко глядя прямо в глаза хозяина дома.

Бутузов — розовощекий полноватый молодой человек лет двадцати, немного конфузясь и с трепетом ожидая щедрой расплаты, не выдержав, отвел взгляд и начал тихо, почти шепотом, несмотря на то, что они были в квартире одни, рассказывать:

— Я сегодня, как обычно, работал в кассе. — Сбился, замолчал и, справившись с волнением, уже смелее продолжил, — Впрочем, это совершенно неважно. Тут другое. Сегодня поступило распоряжение подготовить к вечеру следующего дня крупную сумму наличными.

Он взял драматическую паузу и, округлив глаза, продолжил, с придыханием и большим пиететом к озвучиваемой сумме:

— Двадцать тысяч рублей. — Заметив по скривившей рот бандита ухмылке, что тому интересно, зачастил, стремясь вывалить все сведения до конца. — Дополнительным условием со стороны заказчика является ограничение номинала банкнот. Он не должен превышать ста рублей. А больше половины и вовсе обязаны быть набраны двадцати пяти и десяти рублевками и даже купюрами более мелкого достоинства. Подготовить деньги поручено мне. И теперь самое главное. Мне удалось узнать, кто сделал заявку. Это богатый купец-меннонит из Ново-Омска Аарон Ааронович Лепп — хозяин паровой мельницы и крупный мукоторговец.

Седой, уточнив ряд подробностей и оговорив, как они будут обмениваться завтра срочными известиями, отдал Бутузову аванс — пятьдесят рублей и уехал к себе в Атаманский хутор.

Чтобы иметь точные сведения о намеченной жертве, Седой приказал следить за купцом двум членам своей шайки. Первый — уже знакомый нам Гриня Жиган. Второй — Васька Банщик, самый юный, едва разменявший шестнадцать лет парнишка, который, прежде чем прибиться к шайке, промышлял кражами на вокзалах и за то получивший свое прозвище. «Банщики» на дореволюционном воровском жаргоне — как раз и есть те, кто крадут ручной багаж на вокзалах и станциях.

Следующим утром Жиган с Васькой уже неотвязно паслись у дома купца в Ново-Омске. Лепп не спешил ехать в город, а к десяти часам отправился в контору и пробыл там до обеда. Только в час пополудни Аарон Ааронович в сопровождении охранника выехал на железнодорожную станцию и сел на обеденный поезд горветки. Жиган и Банщик, без особого труда проследившие весь путь промышленника, тоже разместились в одном из вагонов. На вокзале станции Омск Гриня успел пересечься с поджидавшим его целый день Седым и доложить последние известия.

Приехав в город и взяв извозчика, купец почему-то не сразу отправился в банк. Сначала он зашел в ресторан при недавно построенной гостинице «Россия». Там он провел некоторое время, обедая с некими людьми, вероятно, проводя деловые переговоры.

Жиган с подельником соваться в ресторан благоразумно не стали, посменно дожидаясь появления купца на улице. И только ближе к вечеру, к большому облегчению Грини и Васьки, мукоторговец добрался до банка и наконец-то забрал деньги. А когда прикативший извозчик получил указание везти клиентов до городского вокзала, заскучавшим было соглядатаям стало очевидно, что Аарон Лепп решил добираться домой тем же способом, что и приехал, то есть по железной дороге.

Это было логично, ибо в Сибири бандиты, регулярно осуществляя нападения на почтовые кареты, банки и конторы, все же ни разу не делали поезда объектами грабежа. Присутствие большого числа людей в вагонах, охрана на вокзалах и станциях, наличие железнодорожной жандармской службы, да и комфорт при езде по рельсам, наличие, в конце концов, единственного на тот момент моста через Иртыш — все служило аргументами для предпочтения именно такого средства передвижения. Еще одним очевидным плюсом была регулярность и точность расписания пригородного поезда. Горожане даже шутили, что по нему можно безошибочно определять время.

По договоренности, Седой и еще двое членов банды — Мишка Француз и Трофим Калач, прозванный так за большую силу и умение ловко разбивать большие навесные замки, которые на жаргоне и называются калачами, уже который час околачивались поблизости от горвокзала.

Убедившись, что купец, купив билеты, уже прошел на перрон, благо погода в тот вечер стояла на удивление теплая, недождливая и почти безветренная, так что сидеть в помещении не имело никакого резона, Жиган, оставшись следить за «клиентом», отправил Банщика с весточкой к подельникам. Молодой вор, быстро отыскав «своих», коротко доложил все подробности и замолчал, ожидая от главаря приказа. Тот не заставил себя ждать.

— Слухайте сюда. На вокзал даже не заходим. — Начал с ходу распоряжаться Седой. — Нечего рожами светить. Билетки пусть Васька купит на всех разом. Он у нас самый мелкий и неприметный. Слышь, Банщик, потом один себе оставишь, остальные мне отдашь. В поезд садимся по одному. Без суеты. И тихо у меня. Не спугните клиента. В сторону купца даже не глядеть. Уяснили?

— Все сделаем, Седой, не сумлевайся, — качнул кудлатой головой Трофим.

— Васька, тебе отдельно — прошмыгнешь в тот вагон, куда сядет клиент, и забьешься в самый дальний угол, только обязательно — позади немца. Если шпалеры достанут — вали со спины обоих наглухо. А дальше, как масть ляжет. Но всё должны успеть за время, что поезд до Карлушки докатит. Там соскочим и ходу.

— Седой, — Влез в разговор Француз, — Ежли время будет, надо бы всех в вагоне обнести. Стрясем с фраеров бабки[2] и рыжье[3].

— Это само собой, Мишаня. Но сначала — сумка с баблом. И смотрите у меня, дурить вздумаете — урою. Скажу прыгать — прыгайте, скажу резать — режьте.

Незадолго до посадки на поезд Гриня, воспользовавшись моментом, подошел к главарю и шепнул ему.

— Слышь, Седой, я вроде тех двух фраеров залетных видел на перроне, которые на днях нас на пушку брали.

— Уверен?

— Темно было, но вроде они. У одного мешок за спиной.

— Значит, козыря фартовым сегодня сами в руки идут! Найдем и сразу кончим.

— А если они деньги припрятали? Надо бы расспросить…

— Одного можно и прихватить с собой, а там как выйдет. — Увидев, что Банщик возвращается, Седой резко оборвал разговор, — Всё, харош базлать! Садимся на машину!

[1] Тобольская каторжная тюрьма — в тюремном замке содержались арестанты, жившие в крепости и ежедневно отправлявшиеся отсюда на каторжные работы или поселение.

[2] бабки — деньги на воровском дореволюционном жаргоне

[3] рыжье — золотые изделия на воровском дореволюционном жаргоне

Рассевшись в головном вагоне каждый по отдельности, грабители то и дело поглядывали на своего предводителя, ожидая сигнала. Не прошло и минуты с отправления состава, как Седой поднялся со своего места и совершенно спокойно, без криков и резких движений, двинулся в конец вагона. Гриня, Мишка и Калач, дождавшись, пока главарь пройдет мимо них, тоже без спешки подтянулись к открытой площадке, огражденной лишь тонким трубчатым барьером.

Перескочив на площадку второго вагона, они остановились. Гриня заглянул через стекло двери внутрь и спустя несколько секунд прокричал Седому, перекрывая грохот поезда.

— Тут их тоже нету.

— Тихо заходим! Не бузить!

Второй вагон остался позади. На этот раз Седой даже и не стал подсылать Гриню, чтобы отыскать взглядом Леппа. Было очевидно, что нигде больше богатый улов находиться не может.

— Доставайте шпалеры! Влетаем и сразу к ним! Будем брать с ходу! Никого не жалеть! Чуть что — сразу стреляйте! Ты, Француз, первый, Гриня и Калач — за тобой, бегом к немцу, охранник точно с волыной — валите его, а я держу вагон! Ходу!

Француз, выставив револьвер перед собой, рванул вперед по проходу между сидениями, разом отыскав взглядом приметную цель. Калач не отставал ни на шаг, держась чуть правее, чтобы подельник не перекрывал ему сектор обстрела. Гриня влетел внутрь третьим. Сам Седой, закрыв дверь, остановился у входа и заорал, щеря прокуренные зубы:

— Кто дернется, шмальну! Сидите тихо, и будете жить!

Вот только крик его заглушил грохот выстрелов.

Если сам Аарон Ааронович Лепп, в силу прожитых лет и привычных занятий отличавшийся исключительно быстротой ума, но никак не мускульных импульсов, запоздал с реакцией, то его специально ради этой истории нанятый охранник из местных омских евреев — Цодек Абрамович — оказался куда как шустрее и успел много больше.

Он и прежде следил именно за дверью со стороны второго вагона, логично ожидая возможной угрозы с той стороны. Как подозрительных Цодек отметил и парочку, ушедшую за заднюю площадку, так что время от времени поглядывал в их сторону. Впрочем, вели они себя смирно. Может, поэтому Абрамович не обратил внимания на Ваську Банщика, который забился в самый угол и, надвинув картуз на глаза, вроде как уснул, привалившись к окну.

Потому Цодек перешел к действиям сразу, как только дверь вагона начала открываться. Он быстро выхватил свой «русский» Смит-Вессон и взвел курок. А увидев бегущих в их сторону вооруженных людей без колебаний поднял оружие и выстрелил. На мгновение у всех в вагоне от грохота заложило уши.

Тяжелая пуля угодила бежавшему первым Французу в левое плечо и почти развернула бандита боком, но он еще попытался выстрелить в ответ, на кураже и азарте, и тут же получил вторую пулю — в живот. На этот раз его согнуло, и Мишка Француз замертво свалился, протаранив лицом грязный пол. Калач и Жиган геройствовать не стали, а предпочли быстро нырнуть вправо-влево от прохода и, спрятавшись за спинками сидений и телами людей, принялись не прицельно стрелять по противнику, который умело отвечал им.

Пассажиры, сразу после начала стрельбы оказавшиеся на полу, чтобы уберечься от пуль, только и могли, что кричать от ужаса и страха. Вокруг гремело, свинец летел, выбивая щепу из дерева стен и разбивая стекла, градом осыпающиеся на головы лежащих. Беспорядочная пальба бандитов привела к трагическим последствиям. Среди ехавших в вагоне один за другим прибавлялось раненых.

Спустя несколько секунд после начала боя Лепп, верно оценив обстановку, попытался сползти вниз, укрывшись за спинкой сиденья. Меннониты не допускают использования оружия, потому в завязавшейся перестрелке промышленнику оставалась роль терпеливого наблюдателя и жертвы. Он принялся горячо и почти беззвучно молиться, осеняя себя крестным знамением. А потом зачем то решил встать, вероятно, желая покончить со смертоубийствами мирным путем.

Цодек, видя, что ситуация становится крайне опасной, жестко сдернул его вниз, задвинул в угол и прикрыл своим телом, продолжая вести огонь по грабителям. Патроны в барабане его револьвера закончились, и он сноровисто вынул из кармана пальто запасной ствол — новенький, только в этом — 1910 году поступивший в производство автоматический пистолет Браунинга. К слову, спустя четыре года из похожего пистолета, только под патрон.380 ACP, в нашей истории будет (еще только будет) застрелен Гаврилой Принципом эрцгерцог Фердинанд с женой.

И кто знает, как развивались бы события, если бы не Васька Банщик. В первый миг он струхнул и упал вместе с остальными пассажирами на пол. Но потом, вспомнив слова Седого, собрался с силами, достал револьвер, выглянув из-за сиденья, с перепугу, дико крича на одной ноте непрерывно «А-А-А!!!», разрядил весь барабан в широкую спину Абрамовича.

Цодек, получив первую пулю, дернулся всем телом, но не сдвинулся с места, продолжая закрывать патрона от врагов и даже смог еще раз нажать на спуск пистолета, вот только удержать оружие в ослабевшей руке уже не смог. От сильной отдачи Браунинг вырвало из пальцев стрелка. А следом за первой в его спину продолжали лететь все новые пули, от каждого попадания могучий организм вздрагивал и все сильнее клонился вперед, пока не упал мертвым на черный дощатый пол вагона, щедро заливая его горячей кровью.

Теперь грабителям оставалось разобраться только с самим Леппом, который барахтался внизу, пытаясь подняться. Тяжелое тело убитого охранника, грузно обвалившись в узком проходе между креслами, мешало ему действовать свободно. Да и страх сковывал движения. Первым рядом с ним оказался Калач, который без раздумий выстрелил в грудь престарелого немца. На красивом сером пальто проступило красно-черное пятно, а глаза купца потускнели и закатились.

— Товар у меня, — торжествующе закричал Трофим, вырвав из рук Леппа сумку.

— Не ори. Отдай мне, а сам пойди, — проверь заднюю площадку, все ли там чисто, и стой на стрёме. — Седой, ухватив саквояж, открыл его и, убедившись, что в нем лежат пачки денег, удовлетворенно хмыкнул.

Трофим вынул из кармана убитого купца бумажник и тут же, заметив жесткий взгляд главаря, отдал ему вслед за сумкой. Седой, спрятав кошелек за пазуху, глянул на часы, высчитывая время, и распорядился:

— Вы двое, — сказал он, обращаясь к Ваське и Грине, — Обойдите всех и выпотрошите из них всю желтуху*, часы, деньги и прочее барахло, да поторапливайтесь, времени в обрез! Три минуты!

— А что с Французом? — Трофим кивнул в сторону лежащего в луже собственной крови и покачивающегося в такт с вагоном тела застреленного подельника.

— Холодный. — Без тени эмоций жестко ответил Седой. — Не фортануло бродяге сегодня. Забудь и делай, что сказал.

*Желтуха — золото