Дни Самайна

Глава 9

Стоя под душем в клубах горячего пара, позволяя струям воды бесконечно омывать свое измученное, избитое тело, Дэймон улыбается от удовольствия, негодуя только из-за того, что дурацкая нервная дрожь, которая начала сотрясать его еще в машине, никак не проходит. Рюмочку коньяка… да, это будет в самый раз… или одну волшебную капсулу со сладкими снами.

Все получилось. Он задумал и осуществил эту маленькую провокацию с целью выяснить для себя две вещи. Насколько обоснованы подозрения Анны относительно тайной связи ее драгоценного Константина с другой женщиной – это раз. И еще: какую ценность представляют для него эти отношения. В результате удалось получить ответы и на эти вопросы, и на некоторые другие. К худу ли, к добру – будет видно.

Вода стекает по запрокинутому лицу, заливает глаза, заставляя Дэймона жмуриться с той же довольной улыбкой. Порядок. Ты еще в форме, старина. И если не считать того, что ты лишился рубашки от «Prada», и едва уберег себя от повторной травмы плеча, все прошло как по маслу. Ах, Костя… ах, сукин сын…

Рукав рубашки в пройме треснул почти сразу. Потом полетели пуговицы… В отель пришлось приникать через служебный вход, его впустила добрейшая Мэделин.

– Ах, Дэймон, какое несчастье. На тебя напали? Нужно немедленно сообщить в полицию.

– Тс-с… спокойно. Никакого несчастья. Никакой полиции. Я отлично провел время и не хочу, чтобы теперь мне испортили все удовольствие.

Тем более что полиция была уже в курсе дела. Собственно, ее вмешательство в лице сержанта О’Салливана и положило конец несанкционированному поединку на неохваченном раскопками и обычно безлюдном участке долины Бойн. Видимо, какие-то отставшие от группы туристы все же заметили их издалека и заподозрили неладное. А когда на белом свете начинает твориться неладное, честный налогоплательщик точно знает, что делать – вызывать полицию.

С сержантом О’Салливаном удалось прийти к консенсусу. Пришлось, конечно, предъявлять документы, потом долго и путанно объяснять, чем это они тут занимаются, потом обниматься и целоваться у него на глазах в доказательство того, что никто ни к кому не имеет претензий…

Что и говорить, спектакль был сыгран блестяще. И если поначалу абсурд ситуации еще несколько удручал Константина, чья маска перспективного молодого ученого успела накрепко прирасти к лицу, то ко второму акту он заметно расслабился, а под занавес вообще начал выдавать подлинные перлы. В ушах Дэймона до сих пор звучал его зловещий шепот, который был бы очень даже уместен в каком-нибудь крутом голливудском вестерне: «А били тебя когда-нибудь по-настоящему? До обморока, до кровавой блевоты?» О, великодушный мой, знал бы ты, сколько раз!..

От горячей воды вся кожа порозовела, только шрам на левом плече по-прежнему оставался белым, как нечто инородное. Плотный белый шнур, вживленный в розовую плоть. Лазерная шлифовка, пожалуй, могла бы поправить дело, но Донна научила его смотреть на это по-другому.

Сделав один глоток, Донна поставила бокал на край стола. Взгляд ее прищуренных глаз медленно скользил по лицу Дэймона, по его груди в распахнутом вороте рубашки, по тонким загорелым рукам.

– Сними рубашку, – не услышал, а угадал он.

Вот, значит, как? Она собирается приказывать ему? Ладно.

Он снял рубашку.

– Ты очень красив. – Она произнесла это почти враждебно. – Тебе это известно?

Дэймон молча наклонил голову.

– Что за шрам у тебя на руке?

– Просто порез. Мы ходили в горы к древнему алтарю… то есть, к какому-то странному сооружению, которое показалось нам алтарем.

Глаза Донны широко раскрылись.

– Мы? Кто это «мы»?

– Я и мой друг. И еще две девочки.

– Тоже из Редстоунс?

– Да.

– И вы пролили на алтарь свою кровь?

– Только я и Лоренс. А что? – Он поднял голову и попытался улыбнуться. – Почему ты так смотришь? Ты знаешь это место?

– Да, – подтвердила Донна, продолжая смотреть на него с тем же странным выражением.

– И что же это такое? Это в самом деле алтарь?

– Да. Но пока я больше ничего не могу тебе сказать. – Она помедлила. – Я должна подумать.

– О чем?

– Следует ли тебе об этом знать.

Взяв его руку в свои, Донна погладила тонкую ленточку шрама. Потом нагнулась и, почти касаясь губами кожи, прошептала несколько слов на неизвестном ему языке.

– Он заживет без следа.

– А этот? – Дэймон указал на свое левое плечо. – Этот ты можешь заговорить?

Донна внимательно посмотрела на него. Заглянула прямо в душу.

– А ты этого хочешь?

– Почему бы мне не хотеть?

Он старался держаться непринужденно, но из этого ни хрена не получалось.

– Думаю, ты понимаешь, – мягко проговорила Донна. – Ведь сустав беспокоит тебя до сих пор, правда? – Накрыв его плечо ладонью, она некоторое время отрешенно смотрела в пространство, словно прислушиваясь. – Да, беспокоит. Так и должно быть.

– О чем ты?

– Таким, как ты, нужно постоянно напоминать, что кроме них на белом свете есть и другие люди, достойные даже большего счастья, чем вы, любимчики богов. Боги любят тебя, Дэймон. Ты удачлив. Но должен же ты чем-то платить за все это: за удачу, за красоту, за интуицию, за талант… Ведь ты обладаешь способностью видеть невидимое?

Он вздрогнул всем телом и промолчал. Ему казалось, об этом не следует рассуждать за бутылкой вина.

– Ты должен платить, как любой из смертных. А заплатить ты можешь только болью, только кровью. Ты не имеешь права претендовать на безоблачное счастье.

– А чем платишь ты? – мрачно поинтересовался Дэймон, оскорбленный ее проницательностью.

– Узнаешь в свое время. – Донна усмехнулась. – Если я сочту, что ты заслуживаешь доверия.

Они выпили еще, потихоньку разговаривая о каких-то малозначащих вещах. Донна включила музыку, зажгла ароматические свечи. Нежный, кристально чистый голос певицы заставлял сладко дрожать каждый нерв. Это были ирландские любовные песни в исполнении Мэри Мак Лохлан. Песни, которые и много лет спустя будут воскрешать в его памяти этот сказочный вечер.

Стоя перед зеркалом с наброшенным на плечи темно-зеленым махровым полотенцем, Дэймон пристально смотрел в глаза своему отражению. Нарцисс, заслуживающий того, чтобы умереть от любви к самому себе… Впрочем, миф имеет двоякое толкование.

Под левым глазом ссадина в пол-лица. Пустяки. Не имеет значения. Ничто не имеет значения кроме того, что они с Константином перестали быть чужими друг другу. Сентиментальный бред, да. Однако, на автомобильной стоянке, уже направляясь к своему «триумфу», светловолосый ангел с кровоточащим ртом обернулся и проворчал:

– Slan leat…[51]

Эти слова произнес человек, еще недавно выкрикивающий голосом, охрипшим от злости: «Шваль! Гнида вонючая!..» Шипящий по-змеиному: «Сдохни… сдохни, тварь!..» Вопрошающий с издевкой: «Так что же нужно сделать, чтобы доставить тебе удовольствие? Приковать наручниками к спинке кровати и трахать до одури?..» Маска прилежного, воспитанного юноши, потомственного интеллигента, понемногу сползала с его лица, под ней уже явственно проступал лик Диониса, лик Локи[52].

Дэймон вошел в комнату, на ходу продолжая вытирать полотенцем влажные волосы. Вошел – и тут же метнулся назад, налетел с разбегу на распахнутую дверь ванной, выругался вполголоса. Может, капсула виновата? Побочный эффект и все такое. Всего одна голубая лапушка, полдозы…

Он рискнул обернуться. Картина та же. My God!..[53] Ноги у него подкосились, во рту пересохло. Полотенце выпало из рук.

О, нет! Только не сегодня, пожалуйста, только не сейчас…

Да, machree. Именно сейчас и именно сегодня.

Из-за стены доносится тяжкий стон. Анна замирает, прислушиваясь, чувствуя, что начинает дрожать. Еще один стон, затем быстрое, неразборчивое бормотание. Дэймон разговаривает сам с собой? Или он не один?

Быть может, Шэннон вернулась? Или он сам ездил к ней мириться, поэтому целый день не отвечал на звонки и появился в отеле только поздно вечером… От этой мысли Анне становится нехорошо.

Поглядывая на приоткрытую балконную дверь, она вспоминает, как Дэймон впервые перемахнул через парапет, прошел через балкон в комнату, приблизился к кровати. Как медленно, пуговицу за пуговицей, расстегнул рубашку. Как склонился над ней, онемевшей от испуга, и она вдохнула аромат туалетной воды от Армани, смешанный с легким запахом табака.

Она видела, не увидеть этого было невозможно, что жизнь его лежит в руинах. Но почему? В чем секрет? Где-то в Неваде осталась женщина, надевшая ему на палец обручальное кольцо. Женщина, которую он любил, называл сестричкой Ламмас и все равно покинул, чтобы вернуться в Ирландию со своим другом, безнадежным наркоманом, поразительно похожим на Константина. В принципе всего этого достаточно, чтобы заполучить небольшое нервное расстройство. Или наоборот, нервное расстройство и явилось тем фактором, который предопределил дальнейшее развитие событий?.. Возможно, он был прав, утверждая, что ему требуется психиатр.

Не так давно они побывали на полуострове Дингл, графство Кэрри. Дэймон показывал ей часовню Гэлларус и развалины круглого укрепления железного века на вершине Слиаб-Мис, оставшиеся на месте замка знаменитого короля-чародея Курои Мак Даре. Когда-то Курои возглавлял воинство западного Мунстера, клан Дегайд, и о нем говорили, что он обречен вечно находиться в пути, «ибо не могла земля Ирландии вынести его тяжести, славы и доблести». Его замок с наступлением ночи начинал вращаться быстрее, чем мельничный жернов, и никто не мог попасть в него, потому что не находил ворот. В облике «высокого неуклюжего мужа» он был судьей в споре между Кухулином, Коналлом Кернахом и Логайре Буадахом, а погубить его удалось только благодаря предательству его жены Блатнад, которая в итоге поплатилась за это собственной жизнью.

Перебираясь через полуразрушенную стену форта, Анна оступилась на скользких после дождя камнях, и это почему-то сильно встревожило Дэймона. С несвойственной ему горячностью он начал умолять ее побыстрее уйти прочь от этого места, и только убедившись, что она не поранилась, более-менее успокоился и согласился остаться. Чуть позже произошла еще более странная вещь.

Все дома древней Ирландии были круглыми, Анна узнала об этом от Константина. Посередине располагалось ложе, рядом с центральным столбом. Переход от круглого плана к прямоугольному произошел в IX–X веках. И вот, стоя предположительно возле центрального столба и внимательно разглядывая то, что от него осталось, она внезапно обнаружила, что теряет контроль над своими эмоциями. КОСТЯ, КАК ТЫ МОГ?.. Затопившее ее беспросветное отчаяние сделало невозможным своевременное поступление и обработку ее мозгом информации из внешнего мира. Ее просто отрезало, отсекло. На минуту она превратилась в полярника на отколовшейся от материка льдине.

Скорее инстинктивно, нежели сознательно, Анна нащупала в камане английскую булавку, раскрыла и царапнула себя по тыльной стороне ладони, надеясь, что боль поможет ей одолеть морок. В тот же миг чьи-то сильные пальцы так стиснули ее запястье, что она вскрикнула. Булавка, сверкнув, исчезла в трещине между камнями.

– Не отдавай своей крови бессмертным, – тихо и очень внушительно произнес Дэймон. – Никогда не отдавай.

…ибо душа всякого тела есть кровь его…[54]

Морщась, Анна попыталась высвободиться, но он не отпускал.

– Пусти. Ты делаешь мне больно.

– Я сделаю тебе еще больнее, если не будешь слушаться.

Этот тон и еще странная дикость во взгляде подействовали на нее отрезвляюще.

– Хватит, Дэй. Я в полном порядке. – Она поежилась. – Кажется…

– Тебе кажется? – Дэймон покачал головой. – Нет, моя дорогая. Вот когда ты будешь знать точно, тогда я поверю, что все в порядке. Мы во владениях Курои Мак Даре. Понимаешь, что это значит?

Его взгляд пригвоздил ее к месту. От быстрого, яростного шепота по спине разбегался озноб.

– Да что ты распсиховался? Что я такого сделала?

Медленно он поднес ее руку к лицу, лизнул царапину языком.

– Вот так же необдуманно я как-то раз пролил свою кровь на алтарь неведомого бога.

– И что? – осмелилась поинтересоваться Анна.

– Скажу одно: ни к чему хорошему это не привело.

– А плохому?

Дэймон пожал плечами. Его гнев постепенно остывал.

– Что считать хорошим, а что плохим? Говоря библейским языком, бог простер свою руку и коснулся меня.

Да уж… Такое бесследно не проходит.

Что-то побудило ее спросить:

– Сколько тебе лет?

– Тридцать три.

– Ты выглядишь старше.

Он кивнул.

– Я знаю. Это случилось как-то вдруг. В двадцать семь я был еще мальчишкой.

Дэймон стоял перед нею – легкий, стройный, мрачноватый – похожий на темного ангела в своем расстегнутом длиннополом плаще. Воротник приподнят, руки в карманах. Всматриваясь в его лицо, Анна пыталась представить его двадцатисемилетним… двадцатилетним… Приподнять покрывало времени.

И чудо свершилось. В этом не вполне здоровом мужчине с усталым бледным лицом она увидела юношу, обворожительного юношу… Красивого, даже слишком красивого, чья красота толкала людей на преступления, сводила с ума. Страстного, страстного до безумия, готового к войне и миру, страданию и наслаждению. Неуправляемого, непредсказуемого, неправого почти во всем. Желанного и недоступного. А временами слишком доступного. Непростительно доступного…

– Мальчишкой? – Анна протянула руку, ласково коснулась его щеки. – Таким ужасным, дрянным мальчишкой, что всякому хотелось заняться твоим воспитанием?

– Точно.

– И многим удавалось?

Свирепствующий на вершине холодный ветер пробирал до костей.

– Пойдем, – сказал Дэймон, обнимая ее за плечи. – Смотри под ноги, здесь грязно. Замерзла? Я знаю поблизости один паб…

Нагулявшись по Дублину и возвратившись к семи часам в Дроэду, Анна пристроила «ровер» на небольшой стоянке перед главным входом, прошла в гостиную, минуя холл, а из гостиной на террасу. Почему-то ей подумалось, что Дэймон может быть там.

Дэймона там не оказалось. Ни в гостиной, ни на террасе, ни на одной из аллей, убегающих от пруда в парк. Зато под деревом почти у самой воды она заметила того, другого парня. Парня, который ссорился с Дэймоном у Бруга, а чуть погодя, заподозрив, что у них есть свидетели, отправил на разведку своих птиц.

Кстати, они и сейчас при нем. С громким щебетом перепархивают с ветки на ветку. Да и сам он ничуть не изменился. Те же спортивные брюки, та же куртка, напоминающая армейский камуфляж, те же ботинки на толстой подошве. Длинные светлые волосы собраны в хвост. Лоб перехвачен кожаным шнурком с подвешенными к нему ракушками и серебряными полумесяцами, какими любят украшать себя хиппи.

При свете уличных фонарей черты его лица казались нечеткими, размытыми. Однако, несмотря на недостаточное освещение и разделяющее их расстояние, что-то подсказывало Анне, что он невероятно, сногсшибающе красив.

Не тот красавец в изумрудно-зеленом плаще, с точеной шеей, охваченной золотой гривной. Другой. Вроде бы совсем обыкновенный. Но обладающий настолько страшной, поистине страшной силой, что воздух вокруг него, подобно воздуху пустыни, мгновенно превращается в раскаленное дрожащее марево и порождает миражи. Смертоносные миражи.

Войдя в свой номер и крепко-накрепко заперев сперва входную, а потом и балконную дверь, Анна устроилась под лампой и открыла книгу Ирландских сказаний с подробными комментариями, купленную в последний момент в небольшой книжной лавке на окраине Дублина.

Энгус Мак Ок (буквально «Сын Юности») или Энгус Ок («Вечно Юный») – бог с чертами трикстера[55]. Ассоциируется с понятиями молодости, красоты и творческого вдохновения. Атрибуты: арфа и птицы, парящие вокруг его головы.

Анна торопливо перелистывала страницы. Только комментарии, никакой романтики. Начала читать, но через несколько минут отбросила книгу. Вскочила и забегала по комнате, кусая ногти.

Села, отдышалась и продолжила чтение.

Как покровитель «незаконной» любви, Энгус участвовал во многих драматических история (вроде любовного треугольника, состоящего из Финна Мак Кумала, его невесты Грайне и его племянника Диармайда). Сам он также считается незаконным сыном Дагды от Боанн, жены Элкмара.

Дрожащей рукой Анна выцарапала из пачки сигарету, чиркнула зажигалкой. Господи, ну разве тут бросишь курить?..

Диармайд, соратник и соперник Финна Мак Кумала, был воспитанником Энгуса и вырос в его Сиде Бруг-на-Бойн. Когда дикий кабан из Бен-Булбена погубил прекрасного Диармайда, Энгус вернул его к жизни и унес в свой волшебный покой, чтобы никогда уже с ним не расставаться.

Ну, просто супер! Значит, у Лоренса Мак Кеннита есть подходящая компания! И чем же они там занимаются, интересно знать. Играют в шашки? Год за годом… целую вечность… Вечность.

На недостаточных основаниях, главным образом потому, что он был покровителем Диармайда, любимца женщин, а также потому, что его поцелуи превратились в птиц, которые насвистывали о любви юношам и девушкам, его стали называть «Эросом гэлов». Вероятно, он был высшим богом роста, который пострадал от солнечного затмения, традиционно знаменующего момент смерти в природе, и этим объясняется его отсутствие в сражении при Маг-Туиред.[56]

Она читала до поздней ночи, а вот теперь лежит без сна, не зная, что делать, как выбраться из этих дебрей, в которые забрела по глупости и тут же безнадежно заблудилась – как Алиса из сказки Льюиса Кэрролла.

А может, у тебя просто паранойя? Как там у Юнга: вторжение бессознательного легко осуществляется в моменты значительных перемен… Вторжение бессознательного, только и всего. Золотоволосые воины в богатых одеждах, переодетые простыми ирландскими парнями короли сидов… Все это тебе померещилось, девочка моя. Бедная, впечатлительная девочка, которая в детстве не наигралась в принцев и принцесс.

Судорожно цепляясь за дверной косяк, Дэймон поднял глаза. Тот, кто внушал ему такой запредельный ужас, стоял в самом дальнем углу – самом дальнем и самом темном. Свет настенных бра двумя круглыми пятнами лежал на покрывале, вся остальная комната тонула в мягком сумраке, полном теней.

– Приветствую тебя, сын друида, – зазвучал хорошо знакомый, невероятно низкий, чарующий голос бессмертного. – Подойди поближе, и я исцелю твои раны, которые нанес тебе этот прекрасный видом, но не в меру пылкий чужеземец. Именем Диан Кехта[57] я исцелю тебя, мой воин. Герой и сын героя, мудрец и сын мудреца… Видишь, я говорю с тобой как с равным. Почему же ты не отвечаешь мне?

С этими словами он непринужденно облокотился на спинку кресла и улыбнулся Дэймону, как доброму другу. Он был, как всегда, бесподобно прекрасен. Ни порока, ни изъяна. Его глаза мерцали в темноте как драгоценные камни.

Дэймон вспомнил, что сказал ему в прошлом году, во время празднования Дня святой Бригитты, лендлорд из Корка: «Среди князей сумеречного королевства немало могущественных. Но ЭТОТ самый опасный. Одной рукой он дает, а другой забирает. И главное во-время понять, что для тебя важнее, полученный от него дар или принесенная тобою жертва».

– Оставь меня в покое! – с трудом вытолкнул из себя Дэймон.

Во рту у него была пустыня. Сердце трепыхалось где-то в паху.

– Разве для того ты вернулся в Миде[58], чтобы гнать меня прочь?

Этот голос… неподражаемый голос.

– Я пришел для того, чтобы закончить наш спор.

– Так давай же закончим его поскорее.

Презрев инстинкт самосохранения, Дэймон выпрямился, несколько раз глубоко вздохнул и вышел из укрытия, то есть из-за двери ванной. Дверь ванной – ха-ха!.. Одним беглым взглядом стоящее напротив пленительное существо могло обратить эту дверь в прах. А заодно и все здание. Никто пока еще не измерил его силы. А если кто и пробовал, с тех пор о них никто ничего не слыхал.

– Я знаю, он у тебя, – произнес Дэймон с легкой одышкой. – Покажи мне его. Дай нам увидеться.

– О… я желаю этого так же сильно, как ты, сын друида.

– Лживый пес!

Это вырвалось само собой.

Бессмертный остался недвижим. Не имея понятия, чего от него следует ожидать, Дэймон молча стоял у стены и в полном отчаянии считал удары своего сердца. Ага, вот оно… по комнате пронесся короткий свистящий смерч, и щека загорелась, как будто ее вспороли хлыстом. По шее потекла теплая кровь.

– Придержи язык, – прошелестело в мертвой тишине, – если хочешь пользоваться им в дальнейшем. Многие призывают меня под крышами домов своих и под небом Эйре[59], но не имеют от меня ни помощи, ни ответа. Тебе же необязательно призывать меня, ибо я прихожу сам.

– Ты приходишь, потому что я нужен тебе, – возразил Дэймон, борясь с желанием прикоснуться к саднящей ране.

– А разве я тебе не нужен? – И после паузы: – Мы нужны друг другу. Чем раньше ты это поймешь, тем проще нам будет договориться.

– Я отдал тебе левый глаз, – проговорил Дэймон сквозь зубы. – Чего ты хочешь теперь?

Улыбка бессмертного сводила его с ума.

– Разделить с тобой ложе, сын друида.

«Запомни еще вот что, Дэймон, сын Бригитты, – сказал на прощание тот же старый лендлорд, о котором говорили, что якобы он возглавляет крупнейшую языческую общину в графстве Корк: – Народу Холмов неведомы добро и зло. Они знают лишь радость и страдание». Средневековый переписчик древних ирландских саг называл сидов «безгрешным потомством Адама». Возможно, он имел в виду апокрифическую легенду, согласно которой еще до грехопадения у Адама и Евы были дети, потомки которых стали сидами, не подвластными ни греху, ни искуплению. Глядя в лучистые как звезды глаза древнейшего из них, подлинного сына этой земли, Дэймон чувствовал, что готов сдать игру. Силы его были на исходе.

– Я не сын его, – прошептал он, уже готовый на все. – Ты хоть представляешь, сколько поколений нас разделяет?

Бессмертный смотрел на него со снисходительным любопытством. И Дэймон понял, что для него это – пустой звук. Он знать не знает о времени. Он не считает дни, не оплакивает покойников. Для него все происходит не в прошлом и не в будущем, а в вечном настоящем.

Всегда СЕЙЧАС.

Только СЕЙЧАС.

Сейчас и больше никогда.

– Много чего случилось тут, наверху, – промолвил бессмертный, подходя вплотную и разглядывая кровавый рубец на щеке Дэймона. – Но ты остался прежним. И твоя сила до сих пор с тобой.

Редкий случай: он предстал в своем истинном обличье. Гладкая, словно подсвеченная изнутри, кожа; отливающие золотом, длинные пряди волос. Лоб охвачен тонким золотым обручем: посередине крупный изумруд великолепной огранки; по бокам россыпь мелких сверкающих бриллиантов. Королевская корона. Сейчас он ничем не напоминал того рослого, немного угловатого парня с городских окраин – парня в грубых, заляпанных грязью ботинках, в мешковатых штанах и куртке с поднятым воротником – которым любил прикинуться иной раз, появляясь в различных, неподобающих его королевскому достоинству, местах и из тщеславия становясь видимым для смертных.

– Однажды ты уже обманул меня, – процедил Дэймон, пятясь к кровати. – Клянусь богом, которым клянется мой народ, если ты обманешь меня и на этот раз, твое бессмертие продлится не очень долго.

– Ты не слишком сговорчив, сын друида, – улыбнулся бессмертный.

– А ты не слишком разборчив в средствах, мой король.

Один пламенный поцелуй для изуродованной виртуальным хлыстом щеки… Хлыстом, который между тем успешно материализовался и удобно лег инкрустированной рукоятью на ладонь бессмертного.

– Итак, согласен ли ты принять мою любовь?

Тяжело дыша, Дэймон откинулся на подушки.

– Нет.

– В таком случае прими мою ненависть!

– Не смей! – Он сделал попытку увернуться от гибкой глянцевой змеи, со свистом взметнувшейся в воздух. – Ты, может, и господин, но я не слуга!

– Нет, не слуга. Кто посмел назвать тебя слугой? Ты пленник. И я проучу тебя по праву сильнейшего.

– Сделай это как-нибудь иначе!

– Ты совершаешь ошибку, обнаруживая свою слабость, – заметил бессмертный с ласковой укоризной. – Ты слаб… Так помни об этом – и повинуйся.

Приподняв голову, Дэймон рискнул осмотреть постель и себя. Все в полном порядке. Никаких следов жестокой расправы, только старый шрам на плече, да всякие мелкие повреждения, за которые следовало благодарить Константина.

– Должен ли я повторить свой вопрос?

– Нет, – простонал Дэймон.

Объятия бессмертного жгли его до слез.

– Не бойся. Я не попрошу ничего такого, чего ты не смог бы мне дать.

– Я не боюсь тебя, высокорожденный из Бруга.

– Не отвергай меня, Дэймон, и я позволю тебе остаться со мной навсегда.

Дэймон… Впервые он услышал собственное имя из уст бессмертного. Это заставило его вздрогнуть, покрывшись холодным потом.

– Навсегда? Как долго продлится твое «навсегда», повелитель?

Тот улыбнулся одной стороной рта, копируя улыбку Дэймона.

– Go bragh.[60]

Что ж, похоже на правду.

– Посмотри на меня, Дэймон.

Он посмотрел.

– Назови меня по-имени.

От ужаса у него закружилась голова.

– Назови…

– Не требуй от меня этого, мой король.

Все знают твое имя, оно есть во всех книгах, его шепчут, проходя вдоль берега реки Бойн, все сельские жители и даже некоторые горожане. Но назвать тебя им – вот так, прямо здесь – это немыслимо, это недопустимо, это… слишком интимно!

Глаза бессмертного – неукротимые, блистающие глаза прекрасной бестии – были совсем рядом. Ближе… еще ближе…

Всего на один жуткий миг (но и его хватило, чтобы Дэймон окоченел от ужаса) он принял облик Ларри. Сходство было ошеломляющим, абсолютным. А затем (господи, помилуй!) облик самого Дэймона. Лицом к лицу с самим собой… Это ли не клинический случай шизофрении?

– Смелее, Дэймон. Это нетрудно. Видишь, у меня получается. Я говорю: Дэймон. И еще раз: Дэймон. Теперь твоя очередь. Ну?..

Он набрал в легкие побольше воздуха.

– Энгус.

– Хорошо, мой воин. Теперь скажи мне «да».

Он закрыл глаза.