Дни Самайна

Глава 8

Дэймон увидел его издалека. Сердитого русского парня с лицом Ларри… с походкой Ларри… Волосы его сияли на солнце как серебро.

Знаешь, что прокололся, и нарочно идешь вот так: с прямой спиной, со сдвинутыми бровями… Терпение, брат. Уж сегодня-то мы с тобой напьемся крови, покажем друг другу, какой щедрой бывает ненависть, когда прорастает из великой любви.

А день какой! Ты только посмотри: на изумрудных склонах холмов желтеет дрок, тянется к солнцу букалаунс[44]. И даже грозная госпожа Боанн, еще вчера ревущая и бурлящая под яркими вспышками молний, плавно несет свои темные воды в Ирландское море. Все это явно в твою честь, о Финн. Бог ты мой! Ради такого случая я согласен побыть Диармайдом[45].

Стараясь двигаться не торопясь, ничем не выдавая своего возбуждения, Константин прошел между двумя громадными каменными глыбами и остановился посреди круглой полянки, целиком укрытой травяным покровом. На нем были синие джинсы и спортивная куртка на «молнии». Под распахнутым воротом виднелась горловина хлопчатобумажной футболки.

Очень правильная одежда. Для наших целей в самый раз.

Дэймон, стоящий напротив в твидовом пиджаке и брюках прямого покроя, которые только подчеркивали его худобу, выглядел как топ-модель после курса реабилитации в одной из частных наркологических клиник. Спутанные от ветра темные волосы, полуприкрытые глаза, дымящаяся в зубах сигарета… Оценив его богемный вид (клево, аж скулы сводит), Константин окончательно утвердился в намерении положить конец всяким неопределенностям между ними. И сделать это прямо здесь, сейчас.

– Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – негромко заговорил Дэймон, глядя на него сквозь ресницы, – канат над пропастью.[46]

– Опасно прохождение, – подхватил Константин, – опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка.

Голос Дэймона звучал глухо, монотонно:

– В человеке важно то, что он мост, а не цель; в человеке можно любить только то, что он переход и гибель.

Голос Константина, напротив, жестко и внятно:

– Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.

– Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.

Минуту было тихо.

– Что ж, – рассудительно промолвил Константин. – Надо думать, с официальной частью мы покончили.

– Тебе виднее, – откликнулся Дэймон.

Переговариваясь, они медленно и как бы невзначай описали дугу по краю поляны. Сохраняя дистанцию и держась строго друг против друга, словно две точки на разных концах диаметра. Каждый старался оставить солнце у себя за спиной.

– Для начала один, самый главный вопрос.

– Валяй.

– Зачем ты оставил секретарю офиса свой номер телефона? Какого черта ты вообще туда звонил?

– Чтобы иметь удовольствие видеть тебя здесь, на этом самом месте.

– Значит, ты сделал это не для нее, а для себя?

– Отчасти и для нее. Она хотела прояснить для себя некоторые моменты, и я согласился помочь ей.

– Ага… согласился помочь… – Константин смотрел на него в упор. – Ты можешь объяснить, что заставило ее обратиться к тебе? Ведь вы совершенно чужие люди.

– Не совсем так. – Улыбка Дэймона, эта равнодушная, ассиметричная улыбка, чуть приподнимающая левый угол рта, могла спровоцировать межнациональный конфликт и небольшое стихийное бедствие впридачу. – Я спал с твоей девушкой, Константин. Правильнее даже сказать не спал, а сплю, поскольку я делаю это достаточно регулярно.

И каким голосом он это произнес! Ровным, доброжелательным, как будто зачитывал прогноз погоды.

– Не понял, – проронил Константин.

Молча они обменялись убийственными взглядами.

Красивое лицо Дэймона исказилось от смеха…

– Все ты понял, chara.

…а потом от боли.

Мощный удар отбросил его к ближайшему мегалиту, где он еще некоторое время стоял, прижимаясь щекой к холодной шероховатой поверхности камня, пробуя прийти в себя.

Итак, все сначала. Сладкая горечь поражения, горькая сладость победы… Дай ему победить – и он станет твоим навсегда, потому что захочет этого снова и снова. Одолей его – и он сбежит от тебя, потому что ты окажешься свидетелем и причиной его позора. Ты видишь в нем меня, и тебе это нравится. Нравится тешить себя иллюзией. Но помни, брат мой: иллюзия – это по сути дела обман. Вымысел, фантом, галлюцинация, бред собачий, симптом психического заболевания, кратчайшая дорога в рай.

Минутку. Чей это голос я слышу? Ларри?.. Черт, Ларри, неужели ты думаешь, что меня так просто обмануть?

– Помнится, ты говорил, что тебя не следует считать легкой добычей, – улыбнулся Константин. Он был уже без куртки. – Или я не так понял?

Дэймон выпрямился. Неспеша снял пиджак, закатал рукава.

– Послушай меня, Константин. Этого не случилось бы…

Тот стиснул зубы.

– Заткнись и защищайся!

– Как скажешь. Я только хотел…

– Заткнись!

Прости, милая. Я сделал все, что мог. Даже нашел, как мне казалось, подходящие к случаю слова. Но он не стал меня слушать. Может, это и к лучшему. Терпеть не могу оправдываться.

В течение следующего получаса небольшая симпатичная полянка, окруженная доисторическими камнями, превратилась в филиал преисподней. Земля была взрыта, будто по ней только что проскакал табун лошадей. Трава выдрана чуть ли не с корнем. И по этой вытоптанной, измятой траве два цивилизованных человека (с высшим образованием, с высоким коэффициентом интеллекта), валяли друг друга, как взбесившиеся приматы. Пинали, били, швыряли… Обессиленные, разбредались в разные стороны, чтобы чуть погодя вновь сойтись в изнуряющем, жестоком поединке, совсем не похожем на те, что обычно показывают по телевизору.

Тыльной стороной ладони Константин провел по окровавленному подбородку. Покосился на Дэймона.

– Понравилось? Хочешь еще?

Оба были в крови, но пока еще держались на ногах.

– Хочу ли я? – хрипло переспросил Дэймон. – Я?.. Поправь меня, если я ошибаюсь, но по-моему, это была твоя идея, приятель. – Дышал он так же хрипло, как говорил. – Ты позвонил. Ты назначил мне свидание. И твое дело решать, хочешь ли ты еще или больше не хочешь. А мое дело тебя удовлетворять.

– Правда? И до каких пор?

Дэймон посмотрел в сторону. Самочувствие у него было, прямо скажем, неважное. Все тело разламывалось, мышцы рук дрожали от напряжения.

Слабоват ты стал для таких упражнений, братец. Стабильный доход, размеренный образ жизни, отсутствие физических нагрузок… Надо бы, что ли, наведаться в тренажерный зал или, на худой конец, возобновить утренние пробежки.

– До самого фантастического оргазма в твоей жизни.

И тут у него поехала крыша.

– Эй, а ты вообще когда-нибудь ложился с парнем, Константин? Нет?.. Ну, ладно. Если из этого боя ты выйдешь победителем, обещаю сделать тебе минет.

Разбитое лицо Константина с потеками крови на щеках осталось бесстрастным. Только сузились потемневшие, как грозовое небо, глаза.

– А если ты выйдешь победителем?

– В этом случае, – расхохотался Дэймон, – я, так и быть, трахну тебя, мой друг!

За такие слова можно и по морде… Все правильно. Кулак Константина проехался по его скуле, содрав кожу, и тут же со всего размаху врезался в диафрагму. Дэймон сложился вдвое, его с головой накрыла чернота. Перед глазами закружились разноцветные радуги. Десятки, сотни радуг…

Начинай же дышать, идиот! Дыши или сдохнешь!

Чья-то рука встряхнула его за плечо. За левое плечо, которым он сегодня с утра уже раза три шарахнулся о легендарные камни (чертовски твердые камни) и раз пять, а то и больше, ударился о землю при падении. Внутри сустава ожил и угрожающе затеплился очаг хорошо знакомой, временами доводящей до исступления, боли.

Он выругался со стоном и сразу же задышал.

Давай, брат. Покажи ему.

Снова Ларри?.. Сволочь! Подстрекатель!

Дэймон атаковал прямо из положения лежа, и на этот раз ему повезло. Константин не ожидал от него такой прыти. Напрасно не ожидал. Период скитаний, нищеты, безответственности и абсолютной свободы наложил отпечаток на характер Дэймона Диккенса, мастера современной живописи, и кое-какие навыки пробуждались из его прошлого по мере надобности. Счастливого прошлого, небезупречного прошлого. Счастливого своей небезупречностью. Peccavi!..[47]

Константин рухнул как подкошенный. Без передышки пиная его то спереди, то сзади, Дэймон уже мысленно поздравлял себя с победой, но не тут-то было. Чертов блондин собрался с духом (сложить оружие, а в последний момент восстать – как похоже на Ларри), перекатился, сгруппировался… И вот, пожалуйста, он уже снова на ногах!

– Ну, ты чума! – восхитился Дэймон, отступая на шаг и поворачиваясь к нему зрячей стороной. – Хотел бы я узнать, каков ты в постели.

Константин смотрел немигающим взглядом. По его подбородку стекала кровь. Футболка, вся в кровавых разводах, была пропитана пятнами пота и липла к телу.

– Спроси свою соседку.

– А ты можешь позволить себе роскошь быть с ней таким, как тебе хочется?

Удар, еще удар… взрыв далеких галактик перед зажмуренными от боли глазами… стон переворачивающихся внутренностей… привкус крови во рту… Совсем как в Калифорнии, помнишь? Когда вы впервые взглянули друг на друга, ты и сын ирландской топ-модели Элейн Мак Кеннит. Ваша космическая одиссея началась с банальной, пошлой драки. Что он сказал тебе тогда, этот сукин сын с блудливыми глазами?.. «Ты был художником». – «Почему был?» – «Потому что теперь ты проститутка».

– Трудно биться с одним глазом, Дэй?

– Да, – признался Дэймон.

Он умолчал о том, что делает это впервые. Впервые с одним глазом и впервые за последние пять лет. Видимо, это и является причиной нынешней его небывалой уязвимости. К тому же блондин, хоть и не демонстрирует чудеса техники, по всем остальным критериям заслуживает самой высокой оценки.

В подтверждение этого мнения Константин выбрал момент и с треском влепил ему промеж глаз. Боже правый!.. Лежа на земле, Дэймон заставил себя открыть глаза и на пологом склоне холма увидел высокую фигуру мужчины, закутанную в плащ. Плащ заколот на груди. Золотая заколка и золотые волосы искрятся в лучах полуденного солнца.

Come on! Shake a leg![48]

Он встал (невероятно!) и даже сделал несколько шагов. Две минуты – ровно столько понадобилось Константину, чтобы вновь уложить его на лопатки.

Золотоволосый воин шевельнулся, повел плечом.

Поднимай свою задницу, ты, дешевка!..

Еще раз прыгнул Кухулин со своего края брода на шишку щита Фер Диада, замыслив срубить ему голову над верхней кромкой щита. Ударил Фер Диад коленом по щиту, и как ребенка отбросил Кухулина к его краю брода.

И сказал Лаэг, взирая на это:

– Увы, враг обошелся с тобой, точно любящая мать с расшалившимся ребенком. Он истрепал тебя, точно лен в воде. Он размолол тебя, точно зерно на мельнице. Он разрубил тебя, точно дуб топором. Он обрушился на тебя, точно ястреб на утку. Отныне не иметь тебе права называться храбрейшим или искуснейшим в битве, о ты, маленький бешеный оборотень![49]

Дэймон встал, трясущейся рукой сгреб волосы со лба. Постоял, прислушивась к птичьм трелям в зарослях бузины. Бросил взгляд на опустевший склон холма. И молча пошел на Константина.

С самого утра она не находит себе места. Дэймон исчез, его телефон молчит. Возможно, сказала Несс, ему пришлось поехать в Дублин, чтобы встретиться со своим агентом. Дело есть дело, но мог бы, по крайней мере, предупредить!

Встревоженная и расстроенная, Анна решила взять машину и прокатиться до Дублина. Не для того, чтобы на одной из улиц случайно повстречать своего эксцентричного любовника, а для того, чтобы… ну, просто погулять, посмотреть город, а заодно немного развеяться. Дурные мысли уже который день не дают ей покоя.

И вот она за рулем светло-серого «ровера», ползет по дороге со скоростью черепахи и делает вид, что любуется окрестностями. Дорога знакомая, но левостороннее движение!.. Светит солнце, зеленеют луга, и ничто не напоминает о метеорологических кошмарах минувшей ночи. В такие дни Ирландия воистину прекрасна! Страна, где каждый камень хранит свою маленькую тайну, и даже те, кто приезжает сюда на короткий срок, успевают увязнуть в паутине бесконечных загадок и недомолвок.

Впрочем, кто такая Ирина Казанцева, она уже выяснила. Для нее это больше не тайна. А помог ей в этом ее родной отец. И что помешало ей обратиться к нему с самого начала? Девичья скромность? Еще чего не хватало. Стыд? О, да. Главным образом стыд. Анна состояла в интимных отношениях с младшим коллегой и старинным приятелем своего отца, который ей изменял. Как человек здравомыслящий, она понимала, что в данной ситуации отец, будучи мужчиной, вовсе не обязательно поддержит ее. Скорее, у него вызовут сочувствие проблемы Константина. И все же решила, что на правах единственной дочери может расчитывать если не на поддержку, то по крайней мере на откровенность. Они не были близки, но привыкли уважать друг друга.

Не обнаружив ни малейшего удивления, отец сразу же прояснил ситуацию. Ирина Казанцева – бывшая жена Константина. Они прожили в браке год или около того. Два года тому назад развелись. Раскопки? Ну да, вполне возможно… встретились и не устоял… бывает, что поделаешь. В любом случае это не надолго. Сделают каждый свою часть работы, закроют тему, разбегутся в разные стороны.

– Так ты знал об этом с самого начала? – вздохнула Анна. – Знал и не сказал мне?

– Я не знал, как ты отреагируешь.

– Ты боялся, что мы расстанемся?

– Ну, деточка, – пророкотал он умеренно снисходительным тоном, каким успокаивают малолетнего ребенка. – Для этого нет причины.

– Папа… – В какой-то момент ей показалось, что слез не сдержать. – Ты на полном серьезе считаешь, что мне подходит человек, способный на обман? Считаешь лжеца подходящей партией для своей дочери?

– У него есть будущее, – сказал отец, помолчав.

Вот оно что. Только это и представлялось ему важным. Не прошлое потенциального тестя, а его будущее. Об этом он и думал, когда молчаливо поощрял их увлечение друг другом. О том, что мальчик далеко пойдет и так далее. Карьера, успех… О да! В этом можно не сомневаться.

Не исключено, что отец сам искренне верит в то, что говорит. Во всяком случае хочет верить. Разбегутся в разные стороны… Только эта женщина, судя по всему, пока что не собирается выпускать Константина из рук. Развод – подумаешь, дело великое! Вчера поженились, сегодня развелись. Сегодня развелись, завтра опять поженимся. Главное, он по-прежнему не проходит мимо ее постели.

Между тем жар от очага, земля да воздух стянули воду, и превратилась вода в червяка, а червяк в красную муху. Слаще песен волынок и охотничьих рогов были звук ее голоса и жужжание крыльев. Словно драгоценные камни, сверкали во тьме ее глаза. Всякий раз, когда обходил Мидир свои владения, летела она подле него. Знал Мидир, что это Этайн в обличье красной мухи, и пока была она при нем, ни в чем не испытывал он недостатка и не искал себе новую жену. Засыпал он под ее песни, и будила она его, стоило кому-нибудь приблизиться со злым умыслом.

Неподалеку от Темпл-Бар она паркуется на городской стоянке и дальше идет пешком. Ей давно хотелось побродить по этим кварталам. Более тысячи лет тому назад викинги огородили деревянным частоколом речную гавань и основали поселение, дав ему название Дайффлин. Так началась история нынешнего Темпл-Бара. Еще в начале 90-х годов здесь были натуральные трущобы: грязные узкие улочки, унылые запущенные аллеи и скверы. Низкая стоимость жилья привлекала сюда в основном представителей богемы – нищих художников, уличных музыкантов, гениальных, но никому не известных поэтов. Теперь же вокруг шикарные отели, магазины, рестораны, сувенирные лавочки, кафе, шашлычные и, разумеется, традиционные ирландские пабы. На каждом шагу продаются европейские газеты, журналы, сигареты. И все же это очень тихий район, как и Дублин в целом. Никакой суеты.

Прохожие, молодежь и туристы, мельком оглядывают с головы до ног молодую женщину в распахнутом длинном пальто, одиноко и бесцельно бредущую по направлению к набережной. Неужели у нее такой вид, словно она готова броситься с моста в реку? Проходя мимо застекленной витрины ювелирного магазина, Анна внимательно оглядывает свое отражение. Да уж… Краше в гроб кладут.

Ссора с любовником, сказала бы Аленка, еще не повод для траура. Все это так, но ведь речь идет не о ссоре.

Вот бы, как в сказке, явился старичок-лесовичок, добрый и мудрый наставник, и дал совет, что ей делать, как ей быть, а заодно магический талисман, предохраняющий от чар злой волшебницы и яда дракона. А лучше всего, помог бы найти ответ на вопрос: зачем я живу? в чем смысл моего существования?

Человек приходит, человек уходит, и время его пребывания на этой земле не так велико. В тридцать лет ты уже слышишь, как тикают часы. А что будет дальше? Знала бы ты ответ, будь у тебя дочь? Девочка, принцесса… Правда, еще существует проблема отцовства. На кого бы ты хотела возложить эту почетную обязанность? Да какая, к чертям собачьм, разница? Дэймон, Константин… годится любой.

У Деметры есть Кора – символ и залог ее бессмертия. Женщина только тогда осуществляет свою миссию, когда последовательно воплощается в каждую из трех великих богинь. Кора-Деметра-Геката… И никак иначе. Выпадет хотя бы одно звено, и ты станешь воистину мертва.

Константин заявил, что ему безразлично, будут у них дети или нет. Мне нужна ты, а не выводок писклявых младенцев. Что касается ее отца… Он подолгу и с увлечением говорил о внуках, пока не узнал, что это вряд ли возможно. Именно так выразился ее лечащий врач. Не «категорически нет», а «вряд ли возможно». А напоследок добавил: «Не отчаивайтесь. Двадцать процентов российских женщин репродуктивного возраста бесплодны. Из них полпроцента все же умудряются зачать естественным путем. Для остальных существует искусственное оплодотворение, суррогатное материнство…» Анна засмеялась и вышла из кабинета. Суррогатное материнство! Хорошо еще, он не заговорил об усыновлении сирот, рожденных молдаванками, торгующими на овощных рынках.

Принято считать, что Дублин – это не Ирландия. Неудивительно, ведь город был построен скандинавами, которых позже сменили англичане. Сами ирландцы даже названия этого не признают – Дублин. На гэльском наречии название города звучит как «Байле-Аха-Клиа», что в общем тоже неплохо.

Спустя недолгое время воротилась к нему Фуамнах, и явились с нею как поручители три воина из Племени богини Дану. Гневно попрекал ее Мидир, и отвечала ему Фуамнах, что не печалится о том, что сделала, ибо лучше заботиться о своем собственном благе, нежели о чужом. И еще говорила она, что не будет Этайн от нее ничего, кроме зла, где бы они ни встретились, и в каком бы обличье та ни предстала. Могущественные заклинания, которым научил ее Бресал, произнесла Фуамнах, дабы удалить от Мидира Этайн, а по возвращении в Бри-Лейт сразу же узнала ее в услаждавшей его красной мухе. Стоило Мидиру взглянуть на эту муху, и уж не мог он полюбить ни одну женщину в Ирландии, а когда улетала она, и не слышал Мидир ее голоса, не было ему отрады ни в еде, ни в питье, ни в музыке.

Спустя два часа руку ее уже оттягивал пакет, в котором лежали новые замшевые туфли английского производства и две роскошные книги по архитектуре средневековой Ирландии. Лучшее средство от депрессии – это шопинг. Потратив четыреста пятьдесят евро на себя любимую, она пришла к выводу, что мир не так плох.

Шагая по усыпанному красно-желтыми листьями тротуару вдоль невысокой ограды, Анна почти не смотрела по сторонам и неожиданно для себя обнаружила, что оказалась на кладбище. Ну что ж… Место не лучше и не хуже остальных. С видом полнейшей покорности судьбе она присела на скамеечку и с наслаждением вытянула гудящие от усталости ноги.

Кладбищенский покой – какие правильные слова! Мраморные надгробия, бюсты, скульптурные композиции, семейные склепы, чистые асфальтированные дорожки… Молодой парень в джинсовом комбинезоне старательно подстригает газон. Пожилая супружеская пара скорбит возле фигуры белокрылого ангела, готового воспарить в небеса с прямоугольного гранитного постамента.

Запрокинув голову, Анна залюбовалась конусовидной кроной могучего ирландского тиса в двух шагах от своей скамейки. Машинально протянула руку, но, вспомнив о том, что рассказывал об этом дереве Дэймон, тотчас же отдернула, так и не коснувшись ствола.

Опасно срубать дерево, растущее возле могильных холмов, и даже срывать с него листок, в особенности если это дерево – тис. Тис, дерево Гекаты, простирает свои корни до уст каждого покойника и считается воплощением духа погребенного под ним человека. Колья из тиса, вбитые в тела Найси и Дейрдре[50] с целью разлучить их навсегда, проросли, превратившись в могучие деревья, вершины которых сплелись над собором Армы. Об использовании тиса в черной магии упоминается в «Макбете», где в котел Гекаты брошены «побеги тиса, что срезаны в затмение Луны».

При мысли о Дэймоне ее накрыла жаркая волна. Его поцелуи, чередующиеся с укусами… смех, грязные словечки, тихие стоны в темноте… сплав нежности и жестокости, умопомрачительный коктейль. Этот подлец осмеливается требовать того, чего не просил, и уж тем более не требовал, ни один из ее предыдущих любовников. И взамен без смущения предлагает то, чего не предлагал… опять-таки никто. Никто, кроме него.

Она попыталась представить, что сказал бы Константин, если бы ему стало известно об их постельных баталиях. Каким бы стали его лицо, его глаза. Шевельнулись бы в нем хоть какие-то угрызения или… Стоп! Кажется, ты говорила, что сделала это исключительно по велению сердца. Почему же теперь пытаешься представить дело так, будто кто-то тебя на это толкнул? СДЕЛАЛА ЭТО. Господи, детка, неужто ты и впрямь улеглась с красивым ирландским парнем только потому, что слишком жгучей была твоя обида на Константина?

Может, поначалу так оно и было. Но только поначалу. Через некоторое время чары сделались непреодолимыми, и она впала в зависимость от Дэймона Диккенса, подсела на него как наркоман. Даже когда его не было рядом, она вела с ним мысленные диалоги. Она слышала его низкий голос, чувствовала запах его кожи и волос.

Ну почему этот мерзавец не отвечает на звонки?..

Лежа на земле, вдыхая запах земли, сплевывая прилипшие к губам песчинки, Константин прислушивался к непрерывно нарастающей боли в плече и никак не мог решить, терпеть ли дальше – до скрежета зубовного, до белых сполохов в глазах – или уж сразу, без глупостей, признать свое поражение. Плюнуть на имидж и через три часа быть уже дома, в Данглоу. Сколько можно кувыркаться здесь, обливаясь потом и кровью. Стискивать зубы в ожидании удара, чувствуя, как каменеют все мышцы… ползать на коленках, падать, подниматься и снова катиться кубарем по примятой траве…

Пора положить этому конец. Да, пора. Проклятый ирландец отбил ему все печонки (напрасно Константин недооценивал его), а теперь понемногу выворачивал правую руку, фиксируя одновременно и локоть, и плечо. Восхищаясь тем, как хладнокровно он действует, как грамотно распределяет вес своего тела, пресекая в зародыше всякое сопротивление, Константин понимал, что переиграть ситуацию будет крайне трудно, практически невозможно.

Разбитыми губами Дэймон чмокнул его в щеку, оставив на коже кровавый след, а затем резко ужесточил фиксацию. Вот такая она, настоящая любовь. Согласен, блондин?

Сдерживаясь из последних сил, Константин прохрипел:

– Что ж ты, сволочь, делаешь?

– Нервы твои проверяю.

– Черт!.. – Он едва дышал. – Чего ты хочешь?

– Разве я не сказал? – улыбнулся Дэймон.

– Ты, падла!..

– Кончай истерику. Ты этого хотел, не я.

Вот именно. Ты этого хотел, а теперь жрешь землю, отказываясь признать простой и бесспорный факт: враг оказался сильнее. Конечно, он вправе диктовать свои условия. И условия-то в принципе тоже простые, ничего в них выдающегося нет. Ничего такого, что могло бы вызвать у тебя возмущение или протест.

Сражайся или умри. Это правило действует повсюду, где двое мужчин встречаются, чтобы в смертельном поединке отстоять свое законное или незаконное право на что-либо. На власть, на женщину, на сокровище…

– Не вынуждай меня ломать тебе руку или выбивать сустав. Насколько я понимаю, ты здесь на работе, а не на каникулах.

Константин не отозвался.

Дэймон сделал еще одну попытку образумить его, но все без толку.

– Да и дело того не стоит. – Он произнес это с искренним сожалением. – Ты уж мне поверь.

Константин разжал зубы.

– А ты сможешь?

– Что?

– Сломать мне руку. Или выбить сустав.

С подбородка Дэймона ему на висок упала теплая капля крови.

– Почему бы нет.

– Браво!

Дэймон чуть усмехнулся, продолжая удерживать его плечо на грани вывиха.

– Твой сарказм неуместен, детка. Никогда в жизни я не делал с другими того, чего не пробовал сам.

– Неужели? – Жгучая, пульсирующая боль мешала Константину сосредоточиться на переговорах, но молчать он тем более не мог. – Хотя все может быть. Принимая во внимание твою биографию…

– Что? – нахмурился Дэймон.

– Я навел справки, – сообщил Константин. – Пошарил по интернету, вступил кое с кем в переписку. Твои юношеские подвиги впечатляют, дружище. И если хотя бы десятая часть того, что я узнал, правда…

– Что же ты узнал?

– Дэймон Диккенс, художник-модернист, гражданин Соединенных Штатов Америки, в настоящее время проживает в Ирландии. Сын ирландских эмигрантов Кайрена Диккенса и Бриджит О’Нейлл, урожденной О’Кронин. Мать-алкоголичка, умерла в больнице для умалишенных. Об отце известно только то, что он был осужден за мошенничество, бежал из-под стражи и, судя по всему, покинул страну.

– У меня было не очень счастливое детство, – согласился Дэймон.

– Тем не менее ты успешно окончил школу, а затем Гарвардский университет. Кто оплачивал твое обучение? Богатые любовники? Один или несколько?

Не отвечая, Дэймон сдвинул его локоть на полдюйма влево.

Константин перестал дышать. По его побледневшему лицу градом катился пот.

– Я просмотрел подшивку наиболее читаемых калифорнийских газет за последние три года, – заговорил он после паузы. – Ведь ты прожил в Калифорнии довольно долго, да? Лет пять или шесть. Именно там к тебе пришла слава. И деньги, разумеется. Большие деньги.

– Все свои деньги я заработал. И как бы хреново мне не было…

– Не сомневаюсь. Смотря что считать работой.

– …за всю свою жизнь я не украл ни цента.

– По-твоему, позорно только воровство?

– Нет, – спокойно отозвался Дэймон. – Еще привычка копаться в чужом грязном белье.

– Ну, это ты скажи не мне, а тому парню из газеты. Сам знаешь… Некий Сол Дженкинс раскапывает твое дерьмецо.

– Знаю. И даже знаю, кто ему платит.

– О, – многозначительно изрек Константин, – так он продается… Почему же ты не заплатил ему? Первая статья вышла в августе позапрошлого года. В то время ты уже мог себе это позволить.

– Платить за его молчание? – переспросил Дэймон с гримасой отвращения. – Да, это было бы разумно. К тому же он сам сделал мне такое предложение, прежде чем приступить к публикации своих материалов. Но я отказался. Я не кормлю гиен.

Человек Эрни Райса оказался мужчиной приятной наружности, в темно-синем костюме, в дорогих и чрезвычайно идущих к его лицу очках. Он приехал на «порше». Ну, еще бы!

– Мое имя Гиллиан. Джо Гиллиан. Мистер Райс сказал мне, что я должен забрать у вас картину. Она упакована?

– Нет, – ответил Дэймон, отступая на шаг, чтобы впустить его в дом. – Честно говоря, я об этом не подумал.

Гиллиан обрадованно заулыбался.

– Прекрасно. Я могу взглянуть?

– Пожалуй. Раз уж вам придется ее забрать.

Посланец Эрни Райса зорко глянул на него.

– А вы не очень жизнерадостны с утра, не так ли, сэр?

Хмурый, небритый Дэймон почесал спину под лопаткой.

– На то есть причины.

– Что ж, ладно. – Гиллиан остановился посреди мастерской, немного постоял и начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Со стороны казалось, что он не дышит. – Это… – Он откашлялся и указал рукой. – Это она?

– Да. – Дэймон тоже взглянул на картину. – Думаю, она легко поместится на заднем сиденье.

Гиллиан продолжал оглядываться по сторонам.

– Все эти работы ваши?

– Да.

Дэймону уже хотелось, чтобы он поскорей ушел. Закрыть за ним дверь, принять душ, побриться и после чашечки крепкого черного кофе подумать о том, как провести наступающий день.

– Ты не должен этого делать, парень, – вдруг заговорил Гиллиан громким шепотом. – Ты не должен так жить. – Его серые глаза за стеклами очков округлились и заблестели, сделав его похожим на большую птицу. – Слушай меня. Сядь. – Он ухватил Дэймона за руку и с неожиданной силой подтолкнул к маленькому диванчику у стены. – Я отвезу твою картину Мак Кенниту. Но только одну, договорились? Только эту. Остальные сделают тебя знаменитым, я тебе обещаю.

– Да кто ты такой, черт возьми?

Дэймон вырвался, застегнул рубашку и сердито уставился на преобразившегося Гиллиана.

– Эрни говорил мне, да… – Продолжая озираться как пьяный, Джо Гиллиан покачивал головой, словно не мог поверить собственным глазам. – Но такого… Ты выставляешься где-нибудь? У тебя есть агент? Ладно. Теперь есть.

– Что значит «теперь есть»?

– Я, – Гиллиан постучал себя согнутым пальцем в грудь, – я твой агент. Это моя работа.

– Ну, вот что, – с расстановкой произнес Дэймон, вставая, – я не просил никакого чертова агента. Я просил курьера. Если у Эрни Райса нет курьера, а только одни сплошные агенты, я воспользуюсь услугами почтового отделения. И уж тем более мне не нравится, – продолжал он, постепенно повышая голос, – когда всякие напомаженные типы вроде тебя вваливаются ко мне в дом в десять утра и не стесняются излагать свое мнение по поводу моей работы и моего образа жизни. Я, конечно, уважаю мистера Райса и все такое…

Вскинув руки вверх, Гиллиан обезоруживающе улыбнулся.

– О’кей, о’кей… Знаешь что? Давай я сейчас выйду и зайду снова. И мы попробуем еще раз.

Дэймон пожал плечами. Ему стало любопытно, как этот хлыщ выйдет из создавшегося положения.

Итак, дубль два. Звонок в дверь, улыбка под названием «все к лучшему в этом лучшем из миров», поставленный голос ведущего телевизионной программы.

– Здравствуйте, сэр. Мое имя Гиллиан, Джо Гиллиан. Я слышал, у вас имеется кое-что на продажу: живопись, графика… Вы позволите взглянуть?

Дружелюбно улыбаясь, Гиллиан ждал ответа. Протекающие минуты были тяжеловесны, как щелчки метронома.

Дэймон глубоко вздохнул.

– Я со вчерашнего дня ничего не ел, Джо. Нет сил препираться с тобой. Заходи.

Таким образом он обзавелся агентом и курьером в одном лице.

Не прошло и двух часов, как ему позвонила Агнес Рис.

– Что я слышу? Теперь тебя представляет Джо Гиллиан?

– Да. Ну и что?

– Послушай, мальчик: он – это лучшее, что есть в твоей жизни. Так что советую тебе побыстрее выйти из запоя, или из наркотического транса, или в чем ты там пребываешь, и порадовать мир парой-тройкой качественных работ. Такой шанс выпадает раз в столетие. Прохлопаешь – так и будешь сидеть в дерьме.

– Спасибо, дорогая, – невозмутимо отозвался Дэймон. – Я учту твои пожелания.

– И следи за своим языком, поганец, – добавила она напоследок. – Удивляюсь, как тебя до сих пор не убили.

Вот так, Дэй. Так приходит слава. Любопытно, что этим (имеется в виду на редкость своевременное появление в твоей жизни Джо Гиллиана, этого пронырливого ангела-хранителя и торгового агента в одном лице) ты обязан отнюдь не Сидни Портеру, который тащился от тебя, офигевая от одного твоего вида, не говоря уж о чем-то большем, а исключительно его деловому партнеру Эрни Райсу. А ведь Райс даже не прикоснулся к тебе, пальцем тебя не тронул. Просто ему понравилось, что ты, в отличие от остальных гостей этих роскошных вечеринок в духе императора Тиберия, ни у кого ничего не просил.

Резким движением, которое напоследок заставило Константина передернуться всем телом, Дэймон отбросил его руку и встал. Отошел на несколько шагов и, подобрав с земли свой пиджак, полез во внутренний карман за сигаретами.

Константин напал на него без предупреждения. Сзади. Молниеносный захват согнутым локтем за шею, удар под колени, потеря равновесия… Через минуту Дэймон уже лежал ничком на земле, а Константин триумфально восседал на его пояснице. Смена позиции, девочки сверху. Это не бой, а прямо «Кама-Сутра» какая-то. Подавив приступ истерического смеха, Дэймон приготовился порадовать победителя какой-нибудь дерзкой выходкой, за которую можно будет выдать ему, подлецу, по полной программе.

– Ну что, – улыбнулся Константин, – теперь твои нервы проверим?

– Если хочешь.

Минуту Константин вглядывался в его профиль, надеясь обнаружить признаки… чего? Смятения? Страха? Ну, это вряд ли. Учитывая все, что ему было известно об этом парне, такая ерунда, как схватка один на один с интеллигентным противником, находящимся в той же весовой категории, должна скорее позабавить, нежели устрашить его.

Скандальные разоблачения, при помощи которых Сол Дженкинс расчитывал либо поправить свое финансовое положение, либо свести личные счеты с Дэймоном, либо прославиться как великий поборник нравственности, вызвали у Константина, как и у всей читающей публики, весьма неоднозначную реакцию. Если о ком-то говорят ТАКОЕ, значит, он действительно знаменит. И насколько же надо быть знаменитым, чтобы о тебе говорили ТАКОЕ…

Описывая похождения гениального художника в пору безвестности и нищеты, автор статей не скупился на подробности, однако, ознакомившись с ними, Константин (и, вероятно, не только он) испытал отнюдь не отвращение и уж тем более не праведное негодование, а чуть ли не зависть. И еще эдакое смутное томление, сродни сексуальному, заставляющее снова и снова возвращаться к случайно сказанному слову, или незначительному на первый взгляд эпизоду, или какой-то другой мелочи, по непонятной причине задевшей тебя за живое…

– Итак, Сол Дженкинс. – Константин постарался сделать свой голос дружелюбным. – В течение нескольких месяцев он опубликовал серию статей, содержание которых… хм…

– Я знаю.

– …но ты не прокомментировал ни одну из них.

– Так посоветовал мой пресс-секретарь.

– Несмотря на то, что в своих статьях этот Дженкинс позволяет себе беззастенчиво порочить твое доброе имя?

– Мое доброе имя, – усмехнулся Дэймон, – не стоит твоего беспокойства, Константин.

Бросив взгляд на свои пальцы, сжимающие его смуглую, тонкую в запястье руку, Константин вдруг рассердился. На все – на грязь под ногтями, на сбитые до крови костяшки, на поцарапанный корпус часов. Валяешься тут с ним как животное… Запал на его худосочную задницу и лицо потасканного Адониса?

– Так ты игнорируешь его обвинения именно потому, что они справедливы?

– Обвинения? – медленно переспросил Дэймон. – А кто он такой, чтобы обвинять меня? И кто я такой, чтобы публично заявлять, что на мне нет пятна? Я не наследник монаршего престола, не президент и не Папа Римский. Я обыкновенный человек.

– Ты известный человек. Ты продаешь свои картины, и люди их покупают.

– Я не продаю картины. Я пишу картины. Продает мой агент.

– О’кей, но кто-то же их покупает. Люди хотят знать, чьи картины украшают стены их домов.

– Они платят за картины, а не за мою чистоту, или честь, или как там выразился этот писака. Моя честь не продается, потому что…

– …потому что она уже продана. Не так ли, Дэй?

Лежа на земле со зверски заломленной за спину левой рукой, Дэймон не отвечал. Глаза его были закрыты, ресницы слиплись от непроизвольно выступивших слез. Через некоторое время до Константина дошло, что он просто не может говорить от боли. Кое-что заподозрив, он потянул с плеча Дэймона порванную рубашку.

– Черт! Ну и ну!

Его пальцы потянулись к плотному подковообразному шраму. Дэймон дернулся, застонал. Чуть погодя у него вырвался крик.

– Что ж, – Константин разочарованно вздохнул. – Это было не очень трудно.

Зеленые глаза открылись. В них промелькнула насмешка. Довольно оскорбительная, кстати, с учетом всех обстоятельств.

– Ну, давай, – шепнул Константин. – Расскажи мне, как это случилось.

Ни слова в ответ.

– Тогда расскажи об этих знаменитых на весь Лос-Анжелес вечеринках, которые принесли тебе долгожданное признание. Не хочешь? Да ладно, брось. Если уж об этом даже в газетах пишут, чего стесняться?

– Я могу рассказать только об одной. – Дэймон проглотил горькую слюну. – И когда-нибудь, наверное, расскажу… в своих мемуарах. Об остальных тебе лучше спросить старину Сола.

– Я спрашиваю тебя.

Почти не прилагая усилий, Константин добился еще одного низкого стона, больше похожего на рычание.

– Лучше бы ты этого не делал, – заговорил Дэймон после паузы. Голос его звучал невыразительно, даже сонно. Но что-то в нем было такое, от чего на лбу Константина выступил холодный пот. – Ей-богу, лучше бы ты вообще сегодня не приезжал. Ты отказываешься видеть то, что находится у тебя под носом. Ты…

– Не морочь мне голову, – процедил Константин.

Внезапное сердцебиение помешало ему придать интонациям голоса должную непреклонность.

– Я выяснил еще кое-что, – продолжил он главным образом для того, чтобы удержаться на завоеванных позициях. – Насчет старины Сола. В марте этого года на него было совершено покушение. Он остался жив, но не опубликовал больше ни одной статьи, где фигурировало бы твое имя.

– Если ты думаешь, что это моих рук дело, значит, ты невнимательно читал.

– Кто же, если не ты? Тот, кого он называет «мистер N»? Устроитель вечеринок?

– Я не задаю себе таких вопросов. И тебе не советую. Это дело полиции.

– Может быть. Но мне не нравится, что человек, пользующийся особым доверием моей подруги, замешан в такой грязной истории. В куче грязных историй. Вечеринки в стиле BDSM, бегство из штата, а затем вообще из страны, покушение на журналиста…

– Вот почему ты так переживаешь из-за наших с Анной невинных шалостей. Боишься, я научу ее чему-нибудь такому, чего не можешь ты?

Какое-то время Константин смотрел, не мигая, на буро-черную, источенную дождями и временем поверхность гигантского мегалита. Потом решительно встал и отошел в сторону. Спиной к противнику, правда, не повернулся.

– Кажется, ты кое-что обещал мне, Дэй. Помнишь? Вижу, что помнишь. Наверно, ты и вправду хорош, раз все эти важные, солидные люди – владельцы недвижимости, держатели акций и всякие крутые воротилы – из кожи вон лезли, чтобы заполучить тебя хотя бы на часок. Отваливали бешеные бабки за одно свидание, за один уик-энд. Чем ты их так пленял? В юности ты был красавчиком, это очевидно. И все же, сдается мне, дело не только в этом. Что ты им позволял сверх того, что позволяют обычно все эти продажные юнцы, с утра до ночи тусующиеся на пляжах, в барах, в гей-клубах?

– Все, – ответил Дэймон, занимая место напротив. В его глазах больше не было ни страдания, ни насмешки. Одно только безразличие. Холодное безразличие сверхъестественного существа. – Я позволял все.

Ближе к вечеру, прежде чем пуститься в обратный путь, она еще раз набрала номер Дэймона…

Аппарат абонента выключен. Большое спасибо.

…и номер Константина.

Та же ерунда.