Добрый деловой человек

3

Вскоре Базанов вылетел в областной центр представляться первому секретарю обкома.

Собственно, секретаря обкома Глеб знал еще по университетским временам, тогда Лазиз Сафаров учился на истфаке, был секретарем комсомольской организации, затем комсомольским секретарем университета — так и не стал историком: после окончания учебы взяли его в аппарат ЦК ВЛКСМ республики. И вот теперь, спустя два десятка лет, Лазиз Сафаров — партийный руководитель области, а Глеб Базанов — геолог, парторг стройки, под началом у него. Снова скрестились их пути, их караванные тропы.

В кабинете Лазиз поначалу сделал вид, что не узнал Глеба, задавал обычные вопросы: кто, откуда, чем занимался, как представляет себе свои будущие обязанности? Потом не выдержал, рассмеялся, вышел из-за стола и обнял Базанова. Но потолковать по душам им, конечно, не дали: звонили телефоны, бессчетное количество раз входил помощник, что-то говорил, склонившись почтительно, приносил бумаги. Лазиз пригласил Базанова вечером к себе домой. Им хотелось побеседовать, вспомнить университетские времена.

Сафаров изменился мало. Как и двадцать лет назад, был похож на лобастого бычка. Только короткие, раньше черные до синевы, твердые волосы его поседели на концах и напоминали мех чернобурки, да пополнел он, полнота при его небольшом росте замечалась сразу.

Лазиз познакомил Глеба с женой и четырьмя детьми, по обычаю угощал пловом, который сам долго готовил. А потом, сидя на айване, мужчины не торопясь пили терпкий чай и рассказывали друг другу о прожитом и пережитом. Лазиз — о своей области, куда его перевели полгода назад из Ташкента, и о перспективах ее развития, Глеб — о золоте и стройке, о ее влиянии на экономику области и даже республики в целом.

И только в конце вечера Лазиз заговорил о партийной работе, о том, что забирает она человека целиком, все его время — и день и ночь, будни и праздники. Тут все или ничего! Каждый должен решить, способен ли он на такую самоотдачу.

— Зато почет, — пошутил Глеб. — Положение, машина и все такое.

— Положение, конечно, положением, но ведь и ответственность, — серьезно ответил Лазиз. — А потом, учти: партийный секретарь — эталон для людей. Живешь, как на витрине, слушай, — хитро улыбнулся он. — Народу все известно, народ смотрит, как секретарь одевается, как дом содержит, как он к жене, к детям относится. Как с людьми здоровается, как разговаривает. И даже слова просто не скажешь — крепко надо думать, прежде чем слово скажешь — что, кому, почему? Скажешь, например, луна сегодня яркая, а иной ретивый чиновник, слушай, ее полой халата полезет прикрывать: указание, мол, получено. Положением надо умело пользоваться. Партийная работа — как айсберг: восемь десятых ее под водой — не видно со стороны, и поэтому не для честолюбивых она людей. — И сразу же поинтересовался: — А ты честолюбивый, как думаешь?

— Думаю, в меру.

— Хорошо, если в меру. На партийную работу пошел, привлекло, значит, вкус почувствовал?

— Почувствовал: хочу с людьми, среди людей быть. Всю жизнь, понимаешь, геолог-отшельник. Мне в жизни сотни людей помогали. А я — единицам, так что должок остался.

— А что главным в работе считаешь?

— Наверное, хорошим психологом быть. Это трудно. Тут мне расти и расти. Опыта мало — одна интуиция.

— Все правильно! Но если мышление партийное, тогда и интуиция не подведет. Советуйся чаще… Почему со мной? — кинул хитрый взгляд Лазиз. — Я — далеко. По каждому вопросу не дозвонишься, не достучишься, да и неудобно: скажут, Сафаров протекцию дружку своему оказывает, под колпаком его держит, условия тепличные создает. Сегодня я тебя дома, например, пловом угощаю, завтра это всемирное событие оценивать станут. — Довольный шуткой, он засмеялся громко и заразительно, но тут же оборвал себя и закончил серьезно: — С кем советоваться, а? С одним, с другим! С собой и партийной совестью. Тогда все правильно будет… Хороших людей в обиду не давай, они-то все стройки у нас и возводят. Их больше, чем плохих, так что и волноваться тебе заранее нечего.

— А ты почему решил, что волнуюсь?

— Ну и плохо, что не волнуешься. Ты Богина давно знаешь, слушай?

— Богина? Недавно. А почему спрашиваешь?

— Очень уж он на твоей кандидатуре в ЦК настаивал. Он и у меня два раза успел побывать.

— И опять про меня говорил?

— Нет, не про тебя, про себя говорил. Очень любопытный человек этот Богин. Авторитетный человек. И молодой. Ему, видно, шагать и шагать. Его в республике ценят.

— Ну что ж! С таким и работать приятно.

— Еще бы! Как за стеной.

— Ты что-то недоговариваешь, Лазиз.

— Понравился мне Степан Богин, беседа прошла в официальной и дружеской обстановке. Очень знающий инженер и строитель, видно, хороший. И мнение о нем у всех такое — все может.

— Ну и?..

— Ну и, ну и!.. Чего ты меня пытаешь, слушай? Ничего не могу сказать! Хороший товарищ… Зря только, кажется, местоимение «мое» часто употребляет — вот что я заметил. Первое впечатление — не больше. Ты сам присмотришься — будет у тебя достаточно времени. Присматривайся, присматривайся: от ваших отношений атмосфера стройки зависеть будет. Да какой стройки! Главное — принципиальность. Мелкой свары не допускай, игры самолюбий не допускай. Иному, понимаешь, любимую мозоль только задень, и он сразу расширенный партком собирает.

— Намек понял, — улыбнулся Базанов.

— Намек, намек, — махнул рукой Лазиз. — Э! Должность человека большой властью наделяет. Каждый об этом помнить обязан. Я тебе это как историк говорю, учти. — Разговор, а вернее, то направление, которое он только что принял, уже начинал тяготить, видно, Сафарова. Он то улыбался, то хмурился, нетерпеливо поводил полными плечами и наконец сказал: — Хорошо задумано было, понимаешь, со старым приятелем за пловом спокойно посидеть. А что получилось? Инструктаж, понимаешь, получился. Честное слово — инструктаж, аппетит даже пропал.

Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись.

«Не беспокойся, товарищ, я не стану докучать тебе и пользоваться старым знакомством, уж как-нибудь сам справлюсь», — говорил взгляд Базанова.

«Начинай смело. Будешь прав, я тебя всегда поддержу», — казалось, отвечал Сафаров…