Добрый деловой человек

2

«Газик» начальника стройки, переваливаясь, как утка, довольно резво бежал по пустыне. В отдалении шла небольшая колонна грузовиков и несколько тракторов тащили на жестких прицепах домики на салазках — «балки́».

Дул низовой холодный ветер. Нес пыль. Пробивал брезентовые борта автомашин, задувал в щели, забирался под телогрейку, морозил колени и кисти рук.

Глеб сидел позади начальника строительства, вспоминал вчерашние разговоры, — инженера, который показался очень симпатичным и деловым, и архитектора, не оставившего о себе никакого впечатления, и думал о том, что найти здесь золото было куда более легким делом, а вот начать строительство — задача, сотканная из сотен и сотен «нет», «немыслимо», «невозможно». Здесь не было всего того, что необходимо даже самой маленькой стройке. Не было дорог, чтобы принимать грузы, тысячи тонн грузов. Надо было срочно искать воду, тянуть железнодорожную ветку. Перебрасывать энергопоезда. Создавать карьеры и базу стройиндустрии, рыть котлованы, принимать технику и людей, думать о еде, спецодежде, крыше над их головами, их досуге. Надо было срочно рассматривать и правильно оценивать проектно-сметную документацию. Все это надо было делать одновременно и очень быстро, ибо все было взаимосвязано и взаимообусловлено.

Базанов невольно восхитился Богиным, его выдержкой и спокойствием. «Действительно, не хватает у него забот, — подумал Глеб, — надо подбирать еще и ключи к сложнейшей душе парторга, который ко всему еще и сердечник, любитель ежедневно измерять себе кровяное давление и десять раз в день в строго определенное время глотать свои пилюли и пить свои валерианки».

— Степан Иванович, а Степан Иванович, послушай, — доверительно сказал Глеб, наклоняясь к затылку начальника строительства. — Вчера я не очень разочаровал тебя?

— Нисколько.

«Не повернув головы кочан и чувств никаких не изведав», — подумал Глеб. — Суховат. Резок. Зажат. И не склонен к психологическим анализам».

И тут, будто опровергая мысли Базанова, Богин повернулся к нему всем корпусом и сказал просто, но без улыбки:

— Это потом, когда летопись стройки писать начнут, выискивать станут: как начальник с парторгом жили. Ладили — не ладили, а может, и борьба была плохого с хорошим или хорошего с отличным?.. Борьба у нас будет, Глеб Семенович, это я тебе обещаю. С планом, с природой, с выше- и нижестоящими начальниками. С разгильдяями, за длинным рублем сюда пожаловавшими. Да и мы с тобой — одного поля ягодки, — чую, иной раз сшибемся! И пусть, если по принципам. Хуже, если мы белье полоскать друг другу начнем. Знаешь, за что я тебя взял?

Это «взял» неприятно резануло Базанова, но он заставил себя смолчать: такова уж, видно, была манера разговора у Богина — незаметно вроде, будто оговариваясь, прижимать собеседника, ставить его на место, подчеркивать свое главенствующее положение. Глеб усмехнулся, давая понять Богину, что уже достаточно хорошо понимает все его «дебютные» ходы, и ответил:

— За неполноценность.

— Тут я ошибся, — Богин улыбнулся, и эта улыбка была еще незнакомой Глебу — широкой и по-мальчишески доверчивой. — А еще почему?

— Я здесь каждый километр песков и степи на пузе облазил и носом перепахал, а ты Азии не нюхал.

— Точно, — спокойно согласился Богин.

— Только ведь не стану я твоим личным консультантом по Азии, Богин. Должность у меня другая. Хотя и от консультаций не уклонюсь.

— Раз не хочешь спокойной жизни, что тебе предлагалась, будет должность у тебя людей стройки к бою готовить. Как ты это делать станешь — дело твое, но, по моему разумению, всего два способа в этом деле имеются, две меры воздействия — проповедь и исповедь. Не так разве?

— Грубо говоря… Хотя есть еще и главный способ.

— Нуте, — Богин по-мальчишески, с нескрываемым любопытством посмотрел на Глеба. Вблизи глаза у Богина оказались вовсе не холодно-серыми, а серо-зелеными, опушенными густыми и короткими ресницами. Богин, казалось, и не моргал вовсе — то ли родился такой, то ли путем долгих тренировок добился этого, — черт его знает! — поэтому, видно, и создавалось впечатление суровости его холодного, стального взгляда. — Нуте, — повторил Богин. — Интересно, что за главный способ?

— Партийная дисциплина и долг коммуниста — одинаковые и для рядового, и для начальника, — ответил Глеб и, помолчав, спросил: — А ты воевал, Степан?

И тут, неожиданно для себя, Базанов попал в самое больное место начальника стройки, в самое незащищенное его место, ибо Богин считал величайшей несправедливостью то, что он родился с некоторым опозданием и не пришлось ему с оружием в руках брать штурмом ну хоть не рейхстаг — пусть какой-нибудь безымянный фольварк, чтобы иметь право причислять себя к фронтовому братству.

— Нет, — ответил он сухо. — Не пришлось: мальчишкой на Урале оказался, в Челябе танки строил. Пятнадцать мне было, когда война кончилась.

— Пацан, — констатировал Базанов.

— Да, тут ты меня обскакал, — буркнул Богин.

«Далеко шагнул мальчик: ему и сорока нет, а назначен такой стройкой командовать, город и комбинат возвести и золото стране дать…»

— Далеко еще? — прервал размышления Базанова голос начальника.

Глеб ответил, что недалеко, но проедут они чуть больше часа, потому как предстоит им преодолеть неширокую полосу барханных песков, а ехать по ним труднее, чем по асфальту.

Богин назидательно заметил, что, по его убеждению, любая серьезная стройка должна начинаться с хороших дорог и с настоящей стройиндустрии, Север это, Азия или Дальний Восток — безразлично: плевать ему на экзотику, на специфику, как бы ее там ни называли. Потом сказал, что беспокоят и озадачивают его две проблемы и два их волюнтаристских решения, которые, к сожалению, уже утверждены во всех инстанциях.

Глеб ответил, что знает, о чем речь: разрешение на проектирование комбината, полученное более года назад, сразу после того, как были утверждены запасы золота, и одновременно — строительство города, на пятьдесят километров удаленного от промышленной зоны.

— Города! Удаленного! Наломали дров твои братья-геологи, а нам разбираться. Разберемся, а? — с вызовом спросил Богин.

— Пожалуйста! — принял вызов Глеб. — Я действительно имею некоторое отношение к тому, что ты называешь волюнтаристскими решениями. Начнем хотя бы с города…

— Дался тебе этот город! Впрочем, какая разница. Рабочие, которых ежедневно будут возить по сто километров взад-вперед, вряд ли скажут нам спасибо.

— Зато они будут жить в домах со всеми удобствами. Они и их семьи. А работать вахтами, как это практикуют нефтяники, — на случай, если мы не обеспечим их надежным транспортом.

— Метрополитеном?

— Метро вряд ли необходимо. И электричка всех вполне устроит — электрифицированная пятидесятикилометровая ветка. Железную дорогу нам все равно строить и ЛЭП тянуть. Электрифицируем дорогу — она окупит себя. Это меньше часа езды. И при комбинате не надо будет воздвигать бараков, времянок, бытовок. Хорошую и большую столовую, пожалуй: ведь там одна рабочая смена и никого лишних.

— Ты меня уговариваешь, будто я не знаю, что город все равно требовалось относить.

— Да, но каким будет город — вот в чем вопрос.

— Милешкин спроектирует, профессионал.

— У них в макетах все смотрится, а строят бараки!

— У каждого свои ГОСТы и свои проблемы.

— А мы с тобой на что?

— Меня уволь. У меня на шее комбинат подвешен. Или грудь в крестах, или голова в кустах! Предупрежден — вся проектно-сметная документация на выходе, вот-вот счетчик закрутится… Не о том я с тобой, Глеб Семенович, полемизирую. Надо мне, как только застолбим городишко, на железнодорожный разъезд прорываться и базу там создавать, грузы принимать.

— А людей где принимать собираешься?

— Там же на разъезде и в твоем Солнечном — на первый случай.

— Первый случай — зима. Она и здесь бывает… Почему-то многие стройки начинаются в самое неудобное время, как я заметил.

— И с производственного бардака? Неустроенности, нераспорядительности — это ты хотел сказать?

— Что хотел сказать — сказал.

— А мы давай попробуем оригинальными быть.

— Не возражаю.

— Сто двадцать балков нам отгружено. И дизельный энергопоезд. Сто тонн в этом вагончике. Протащим по пескам на салазках — тепло и светло в нашем поселке. И зимой не страшно. Это, пока тебя не было, мне пришлось о людях подумать.

— Что ж, хорошо, что подумал. Мне, выходит, и делать до лета нечего.

— Злоязычный мужик ты, Базанов. Лицо доброе, а характерец — не дай бог.

— Вроде твоего?

— Да ты что?! Я — ягненок, козлик! Ошибся я в тебе, Базанов.

И начальник стройки засмеялся. Смех у него был короткий и басовитый, неуверенный, словно он стеснялся смеяться.

«Газик» остановился.

Вокруг была голая, поросшая колючкой-фирулой, пустая степь, опоясанная по горизонту цепью гололобых холмов. Одинокая чабанская юрта возвышалась неподалеку и казалась большой, как собор Айя-София. Верблюд да малочисленное стадо овец не нарушали однообразия пейзажа.

Подтянулись балки, встали вокруг армейской палатки. Вылез Богин, за ним Базанов, подошли к группе ожидающих. Пожав некоторым руки, Богин представил Базанова.

— Знакомьтесь, наш комиссар, — и представил Глебу: — А это мой клан, проверенные товарищи… Главный инженер.

— Глонти, — отрекомендовался седой человек со щеточкой черных усов.

— Главный диспетчер, — показал Богин на высокого сухощавого, резкого в движениях и чем-то похожего на него сравнительно молодого еще человека.

— Прокопенко Афанасий Петрович, — буркнул тот и тут же отступил.

— Мостовой, завкадрами, — назвал себя угрюмого вида коренастый человек и, помолчав, добавил, словно после раздумья: — Федор Федорович.

— Мы уже знакомы, — выступил на шаг архитектор Милешкин.

— Зам главного диспетчера Ашот Азизян, — улыбнулся Глебу низкорослый парень с густой шевелюрой вьющихся волос.

— Глеб Семенович, — улыбнулся Глеб, пожимая протянутую руку.

— С остальными потом познакомишься, — сказал нетерпеливо Богин. — А попить чего у вас не найдется, братцы?

— Кушать подано, товарищ начальник! — шутливо ответил Азизян, приглашая всех в палатку.

В палатке на туристском раскладном столе под белой скатертью стояли стаканы в подстаканниках, на тарелках под салфетками — горки бутербродов. На краю, стыдливо, на всякий случай, тоже под салфеткой, — бутылка коньяка. Богин сурово глянул на Азизяна, и тот, как провинившийся ученик, пожав плечами, кивнул девушке в белой куртке. Девушка убрала бутылку и, поспешно открыв большой термос, наполнила два стакана чаем, протянула их Богину и Базанову, сразу определив главное начальство.

— Блаженство, — сказал Богин, отхлебывая крепкий чай и обжигаясь. — Значит, так, Глеб Семенович. Давай затвердим тезисы моего выступления. Не возражаешь?

— Нисколько. — Про себя Глеб удивился: ведь еще вчера Богин заставлял выступать его, но смолчал — какая, в сущности, разница, кто произнесет нужные, необходимые сегодня людям слова.

— Итак, меня прислали сюда дать золото, и скорее. Ради этого я день и ночь буду работать. Работать, а не вкалывать, — он обвел взглядом собравшихся. — Вкалывают те, кто работать не умеет. Главная задача — комбинат.

— И город, — вставил Базанов.

— Город, понятно. Не в таких же палатках будем жить. Это сейчас здесь плохо — прохладно, а летом о-го-го! — еще хуже будет!

— Надо сказать о городе без бараков и времянок, — добавил Глеб. — Ничто не бывает столь постоянным, как времянки. Соорудить их просто, а потом и вовек не сломаешь.

— Афоризм, хоть записывай, — улыбнулся Милешкин.

Глонти и Азизян переглянулись, и это не ускользнуло от Богина.

— Добро! — сказал он, пропуская и замечание архитектора, и взгляды Глонти и Азизяна. — Могу сказать, что мы с парторгом разделили сферы влияния. Ему город, мне — все остальное.

— Я надеюсь быть полезным вам и в других вопросах. Зачем же облегчать мне жизнь?

— Я думаю о твоем сердце, Базанов.

— Мое сердце — моя забота, Богин, — в тон ему ответил Глеб.

— А зря: с сердцем не шутят.

— Ты-то откуда знаешь?

— Журнал «Здоровье» выписываю.

— Давайте кончим об этом раз и навсегда, — строго сказал Глеб. — Договорились?

— Договорились. — Богин прошелся по палатке. — Видите, коллеги, — обратился он к присутствующим. — Голова кругом от дел: комбинат, база, дороги, кадры, вода, холод, а тут еще парторг с фокусами — сердце у него никудышное, характер жуткий и коньяка не пьет.

— А какого вы парторга хотели на стройке? — перебил его Глеб. — Чтоб не мешал?

В палатке воцарилась тишина. Богин строго посмотрел на Глеба, поискал глазами Азизяна, спросил:

— Можно начинать?

— Все готово, ждем, — ответил Азизян, чтобы разрядить обстановку.

— Тогда давайте, — и Богин, обняв Глеба за плечи, вывел его из палатки.

…Под крики «ура», вспышки «блицев» и торопливый с хрипотцой стрекот камеры кинооператора Степан Богин вбил в песок символический колышек на месте будущего города.

Трактора развернули балки и поставили их буквой «С», щитом от ветра. За стеной, образованной балками, натянули несколько больших палаток, выгрузили и сложили в штабеля складское имущество.

Начальник строительства, вспрыгнув на гусеницу, а затем на капот трактора, произнес речь. Он сказал:

— Скоро здесь, на месте колышка, забитого мною сегодня, будет стоять стела. Золотом высечем мы на ней слова: «По воле ЦК, руками советских людей здесь будет построен город Солнечный». Наш город, товарищи! Самый молодой и самый лучший город на земле! Но не ради города приехали мы осваивать эти места. Страна ждет от нас золото. Оно у нас под ногами. Взять его, построить карьер и комбинат — вот наша главная задача! — Богин оглядел собравшихся, потом посмотрел вдаль, на цепь сиреневых холмов по горизонту, к которым клонилось солнце, и, неожиданно ожесточась почему-то, крикнул, форсируя голос: — Сроки у нас жесткие! Очень! Мы должны быть требовательны к себе! Надо сплющивать время. Стратегия стройки такая — все срочно, все быстро, все разом! Три кита нашей стройки: производство, снабжение, быт.

«Вот и тронная, программная речь начальника стройки, — подумал Глеб. — Сознательно заостренная, мобилизующая, призванная продемонстрировать твердый характер товарища Богина и требующая — по цепочке — также подчиненности от всех его работников сверху донизу. Умеет говорить, умеет воздействовать на людей жестким приказом, который замаскирован под дружеский разговор».

И тут, словно подслушав мысли парторга, Богин заговорил о дисциплине и ответственности:

— Каждый из нас должен уметь мгновенно разбираться в обстановке и видеть главное. Уметь подставить голову, если уверен, что прав. Идти напролом, если уверен, что прав. Поднять обе руки, если не прав. Не мямлить, не озираться, не разводить пожиже — выполнять приказ! С первого дня проявлять в себе эти качества. Такие люди мне нужны, с такими я буду работать. Все иные пусть мотают побыстрей и подальше. И последнее — сухой закон. Объяснять тут нечего. Пьяниц гнать взашей, какими бы специалистами они ни были. Объекты у нас с вами особые, трудные, а зарплатный коэффициент — будь здоров! Народ сюда повалит, так что выбирать из кого будет, не волнуйтесь! Если и начальника какого пьяным увижу — пусть на себя пеняет. На всю жизнь биографию испорчу. А выпить захочется, невмоготу станет — командировку берите.

Среди толпы раздался смех и одобрительный говор.

— Молодежь! Комсомольцы! — продолжил Богин. — Я жду от вас самоотверженности. Комсомол был всегда на передовых и самых трудных стройках. Не ныл, не распускал слюни, а работал! Уверен, что у нас сложится коллектив, которому будут по плечу любые задачи!

Раздались аплодисменты.

— Ну, все! Теперь каждый может погулять и осмотреть окрестности. Места здесь, как вы убедились, весьма колоритные. — Богин ловко соскочил с трактора.

Строители, оживленно переговариваясь, расходились: «тронная» речь начальника стройки всем понравилась.

«Немножко демагогии, но все, в общем, правильно и добавить нечего, — подумал Глеб. — Говорил просто и ясно, прямо заявил, чего нельзя, что можно, постращал, пошутил немного. Нормальная речь». И впервые подумал о том, что будущий город начинается все же по каким-то правилам и планам, а не так, как большинство его собратьев в Азии — стихийно. Вот и место выбрано. Как говорил вчера этот архитектор Милешкин, пески здесь неподвижные, грунты непросадочные и не сейсмичные, роза ветров определена — западная, проект застройки рождается… С водой вот будет худо. Нужны водовозки. Придется срочно начинать бурение. А на худой конец можно будет поставить пару насосов и подсоединиться к геологам Солнечного, к Устинову, он-то даст водички, поделится на первых порах с соседями — Глеб сам учил их этому, не откажут…

Мысли Базанова прервал начальник стройки. Степан Иванович был в прекрасном настроении. Из-за его плеча выглядывал Милешкин с фотоаппаратом в руках.

— Есть предложение, парторг, — сказал Богин, — сфотографироваться на память о дне основания города. В группе первопроходцев и нам с тобой отдельно. Алексей вот гарантирует высокое качество работ, говорит, что это не архитектура, тут он мастак. Я и сам, если по правде, не люблю фотографироваться. Но тут и повод, и впрямь торжество. Так что давай шагай со всеми.

— Есть шагать! — ответил Базанов.