Дорога в Рождество

-3-

Он чувствовал это падение и не знал, как остановиться. И тут появилась Наташа. Точнее, она уже больше года работала рядом, но Алексей не замечал ее. Наташа была красива какой-то неброской красотой. Густые пшеничные волосы струились по плечам, ясно-голубые глаза под темными бровями не нуждались в косметике. Наташа выросла в деревне, но в ней не было свойственного провинциалам стремления казаться модными, современными. Она была скромной, тихой, отлично работала, но не участвовала ни в каких «неформальных мероприятиях».

Однажды, когда Алексей в обеденный перерыв остался сидеть перед компьютером, она подошла и тихо спросила: «Вы снова не обедаете? Может, сделать вам кофе?»

Он удивился, что в комнате кто-то есть. Кофе она сварила отличный. Алексей не знал, о чем заговорить с девушкой, такой не похожей на других. Они пили кофе молча. Алексей старался не поднимать глаз — столько горького сочувствия было в Наташином взгляде.

— А вы почему не пошли обедать? — спросил, наконец, он.

— Не хочется. Да и работы много, — ответила она и ушла мыть чашки.

Алексей не ходил обедать еще много дней. Сколько? Он не знал, и не заметил, как привык к тому, что тихая девушка Наташа с золотыми волосами и ясными глазами варит ему кофе, приносит какие-то пирожки, бутерброды. О нем кто-то заботился, и это казалось естественным… Они уже не молчали, оставаясь вдвоем. С ней оказалось возможным говорить обо всем: о работе и музыке, о кино и книгах, которые Алексей, в отличие от большинства приятелей, читал и любил. Еще они разговаривали про море и горы, про детские мечты и недетские проблемы. А однажды Наташа не вышла на работу, прихватив какую-то простуду. И Алексей вдруг обнаружил, что ему не хватает ее тихого голоса, доброго взгляда. Кофе и пирожки он купил в буфете… А еще купил сок, мандарины, шоколад и поехал искать Наташу.

Она жила на окраине, в маленькой комнатке, которую снимала у глуховатой старушки. Наташа страшно растерялась, увидев Алексея. Ее смущал и домашний халатик, и скромная обстановка, и сам факт его присутствия здесь.

Смущение покрыло ее щеки нежным румянцем. Алексей впервые заметил, как она красива. Он пробормотал какие-то дежурные слова о том, что решил ответить заботой на ее заботу, говорил что-то еще, думая лишь о том, как нужна ему эта странная прекрасная девушка. Они пили чай с душистым малиновым вареньем, а когда пришло время уходить, он вдруг притянул Наташу к себе и поцеловал.

Скольких девушек он целовал прежде? Всегда все происходило одинаково: они изображали удивление, но уже через минуту с готовностью прижимались к нему, обнимая за шею и пылко отвечая на поцелуй. Дальнейшее если и отличалось разнообразием, то лишь в зависимости от внешних условий и его настроения.

Наташа резко отпрянула. В ее взгляде смешались испуг, обида, растерянность, беспомощность и какая-то непостижимая твердость.

Алексею показалось, что этот взгляд парализовал его. Он почувствовал себя мелким, низким.

— Наташенька! Простите! Не удержался, — слова оправдания казались противными ему самому.

— Вам нужно идти… — Больше она не сказала ничего.

Спускаясь по лестнице, Алексей пытался осмыслить происшедшее. «Надо же, нарвался на недотрогу», — шептал в его мозгу некий голос. Но вспомнились ее глаза… Отчего в них была боль? Оттого, что он неосторожным движением разрушил ее сказку? А испуг? Просто испуг от встречи с его хамством или страх потерять нечто? И через боль, страх — такая твердость…

Доехав до своего дома, Алексей вдруг почувствовал, что не сможет находиться в душном пространстве пустой квартиры…

Оставив машину у подъезда, он бродил по улицам и скверам. Уже смеркалось, когда вышел к набережной. Алексей смотрел на темную воду, на дрожащие отражения неоновых фонарей. Он думал о Наташе. О том, что она необходима ему как воздух, как эта река…

Он и тогда ничего не решал. Просто понял, что погибнет без нее…

Назавтра Алексей приехал к Наташе с огромным букетом цветов. Это были великолепные розы. Он так долго выбирал их… Красные казались страстными и вульгарными, белые — безжизненными. И лишь увидев розы, нежные лепестки которых были такого же цвета, как вчерашний румянец на ее щеках, он успокоился.

— Наташенька, я пришел, чтобы просить вас…

— Не просите у меня прощения. Я уже простила, — смущенно перебила девушка, в смятении глядя и на его растерянно-торжественный вид, и на шикарный букет.

— Я пришел, чтобы просить вас стать моей женой… — то ли сказал, то ли выдохнул он. Она молчала, пытаясь осознать, что происходит, не веря услышанному. Он по-своему истолковал Наташино молчание.

— Наташа, я прошу вас, не отказывайте из-за моей вчерашней дерзости! Вы мне очень нужны, просто необходимы, — ему не хватало воздуха. Он впервые в жизни чего-то просил. До сих пор Алексей получал все раньше, чем успевал пожелать. Он просил, и ему казалось, что, услышав отказ, он не сможет жить дальше.

Девушка подошла, взяла букет из его рук, спрятала лицо в цветах, чтобы скрыть смущение. Несколько минут они стояли молча.

— Я не сержусь за вчерашнее, — громко сказала она. И вдруг тихо прошептала: — Я люблю вас…

Ему хотелось кричать от счастья, сжимать ее в объятиях, кружить на руках. Но он боялся спугнуть некое новое, неведомое прежде чувство… Потом он узнал, что оно называется «нежность». Он подошел к девушке, трепетно взял ее руки и прижался к ним лицом.

В субботу они поехали к Наташиной маме. Она жила в небольшой занесенной снегом деревушке. Серые избы, голые деревья, по-деревенски чистый снег… Его машина была здесь ярким пятном из другого мира…

В доме пахло печным уютом, домашними пирогами. Алексей разглядывал домотканые покрывала, вышитые занавески, расшитые ручники и темные иконы в красном углу, и ему казалось, что он попал в старую сказку, которую читал давно-давно, в детстве.

Анна Михайловна, Наташина мать, была уже в годах, но казалась крепкой. Она радушно потчевала гостей, пытаясь скрыть беспокойство. Пытливо вглядывалась в глаза молодых, но, не увидев в них ничего, кроме радости и любви, успокоилась. Попросила дочь прибрать со стола и, когда та ушла на кухню, робко обратилась к Алексею:

— Наташеньку-то мою не обидите?

— Никогда не обижу!

— Она у меня хорошая…

— Самая лучшая!..

Вернулась Наташа. Мать подошла к иконам, взяла одну — с Божьей Матерью и Младенцем, старинную, писаную.

— Идите детки, благословлю.

Алексей в первый раз слышал это слово, но уверенно взял Наташу за руку, и они опустились на колени. Мать перекрестила их иконой, читая молитву. Все трое ощущали важность происходящего. Целуя икону, Алексей почувствовал, что прикасается не к картине и не просто к семейной реликвии, а к чему-то святому.

— Храни вас Бог, дети, — произнесла Анна Михайловна. В ее голосе была и радость, и тревога, и искренняя вера в Божью волю…

Время до свадьбы летело стремительно. Недоумение друзей, усмешки вчерашних «подруг», необходимые формальности ничего не значили. Было столько более важных событий. Они говорили обо всем на свете, перешли на «ты», впервые целовали друг друга, и еще столько всего в их жизни было впервые…