Дорога в Рождество

-4-

— Добрый вечер! Попутчиками будем?! А я уж боялась, что в Рождественскую ночь одной придется ехать!

Алексей вздрогнул — он так увлекся воспоминаниями о светлых и радостных днях, впервые за долгое время оставшись в тишине.

В проходе стояла пожилая женщина в сером пальто и пуховом платке, из-под которого выглядывали седые волосы. Она приветливо улыбалась. Женщина была незнакомой, но кого-то напоминала. Алексей был уверен, что не встречал ее раньше, но и мягкий голос, и морщинки у глаз почему-то казались знакомыми. Он встал и помог уложить наверх многочисленные пакеты и сумки. «И как она все это несла?» — с удивлением подумал он.

Будто извиняясь за причиненные хлопоты, старушка стала объяснять:

— Так много всего получилось. К деткам еду. У меня там внучат трое. Всем гостинцы везу: и дочке, и зятю. Хочется всех в светлый праздник порадовать. А так бы ни за что в Святую ночь в дорогу не тронулась. Смолоду привыкла ко Всенощной ходить. Ну, да уж завтра в городе схожу с детками на службу в собор.

Всенощная… Святая ночь… Когда-то эти слова ничего ему не говорили. Но два года назад в тюрьму стал приезжать священник — отец Петр. Нестарый совсем мужчина, чуть старше Алексея. В небольшой комнате организовали часовню: повесили иконы, отгородили место для алтаря. Сперва Алексей, как и другие заключенные, ходил туда из любопытства, чтобы скрасить однообразие серых дней. Но потом некоторые ощутили радость душевного покоя, приходившего в сердце здесь. Лики святых на иконах, слова молитв, таинственные действия священника — все было таким непохожим на повседневную реальность, что казалось, будто появился чудо-островок, светлый и беспечальный, и он манил к себе грубые сердца, потрепанные житейскими волнами. Алексея же больше всего привлекали беседы с отцом Петром — тот как-то очень уверенно говорил о покаянии, о возможности изменить жизнь, его слова заставляли думать и верить. Сегодня в тюремной церкви тоже служба… Засияют свечи перед иконами, запахнет еловой смолой… Так было в прошлом году.

— А ты, сынок, куда едешь-то? — снова вывел его из задумчивости голос попутчицы. — Поди, домой, к семье? Куда ж еще в такой день-то? Может, по делам или на заработки куда ездил?

Алексей уже хотел ответить какими-то ничего не значащими словами, и вдруг обида сегодняшнего дня будто толкнула в сердце: «Кто я такой для них? Изгой? Человек с клеймом? И пусть!» И он грубо отрезал:

— Я из тюрьмы!

Женщина внимательно посмотрела на него. В ее глазах не было ни презрения, ни страха.

— Что ж… Всяко в жизни бывает. От тюрьмы и от сумы, как говорится… В жизни каждый ошибается…

У Алексея будто тяжелый камень с души упал. Стало стыдно за грубость. Но старушка ее будто и не заметила.

— Давай-ка знакомиться, мил человек. Как звать-то тебя?

— Алексей.

— А меня все Петровной зовут. А можешь просто говорить — тетя Галя.

Алексей понял, кого так напоминала ему спутница: Валентину Петровну, тетю Валю, соседку, заменившую ему в детстве бабушку. Занятая на работе мама частенько отводила сына к соседям, и тетя Валя учила его нехитрым житейским премудростям, рассказывала сказки, а после, когда Алеша подрос, выслушивала его рассказы о школьной жизни. Удивительно, но ее советы всегда были уместны и тактичны. По праздникам тетя Валя с мужем, дядей Колей, иногда заходили к ним, если в доме не было сановных гостей. В этих простых людях было столько душевной теплоты и покоя, что даже мама оттаивала… Алеше тогда казалось, что мама — веселая, добрая, красивая девушка, которая лишь исполняет роль важной дамы. Дядя Коля учил мальчика разному мужскому ремеслу, а был он мастером на все руки: чинил соседям все — от старой табуретки до нового автомобиля. Алексей, лишенный отцовского внимания, тянулся к пожилому мужчине, для него радостными были и тяжесть молотка, и запах лака, и многообразие всяких инструментов.

Как же пригодились ему в жизни уроки дяди Коли! Сколько раз умение что-либо починить, отладить, настроить выручало в тюремной жизни, вызывало уважение не только товарищей по несчастью, но и начальников.