Другой Брежнев

Глава 22 «ПОСЛЕ СМЕРТИ БУДУТ КОВЫРЯТЬ НОСКОМ САПОГА…»

Как-то раз Леонид Ильич укорил одного из своих уходящих в отставку соратников за написанный им резко обличительный текст: «Что же, ты этим заявлением хочешь оставить документ, по которому меня после моей смерти будут ковырять носком сапога?»

Этот образ — «ковырять носком сапога» — Леонид Ильич использовал неоднократно и в других разговорах. «Однажды мы с отцом приехали к нему на дачу, — вспоминала Любовь Брежнева. — У него был Черненко. Тут же прибежали собаки (дядя держал их для охоты). Черненко, у которого была астма (он избегал кошек, собак), сразу ретировался, сославшись на массу дел». Когда тот ушел, генсек стал загонять собак в вольер и со смехом заметил:

— Из всех моих собак самая верная — Костя Черненко: схватывает все на лету.

— А остальные? — спросила племянница.

— А остальные, дорогая, — ответил Леонид Ильич, — придут носком ботинка мою могилу поковырять.

Когда Брежнева не стало, его образное выражение о «носке ботинка» подтвердилось почти буквально. Внук Брежнева Андрей в 1988 году писал: «На премьере фильма «Асса» в течение месяца рок-музыканты играли и танцевали на огромном портрете Брежнева, расстеленном на сцене…» «Ничего, кроме протеста, — добавлял он, — это не могло у меня вызвать».

«Хотелось бы все начать сначала…» Незадолго до смерти Леонид Ильич говорил по телефону со своим младшим братом. Он сказал:

— Яша, я чувствую свой конец. Хотелось бы все начать сначала, нет сил. Я очень устал.

— От чего ты устал? — спросил Яков Ильич.

— От жизни, — сказал генсек, помолчал, ожидая ответа, потом положил трубку.

Впрочем, он сам однажды шутливо заметил кому-то: «Жизнь коротка. Потерпи немножко…»

7 ноября 1982 года Брежнев последний раз появился на Мавзолее. Около трех часов он простоял на трибуне Мавзолея, несмотря на мороз и сильный ветер.

Вечером после праздничного приема Леонид Ильич отправился на охоту в Завидово. С охоты вернулся, как обычно, в приподнятом настроении. «Накануне Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, — вспоминал Ю. Чурбанов, — много шутил, читая газеты». Ужинал 9 ноября Брежнев с женой и охранником. «Леонид Ильич попросил для меня дополнительно колбасы, — писал В. Медведев. — В этот вечер он, человек большой выдержки и мужества, впервые пожаловался на боль в горле.

— Тяжело глотать…

Он даже не сказал «больно», а «тяжело».

— Может, творог неразмятый проглотили? — спросил я. Молчит.

— Может, врача вызвать?

— Нет, не надо».

Виктория Петровна вспоминала об этом последнем вечере: «Леня попросил на вечер пожарить налима, привезенного из Завидова. Он любил жареного налима. За столом Леня говорит: «Что-то мне много три кусочка». А повар: «Ну что вы, Леонид Ильич, кусочки такие маленькие. Скушайте, если вам нравится!» Скушал. И пошел спать. Прикрепленные… дали снотворное, положили добавочное — вдруг еще понадобится».

Утром первой встала Виктория Петровна, подняла с пола упавшее одеяло, укрыла им мужа. Ничто не показалось ей необычным. Села завтракать. Будить генсека пошли два охранника. Распахнули шторы, но Брежнев не открыл глаза и не пошевелился. В. Медведев рассказывал: «Я легонько потряс его за предплечье:

— Леонид Ильич, пора вставать.

Никакой реакции. Стал трясти сильнее… По коже у меня прошел легкий морозец. Я сказал Володе Собаченкову, который уже шел ко мне:

— Володь! Леонид Ильич готов…

Он остановился посреди комнаты как вкопанный.

— Как готов?

— Кажется, умер.

Он побледнел, его как будто поразил столбняк».

Вызвали врачей, но они почему-то задерживались. Пока их не было, охранники делали генсеку искусственное дыхание. Первым на дачу приехал Андропов… Врачи появились только через сорок минут. После врачей в комнату впустили Викторию Петровну. «Увидев на полу неподвижного мужа, разрыдалась», — писал В. Медведев. Стали проводить реанимацию. «Успокаивают: ничего, надежда есть! — говорила Виктория Петровна. — Чазов объясняет, что сделали укол длинной иглой, давление вроде поднимается… А потом резко опустилось… Кровь к голове прилила, а потом обратно ушла. И все».

О смерти главы государства народу сообщили не сразу. Работник ЦК Виктор Прибытков вспоминал: «Догадаться, конечно, можно было по передачам радио и телевидения. Музыку по всем каналам заиграли очень грустную. Какую программу ни включишь — музыканты смычками скрипочки «перепиливают», «лебеди умирающие» па-де-де вытворяют…» Вечером 10 ноября отменили концерт по случаю праздника — Дня советской милиции.

Только 12 ноября газеты напечатали официальное сообщение. В стране объявили четырехдневный траур. Три дня в Колонном зале Дома союзов продолжалось прощание с умершим. Среди толпы можно было заметить заплаканных людей. Многие чувствовали, что со смертью этого человека заканчивается целая эпоха… Но слез было несравненно меньше, чем в марте 1953 года. «Я плакала, — признавалась позднее журналистка Бермет Букашева. — Мне казалось, что США вот-вот сбросят на нас атомную бомбу, ведь Леонид Ильич был “гарантом мира”».

Похожими переживаниями делился и певец Антон Ду-ховский: «Когда умер Брежнев, помнится, даже плакал: казалось, что вот-вот должна начаться атомная война».

Торжественные похороны проходили 15 ноября. В этот день отменили занятия в школах. На пять минут остановили работу все предприятия страны. Три минуты умершему салютовали гудками фабрики, поезда, морские и речные суда. Брежневу был оказан наивысший почет — его тело не сожгли для захоронения в урне в Кремлевской стене, а закопали в гробу в землю рядом с другими могилами на Красной площади. Позднее на могиле установили бюст.

Небольшая сложность на похоронах возникла из-за множества орденов и медалей покойного. Каждую награду полагалось нести в руках на отдельной алой атласной подушечке, это делали старшие офицеры. Но тогда получалось, что за гробом должны идти более сотни офицеров с такими подушечками. В конце концов придумали выход: на каждую подушечку стали прикреплять по нескольку наград. Эскорт ограничился сорока четырьмя офицерами.

Почти во всех газетах и журналах (кроме разве что «Журнала Московской патриархии») появилась траурная фотография покойного генсека в черной рамке. Рассказывали, что еще журнал «Веселые картинки» не стал печатать на обложке этот траурный снимок — в сочетании с названием журнала это выглядело бы довольно двусмысленно…

«Вдова перекрестила тело своего мужа». Вдове Леонида Ильича предложили машину, чтобы ей было легче добраться от Колонного зала до Красной площади. Но Виктория Петровна отказалась наотрез: «Этот последний путь с моим мужем я пройду сама».

Джордж Буш-старший вспоминал, какое странное впечатление на него произвела погребальная церемония в Москве — «похороны без Бога». «Во время похорон Брежнева, — рассказывал он, — я был свидетелем волнующего случая, не зафиксированного ни в одной из передач новостей. Я находился на гостевой трибуне и, имея исключительно хороший обзор, видел, как охваченная горем вдова покойного подошла к гробу Брежнева с последним прощанием. Она посмотрела на него, наклонилась над гробом, а затем, вне всяких сомнений, перекрестила тело своего мужа. Я был поражен».

Вечером, на поминках, Виктория Петровна произнесла необычную речь о покойном. Она вдруг вспомнила, как Леонид первый раз, еще ее женихом, пришел к ней домой знакомиться с ее родителями и как он сразу им понравился…

Легенда о падении гроба. Леонид Ильич — вероятно, один из немногих живущих людей — был еще задолго до смерти знаком с собственным могильщиком. Этот человек — Георгий Коваленко, знакомясь с кем-то, любил шокировать собеседника фразой: «Я всех членов Политбюро видел в гробу». Однако это было чистой правдой — более тридцати лет Коваленко оставался неизменным участником важнейших траурных церемоний. «Я страшно огорчился, когда умер Леонид Ильич, — вспоминал он. — Он был очень добрым человеком, всех жалел. Помню, хоронили Суслова, Пельше даже подошел к оркестру и попросил играть не так траурно, а то Леонид Ильич расплакался».

О ритуале торжественных похорон Коваленко замечал: «Самое трудное — закрыть могилу. Ведь сыпать землю нужно ровно 4 минуты 30 секунд — именно столько звучит Гимн Советского Союза». Но во время похорон Брежнева неприятный сюрприз случился для Коваленко и его коллег совсем неожиданно.

Наступил момент, когда іроб должны были опустить в вырытую могилу. Миллионы телезрителей наблюдали эту церемонию в прямом эфире. И у них сложилось полное впечатление, что в последний момент могильщики не удержали на весу тяжелую ношу. Ленты выскользнули или порвались, гроб вырвался из рук и с громким зловещим грохотом рухнул на дно могилы. М. Таривердиев вспоминал, как с друзьями смотрел похороны по телевидению: «Вдруг — жуткий стук — бумс-с-с-с! — гроб уронили. Все сначала вздрогнули, а когда поняли, в чем дело, начали смеяться. Вроде неудобно, но и сдержаться не можем».

Вечером, в программе «Время», этот момент уже не показали. Но эти кадры успел увидеть весь мир, некоторые советские телезрители даже записали их на редкие тогда видеомагнитофоны… Позднее, говоря о похоронах, непременно вспоминали о стуке, с которым гроб будто бы ударился о землю. Этот стук сочли дурным предзнаменованием для правления Андропова, которое полностью подтвердилось: новый генсек прожил совсем недолго.

Так — в эпоху телевидения, на глазах у миллионов! — продолжали возникать новые легенды и мифы. В действительности никакого падения гроба не было. Просто залпы траурного пушечного салюта неудачно совпали с моментом опускания гроба. Г. Коваленко рассказывал: «Когда мы опустили его в могилу, то миллионы телезрителей услышали какой-то странный стук. Народу показалось, что мы, могильщики, просто-напросто уронили гроб, и тысячи телеграмм тут же полетели в Москву. А на самом деле все было не так. Начальство потребовало, чтобы гроб опустили с первым же залпом орудийного салюта. Мы долго-долго репетировали, но… Нагоняй получили все, от самых-самых верхних до нас».

Что же касается краткости царствования Андропова, то предсказать ее было не так уж трудно. Автор этих строк слышал во время похорон Брежнева такой разговор одного ребенка с отцом:

— Зачем же они эти ленты, такие красивые, бросили в могилу? — спросил ребенок.

— Да, надо было их вытянуть, — пошутил тот, — и предложить Андропову: «Юрий Владимирович, может быть, вам пригодятся?»

Увековечение и развенчание. После смерти Леонида Ильича были принято решение об «увековечении памяти» покойного. Увековечение, однако, оказалось недолгим. Автор этой книги наблюдал, как в 1983 году в учреждениях подписи под цитатами Брежнева на стендах аккуратно заклеивали чистыми полосками бумаги. А иногда на этих полосках даже прямо писали: «Ю.В. Андропов». Правда, на улицах еще несколько лет кое-где сохранялись лозунги: «Экономика должна быть экономной. Л.И. Брежнев».

При жизни генсека шутили, что его родному городу присвоено новое имя — Ленинград. Когда же Леонида Ильича не стало, на карге страны и вправду появился город, названный в его честь — Брежнев. Известны забавные истории про междугородные звонки в первые дни после переименования:

— С вами будет разговаривать Брежнев! — вдруг сообщала телефонистка. Трубка выпадала из рук растерянных абонентов, которые часто и не слышали о новом названии города. Зато прекрасно знали о кончине самого Леонида Ильича… Но уже в 1988 году городу вернули прежнее имя — Набережные Челны.

В честь Леонида Ильича назвали и авианесущий крейсер. Этому авианосцу выпала особенно долгая череда переименований:

— закладывали его под именем «Рига»;

— спустили на воду в 1983 году как «Леонид Брежнев»;

— в конце 80-х годов переименовали в «Тбилиси»;

— когда город Тбилиси оказался за границей, корабль назвали «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов»…

Между прочим, эти бесконечные переименования «туда и обратно» в то время породили такой анекдот: «Приходит человек в ЗАГС и говорит:

— Поменяйте мне, пожалуйста, имя, фамилию и отчество!

— А как вас зовут?

— Никита Виссарионович Брежнев…»

Дом номер 26 на Кутузовском проспекте в Москве, где была квартира Брежнева, после его смерти украсился памятной доской. Родственники Брежнева старались, чтобы ее всегда украшали живые цветы. Живший неподалеку историк С. Семанов вспоминал, что «постоянно наблюдал — у доски лежали свежие букетики цветов, они обновлялись постоянно, не успевая засохнуть». Любопытное свидетельство об этом оставил В. Медведев, который в то время служил личным охранником Михаила Горбачева. «Мы проезжали по Кутузовскому проспекту. На фасаде дома, где жил Брежнев, была приделана маленькая полочка. Каждый раз на ней лежали свежие цветы. Везу утром Михаила Сергеевича на работу — цветы. С работы — цветы». В конце концов генсек прямо из машины позвонил начальнику 9-го управления КГБ: «Ты проезжаешь мимо дома двадцать шесть? Палочку эту на фасаде видел?»

«Он даже не просил убрать ее, — добавлял Медведев. — Просто поинтересовался: видел? На другой день и все остальные дни, месяцы и годы не было ни полочки, ни цветов».

Судьба же самой памятной доски оказалась довольно необычной. Ее не сбрасывали на землю под радостные крики толпы, как памятники Дзержинскому и Свердлову в августе 1991-го. Просто в конце 80-х годов доска как-то незаметно исчезла со своего места. Жильцы дома удивлялись: еще вчера она красовалась на стене, а сегодня ее уже нет… На стене остались только отметки от гвоздей, но и их тщательно замазали цементом. Вдова Леонида Ильича вспоминала:

— Мемориальную доску тут, на доме, сняли. Под ней была полочка, на которую мы цветы ставили. Сначала предупредили: вазу уберите, неприлично вазу или корзинку с цветами… Мы стали просто так цветы класть, привязывая проволочкой, чтобы не упали. А раз пришли — нету! Нам отвечают: дворничиха думала, что цветы старые, и убрала. А вскоре и полочку, и доску сняли.

Потом доска вдруг обнаружилась в Берлине, на доме 43 по Фридрихштрассе, где расположен музей Берлинской стены. И посетители музея, знающие русский язык, с изумлением узнавали, что в этом западноберлинском доме, оказывается, долгие годы «жил Леонид Ильич Брежнев». По словам директора музея Александры Хильдебрандт, отыскали доску на какой-то лесопилке: «Я очень хорошо помню, как она, вся запыленная и грязная, среди кусков дерева лежала. Хорошо помню, что правительство Москвы очень даже радо было отдать нам эту доску»…

Конечно, живые цветы в память Брежнева — в конце 80-х это выглядело дерзким протестом, вызовом. Родственникам Брежнева не позволяли класть цветы даже на его могилу на Красной площади. Любовь Брежнева вспоминала: «Мой отец — я помню, 89-й, кажется, год, он сидит в слезах. Что такое? Он рассказывает: идем с Верой (его сестра) на могилу к Леониду в его день рождения, и нас не пустили! Приказано было не пускать!» «Вера всю дорогу плакала, — сказал Яков Ильич, — все розы слезами обмочила».

«В этом году я не ездила к нему на могилу, — говорила в 1992 году Виктория Петровна Брежнева писателю Карпову, — не пропускают. Галя пошла с паспортом, попросила, чтобы пропустили, — отказ. Дежурный сказал, что нужно в комендатуре запрашивать разрешение. Хотели цветы положить…»

Виктория Петровна скончалась в 1995 году. Галина Леонидовна ненадолго пережила мать — умерла в 1998 году.

14 января 1987 года был арестован зять Брежнева — генерал-полковник Юрий Чурбанов. Его обвинили в получении взяток и приговорили к 12 годам лишения свободы. Судебный процесс широко освещался в печати. «Это был суд над Леонидом Ильичом Брежневым», — считал сам Чурбанов. Журнал «Огонек» в январе 1989 года напечатал рядом две фотографии. На одной — Леонид Ильич награждает своего зятя, тот облачен в парадный генеральский мундир, на груди — ряды орденских планок. На втором снимке — зять Брежнева, уже переодетый в штатскую одежду, выходит из тюремного «воронка», а вокруг — шесть конвоиров… Но даже столь разительное превращение показалось некоторым недостаточным. Как писал журнал, в редакции «затрезвонили телефоны». Читатели возмущались, что подсудимый одет в обычную одежду, а не в тюремную робу и руку держит в кармане: «Уж не в былые ли времена снялся на память среди подчиненных тогдашний генерал-полковник Чурбанов?» «Не в охотничий ли домик на очередное застолье» он направляется?»

Журнал объяснял и в то же время возмущался: «До оглашения приговора и вступления его в законную силу обвиняемые имеют право носить хоть смокинг, хоть малахай — что кому принесут родственники из домашнего гардероба. А вот шагать под конвоем с такой показной ленцой да еще держа руки в карманах на глазах аж шести конвоиров — это, увольте, запрещено. И все же — позволили!»

Развенчание Брежнева шло не только в Советском Союзе. Польский сейм в 1991 году лишил его ордена «Виртуги Милитари». Это была одна из самых почетных военных наград Польши, учрежденная еще в 1919 году. Орден разделялся на пять классов:

— Большой крест со Звездой;

— Командорский крест;

— Рыцарский крест;

— Золотой крест;

— Серебряный крест.

У Леонида Ильича был орден первого класса — Большой крест со Звездой, который кроме него во всем мире имели всего одиннадцать человек.

Любопытно, что это «разоблачение памяти» Леонида Ильича тоже высмеивалось в довольно едких анекдотах. Например, таком: «В школе идут занятия. Учительница спрашивает:

— Иванов, скажи, кто такой Сталин?

— Сволочь.

— Правильно, пять, садись. Петров, кто такой Брежнев?

— Сволочь.

— Правильно, пять, садись. Сидоров, кто такой Черненко?

— Сволочь.

— Правильно, пять, садись. Кузнецов, кто такой Горбачев?

Ученик мнется.

— Ну смелей, смелей.

— Тоже… МММ… МММ… сво…

— Неправильно, четыре.

— А почему четыре?

— Торопишься. Вот умрет — тогда из газет узнаем».

Именно тогда появились и анекдоты, где «хороший» Брежнев ставится в пример «плохому» Горбачеву. Например, такой: «Горбачев жалуется: «О Брежневе говорили, будто он весь в орденах, а я — весь в талонах…»

Другой: «За заслуги перед Родиной вручили Ленину «Чайку» и платиновые часы. Сталину — «Волгу» и золотые часы. Хрущеву — «Жигули» и серебряные часы. Брежневу — «Яву» и простые часы. Брежнев стоит и смеется. У него спрашивают:

— Чего ты?

— Я представляю себе Горбачева на велосипеде и с будильником…»

Еще один: «Встречаются в раю Сталин, Брежнев и Горбачев. Идут по дороге и видят распятого Иисуса. Ну, думают, подойдем, спросим: кому и в чем в жизни повезло. Первым по старшинству подходит Сталин:

— Скажи, дорогой, в чем мне повезло?

— Тебе повезло, что войну выиграл.

Брежнев спрашивает:

— А мне в чем повезло?

— Тебе повезло, что сам ел и другим давал.

Последним подходит Горбачев:

— А мне?

— А тебе, — дернулся Христос, — повезло, что у меня руки прибиты!»

О том же и частушка, сочиненная в те годы: