Дюбуа

Глава III ГАРВАРД

В том, что Дюбуа осенью 1888 года стал студентом Гарварда, был значительный элемент удачи. На протяжении многих лег это учебное заведение было фактически центром по обучению молодежи Новой Англии. В 80-х годах многие деятели просвещения настойчиво ставили вопрос о необходимости превращения Гарварда в действительно общенациональное учебное заведение.

Когда Дюбуа подал заявление о приеме его в Гарвард, предпринимались меры по расширению контингента студентов университета. Момент был очень благоприятный. В пользу Дюбуа был тот факт, что он родился и получил начальное образование в Новой Англии. Не меньшее значение имело и то, что он был цветным, а до сих пор цветной студент был в Гарварде очень редким явлением. Кроме того, Дюбуа уже закончил Университет Фиска. Дипломы этого учебного заведения котировались очень низко, и не без оснований, так как, несмотря на весь энтузиазм преподавателей Фиска и их высокую профессиональную подготовку, в целом, учебная программа и уровень знаний выпускников Фиска были значительно ниже, чем в основных университетах Севера. Причем это было характерно не только для Университета Фиска, но и для других учебных заведений Юга, где система образования серьезно отставала от Севера. И, несмотря на все слабости и пробелы в подготовке выпускников Фиска, это был университет, и диплом об его окончании давал определенные преимущества при поступлении в другое высшее учебное заведение.

Сложнее обстоял вопрос с изысканием средств для продолжения образования. За время учебы в Фиске Дюбуа скопил небольшую сумму из денег, полученных им за работу учителем в летней школе. Но это были мизерные средства, которых не могло хватить даже на несколько месяцев скромного существования, не говоря о том, что за учебу надо было платить вперед, и довольно крупную сумму.

Выход был один — получить стипендию, что было довольно трудной задачей. Однако и на этот раз, так же как и при поступлении в Университет Фиска, удача сопутствовала Дюбуа, ему была обещана премия Гринлифа в двести пятьдесят долларов, получение которой решало все финансовые проблемы, связанные с поступлением и учебой в Гарварде.

Выпуск в Фиске состоялся в мае 1888 года, до начала занятий в Гарварде оставалось несколько месяцев, которые Дюбуа использовал для поездки на Средний Запад. Это не было путешествие для отдыха или развлечения. Небольшая группа выпускников Фиска с целью заработка отправлялась на Средний Запад. Им предстояла работа в отелях в качестве официантов и исполнение музыкальных номеров для развлечения постояльцев отелей. Это был один из многочисленных способов заработка, использовавшихся студентами не только Фиска, но и других университетов.

В состав группы вошли четыре студента, которые уже имели опыт работы в отелях. Для Дюбуа это было совершенно новое поприще, но он тем не менее был приглашен в группу в качестве импресарио. Для новичка это было высокое доверие и безусловное признание его больших организаторских способностей. И действительно, за время учебы в Фиске Дюбуа зарекомендовал себя прекрасным организатором, энергичным и трудолюбивым руководителем, который не стремился занять почетный пост председателя при проведении какого-либо мероприятия, а всегда успешно выполнял роль работающего секретаря. Так было во время его работы в студенческой газете, при сборе средств для постройки физкультурного зала университета и во многих других случаях.

Дюбуа и его группа прибыли в летний отель на озере Миннетонка, возле города Миннеаполиса, в штате Миннесота. Работа оказалась не из легких. Посетители отеля развлекались каждый в меру своих склонностей и моральных принципов, которые, как правило, не отличались особой устойчивостью. Будние дни проходили более или менее спокойно, а по субботам и воскресеньям нередко имели место развлечения, напоминавшие настоящие оргии. Рекой лилось спиртное, появлялись многочисленные веселые женщины без мужей, тратились огромные суммы денег Студенты, имевшие небольшой опыт работы в качестве официантов к. обслуживанию клиентов не допускались. Они только время от времени должны были убирать столы.

Подобное времяпрепровождение, конечно, не могло дать удовлетворения, и только концерты, проходившие с известным успехом, сглаживали неприятный осадок от работы в отеле. В сентябре Дюбуа покинул свою группу и отправился на Юг, а потом на Запад, чтобы заключить контракты на выступление музыкальной группы из Фиска. За две недели напряженной работы он побывал в Миннеаполисе, Сент-Поле, Мадисоне, Милуоки и Чикаго. Путешествие было не из легких, но чрезвычайно интересное, оставившее незабываемое впечатление. Дюбуа познакомился со Средним Западом, с традициями, обычаями, условиями жизни населения этого своеобразного района. Встречался со многими интересными людьми самого различного положения в обществе. Среди них были священники, руководители различных религиозных организаций и литературных объединений. Переговоры о подписании контрактов происходили с переменным успехом, но несколько соглашений было подписано. И с материальной точки зрения поездка себя оправдала. После вычета расходов на переезды, питание и оплату места жительства каждый из участников поездки получил по сотне долларов. Что же касается впечатлений от пребывания в новых местах и встреч с людьми, то эта поездка дала Дюбуа очень многое. Он прожил 17 лет в Новой Англии, три года — на Юге, а теперь благодаря этой поездке он получил достаточно полное представление о Среднем Западе. Его страсть к путешествиям, стремление увидеть все интересное собственными глазами делали эту поездку особенно для него< важной и полезной.

Завершив поездку по Среднему Западу, Дюбуа в конце 188ft года начал занятия в Гарвардском университете. Во время поступления в Гарвард его предупредили, что он может быть принят только на предпоследний курс, если даже получит в Университете Фиска степень бакалавра искусств. В подобном условии не было никакой дискриминации. Оно объяснялось тем, что программа средней школы в Грейт-Баррингтоне далеко не удовлетворяла требованиям Гарварда, а уровень знаний выпускника Фиска был значительно' ниже того, который давал Гарвардский университет.

У Дюбуа была одна цель при поступлении в Гарвард — расширить и углубить свое образование, изучить науку наук — философию, и его ни в коей мере не смутило условие, поставленное ему при поступлении в Гарвард. С осени 1888 года по 1890 год Уильям Дюбуа учился в Гарвардском университете. У него не было долгих колебаний в вопросе о том, какой выбрать курс лекций. Он сразу же принял решение изучать то, что не изучалось или преподавалось по сокращенной программе в Университете Фиска, где не было, например, настоящей химической лаборатории и давались очень ограниченные знания по математике. И Дюбуа остановил свой выбор на смешанном Курсе лекций, в который входили химия, геология, общественные науки и главное — философия.

В 1888 году, когда Дюбуа стал студентом Гарварда, этот университет, существовавший уже в течение двухсот тридцати восьми лет, пользовался репутацией одного из самых солидных высших учебных заведений страны. В то время среди его руководителей и профессоров была целая плеяда блестящих ученых, прекрасных педагогов и знатоков своего дела, равных которым не было ни в одном другом университете США.

Дюбуа с огромным энтузиазмом принялся за учебу. С большой теплотой он вспоминал своих профессоров того периода. Уильям Джеймс, курс лекций которого прослушал Дюбуа, помог ему перейти от аморфной схоластической философии к реалистическому прагматизму Это было отнюдь не прогрессивное направление философии, особенно отрицательную роль оно сыграло в более поздний период, когда было взято на вооружение реакционными кругами США. Но бесспорно то, что Уильям Джеймс, основатель этой школы, был талантливыми ученым, стаявшим по своей профессиональной подготовке значительно выше большинства философов своего времени.

Для исторических и социологических работ Дюбуа всегда было характерно использование огромного количества архивного и документального материала. Это особенно присуще его социологическим исследованиям, о неграх США, фундаментальной работе о работорговле, прекрасно документированной монографии о жизни и деятельности Джона Брауна, фундаментальному исследованию негритянской проблемы в период реконструкции.

Это исключительно внимательное, трогательно бережное отношение к архивной документальной базе исследования было привито Дюбуа его преподавателями в Гарварде. Дюбуа отмечал, что среди преподавателей общественных наук в Гарварде были ученые, по-разному подходившие к оценке явлений, которые они исследовали, различны были и их методы преподавания. Лекции Фрэненса Пибоди напоминали религиозно окрашенные проповеди социальных реформ. В то время как профессор Элберт Башнелл Харт, ведущий курс истории, был горячим поборником проведения исследовательской работы на документальной базе.

Фрэнк Тоссиг вел курс политэкономии, который носил отчетливо выраженный реакционный характер. Здесь, в Гарварде, Дюбуа усиленно занимался наукой, которая в то время не имела еще отчетливо сформировавшегося направления и даже не получила своего наименования. Только позднее ее стали называть социологией. Дюбуа был настоящим энтузиастом этой новой отрасли науки, и по окончании Гарвардского университета он успешно занимался социологическими исследованиями, ценность которых целиком сохраняется и в наши дни.

Разумеется, в этом респектабельном университете тщательно избегали касаться таких крамольных тем, как научный коммунизм, хотя к тому времени уже были опубликованы важнейшие труды Маркса и Энгельса в области философии, политэкономии, истории. «О Карле Марксе говорилось редко, — вспоминал Дюбуа, — да и то как о человеке, чьи сомнительные воззрения давно отвергнуты. Социализм считался пустой мечтой филантропов, несбыточным идеалом, будоражащим горячие головы, изучением его пренебрегали как чем-то второстепенным».

За время обучения в Гарварде Дюбуа пришел к выводу, что философия, литература и физические науки изучались там очень глубоко, на самом передовом для того времени уровне. Что касается истории, политэкономии, социологии, то здесь достижения университета были более чем скромными Но бесспорным было одно — в Гарварде имелись все условия для серьезных занятий, а это было для Дюбуа главным. И Дюбуа не преминул их использовать «Гарвард того времени, — писал Дюбуа, — открывал широкие возможности для молодого человека вообще, а для молодого негра в особенности, и я это понимал. Я выработал собственные методы, отличные от методов большинства других студентов. Я никогда не сидел ночами, а готовился к занятиям днем и распределял свое время с точностью почти до минуты. Я подолгу сидел в библиотеке и выполнял задания очень тщательно, заранее обдумывая, какой работой заняться позднее».

С большим увлечением Дюбуа занимался политэкономией. Вместе со своими товарищами по учебе он часами просиживал над работой Ракардо «Фонд заработной платы», пытаясь применить его теоретические выводы для понимания экономических процессов, происходивших в США в конце 80-х годов. В стране бурно развивался процесс концентрации и монополизации капитала, тресты и монополии устанавливали все более жесткий контроль не только над экономической, но и над политической и вещественной жизнью страны. В Гарварде отмечали большую угрозу демократии, которую несли с собой тресты, но вместе с тем приходили к выводу, что это необходимое условие индустриализации и ее неизбежный спутник. И опять-таки если и заходила когда речь о Марксе, то только для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что его выводы не оправдались, о его же учении в целом никогда не упоминалось.

В Гарварде сравнительно большое внимание уделялось политэкономии и практическому применению ее различных теорий для объяснения современных явлений в американской и мировой экономике, но вместе с тем там совершенно не изучалось положение рабочего класса и рабочее движение. Подавляющее большинство студентов относилось к рабочим с пренебрежением, а упорную классовую борьбу пролетариата рассматривали как нарушение всех законов и обычаев цивилизованного общества. Дюбуа писал по этому поводу: «Это было в порядке вещей: ведь Гарвард был детищем своей эпохи. Свободная мысль, которая расцвела было в нем в конце XVIII — начале XIX века, постепенно сникла под мертвящим экономическим давлением, и Гарвард стал богатым, но реакционным учебным заведением».

Как и во многих привилегированных учебных заведениях, в Гарварде было немало прекрасно обеспеченных студентов, особенно не утруждавших себя наукой. Они с большим или меньшим успехом старались совместить пребывание в стенах университета с праздной, беззаботной жизнью, заполненной всевозможными развлечениями. И преподавателям было приятно иметь дело с таким серьезным студентом, как Дюбуа, который занимался с огромным увлечением и настойчивостью.

У Дюбуа установились очень хорошие, дружественные отношения с Уильямом Джеймсом, поклонником школы которого он являлся. Дюбуа часто бывал дома у Джеймса, который с большим удовольствием занимался со своим любимым учеником. Дюбуа состоял членом философского клуба, в котором участвовал в дискуссиях с преподавателями философии Джорджем Полмером и Джосайе Ройсом.

С огромным увлечением занимался Дюбуа историей, и к нему с большим уважением относился Элберт Харт, ведущий этот предмет Дюбуа был одним из лучших учеников Харта, по рекомендации которого он отправился после окончания Гарварда на учебу в Берлинский университет.

Не все шло гладко у Дюбуа с учебой. Редко, но все же бывали и срывы. Надолго ему запомнился, например, случай с сочинением по английскому языку. Как и во время учебы в Фиске, Дюбуа с огромным вниманием следил за развитием негритянской проблемы. И всегда старался взять темой для доклада, выступления, сочинения эту самую злободневную для него проблему. Свою первую письменную работу в Гарварде Дюбуа посвятил разоблачению нападок белых южан на негров. О таких вопросах он не мог писать в спокойной манере бесстрастного летописца или добросовестного, но безразличного к сути проблемы регистратора событий. Ненависть к южным расистам, злоба и презрение ко всем их пособникам и молчаливым подстрекателям, боль и глубочайшее сочувствие к поруганному человеческому достоинству своих черных братьев, бьющая ключом страстность и глубокая убежденность человека, сражающегося за самое близкое, дорогое и понятное в жизни, — все это было в работе Дюбуа.

Он хорошо знал грамматику, имел большой словарный запас, но, когда ему приходилось писать о негритянской проблеме, Дюбуа меньше всего заботился о литературной форме, грамматической окружности фраз, лексике и стилистике. Пунктуальным до педантичности преподавателям английского языка, разумеется белым, было глубоко безразлично отношение Дюбуа к негритянской проблеме, их интересовала только форма, а не содержание его работы. Во всяком случае, работа, в которую Дюбуа вложил всю свою душу, всю страсть своего сердца, не вызвала никаких эмоций у преподавателей, а ее достоинства с учетом стилистических и грамматических ошибок были определены оценкой «неудовлетворительно».

Автор сочинения был близок к шоковому состоянию. Впервые в жизни его знания получили такую беспощадную и, как он понимал, объективно правильную оценку. Это был урок на всю жизнь И Дюбуа сделал выводы, которым следовал всю жизнь: если хочешь, чтобы твои мысли были убедительны и доходчивы, мало страсти и убежденности в своей правоте, материал надо излагать и хорошим литературным языком.

Потерпев фиаско со своей первой письменной работой, Дюбуа с яростью одержимого занялся изучением английского языка. Он понимал, что если ты хочешь, чтобы народ понял тебя, те надо по крайней мере безукоризненно владеть языком, на котором говорит этот народ. Дюбуа выбрал для себя самый лучший и самый трудный в Гарварде курс английской стилистики, значившийся в списке курсов, представленных студентам для выбора, под номером двенадцать.

Многие месяцы упорного труда дали свои результаты. Дюбуа сохранил работу, которую он написал 3 октября 1890 года для лучшего в Гарварде специалиста по английскому языку, Баррэтта Уэнделла. «Толкаемый к тому жизненными условиями, — писал Дюбуа, — я выработал привычку составлять планы на будущее. Нередко я ошибался, подвергал свои планы изменениям, но, как бы то ни было, я рано и глубоко осознал, что жизнь — серьезная вещь… Возможно, это глупо, но я искренне верю: мне есть что сказать миру, и для того, чтобы сказать это как следует, я выбрал курс номер двенадцать».

Это были знаменательные слова Дюбуа действительно было что сказать миру. Вся долгая жизнь этого выдающегося ученого и борца за мир и дружбу между народами доказала, что слова 22-летнего студента не были излишней самоуверенностью, нередко присущей юности.

Показательно и то, что урок, полученный в Гарварде, сослужил Дюбуа добрую службу. Он сделал выбор, которому следовал всю жизнь’ мысль должна быть совершенной и по содержанию и по форме, только тогда она дойдет до сознания окружающих и будет правильно понята.

Дюбуа неукоснительно следовал этому правилу. И все его научные труды, публицистические статьи, многочисленные речи и выступления — настоящий образец глубины мысли и совершенства ее изложения. Что касается художественных произведений Дюбуа, особенно его многочисленных романов, то об их литературных достоинствах свидетельствует тот факт, что Дюбуа по праву считается одним из основателей современной негритянской литературы в США.

За годы учебы в Гарварде Дюбуа не бедствовал, но жил очень скромно. Он был лишен возможности снять комнату в здании колледжа, где проживали состоятельные студенты, и должен был поселиться на частной квартире, выбрав скромную комнату в доме одной цветной семьи. Дюбуа приходилось постоянно подрабатывать, чтобы свести концы с концами, в частности, он отправлялся в лекторские турне по стране, что давало возможность не только укрепить материальное положение, но и познакомиться с новыми местами.

Однажды, подсчитав все свои небольшие доходы и многочисленные расходы, Дюбуа пришел к твердому убеждению, что он находится на грани полного финансового банкротства. Возможность пополнить свой бюджет он имел в то время только одну: попытаться получить одну из премий Бойлетона, присуждавшуюся в Гарварде за ораторское искусство. И Дюбуа добился своего, заняв на конкурсе второе место. Это было тем более знаменательное событие, что, первое место тоже занял один из немногочисленных студентов-негров, обучавшихся в университете, Клемент Морган.

Во время учебы в Гарварде Дюбуа заинтересовался африканской проблемой. Он с гордостью отмечал величие Африки и с чувством отвращения констатировал, что земля его предков должна поклоняться «англосаксонскому богу». Этот первый интерес к Африке с годами не пропал, а еще больше окреп и развился, найдя свое отражение в научных трудах Дюбуа, в его художественных произведениях, в его активной общественно-политической деятельности, направленной на освобождение Африки от оков колониализма, на построение новой жизни в независимых странах Африканского континента.

Касаясь негритянской проблемы, Дюбуа обращал значительное внимание и на экономический аспект этого вопроса. В частности, отмечая то, что Север предпринимал определенные усилия в деле обучения негров, он подчеркивал, что его великодушие на этом и заканчивалось. Ничего не предпринималось для того, чтобы дать возможность работать тем самым неграм, которым помогли получить какое-то образование.

Дюбуа заявил в 1891 году, что белая олигархия Юга эксплуатирует негритянских рабочих и что для защиты своих экономических интересов им необходимо получить политические права. Дюбуа отмечал, что Юг страдает от сверхбыстрой индустриализации, осложненной политическими и экономическими недугами. Как же избавиться от этих недугов? Он видел выход в том, чтобы создать на Юге действенную систему образования. Дюбуа отмечал, что Юг не возражает против того, чтобы создавать начальные общеобразовательные школы и школы по подготовке негритянских юношей к промышленной деятельности. Что же касается университетов, то их создание белая олигархия Юга рассматривает как совершенно излишнюю затею. Образованные негры, по мнению Дюбуа, должны были направлять и руководить образованными и политически активными массами трудящихся негров.

В этих высказываниях Дюбуа четко отражалась его позиция по негритянскому вопросу в то время: образование — панацея от всех зол. Надо дать возможность неграм стать образованными людьми, и это решит все экономические и политические аспекты негритянской проблемы. Этот гипертрофированный примат проблемы образования был составной частью его главной теории — «талантливые десять процентов» поведут за собой весь негритянский народ и выведут его на светлую дорогу всеобщего равенства и братства.

Взгляды Дюбуа на негритянскую проблему в определенной мере отражало его выступление в Бостоне в 1891 году. Двадцатитрехлетний аспирант Гарварда с горечью говорил о том, что, по его мнению, есть плохого в негритянской расе. Он возлагал в значительной мере на негров ответственность за условия, в которых они находились. Он заявлял, что негры не сделали вклада в цивилизацию и они находятся на примитивном уровне развития. Дюбуа подчеркивал, что библиотеки и литературные общества игнорируются неграми. Он обвинял негритянскую церковь за бездеятельность в деле организации негритянского образования. Негры, говорил Дюбуа, унижают себя, воспринимая «англосаксонский образец морали».

Это было выступление человека, горячо переживавшего за свой народ. Его критика в адрес негров была направлена на то, чтобы активизировать движение широких масс негритянского народа, показать то, что мешает неграм успешно бороться за разрешение негритянской проблемы.

Дюбуа никогда не был аскетом, человеком, отгораживающимся от реальной жизни, но он, как правило, старался избегать того, что могло помешать его занятиям, он стремился взять Ст пребывания в университете все, что можно было взять.

Но в Гарварде была одна студенческая организация, членом которой он горячо хотел быть, — «Веселый клуб», объединявший тех, кого у нас принято называть участниками художественной самодеятельности. У Дюбуа был хороший голос, он любил и понимал музыку, и тем не менее доступ в «Веселый клуб» для него оказался закрыт. Причина была одна: респектабельные студенты — члены клуба, разъезжавшие со своими концертами по всей стране, не пожелали иметь в своей компании цветного.

Дюбуа воспринял отказ очень спокойно. Причиной этого являлось то, что за три года проживания на Юге он прошел через чистилище расовой дискриминации и сегрегации, и решение «Веселого клуба» не явилось для него неожиданностью. Примеров подобных оскорблений было немало. На одном из приемов, например, белая дама с настойчивостью, достойной лучшего применения, назойливо пыталась подчеркнуть, что она принимает Дюбуа за официанта.

Круг друзей Дюбуа состоял из цветных студентов Гарварда и других учебных заведений и негров, живших в Бостоне. Их объединяла общая культура, общая расовая принадлежность, одинаковая судьба, неотъемлемой частью которой была расовая дискриминация. Эти люди жили в одном духовном мире, и вполне естественно, что этот мир сплачивал и объединял их. Так сложилась самостоятельная негритянская община, подобных которой было в США десятки тысяч.

Повторялось то, что уже было так хорошо знакомо по учебе в Фиске, где существовал непроницаемый расовый барьер. Дюбуа и в Университете Фиска и в Гарварде отличался от значительного большинства негров тем, что добровольно принимал расовую сегрегацию. Это не была капитуляция раба перед рабовладельцем, признание цветным превосходства белого. Наоборот. это была своеобразная, возможно не лучшая, но форма протеста и даже борьбы против расового барьера. Многие негры, стремясь вырваться из расового барьера, искали покровительства белых, старались как можно скорее приобщиться к «белой» культуре. Дюбуа шел иным путем он пытался всеми возможными средствами доказать, что негр не ниже белого, что цветной может превосходить белого и в интеллектуальном, и в духовном, и в моральном отношении.

Дюбуа в определенной мере замыкался в расовом барьере. «Это, разумеется, не было моим окончательным решением. Впоследствии, став сплоченными и вооруженными знаниями, мы, негры, должны были сломать этот расовый барьер, пока же мы собирались в единый кулак, готовясь к борьбе, и были счастливы. Возможно, что, предвидя в будущем полное слияние человеческого общества, когда не будет ни дискриминации, ни неравенства, я еще сильнее испытывал желание общаться пока с людьми одной со мной расы и по мере возможности забывать о существовании этого окружающего меня «мира белых».

Шовинизм проявлялся в Гарварде довольно отчетливо, в университете, например, пренебрежительно относились к ирландцам и евреям. Но особенно дискриминировались негры. Причем расизм находил свое проявление не только в антинегритянских выступлениях отдельных студентов, расистские теории нередко проповедовались и с университетских кафедр. В частности, в лекциях о биолого-расовой эволюции настойчиво подчеркивалось, что имеются существенные различия между основными группами людей, и, как само собой разумеющееся, отмечалось, что на самой низкой стадии развития находятся негры. Дюбуа запомнилось посещение музея, где были экспонированы скелеты, начиная от обезьяны и кончая белым человеком. Скелет негра был поставлен в этой экспозиции чуть-чуть впереди шимпанзе.

Нетрудно представить, как могли реагировать на подобные «научные» положения студенты-негры, многие из которых, подобно Дюбуа, были прекрасно подготовлены во многих областях науки, учились с большим успехом, чем белые студенты. Это были люди с обостренным чувством собственного достоинства, с легко ранимым самолюбием, что являлось следствием частых оскорблений со стороны расистов.

На таких расистских теориях воспитывались студенты Гарварда. и не было ничего удивительного в том, что Дюбуа и другие немногочисленные студенты-негры, обучавшиеся в университете, нередко сталкивались с фактами грубой расовой дискриминации.

В нюне 1890 года Дюбуа с отличием закончил Гарвардский университет, получив степень бакалавра философии. В числе пяти других выпускников ему было предоставлено почетное право выступить на выпускном вечере, что являлось признанием его больших успехов в учебе. Тема, выбранная Дюбуа для выступления, могла показаться на первый взгляд по крайней мере странной: Джефферсон Дэвис, президент мятежной рабовладельческой Конфедерации периода гражданской войны. Но в выборе этой темы был особый смысл: Дюбуа пытался таким образом начать в Гарварде, да и в масштабах страны, дискуссию о рабстве и тем самым привлечь внимание к современному состоянию негритянской проблемы в США.

Оценка Дюбуа деятельности Джефферсона Дэвиса, данная в этом выступлении, представляет очень большой интерес как образец прекрасно аргументированной критики догматов расистской рабовладельческой идеологии и практики. Интересны и оценки двадцатидвухлетнего Дюбуа вопроса о роли личности в истории, показательно это выступление и с точки зрения глубины интеллекта молодого ученого.

«Я намерен, — говорил Дюбуа, — исследовать не отдельную личность, а тот тип общества, который она представляла. В основу этого общества была положена идея сильной личности — индивидуализм в сочетании с властью силы, а ведь именно эта идея принимается за логику даже в современной истории, равнодушную логику большой дубины. Именно она сделала от природы храброго и великодушного человека Джефферсоном Дэвисом, который то насаждает цивилизацию, убивая индейцев, то становится «героем» национального позора, из вежливости названного Мексиканской войной, и наконец — верх абсурда! — берет на себя странную роль поборника права людей, дорожащих своей свободой, лишать свободы другой народ… В каком бы виде ни появлялся такой Джефферсон Дэвис — как отдельная личность, отдельная раса или государство, — смысл существования его логически сводится только к одному: к возвышению и прогрессу какой-то части за счет целого, исходя из преувеличенного состояния собственного «я» и, следовательно, забвения понятия «ты». Прогрессу цивилизации всегда мешал близорукий национальный эгоизм… Утверждать, будто какая-нибудь нация стоит поперек дороги развитию цивилизации, значит противоречить истине, а человеческая цивилизация, основанная на возвышении одной расы и угнетении другой, представляет собой фарс и ложь. Именно такого рода цивилизацию представлял Джефферсон Дэвис — цивилизацию, на почве которой вырастают мужественные и героические характеры, но наряду с этим безнравственность и утонченная жестокость. Такие разительные противоречия возникают всякий раз, когда какой-нибудь народ возомнит, будто целью человеческого развития является не просто цивилизация, а цивилизация тевтонов».

Выступление Дюбуа произвело огромное впечатление и получило блестящие отзывы научной общественности и прессы. Один из профессоров Гарварда, у которого Дюбуа занимался, после его выступления писал в крупном периодическом издании того времени «Кейт Филдс Вашингтон», что Дюбуа произвел фурор и оказался в центре всеобщего внимания. Отметив выдающиеся научные достоинства доклада Дюбуа, профессор подчеркивал, что докладчик был прекрасным студентом и «наверняка самый способный из негров, учившихся в Гарварде». Заключительная фраза в статье профессора знаменательна: вольно или невольно она признавала то, что негры в университете были на особом положении.

В газете «Бостон геральд» выступил нью-йоркский епископ Поттер, присутствовавший на выступлении Дюбуа. Отметив, что его выступление было блестящим и красноречивым, епископ делал знаменательный вывод: «Вот на что способна эта древняя раса, когда у нее есть поле для приложения сил, высокая цель и твердая решимость».

В редакционной статье нью-йоркского еженедельника «Нэйшн» был нарисован яркий портрет Дюбуа, выступившего на торжественном выпускном вечере: «Когда произнесли имя Уильяма Эдварда Дюбуа и на кафедру поднялся стройный, с интеллигентной внешностью мулат, поклонился ректору университета, губернатору штата Массачусетс, нью-йоркскому епископу, а также знатным горожанам — их было около ста человек, — в зале вспыхнули аплодисменты в знак признания необычности его появления здесь». Журнал отмечал, что выступление Дюбуа прошло с огромным успехом.

Итак, еще один важный рубеж на пути в большую науку был преодолен. По тому времени Дюбуа уже имел прекрасное образование, равное которому было редким явлением даже среди белых. Позади было пятнадцать лет беспрерывной учебы-Однако Дюбуа еще не чувствовал себя достаточно хорошо подготовленным к выполнению той миссии, которую он добровольно принял на себя. К этому времени он уже пришел к твердому убеждению, что успешно бороться за счастье своего народа можно, только вооружившись глубокими знаниями. Дюбуа блестяще закончил два университетских курса, но он отчетливо видел, что жизнь сложнее, чем теоретические выкладки университетских профессоров, что необходимо и далее углублять и совершенствовать свои знания, чтобы понять, объяснить, а главное, суметь разрешить негритянскую проблему, в чем он видел свое призвание.

И действительно, в США и в мире происходили изменения огромного масштаба, которые требовали своего изучения и объяснения. На Юге США была создана система пеонажа и издольщины, негры да и многие белые бедняки подвергались жесточайшей эксплуатации. Это было следствие захвата власти в штатах Юга плантаторами-демократами, взявшими курс если не на формальное, то на фактическое порабощение негров. Это было новое, если можно так выразиться, комбинированное рабство, приспособленное к нуждам не только плантаторов, но и буржуазии, захватившей после гражданской войны власть в национальном масштабе. Это был период, когда на Юге США складывались новые экономические и политические отношения, яркую характеристику которых позднее дал Ленин: «Замкнутость, заскорузлость, отсутствие свежего воздуха, какая-то тюрьма для «освобожденных» негров — вот что такое американский юг».

В южных штатах происходили важные изменения в классовом составе населения. Значительно изменился по сравнению с предвоенным периодом класс плантаторов. Очень многие плантации были куплены буржуазией Севера, которая, теперь не только косвенно, но и прямо приняла участие в эксплуатации негров. Значительные сдвиги в расстановке классовых сил произошли и среди белых бедняков. Теперь не нужна была столь огромная, как до войны, армия погонщиков и надсмотрщиков за рабами; чтобы зарабатывать средства на существование, многие белые бедняки вынуждены были заняться производительным трудом, в первую очередь выращиванием хлопка. Начинает быстро расти процент белых, занятых на хлопковых плантациях, где в период рабства лоснились под лучами горячего южного солнца только потные спины негров-рабов.

Конечно, сохранялись расовые предрассудки, культивировавшиеся на Юге не одно столетие. Белый бедняк нередко находился в такой же страшной нищете, как и негр, подвергался столь же беспощадной эксплуатации, но тем не менее он до глубины души презирал негра, считая его человеком второго сорта, ни в коей мере не равным белому. Однако общий труд, общие классовые интересы, необходимость совместной борьбы против плантаторов — все это создавало объективные предпосылки для сближения негров и трудовой части белого населения, что и нашло свое отражение в совместных выступлениях негров и белых в 90-х годах, когда в стране развернулось массовое движение, получившее название популистское.

На Юге стала быстро развиваться промышленность, что неизбежно влекло за собой важные социально-экономические и политические сдвиги. Дело не только в том, что негров эксплуатировали жесточайшим образом, что платили им нередко только половину того, что на Севере, что рабочая неделя достигала 60–84 часов. В обширном районе страны, где вся жизнь строилась на принципах расизма, даже развитие промышленности не могло происходить в обычных формах, присущих буржуазному государству. Была резкая противоречивость в том, что создание самой передовой промышленности сопровождалось полуфеодальными методами эксплуатации рабочих, особенно негров.

На Юге широко применялся принудительный труд, в виде сдачи внаймы заключенных. В южных штатах очень большие масштабы приняла практика ареста рабочих за мельчайшие нарушения, а часто и без всякой причины; арестованных присуждали на очень длительные сроки заключения и передавали их в полное распоряжение предпринимателей. Известный историк-негр писал, что эта система приобрела широкий размах. Законодательные собрания южных штатов отдавали внаем крупным промышленникам и плантаторам приговоренных к тюремному заключению рабочих на сроки в 10, 20 и даже 30 лет. «Падение нравов и жестокость, вызванные этой системой, носили совершенно невероятный характер, в них трудно было бы поверить, если бы на этот счет не имелось много подтверждений из официальных источников. С существовавшей на Юге системой найма преступников современный ученый может сравнить только средневековые преследования или порядки, существовавшие в концентрационных лагерях гитлеровской Германии».

Дюбуа внимательно следил за развитием событий на Юге по сообщениям прессы, по рассказам очевидцев. Суть этих событий была ясна, расовая подоплека полуфеодальных методов эксплуатации негров не вызывала никаких сомнений. Но научное изучение этих новых явлений в жизни негров Юга, выработка средств борьбы с этой жесточайшей эксплуатацией негров требовали знаний, опыта, времени. Только много лет спустя, приобретя огромный опыт изучения истории и современного положения негров, Дюбуа глубоко проанализирует все эти новые явления в своем капитальном труде «Черная реконструкция», опубликованном в 1935 году. Дюбуа сделал в этой работе вывод, что «при помощи такого порабощения уголовных преступников на Юге сотни плантаторов накопили крупные состояния». Колоссальные прибыли принудительный труд негров приносил и промышленникам Юга.

Стремясь удержать негров в повиновении, реакционные силы Юга развернули жесточайший террор против негритянского населения южных штатов. Только позднее, в значительной мере благодаря инициативе Дюбуа, стали публиковаться достойные доверия данные о числе жертв антинегритянского террора. Но бесспорным было одно — число этих жертв было очень значительным.

Жесточайшая эксплуатация, суды Линча, полное политическое бесправие явилось причиной массового бегства негров с Юга на Запад. Особенно активно этот процесс развивался в 1879–1880 годах, когда, по некоторым данным, с Юга переселилось на Запад, в Канзас до 25 тысяч негров.

Это была не первая попытка решения негритянской проблемы путем переселения негров. Еще в 1816 году в США по инициативе рабовладельцев было создано Американское колонизационное общество, цель которого заключалась в том, чтобы переселить в Африку свободных негров, боровшихся за уничтожение рабства. За 1820–1852 годы это общество переселило в Либерию около восьми тысяч негров. Подавляющее большинство негров рассматривало США как свою родину и выступало против переселения в Африку или в какое-либо другое место. Но некоторые из негров видели в эмиграции единственное средство избавиться от расовых преследований, и они поддерживали планы переселения в Африку. Активными борцами против переселения негров являлись Уильям Гаррисон, Фредерик Дуглас и другие лидеры аболиционистов. К началу 50-х годов, когда в США резко обострилась борьба вокруг проблемы рабства, стало очевидным, что негритянский вопрос невозможно решить путем колонизации. Деятельность общества все более глохла, и к началу 50-х годов оно фактически прекратило свое существование.

На протяжении всего периода рабства негры массами бежали в северные штаты и в Канаду. Это была стихийная попытка спастись бегством от рабовладельцев. В конце 50-х годов XIX века под руководством лидера аболиционистов Мартина Делани началось движение за переселение негров из Америки. В 1877 году в Южной Каролине возникла идея переселения негров в Либерию. Тогда же был законтрактован корабль, совершивший один рейс и вывезший в Либерию 206 эмигрантов. Однако переезд в далекую Африку стоил больших денег, помимо этого, американских негров ничто, кроме цвета кожи, не связывало с африканскими неграми.

И в последующие годы возникало движение за переселение негров. После первой мировой войны началось массовое переселение негров с Юга на Север, что сыграло большую роль в положении всего негритянского народа США. В 20-х годах началось массовое движение негров под руководством Маркуса Гарви. Лозунг движения «Назад в Африку!» нашел немалый отклик среди негров. А после второй мировой войны началась бурная урбанизация негритянского населения, массовое переселение негров в города, оказавшее большое воздействие на развитие всего негритянского движения.

Но это были события будущего. А когда в 1879 году началось массовое переселение негров в Канзас, все, кто следил за развитием негритянского движения в стране, задавали вопросы, в чем корни этого движения, какова социальная база негритянского населения, участвующего в этой миграции, каковы будут последствия этого движения.

Разумеется, возникали не только вопросы, связанные с миграцией негров. Очень остро стояла вся негритянская проблема, чувствовалась острая необходимость научного обобщения многогранного опыта борьбы негров за свои права, глубокого всестороннего анализа всего комплекса проблем, связанных с негритянским вопросом, с новыми явлениями в развитии всей страны.

В сознании Дюбуа все более крепла уверенность в том, что ему есть что сказать миру, но вместе с тем он понимал, что ему еще не хватает необходимых знаний, чтобы сказать это достаточно аргументированно, научно обоснованно. Дюбуа писал: «Я понимал: чтобы разобраться в новой обстановке, в чрезвычайно сложных событиях, развивавшихся в Соединенных Штатах и во всем мире, мне нужно учиться дальше. Ведь я, в сущности, только приступил к изучению социальных условий Жизни».

У Дюбуа уже было твердое решение посвятить свою жизнь борьбе за освобождение негров. Однако возникал вопрос, какую избрать специальность, как обеспечить себе средства существования. Научные интересы Дюбуа к моменту завершения учебы в Гарварде уже определились, философия — наука наук безраздельно завоевала сердце молодого ученого. Несмотря на то, что его учитель Уильям Джеймс настойчиво повторял, что общество плохо оплачивает труд философов, что философу не прокормиться своим трудом, Дюбуа твердо решил посвятить себя изучению и преподаванию философии.

Вместе с тем у Дюбуа в Гарварде, в значительной мере под влиянием курса истории США, который с большим профессиональным искусством вел Элберт Харт, проявился большой интерес к истории, изучение которой он также хотел продолжить. «У меня, — писал Дюбуа, — возникла идея применить философию к исторической интерпретации расовых взаимоотношений. Иными словами, я пытался сделать первые шаги в социологии как науке о человеческой деятельности».

Социологии как науки в то время не существовало, но и после того как она завоевала себе право на существование, ей пришлось отстаивать это право в ожесточенной борьбе с доктринерами и догматиками слева и справа. И если сегодня эта наука получила полное признание и развивается быстрыми темпами, то во многом благодаря работам первых энтузиастов социологических исследований, к числу которых в США относится Уильям Дюбуа. Его социологические исследования о неграх, созданные в конце прошлого века, и сегодня являются классическими работами, без которых не обходится ни один серьезный исследователь истории негров США.

Работы эти, принесшие Дюбуа всеобщее признание, были созданы позже, а в период после завершения учебы в Гарварде перед ним стояла проблема выбора пути, который дал бы ему возможность заниматься и философией и историей, используя накапливаемые знания для практической деятельности в интересах решения негритянской проблемы в США.

Негритянской тематике Дюбуа остался верен всю жизнь. Это в равной степени относится к его трудам в области истории и социологии, его художественному творчеству, публицистике, редакторской деятельности, выступлениям как общественному деятелю. И первую свою серьезную научную работу он посвятил исследованиям в области негритянской истории. Потом, следуя совету своего учителя Элберта Харта, принялся за докторскую диссертацию о запрещении работорговли в Америке.

Блестящие способности, глубина научного анализа уже в первых работах, редкое трудолюбие, прекрасные отзывы профессоров Гарварда позволили Дюбуа добиться стипендии, и с 1890 по 1892 год он был аспирантом Гарварда, с огромным увлечением занимаясь изучением комплекса дисциплин, которые в настоящее время называются социологией. Работа над диссертацией продвигалась успешно, и весной 1892 года Дюбуа получил ученую степень магистра, а затем был избран членом Американского исторического общества.

Свидетельством большого интереса, проявленного американскими учеными уже к первым работам Дюбуа, было то, что в 1892 году его пригласили в Вашингтон выступить с докладом по теме докторской диссертации на заседании общества. Выступление Дюбуа прошло с огромным успехом. Трудно припомнить случай, чтобы молодой негритянский ученый получил столь быстрое признание в национальном масштабе. К тому времени негритянский народ уже дал Америке немало выдающихся деятелей в области искусства, художественной литературы, общественной деятельности.

Жив был еще Фредерик Дуглас, общепризнанный лидер негров во второй половине XIX века. Выдающийся самоучка поражал современников остротой своего ума, глубоким знанием и пониманием сложнейших аспектов негритянской проблемы, блестящие статьи и речи Дугласа, его поразительно талантливые мемуарные произведения и сегодня читаются с огромным интересом. Но жизнь настоятельно требовала нового руководства негритянским движением. Нужны были руководители, которые сочетали бы качества народного трибуна, присущие Дугласу, его беззаветную преданность интересам своего народа и пламенную страсть с глубокими научными знаниями, умением научно обобщить и подытожить исторический опыт борьбы негритянского народа с теми большими сдвигами, которые происходили в положении широких негритянских масс, с теми новыми явлениями в жизни США, которые были связаны с приближавшейся эпохой империализма.

Успехи Дюбуа в области детального изучения негритянской проблемы действительно получили самое широкое признание. Когда Дюбуа выступил в декабре 1892 года на заседании Американского исторического общества, газета «Нью-Йорк Индепендент» писала: «Статья «О запрещении работорговли» была написана и прочитана негром — факт поразительный, если вспомнить, что минуло едва тридцать лет с тех пор, как кончилась война, освободившая его расу. И вот аудитория белых людей слушала негра, который прочел ей обстоятельный, объективный, философски осмысленный доклад об истории закона, который так и не смог предотвратить порабощение его расы. Голос, дикция, манеры оратора — все было безукоризненно. Глядя на него, нельзя было удержаться от возгласа: «Нам нечего тревожиться за будущее своей страны — ей не страшны расовые различия!»