Дюбуа

Глава IV БЕРЛИНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

В Гарварде Дюбуа в отличие от Университета Фиска никогда не чувствовал себя органической частью студенческого коллектива. Причина этого была одна — в этом старейшем, фешенебельном учебном заведении расовый барьер был непоколебим. Никакие достоинства цветного студента не имели значения, он должен был оставаться по другую сторону барьера. И когда по рекомендации профессора истории Харта Дюбуа решил продолжить свое образование в Берлине, у него не было никакого чувства огорчения в связи с тем, что предстояло расставание с университетом, в котором он, считая аспирантуру, проучился четыре года.

Характерно, что во время учебы в аспирантуре Гарвардского университета Дюбуа занимался не столь близкой его сердцу философией, а социологией и историей негров. Главной причиной этого решения было то, что французская философия или логические построения Джеймса не приближали его к пониманию негритянской проблемы в США, а только уводили в сторону от решения этого главного вопроса.

Не случайно Дюбуа взял темой своей докторской диссертации вопрос о запрещении работорговли — один из важнейших аспектов истории негритянского народа США. Усиленно работая над докторской диссертацией, Дюбуа не замыкался в рамках чисто научного рассмотрения негритянской проблемы. Он продолжал принимать самое активное участие в дискутировании важнейших проблем, связанных с современным положением негров и с важнейшими вопросами негритянского движения.

Выступления Дюбуа по негритянскому вопросу носили столь резкий характер, что, как писал его биограф, среди негров стало легендой отсутствие такта у Дюбуа. В 1891 году, выступая в Национальной цветной лиге Бостона, он выражал глубокую тревогу о судьбе «народа, который ничего не внес в современную цивилизацию, который в эти последние дни XIX века в значительной мере находится на низшей ступени варварства», Дюбуа говорил о том, что негры не приспособлены к жизни в современном мире, потому что они отвергают образование даже в объеме средней школы.

Трудно согласиться с теми жестокими упреками, которые бросал Дюбуа в адрес своего народа, но можно с полным основанием говорить о том, что подобные выступления показывали всю глубину душевной боли Дюбуа за судьбу своего народа, его глубокие переживания за все те тяготы и муки, которые ему приходилось переживать.

Во время учебы в Гарварде Дюбуа все чаще возвращался к вопросу об африканских неграх, ставил проблему подготовки кадров руководителей для всего негритянского мира. Эфиопия, подчеркивал Дюбуа, требует «сильного, властного, честного человека, который может забыть о своих интересах». Вместо этого, отмечал Дюбуа, Эфиопия получает трусов, презренных политиканов, ничтожных лидеров, которые боятся назвать ложь ложью.

Каковы пути и средства решения негритянской проблемы, и не только в США, но и в мировом масштабе? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо было изучать не только историю и современное положение негров США, но и целый комплекс мировых проблем. А для этого надо было ехать за границу, в один из лучших университетов Европы.

По установившейся к тому времени традиции в США особой популярностью пользовались немецкие профессора, многие из которых переехали в Соединенные Штаты и преподавали в крупнейших университетах Северной Америки. Из дипломов об окончании иностранных университетов особый вес имели дипломы Берлинского университета. И когда негритянский студент без гроша в кармане, не имевший никаких влиятельных связей, принял решение поступить в Берлинский университет, это было настоящей сенсацией.

И вновь, как при поступлении в Университет Фиска и в Гарвард, встала все та же проблема — где найти средства на учебу. Причем на этот раз нужны были несравненно большие деньги, так как речь шла об учебе За границей. Дюбуа действительно родился под счастливой звездой, ему и на этот раз удалось получить стипендию из Фонда Слейтера, созданного на нужды образования негров. Правда, делом это оказалось нелегким. Во главе правления фонда стоял бывший президент США Хейс. Пожалуй, трудно было подобрать на этот пост более неподходящую фигуру, чем человек, запятнавший свое имя предательством 1877 года, когда он выдал на расправу бывшим рабовладельцам негров южных штатов. Хейс, презрительно относившийся к «черномазым», в одном из своих публичных выступлений подверг сомнению возможность того, что среди негров найдется хотя бы один, кто по своему интеллектуальному уровню будет достаточно подготовлен, чтобы получить хорошее университетское образование в США или за границей. Если бы такой негр отыскался, заявил Хейс, то ему была бы предоставлена из Фонда Слейтера стипендия. Рассуждения Хейса появились в прессе, где с ними и познакомился Дюбуа.

От заявления Хейса за версту разило самым махровым расизмом. Оно одновременно и возмутило и обрадовало Дюбуа. Возмутило как грубый выпад против негров, как оскорбление всего негритянского народа. Вместе с тем это заявление предоставляло Дюбуа единственный шанс получить столь необходимую стипендию.

Молодой аспирант Гарвардского университета принял вызов. Дюбуа написал Хейсу письмо, в котором, перечислив университеты, где он учился, высказал желание получить стипендию из Фонда Слейтера. Долго длилась переписка между Дюбуа и Хейсом. Возможно, сыграла свою роль боязнь публичного скандала, связанного с отказом от данного обещания, а возможно, и блестящие рекомендации, представленные Дюбуа, и его успехи в учебе. Может быть, Хейс и правление фонда не устояли перед бурным натиском студента-негра. Во всяком случае, правление Фонда Слейтера капитулировало: Дюбуа получил стипендию в 750 долларов в год, половина стипендии передавалась в виде дара, а другую половину и пять процентов от общей суммы он должен был возвратить в течение определенного срока после окончания учебы. Так и на этот раз удалось получить стипендию, вопрос о поездке в Берлинский университет разрешился для Дюбуа положительно. Дюбуа с чувством огромного интереса отправлялся в Европу. Он покидал Америку в приподнятом настроении. Сбывались его мечты: он ехал учиться в один из крупнейших центров научной мысли, он увидит Европу, приобщится к ее богатой культуре, искусству, увидит своими глазами шедевры архитектуры, художественные произведения величайших мастеров — все, о чем он так много читал и слышал.

Письма Дюбуа из Европы отражали все эти настроения. Во время учебы в аспирантуре он работал в качестве корреспондента газеты «Нью-Йорк эйдж», куда посылал свои корреспонденции и о путешествии в Европу. Дюбуа оставил в Америке немало критиков, готовых встретить в штыки его любое устное или печатное слово. Таких критиков научной, публицистической, общественной деятельности Дюбуа было больше чем достаточно на протяжении всей его жизни. Недоброжелатели Дюбуа росли как грибы. И причиной этого являлась резкая, принципиально последовательная позиция Дюбуа в тех вопросах, за претворение которых в жизнь он боролся. Его готовность всегда смело и открыто выступить в защиту своих принципов, нелюбовь Дюбуа к обтекаемым, дипломатичным словопрениям, когда решались жизненно важные для его народа вопросы.

И на этот раз далеко не всем понравились корреспонденции Дюбуа из Европы. «Кливленд газет» так, например, комментировала его письма: «Многие письма У. Э. Б. Дюбуа из Европы, опубликованные в «Нью-Йорк эйдж», утомляют. «Я, я, я, мне, мне, мне, черный хлеб и масло…» Эта бессвязная и злобная реплика свидетельствовала о том, что корреспонденции Дюбуа отнюдь не встречали повсеместно доброжелательных откликов.

Учеба в Берлинском университете позволила Дюбуа много путешествовать и многое увидеть своими глазами. Он побывал в Англии, Франции, Италии, посетил многие районы Германии, был в Вене, Кракове, Будапеште. Эти многочисленные поездки дали ему возможность сравнить жизнь американцев с условиями жизни населения целого ряда европейских стран. Дюбуа хорошо познакомился с жизнью Германии, он посетил Веймар, Франкфурт, Гейдельберг, Мангейм, Страсбург, Штутгарт, Ульм, Мюнхен, Нюрнберг, Дрезден и другие города. Много часов Дюбуа потратил на. осмотр богатых картинных галерей Мюнхена и Дрездена.

Огромное впечатление произвели на Дюбуа Альпы. Когда из южной Германии они направились в Италию и пересекали Альпийский хребет, Дюбуа был зачарован суровой и величественной красотой снежных вершин.

Неизгладимое впечатление осталось у него от посещения Италии, где он впервые в жизни увидел произведения скульптуры и живописи, пользующиеся мировой известностью, прекрасные архитектурные памятники. За короткое время Дюбуа побывал в Генуе, Турине, Флоренции, Риме, Неаполе, Венеции.

Далее путь Дюбуа лежал в Австрию. «Мы увидели Вену, — вспоминал Дюбуа, — во всем ее блеске, правда не на вершине ее славы, но все еще великолепную. Помню чудесную венскую оперу, зрителей, которые, привстав с мест, разглядывали присутствующих, широкое, пространное фойе, по которому мы с небрежным видом разгуливали вместе с остальными, прекрасную музыку и безукоризненную игру актеров».

Во время посещения Венгрии Дюбуа наглядно убедился в том, что национальный вопрос в этой стране стоит не менее остро, чем расовая проблема в США. Его поразило резко враждебное отношение венгров к австрийцам, находившее свое проявление во всем и даже в нежелании изъясняться с иностранцем на немецком языке.

Путешествуя по Польше, Дюбуа еще раз убедился, что в Европе национальный вопрос стоит с исключительной остротой. Оскорбления национального достоинства поляков в школах, на работе, в общественных местах живо напомнили Дюбуа дискриминацию негров в США. Единственное различие заключалось в том, что польская аристократия находилась в привилегированном положении и не подвергалась личным оскорблениям.

В Германии Дюбуа наблюдал многочисленные проявления антисемитизма, которые, как отмечал Дюбуа, «имеют много общего с нашей расовой проблемой и поэтому представляют для меня большой интерес». Все эти факты заставили его иначе взглянуть на расовую проблему в США. Он увидел собственными глазами то, о чем слышал раньше и читал: национальные, расовые и религиозные противоречия широко распространены и в других странах. В зависимости от конкретных условий, исторических особенностей они по-разному проявлялись в различных странах Европы, острота их не везде была одинаковой, но всевозможных проявлений их было больше чем достаточно.

Дюбуа был поражен огромным развитием национализма в Германии. Привыкший к сдержанной манере проявления чувств в Новой Англии, он был шокирован крикливым патриотизмом немцев, тем рвением, с которым они распевали «Германия, Германия превыше всего, превыше всего на свете». Для Дюбуа была необычной реакция на слова профессора о том, что Бисмарк — главный творец германского единства. Выражая свой восторг по этому поводу, 300 студентов в течение пяти минут оглушительно топали ногами, что являлось проявлением высшей меры одобрения.

Страсть к парадам и дробь военных барабанов бросалась в глаза сразу же по прибытии в Германию. Парадный блеск марширующих солдат и офицеров, красочные мундиры и яркие знамена, бравурные звуки военных маршей, с присущей пруссакам пунктуальностью отработанные движения, доведенные до автоматизма, толпы цивильных, восторженно приветствующие военных, — все это не оставило Дюбуа равнодушным. Дюбуа так описывал свое впечатление от одного из многочисленных парадов:

«— Я увидел молодого императора. Он то и дело вырывался вперед и оставлял позади себя своих белых с золотом драгун на горячих конях, следовавших через величественные Бранденбургские ворота, по Унтер-ден-Линден. Развевались знамена, бил барабан! Я был зачарован этим зрелищем, хотя и знал, что у императора левая рука сухая и что он одержим ненасытной жаждой власти. Если все это произвело такое впечатление на меня, иностранца, то что можно сказать о немецкой молодежи?»

То, что Дюбуа увидел в Германии, — этот массовый психоз национализма, культ армии, преклонение перед личностью, затянутой в военный мундир, — все это помогло ему в будущем понять, почему миллионы немцев и многие миллионы солдат из противоположного, враждебного лагеря с огромным остервенением уничтожали друг друга в годы первой мировой войны. Почему угар псевдопатриотизма затуманил головы многих честных людей, не сумевших разобраться в подлинных причинах войны и тех целях, которые преследовали в ней империалистические державы.

Дюбуа неоднократно бывал в Германии, и всегда он обращал внимание на чудовищно гипертрофированный национализм немцев, который незаметно, но неуклонно стирал грань между патриотизмом и здравым смыслом, который перерастал в махровый расизм, в презрение и ненависть к другим народам, культивировавшиеся, и небезуспешно, немецкими фашистами.

Именно во время этой первой поездки в Европу Дюбуа пришел к выводу, что расовая проблема в США не является каким-то исключительным явлением, что проявлений расизма немало и в других странах, что расовое и национальное угнетение — неизбежный спутник буржуазной демократии. Подобный вывод не получил еще четко выраженного оформления, но основные положения его уже четко наметились. Все более очевидной становилась мысль, которая в дальнейшем получила свое окончательное развитие: негритянская проблема в США — только одно из звеньев расистской политики капитализма в мировом масштабе. Еще не ясны были причины этого явления, его экономическая и политическая суть, не было ясности в вопросе о том, каковы пути и средства решения национального и расового вопроса в США и в странах Европы, не было четкого представления о природе колониальной политики в странах Востока. Но бесспорным было то. что более чем двухгодичное пребывание в Европе, личные впечатления от поездок по европейским странам и далеко не в последнюю очередь знания, приобретенные за время учебы в Берлинском университете, значительно расширили кругозор Дюбуа, позволили ему шире взглянуть на проблему межрасовых и межнациональных отношений.

Культурная и духовная жизнь Европы была несравненно богаче, чем в Америке, и Дюбуа жадно впитывал в себя все новое, что раньше ему было совсем незнакомо или о чем он имел самое смутное представление. «Из материального провинциализма Америки и психического провинциализма узкорасовой проблемы, в условиях которых я был рожден и которые казались мне сущностью жизни, — говорил Дюбуа, — я, к моему величайшему удивлению, переселился в настоящий центр современной цивилизации».

Дюбуа с большим интересом отнесся к учебе в Берлинском университете не только потому, что в области общественных наук этот университет являлся в то время законодателем мод в мировом масштабе. Он с особым интересом ехал в Германию и потому, что Бисмарк долго был его кумиром. В лице железного канцлера, объединившего разрозненные немецкие княжества в сильное централизованное государство, Дюбуа видел образец решительного, целеустремленного государственного деятеля, способного успешно решать национальные проблемы. С годами ореол, созданный Дюбуа вокруг Бисмарка, значительно побледнел, и он уже иначе оценивал его деятельность и роль в объединении Германии, немалое значение в этой метаморфозе взглядов Дюбуа на Бисмарка имела и его поездка в Германию. Дюбуа высоко оценивал значение своей учебы в Берлинском университете, где он получил возможность совершенствовать и расширять свои познания под руководством ученых с мировым именем. Во время учебы Дюбуа в Берлинском университете ректором его был известный ученый и политический деятель Рудольф Вирхов, крупный специалист в области медицины и физиологии.

Лекции о политике читал фон Трейчке, фанатичный поборник единой, вооруженной до зубов Германской империи, аристократ, презиравший «всё нивелирующую демократию», презиравший «чувствующих свою неполноценность мулатов». Это был воинствующий реакционер и вместе с тем один из могучих и независимых умов факультета, как говорил о нем Дюбуа. В лекциях Трейчке Дюбуа и других студентов привлекал юмор, веселая шутка, нередко перераставшая в сарказм, пренебрежение к высшим государственным сановникам, которых ему ничего не стоило публично назвать «проклятыми болванами».

Дюбуа посещал семинарские занятия, которыми руководили Густав Шмоллер и Адольф Вагнер. Это были известные в свое время буржуазные экономисты, убежденные поборники незыблемости капиталистического общества, ученые реакционных взглядов, но новаторы в рамках буржуазной политэкономии, искавшие новые пути в развитии своей отрасли науки. Оба профессора пользовались большим авторитетом у студентов, и попасть в их семинар было нелегкой задачей, особенно для иностранцев. Но Дюбуа повезло и в этом, уже в первом семестре его записали в семинар Шмоллера и Вагнера.

Дюбуа изучал конституционную историю Пруссии под руководством Рудольфа фон Гнейста. Помимо занятий, предусмотренных по учебному плану, Дюбуа много времени тратил также на исследовательскую работу «Плантационная и фермерская система сельского хозяйства в южных штатах США».

Годы учебы в Берлинском университете имели очень большое значение для Дюбуа и потому, что именно здесь он впервые познакомился с социалистическим учением. Дюбуа учился в Берлинском университете в 1892–1894 годах. К этому времени социалистические идеи, произведения Маркса и Энгельса получили уже широкое распространение не только в Европе, но и в Америке. Однако среди студенческой молодежи США эти идеи практически были неизвестны.

Если профессора, у которых учился Дюбуа, и упоминали когда-нибудь имя Маркса, то только для того, чтобы в более или менее резкой форме заявить о научной несостоятельности марксизма, а большинство просто-напросто предавало его анафеме. Дюбуа заявлял, что он был оглушен опровержением и критикой марксизма, прежде чем понял само это учение. В США и в Европе Дюбуа учился под руководством крупнейших буржуазных ученых в области общественных наук. Это были глубокообразованные специалисты своего дела, блестящие лекторы и талантливые полемисты, но они в своем подавляющем большинстве были убежденными противниками марксизма и делали все для того, чтобы оградить широкие массы студентов от марксизма.

Берлинский университет с точки зрения отношения профессуры к марксизму мало чем отличался от Гарварда или Фиска. Но среди пяти с лишним тысяч студентов, ежегодно принимавшихся в университет, было много иностранцев, многие из которых были в той или иной степени знакомы с марксизмом. Но Дюбуа узнавал о марксизме не только из дискуссий, проводившихся студентами, по книгам и статьям, публиковавшимся в периодической печати. Помимо этого, он часто посещал собрания, проводившиеся социал-демократической партией Германии. Дюбуа видел собственными глазами, как быстро распространялись в Германии в 1892–1894 годах социалистические идеи, после того как в 1891 году был снят запрет с социалистических организаций. За каких-нибудь два-три года новая социал-демократическая партия превратилась в самую массовую партию страны. Он обратил внимание и на то, что эта партия подвергалась грубейшей дискриминации. Для того чтобы попасть в рейхстаг, кандидат социал-демократической партии должен был преодолеть многочисленные препятствия, чинившиеся правительством и буржуазными партиями. Это был для Дюбуа наглядный пример пресловутой буржуазной демократии.

Было бы неправильным переоценивать глубину познаний, приобретенных Дюбуа в области социалистических идей и социалистического движения за годы пребывания в Германии. Но первое знакомство состоялось, и оно оставило сильное впечатление. Во всяком случае, заставляло ставить ряд вопросов. Почему столь крупное, поистине революционное событие в общественных науках, как появление марксизма, тщательно скрывается от студентов? Почему в курсе всеобщей истории, прослушанном им в США, даже такое всемирно-историческое событие, как Парижская коммуна, только упоминается, и причем очень глухо? Почему так панически боятся социализма буржуазные профессора, государственные и политические деятели?

Дюбуа проявил интерес к социализму не просто как к новому явлению в общественной и политической жизни, но и как к новому слову в науке. Он долго и тщательно изучал в Германии социализм, а впоследствии эти материалы и личные наблюдения легли в основу лекций о социализме, которые он читал после возвращения из Германии.

Дюбуа много путешествовал в своей жизни и не без оснований считал, что это одно из самых хороших средств познания мира, особенно для социолога, занимающегося изучением условий жизни людей. Свою первую поездку в Европу он рассматривал как крупнейшее событие своей жизни. Имея в виду пребывание в Европе в 1892–1894 годах, Дюбуа вспоминал на склоне лет: «Годы странствий» по Европе принесли мне огромную пользу, потому что я имел возможность посмотреть на окружающий меня мир глазами просто человека, а не с узкорасовой или провинциальной точки зрения. Это было результатом не столько моей учебы в университете, сколько общения с другими людьми, которому не помешала моя принадлежность к негритянской расе».

Свое двадцатипятилетие Дюбуа встретил в Германии. По-разному отмечают люди дни своего рождения. Дюбуа провел этот день за чтением писем, с грустью вспомнил покойных родителей, поработал в читальне и посетил картинную галерею. Пообедав в компании с приятелем, Дюбуа вернулся в свою скромную комнату и написал нечто вроде своей, жизненной программы. Вот основные положения этого любопытного документа: «Как я рад, что живу на свете! Я радуюсь своей силе и верю в себя… Горячая темная кровь чернокожих предков стучит в моем сердце, и я знаю: я стану искать истину, ибо считаю, что она стоит того. И ни небо, ни ад, ни бог, ни дьявол не совратят меня с этого пути до самой смерти. В эту вторую четверть века моей жизни я проникну в темные дебри неизвестного мне мира, к чему уже готовился столько лет… Тяжелые раздумья преследуют меня. Я твердо убежден, что стремиться к личному совершенству — это одно, а желать усовершенствовать мир — другое, но тут я готов собой пожертвовать… В мире, каков он есть, я буду трудиться для блага негритянского народа, пребывая в уверенности, что чем совершеннее станет он, тем совершеннее станет и весь мир…»

В заключение Дюбуа писал: «Мои планы таковы: создать себе имя в науке, создать имя в литературе и, таким образом, возвеличить свою расу. Или, возможно, создать видимую империю в Африке из английских, французских или немецких колоний. Интересно, каков будет результат? Кто знает?»

Это своеобразное жизненное кредо было выполнено. Дюбуа действительно создал себе имя и в науке и в литературе. Он внес свой весомый вклад и в создание «империи в Африке», «империи» свободных африканских народов, выступив инициатором созыва панафриканских конгрессов, сыгравших важную роль в пробуждении новой Африки.

Завершив учебу в Берлинском университете, Дюбуа твердо решил заниматься преподавательской и научно-исследовательской работой. Круг проблем для научной работы был ясен — продолжить изучение истории и современного положения негров, найти научные пути объяснения сложных явлений, связанных с расовой проблемой США. Что касается преподавательской работы, то выбор был сделан давно: работать в каком-нибудь негритянском колледже или университете, передавать свои знания негритянской молодежи, готовить ее к борьбе — за права негров, готовить подрастающее поколение к новой жизни без расовой ненависти, без дискриминации и сегрегации. В 1893 году в письме Фонду Слейтера Дюбуа писал, что по возвращении в Америку он намерен поступить преподавателем в один из негритянских университетов, предпочтительно в Говардский университет в Вашингтоне и заниматься социологическими исследованиями негров с двумя задачами: «во-первых, полнее изучить прошлое и настоящее негров, для того чтобы лучшим образом разрешить негритянскую проблему. Во-вторых, выяснить, насколько в состоянии негритянские студенты самостоятельно заниматься и вести научно-исследовательскую работу».