Эпизоды будущей войны

Без вести пропавший

Посредине улицы шли четверо военных: три солдата и красноармеец. Двое солдат с винтовками – рядом с красноармейцем, третий с револьвером – позади. Красноармеец без фуражки, в шинели, накинутой на плечи, шагал, подчеркнуто подняв голову, как на параде.

Иногда, впрочем, он с любопытством оглядывался по сторонам и раз даже, совершенно нечаянно, улыбнулся рыжей девушке, выглянувшей из окошка. Девушке это понравилось. Она машинально поправила прическу и тоже улыбнулась. Потом, вероятно, вспомнила, что кокетничать с пленным большевиком грех и, жестко поджав свои пухлые губки, скрылась в глубине квартиры.

Собственно говоря, красноармейцу было не до улыбок. После бесплодного двухдневного допроса в штабе полка его вели в штаб дивизии. Он знал, что и там ничего не скажет. И тогда его расстреляют. В N-ской части вычеркнут из списков и снимут с вещевого и пищевого довольствия младшего командира Антона Бородкина как пропавшего без вести. Сообщат родителям, жене, И так далее. Радости мало.

Был знойный воскресный день. Колокольный звон нагонял ленивую скуку на прифронтовую жизнь города. Бородкин вспомнил, что в последний раз он слышал колокольный звон очень давно, в детстве, лет пятнадцать назад. Потом он увидел ксендза, семенившего по дощатому тротуару, и вспомнил, что рисовал ксендзов в ротной стенгазете неправильно. Они были одеты совсем не так, как он рисовал, а гораздо смешнее.

Легкий летний ветерок шевелил плакат на заборе. Три бородатых красноармейца с свирепыми лицами, искаженными дьявольской улыбкой, расстреливали на плакате кучу беззащитных женщин, детей и ксендзов. Ксендзы были нарисованы правильно.

Бородкин засунул руки в карманы брюк. Он это делал всегда, когда у него было неважное настроение и он не знал, что делать.

Дальше все произошло молниеносно и неожиданно.

Через несколько часов был вывешен приказ начальника гарнизона:

В сущности все произошло до чрезвычайности просто. Засунув руки в карманы, Бородкин нащупал в них остатки табаку. Сначала он пожалел, что у него отобрали при обыске курительную бумагу. Было бы недурно закурить. Потом неожиданно пришло решение – отчаянное, но не безнадежное. Набрав в обе руки табачной крошки, он быстро приподнял плечи и сбросил свою шинель на голову шедшего позади конвоира. В ту же самую ничтожную долю минуты он метнул обе горсти табачной едкой пыли в глаза остальных двух солдат и бросился в первые открытые ворота.

Он попал во двор пустынный и переполненный знойной пылью. Прямо против него цвела ядовитая зелень огромной лужи. Бежать через нее было бы делом бессмысленным.

Он свернул направо, обогнул дом и сквозь щель в заборе проник в соседний двор.

Как раз в это время он услышал звуки первых выстрелов. Потом совсем близко раздалось учащенное дыхание преследовавших его солдат. Когда он выбегал через калитку на улицу (не было где спрятаться и на этом дворе), один из солдат размахнулся и ударил его прикладом по голове. Но не рассчитал. Оставив рваную рану на лбу Бородкина, приклад с силой ударился о калитку, раздался треск сломавшейся винтовки.

Почти не чувствуя боли, Антон выскочил из калитки на, улицу, быстро пересек ее и вбежал во двор, весь завешанный бельем. Когда кончилось это море рваного и латаного белья, Бородкин увидел огороды и невысокий берег пустынной речки. Вдоль самого берега шли небогатые обывательские сады, тонувшие в кустах смородины и крыжовника.

Не раздумывая, Бородкин бросился направо и ныряя в кустах, безжалостно царапавших его лицо и руки, пробежал добрых полкилометра и залег в кустах. Во-первых, потому, что он дьявольски устал. Во-вторых, его, кажется, заметил старик, одиноко удивший рыбу на полу-заполненной водой лодченке. Еле ощутимая прохлада в кустах крыжовника не в силах была сопротивляться душному июльскому зною. Бородкин лег, скорчившись, и ему показалось, что никакая сила не заставит его сейчас сдвинуться с места. Незаметно для себя он впал в состояние лихорадочной дремоты. Большие сытые мухи лениво жужжали над его головой. Голубые стрекозы проносились над ним стремительно и изящно, как истребители. Еще совсем зеленые яблоки раскачивались невдалеке, напоминая ему, что уже скоро сутки, как он ничего не ел. Если бы не погоня и не отдаленный гул артиллерийской канонады, можно было бы подумать, что он находится в доброй тысяче километров отсюда, где-нибудь в Серебряном бору в выходной день.

– Эй, рыболов! – услышал вдруг Бородкин чьи-то голоса и топот нескольких пар ног. Он чуть-чуть приподнялся и увидел своих конвоиров в сопровождении коренастого мужчины лет сорока пяти, одетого по-воскресному, но не успевшего, очевидно, в спешке, напялить на себя пиджак, он так и бежал в жилетке. В руках у него была большая суковатая трость.

– Эй ты, старикан, не видал ли тут беглого большевика?

Старик не спеша повернул голову к спрашивающим и пожал плечами.

– Пан Станислав, – сказал запыхавшись штатский в жилетке, – вы не видели тут этого распроклятого большевика?

– Видать не видел, – медленно ответил рыболов и не спеша начал сворачивать себе цигарку, – но слышать его слышал. Он побежал вон в ту сторону, – и рыболов показал в сторону прямо противоположную той, в которой укрылся Бородкин.

Минут через пять пан Станислав вылез из лодки, обнаружив при этом огромную заплату на своих выцветших штанах, свернул удочку, вытащил из воды нанизанных на бечевку десятка полтора мелких рыбешек и, пыхтя цыгаркой, пошел куда-то в глубь сада.

Хотя Бородкин и не имел возможности ознакомиться с приказом начальника гарнизона, он все же понимал, что оставаться здесь, в кустах, было опасно. В такой зной надо было каждую минуту ожидать появления купальщиков. Он пополз под кустами вдоль берега. Потом, заметив мальчишек, раздевавшихся на берегу и о чем-то возбужденно толковавших – вполне возможно о нем, – он пополз по направлению, перпендикулярному к берегу. На своем пути, около небольшой лужайки, он нашел запрятанный в укромном местечке полный самодельный набор для игры в городки и, выбрав себе палку потяжелее, пополз дальше. Наконец, он добрался до вонючих грязных сараев, надеясь отсидеться здесь до наступления темноты. Но только Бородкин расположился поудобнее в тени сарая, как раздались чьи-то голоса, приближавшиеся к нему. Делать было нечего. Тихо чертыхнувшись, он выскользнул из-за сарая и, так как голоса раздавались уже совсем близко, он нырнул в темноту одного из домишек и без особого труда, через открытый люк, взобрался наверх и спрятался в горячей чердачной пыли.

День тянулся томительно долго, и Бородкин успел несколько раз тревожно вздремнуть, прежде чем, наконец, наступила долгожданная ночь. Осторожно, на четвереньках, он прополз к люку, держа в зубах свое единственное оружие – городошную палку, – уперся ногами в шкафчик, стоявший около люка, потом ухватился руками за вершину шкафа и опустился на пол. Облегченно вздохнув, Бородкин потянулся за оставленной на шкафу палкой, но не рассчитал, и она, глухо шлепнув, упала на сырой земляной пол. Проклиная свою неосторожность, Антон нагнулся, чтобы поднять палку, но тут же разогнулся и почувствовал, что пропал. В дверях, на фоне освещенной комнаты виднелся чей-то силуэт. Несколько мгновений, показавшихся Бородкину часами, силуэт молчал. Потом старческий голос тихо сказал:

– Здравствуйте, господин большевик.

– Здравствуйте, пан Станислав, – сказал упавшим голосом Бородкин.

Это был давешний рыболов.

Старик еще некоторое время молча смотрел на Бородкина, как бы в нерешительности. Бородкин попытался нырнуть во двор, но старик схватил его за шиворот и по-прежнему тихо произнес:

– Чудак-человек, господин большевик. Вас же там немедленно поймают.

Два дня пан Станислав продержал Антова на чердаке, щедро снабжая его хлебом, водой и невероятно горьким луком. На третий вечер его голова появилась в отверстии люка и он шепотом позвал Антона вниз. В комнате сидели старуха – жена Станислава и два молодых человека, из которых один был солдатом.

– Вам нечего беспокоиться, – сказал старик, еще раз проверив, плотно ли завешаны окна и повернув ключ а дверном замке, – это мои жена, этот солдатик – мой сын Феликс, а вот этот, – указал он на штатского, – тоже столяр, Я столяр и он тоже столяр. Одним словом, он вполне порядочный человек.

Впервые за четверо суток Антон увидел горячую пищу: отварную картошку и суп.

– Вы не встречали случайно на фронте моего второго сына? Он солдат и его тоже зовут Антоном, – спросила старуха, но, заметив ироническую улыбку своего мужа, глубоко вздохнула и принялась разогревать чайник.

– Если хотите, – начал старик, когда Бородкин молниеносно одолел миску с картошкой и две тарелки супа, – если хотите, мы вас как-нибудь спровадим к вашим. Быть совершенно одному во вражеском лагере – очень неприятная штука, и мы вам, пан Антон, от души сочувствуем.

Бородкин хотел сказать старику, что он не один, что насколько он понимает – старик и все остальные в этой комнате его друзья, но как человек несентиментальный промолчал.

– Вам нужно спешить, – продолжал старик. – Феликс сказал, что к утру ожидается много танков и наверно разгорится такая баталия, что вам перебраться не удастся. У пана Лемко есть сынок, который поможет вам перебраться к вашим.

Бородкин, не отвечая ничего, шарил в это время в карманах, своих брюк и гимнастерки. Потом вспомнил, что карманы у него очистили как только взяли в плен, и переспросил:

– Так-с. Значит, у товарища Лемко подходящий сынок. Такс. Гм! Так. А карандашик у кого-нибудь есть? И клочок бумаги? Так-с. Значит, сколько вы говорите прибывает завтра танков? Так-с.

Он аккуратно записал сообщение Феликса, перечитал его, вспомнил о чем-то, чертыхнулся и порвал записку на мелкие куски.

– Товарищ Лемко, – обратился он к столяру, молчаливо сидевшему в уголке, – как вы относитесь к тому, чтобы ваш сынок перешел фронт без меня? Через пару деньков он вернется сюда с нашими войсками. Большое спасибо, товарищ Лемко. Если вам не трудно, сбегайте за ним.

Ранним утром тринадцатилетний сынишка столяра заучил наизусть адрес и содержание донесения и, беззаботно насвистывая, вышел из дома пана Станислава. Он шел собирать землянику. Лес находился у самого фронта…

Три часа продолжалась тихая беседа за завешенными окнами.

Город готовился к эвакуации и это очень не нравилось новым друзьям Бородкина. Феликс-солдат, сын пана Станислава, должен был уезжать вместе со своей командой, охранявшей вокзал, с тем, чтобы никогда, может быть, не увидеться со своими родителями.

– С меня хватит одного пропавшего сына, – сказал, грустно усмехаясь, старик. – Я одного уже потерял, я постарел но работе и ничего у меня в доме не прибавилось, кроме разве заплат на штанах.

Кроме того и ему, столяру Лемко, и всем их товарищам по заводу было известно, что существует такой строй, при котором рабочие работают на собственных фабриках, отобранных у хозяев. Кроме того перед отступлением командование предполагало увезти оборудование всех городских предприятий, и это сразу оставляло без куска хлеба добрых десять тысяч человек.

– Мы бы давно предприняли что-нибудь сами, – сказал молчаливый Лемко, – но всех наших самых боевых ребят поарестовали, а многих уже контрразведка успела расстрелять.

Разговор затянулся почти до самого утра. За это время два раза уходили и приходили с новыми людьми Лемко и Феликс. Пришли четверо товарищей сына – тоже солдаты.

Было уже совсем светло, когда все разошлись, а Антон Бородкин, пропавший без вести младший командир отдельной N-ской части Рабоче-крестьянской Красной армии, забился снова к себе на чердак с тем, чтобы соснуть до вечера.

Днем Бородкина разбудил рокот нескольких десятков самолетов, пулеметная стрельба и близкий орудийный грохот. Он выглянул через щель в крыше и увидел безоблачное голубое небо, усеянное белоснежными хлопьями. Разорвавшихся снарядов, а в отдалении самолеты. Часто задрожала земля. По-видимому, самолеты бомбили железнодорожную станцию, где разгружались эшелоны с танками. Значит мальчишка добрался до красноармейских частей во-время.

Бородкин довольно улыбнулся и снова уснул.

В эту ночь и в ночь, последовавшую за нею, ка окраинных улицах города было обнаружено около полутора десятков трупов офицеров. Документов при трупах обнаружено не было. Убийцы остались неизвестными. Обыски среди штатского населения города не дали никаких результатов. Решили, что действуют партизаны из окружающих сел.

Одновременно с этим сообщением начальник гарнизона был поставлен в известность командирами частей, что двадцать девять чинов и унтер-офицеров пропали без вести. Было уже не до розысков пропавших. Красная армия была на подступах к городу.

Феликс привел к Бородкину еще двух солдат. Один из них был из охраны штаба дивизии, другой – младший писарь штаба.

– Они не собираются больше возвращаться в штаб, – улыбался Феликс.

– Чепуха! – ответит Бородкин. – Вы обязаны оставаться в штабе до самой последней минуты. Я вам скажу, когда можно будет уходить.

К вечеру части начали откатываться с фронта. Через город поплыла серо-голубая масса отступающих. С грохотом и лязгом неслись танки, грузовики, броневые машины с огромными свастиками на передках, полевые кухни, дребезжа и расплескивая уже готовый ужин, метались по обочинам дорог. Когда стало очень тесно, кашевары распрягли лошадей и, нелепо трюхая верхом, оставили стынуть супы, жидкий кофе с сахарином и дурно пахнущую кашу.

Через час раздалась истерическая пулеметная дробь, забухали легкие орудия, затрещали частые ружейные выстрелы. Это стреляли отборные фашистские части, чтобы приостановить паническое отступление. Осатаневшие офицеры с револьверами в руках неслись верхом вдоль беспорядочной каши тел, машин и орудий, лихорадочно восстанавливая расползавшиеся подразделения.

Генерал Морауэр из люка броневика произнес речь. Он призывал солдат и офицеров не позорить знамен своих полков. Он сказал, что стыдно отступать перед варварами-большевиками. Он сказал еще что-то, что было заглушено разрывом десятков гранат. Вспыхнули и, тихо потрескивая во внезапно наступившей тишине, загорелись десятки домов, в которых, по разъяснению генерала, засели большевики.

Затем, по распоряжению командования, две роты солдат рассыпались по окружающим дворам и расстреляли всех обнаруженных в них мужчин старше двенадцати лет.

Остальные солдаты, нехотя и медленно, строились и, подпираемые сзади стальным конвоем броневиков и танков, медленно поплелись обратно к фронту.

– Вот теперь, – сказал Бородкин Феликсу и Лемко, – надо начать действовать по-настоящему. – Где там наши штабные друзья? – обратился он к Феликсу. – Возьми еще человек пять твоих дезертиров и болтайся вместе с ними около штаба. Там сейчас, надо полагать, такая толчея, что уже перестали разбирать, кто свой, кто не свой. А мы вместе с Лемко двинем пока что к железнодорожникам.

Бородкин был одет в потрепанную спецовку. Он оброс рыжей щетиной и густой слой мельчайшей чердачной пыли глубоко впитался в поры его лица и рук.

Чертыхаясь и усиленно работая локтями, они пробрались сквозь густые полчища солдат, потом через огороды напрямик помчались к железнодорожному депо.

Они не прошли еще и полдороги, как услышали приближающийся гул мощных моторов.

Еще через минуту еле заметные точки на горизонте превратились в эскадрилью самолетов. У Бородкина радостно ёкнуло сердце. На их крыльях алели огромные пятиконечные звезды.

– А ну-ка, приляжем, старина! – сказал он Лемко. – Мне кажется, ты сейчас увидишь интересную штуку.

Они еще не успели лечь, как к рокоту моторов примешалась частая пулеметная стрельба и звуки беспорядочных выстрелов. Потом совсем близко содрогнулась земля: это самолеты «брили» смешавшиеся и ринувшиеся в бегство части.

– Вот сейчас, – сказал Бородкин, – весь вопрос в том, кто скорее добежит до вокзала: они ли по улице иди мы через огороды.

Запыхавшись, они ворвались, наконец, в одинокую железнодорожную будку.

– А ну, работай живо! – крикнул Лемко молодому стрелочнику, и тот немедленно исчез в вечернем сумраке. Через несколько минут стрелочник пробежал мимо с четырьмя солдатами, побывавшими уже несколько раз в гостях у Бородкина. Они промчались по направлению к железнодорожному мосту. Минут пять длилось тяжелое молчание в будке, потом раздался очень громкий и близкий гул взрыва, и на станции наступила невероятная паника. Мост был взорван. Путь к отступлению по железной дороге был отрезан.

Вскоре в будку вернулся стрелочник с солдатами.

Стрелочник сказал:

– Все готово. Часового пришлось убрать.

Бородкин сказал: «Ладно», и они снова побежали огородами наперерез штабу. Они пробежали через никем не охраняемый вестибюль, мимо наспех разворошенных столов, мимо стен, увешанных картами двухверстками. Они обежали все помещение сверху донизу, но не нашли в обоих его этажах ни одной живой души.

– Н-да. – сказал Бородкин и почесал себе огорченно затылок револьвером, который держал в руке. – Главную птичку как будто упустили.

– Товарищ Бородкин, – услышал он вдруг сзади себя громкий шёпот и, обернувшись, увидел Феликса в полурастерзанном обмундировании и с винтовкой в руках. – Товарищ Бородкин, вы нас наверное ищете, а мы тут.

– Всех захватили? – сполошился Бородкин.

– Всех не успели, – виновато пробормотал Феликс. – Слишком много народу болталось и штабе. Двоих все-таки успели задержать и обезоружить: начальника штаба и какого-то полковника. Мы спрятались вместе с ними в подвале на кухне. Кто догадался бы искать нас там.

– Ладно, – сказал Бородкин, – полезай пока что обратно в подвал. Скоро за вами придем. Наши уже в городе.

В это время на улице раздался тяжелый лязг. Танковый отряд с бешеной скоростью мчался по булыжной мостовой. На танках были красные звезды. За ними в отдалении виднелись наступающие красноармейские части.

– А ну, надевай красные повязки, – сказал Бородкин своим спутникам.

Прошло еще несколько минут, и в штаб ворвалось человек пятнадцать красноармейцев с бомбами в руках.

– Руки вверх! – закричали они и на всякий случай обезоружили Бородкина и его товарищей.

Потом в штаб вошли несколько командиров, и Антон Бородкин с поднятыми вверх руками спокойно сказал:

– Товарищ полковник! Товарищ командир!

Полковник подошел поближе, и тогда Бородкин одну руку опустил по шву, а другую поднял к замасленной кепке и молодцевато отчеканил:

– Разрешите доложить, товарищ полковник: отделенный командир третьей роты вверенного вам полка, Бородкин Антон. Был взят в плен, но благополучно удрал. Разрешите вернуться в часть, товарищ половник?

Полковник приложил руку к козырьку, повернулся к сопровождавшему его начальнику штаба и чуть дрогнувшим голосом произнес:

– Товарищ начальник штаба, составьте приказ о возвращении пропавшего без вести младшего отделенного командира Антона Бородкина в состав третьей ролы.

– Есть составить приказ! – ответил начальник штаба и в свою очередь приложил руку к козырьку.