Часть вторая. Глава 1

За плотными шторами ярко разгоралось летнее утро. И шторы, и звуконепроницаемые стекла наглухо отрезали птичий щебет от тишины спальни, но озабоченное птичье чириканье все равно прорывалось из-под двери, — где-то в гостиной окна были распахнуты настежь.

Флоранс плотнее уткнулась щекою в шелк подушки. Спать лицом в подушку весьма скверно для кожи лица. Когда тебе уже стукнуло тридцать пять, вопрос, как ты выглядишь по утрам, становятся неприятно навязчивым. Кремы и питательные маски толпятся у зеркала безмолвным обреченным легионом. Спасения не будет, — все падут в неравной битве. Таково положение вещей, и рано или поздно с поражением придется смириться. Флоранс знала, как оттянуть капитуляцию. Война должна быть последовательной и бескомпромиссной. И нужно спать на спине, ибо помятый носик будет стоить преждевременной и малоприятной процедуры липофилинга, которую вполне можно было бы и отложить на годик. Или на два года.

Флоранс вздохнула в бледно-лиловый шелк наволочки. Год, два, — имеет ли смысл, тебе, женщине средних лет, мыслить столь космическими категориями? Какие немыслимые сроки. Не загадывай, не загадывай, не загадывай…

Этот год принес катастрофу. Рухнула прошлая жизнь. И началась новая. Всего лишь весной. Начало марта. В один день. Нет, в один час, в единственную минуту, — грустная полузабытая сказка вернулась. Возникла, беспощадно яркая и реальная. Порядком взмокшая от бега, исцарапанная, повзрослевшая, и как всегда предельно жестокая.

" Пожалуйста, будь со мной всегда" — сказала сказка тогда.

Да. Разве можно по-иному? Она пришла и осталась. Навсегда. Когда уйдет, жизнь кончится.

Любовь, счастье. Вы пробовали их сохранить? Когда каждый день чудесен, и от ужасной мысли, что завтра все может измениться, тебя мгновенно швыряет на грань истерики. Трудная жизнь у счастья.

Нет сил заставить себя беспокоиться о морщинках в углах глаз. Ты возводишь бастионы, ограды и заборы, ты укрепляешь фундамент и предугадываешь все что случиться, и все тщетно. Тебе не дано понять как устроено счастье, а значит и не познаешь, как его защитить. Эфемерное понятие, которого просто нет. И которое ты ощущаешь по утрам.

Мир против Флоранс Морель. Нет-нет, мир против Флоранс Морель и Катрин Кольт, которые всё еще вместе. Двое, которые одно. Впрочем, у Катрин много имен и много фамилий. Если их вспомнить все, не таким уж безнадежным выглядит сражение. Хорошая компания.

Е-ка-те-ри-на…

Флоранс, не открывая глаз, блаженно улыбнулась в подушку.

И жили они во грехе. Так получилось. Кто-то подожмет брезгливо губы. Кто-то захихикает, нелепо подмигивая. Жили они во грехе. Так получилось. Грешили не больше других. Раскрепощенное современное общество, насквозь либеральное, — известный приют распущенности и порока. Уже не такие уж модные, но все еще щекочущие любопытство, и разбавляющие скуку устроенного бытия однополые шалости. Так было с тобой, тетка Морель. Шалила. И всегда рядом маячили респектабельные друзья-мужчины. Друзья в ресторане, партнеры в постели. По большому счету, такое поведение даже общественная мораль осуждает вяло. Пусть кидается камнями тот, кто без греха. Современная женщина без комплексов может позволить себе сексуальные эксперименты с другой совершеннолетней женщиной. Флоранс Морель и была из таких современных дамочек, с насквозь буржуазной пошлой изнанкой..

А вот у Катрин не было ничего подобного. Во-первых, ей тогда не было еще и восемнадцати. Во-вторых, тогда долговязая девчонка не желала никаких экспериментов. "Тогда" — это четыре года назад. Нет, уже четыре с половиной. Флоранс и сейчас не могла заставить себя спокойно вспоминать те дни. Насилие, нелепая кровь, и ужасающее бессилие. Ничего не исправить. Мадам Флоранс де Морель была всего лишь наблюдателем, статистом. Нет, — хуже. Пусть и пассивным, но соучастником. Девчонку ломали. Светловолосый несмышленыш, угодивший в капкан, бился, кусался, гнулся, визжал, но не сдавался. Катрин опустили до дна. Утопили. Сильные и насмешливые мужчины, забавляясь, делали с несмышленой девчонкой все что хотели. И холеная дамочка всегда торчала рядом, старалась соблюсти видимость приличий. Как же Флоранс ненавидела себя в те дни. Только сделать ничего было нельзя. Даже уйти. Оставайся, помоги чем можешь. Снаружи почти нечего. Несколько синяков, немного крика. Сексуальный акт. И ты не можешь спать от ужаса. Ломают красоту, а ты смотришь. Просто смотришь. Ничего нового. Девчонка и властный мужчина.

Насилие, — это когда в тебя входит хрен, которого ты совсем не хочешь. Он лезет в тебя, потому что, самец, к которому прицеплено налитое кровью устройство, элементарно сильнее жертвы. Ты слабее. Ты жертва. И ничего с этим не поделаешь.

Катрин сделала. Двойное убийство.

Флоранс натянула на себя простыню. Нельзя такое вспоминать по утрам. Давно это было. Года прошли. Кэт превратилась из девчонки в ослепительную женщину. Прошла через все круги ада и вернулась к тебе. Она смеется, вспоминая о насилии. Ее и еще опускали, но девчонка вставала, смывала позор обильной кровью врагов, и спокойно шла дальше. Грех позора заслонял грех убийства. Кэт жестока. И она права.

Флоранс неудержимо соскальзывала в воспоминания. Отброшенные далеко, запечатанные всем, чем может запечатать свой давний ужас умный человек. Нет, еще не человек, — девочка, просто девочка. Черноволосая девочка. Неужели почти четверть века миновала? Все расплывется, кроме гадости жаркого полдня…

Отец собирался торопливо. Светлая рубашка с набором орденских колодок никак не желала застегиваться. Летняя военная форма очень шла стройному мужчине. Он был красив, — девочка это понимала, и гордилась папой.

Кондиционер не работал. За окном трещало, — то длинно и дробно, то коротко и хаотично. Фло знала, что это стрельба. Электричество отключили еще ночью, тогда же девочка проснулась от глухих ухающих звуков, от которых дребезжали стекла.

"Переворот" — сказал забежавший в спальню отец. Потом он в одних трусах сидел на корточках у телефона, пытался дозвониться до консульства. Кем он тогда был? Флоранс точно не помнила. Кажется, военно-воздушный атташе. На петлицах красовались авиационные крылышки. Иногда в дом приходили улыбающиеся люди в светлых фуражках. Было весело. В саду готовили вечно подгорающие бифштексы с жаренным во фритюре картофелем и устраивали танцы.

Но в тот день дом был пуст. Прислуга исчезла еще ночью. Радио и телевизор, так же как телефон, не работали. С минарета, что высился в соседнем квартале привычно голосил муэдзин, но его азан[1] казался дрожащим из-за непрекращающегося треска выстрелов. Стреляли у порта и в старом центре. Отец то и дело выбегал на плоскую крышу виллы, пригнувшись за парапетом, слушал. Иногда бодро заверял, что стрельба стихает. До консульства, было двадцать минут езды. Там была охрана. Туда мог приземлиться вертолет для эвакуации. Отец то и дело вспоминал, что в порту стоит корвет под гордым трехцветным флагом республики. Ракеты "Полифем", мощные универсальные автоматы, вертолет, — неужели сброд, вырвавшийся на улицы, не остановит возможность серьезного отпора? Фло ничего не понимала в 76-мм автоматах. Девочки не играют в кораблики и пушки. Почему вертолет не может прилететь сюда и забрать семью капитана Мореля в безопасное место? Ведь папа носит погоны? Он офицер, и их должна защитить армия. Ведь он всегда так говорил.

Папа решительно одернул форменную рубашку.

— Ты нас бросаешь, — утвердительно прошептала мама. Руки ее дрожали, пепел сигареты сыпался на ковер.

— Я вернусь с охраной сразу же как смогу. Соваться на улицу всем вместе, — безумие. Я не могу рисковать ни твоей жизнью, ни жизнью малышки. Не подходите к окнам, и все будет хорошо.

— Конечно, — мама бледно улыбнулась. — Думаешь, в одиночку они тебя пропустят? Кажется, люди Аль-Ама сегодня любят европейцев, чуть меньше чем вчера.

— Я нахожусь под защитой дипломатического иммунитета. Даже у Аль-Ама хватит здравого ума, чтобы не трогать консульство.

— До консульства еще нужно добраться. И вряд ли тебе на улице посчастливится наткнуться лично на Аль-Ама

Отец кинул на маму странный взгляд и метнулся из комнаты. Буквально через минуту он вернулся в длинной дишдаш. Фло смотрела, открыв рот, — нелепая платье-рубаха совсем не шла отцу. Девочка сообразила, что на папе дишдаш садовника.

— Я позвоню или пришлю машину. Будьте осторожны, — отец кашлянул. — Держитесь, девочки…

Было очень скучно и жарко. Телефон не работал. Оттаявший холодильник пустил лужу, залившую половину кухни. Солнце грозилось расплавить окна. Открытые в сад двери и окна не приносили прохлады. Фло пила тепловатую минеральную воду и пыталась читать книгу, подсунутую мамой. Где-то в городе надоедливо трещали автоматные очереди. Изредка что-то глухо бахало. В окно лез противный запах горящей резины. Мама молчала, лишь два раза поднималась на крышу. Коротко сказала, что горит порт. Фло к маме не преставала, — когда у мадам Морель такое лицо, спрашивать ее о чем-то бессмысленно.

Прошла душная ночь. Фло лежала поверх простыней в короткой майке. Волосы слиплись от пота. Из открытого окна лез и лез настойчивый запах жженой резины. Казалось, там, в темноте, деревья уже обуглились. И между ними бродят, покачиваясь, мертвецы в оборванных одеждах. Ночью автоматный стрекот стал тише, а может быть девочка уже привыкла к тарахтению. Фло понимала, что стреляют в людей, но почему-то куда больше пугал темный сад. Мертвецам там совершенно неоткуда было взяться, но чудились именно они. Папа был прав, — незачем было смотреть "Ночь живых мертвецов". Глупый и ужасный фильм. Мама молчала. Изредка она поднималась с дивана. Фло слышала, как тихо хлопает дверца бара. Босые ноги шлепали обратно в спальню. Мама пила вино и закуривала новую сигарету. Один раз Фло почувствовала, как на ее живот шлепнулась пачка печенья. Есть не хотелось. Девочка смотрела на огонек сигареты и думала об отце. Может быть, его убили? Иначе, почему он не идет? Может быть, он и охрана посольства, ждут предутреннего затишья? Фло где-то слышала, что на войне под утро всегда тихо.

Отец не пришел ни утром, ни днем. Все так же скучно, потрескивали где-то за домами автоматы. А после полудня звякнуло стекло на входной двери. Мама вздрогнула, потушила сигарету, и зачем-то принялась заталкивать под кровать пустые бутылки из-под "Фуршом". Внизу громко заговорили по-арабски.

— Не серди их, Фло, — пробормотала мама.

Пришельцев было четверо. У всех автоматы с изогнутыми рожками-ручками, у старшего еще и большой пистолет за поясом. Двое ходили по комнатам, брали и разглядывали вещи. Что-то клали в сумки, взятые в кладовке. Двое других говорили с мамой. Фло, ходившая в европейскую школу при консульстве, понимала всего несколько слов. Говорили про деньги. Мама кивала, старалась улыбаться. Старший, грузный араб, похожий на продавца в лавке, что стоит у бензоколонки, тоже ласково улыбался. Фло силилась понять, — может быть, пришельцы согласятся в обмен на деньги и вещи отвезти их к консульству? Видеомагнитофона и плеера девочке жалко не было, — Фло хорошо знала, что такое страховка. Старший араб все улыбался и поглядывал на девочку, — Фло подумала, что должно быть, у толстяка много своих детей. Может быть, и внуки есть. Он выглядел достаточно пожилым и солидным. Мама принесла деньги и шкатулку с украшениями. Она старалась говорить убедительно, только несколько десятков слов ей явно не хватало. Толстый араб улыбался и кивал. Трое остальных пришельцев столпились в дверях и что-то весело обсуждали. Толстяк протянул руку и погладил маму по кудрявым волосам. Тихонько подтолкнул к постели. Мама села и чем-то умоляюще попросила. Толстяк в очередной раз кивнул и подошел к Фло. Девочка позволила взять себя за руку.

— Будь послушной, Фло, — пробормотала мама. — Не нужно никого сердить.

Глаза у мадам Морель были отсутствующие. Оглянувшись в дверях, Фло увидела, как мама расстегивает блузку. Перед кроватью стоял молодой араб.

Рука держащая ладонь Фло была большой и влажной. Толстяк провел девочку по коридору. На кухне по-прежнему пахло кофе. Лужа из-под холодильника подсохла. Сквозь жалюзи пробивалось яркое солнце. Девочка подумала, что ей придется сидеть здесь и ждать, пока "гости" будут развлекаться с мамой. Фло была умной девочкой, но в тот раз она не угадала. Толстяк аккуратно повесил автомат на спинку стула. Сел на соседний стул, потянув за руку, поставил девочку перед собой. Что-то сказал, и потрепал Фло по черным, отливающим медью волосам. Девочка стояла неподвижно, и толстяк повторил настойчивее. Фло опустилась на колени. Она знала, что быть умной девочкой бывает тяжело.

Исполняя все что он хотел, Фло косилась на висящий на соседнем стуле автомат. Ах, если бы она тогда знала, как сделать чтобы машинка стреляла. Не таким уж и тяжелым выглядел тот "калашников".

Флоранс села на постели, осторожно погладила щеку. Хватит складки на физиономии належивать. И вспоминать далекое прошлое совершенно незачем. Прошло, забылось, и слава богу. Впереди пятница, самый хлопотный день недели. А минувшее… Кэт получала уроки куда суровее. Твоя Кошка может вынести все что угодно.

И все же… Потертый металл того автомата виделся как наяву. Каждая царапина. Может быть, смысл жизни в том, чтобы избежать некоторых вещей, сразу умерев с потертым металлом в руках?

Впрочем, Катрин, когда узнала об автомате и "первом мужчине" в жизни подруги, только обняла покрепче и мягко сказала, что не о чем сожалеть. Разменять жизнь на честь, той маленькой девчонке вряд ли бы удалось. С автоматом и взрослый человек без привычки не управится. Сделали бы те чернозадые самцы что пожелали, да еще бы и зубы выбили.

Насчет автомата, Кошке вполне можно было доверять. Великим специалистом стала девочка за эти годы. Только, в тот, — в первый раз — когда Кэт за оружие схватилась, она ведь немногое о смертоносных устройствах знала. Справилась. Вот поэтому, она — человек, а вы, мадам Морель, — так, трезвомыслящая европейская женщина.

Ладно, хватит самобичеваний. Пора умываться, и вообще приводить себя в порядок.

Струи душа приятно жалили со всех сторон. Терморегулятор стоял в одном положении, — Флоранс свято соблюдала рекомендованный режим. К прохладе воды кожа давно привыкла. Когда-то холодный душ казался верхом мужества и самодисциплины. Но оказалось, — Кэт преспокойно стоит под ледяной водой, и даже внимание на это не слишком-то обращает. Бродят Кошачьи мысли где-то далеко, мыло девочка берет машинально. Ужас. Правда, для удовольствия девочка предпочитает теплую ванну. Ну, и непременно подругу к этой ванне.

Флоранс улыбалась, подставляя лицо водным струям. Совместное купание оказалось одной из лучших сторон совместной жизни. Правда, а что из совместной жизни оказалось не лучшей стороной? Только неизменное чувство тревоги. Что-то должно случится.

Объяснений предчувствию нет, но само-то предчувствие несомненно есть. Вывод? Нужно наслаждаться каждым днем.

Флоранс выпрыгнула из душа. Стоя перед зеркалом, занялась кремами. Процедура по утрам и вечерам сложная, требующая навыка. Зато в зеркале отражается стройная привлекательная молодая женщина. Стройная, — это бесспорно. Плоский живот, тонкая талия, вполне приличные бедра, точеные икры. Грудь, — тоже вполне. С потрясающим бюстом Кэт, конечно, не сравнишь, но та роскошь, вообще, отдельная поэма. Сказочная. Так что, у вас, мадам Морель, фигура вполне недурна. С молодостью, дела обстоят куда сложнее. С виду еще ничего. Но и трудов сколько приложено. Ну, не будем о грустном. Насчет привлекательности… Успехом это тело бесспорно пользуется. Неоднократно приходилось убеждаться. Кроме стойкой эрекции мужчины иногда и стихами изволили подтверждать. Ну, самцы, и есть самцы, — стоит ли верить? Если всерьез.… Как самой на себя на себя трезво посмотреть? Сексапильность, очарование, — пустые слова. Всерьез — это Катрин. Только она. Единственная, чье мнение важно. И видя желание в ее глазах, ужасаешься, — может быть, его завтра уже не будет?

Вот о желаниях Флоранс знала куда больше чем об автоматах и ружьях. "Опыт, сын ошибок трудных", — как любит цитировать какого-то японского поэта Катрин.

Вообще-то, видя ее зеленые глаза, сияющие нетерпением, о завтрашнем грустном дне не думаешь.

Ох, мадам Морель, жесткий топ-менеджер и требовательный координатор проектов, кто бы мог поверить, что вы трепещете как глупая влюбленная школьница?

Дверь душа Флоранс задвигать не стала, — Кэт имеет обыкновение, возвращаясь с того, что она называет, "утреней разминкой", влетать в душ как бомба. Или как торпеда? Катрин как-то пыталась объяснить разницу, но Фло не слишком хорошо уловила нюансы. Уж слишком тогда обстановка расслабляющая была. Хотя нет, — Кэт тогда сравнивала торпеду с вполне конкретным мужским прибором.

Легкий халатик ложиться на плечи. Пепельный шелк туго обтянул талию, — поясок подчеркнул все что нужно. Изящные ступни скользнули в шлепанцы на каблучках. И тряпкам, и обуви Флоранс придавала излишне много значения, знала о этой своей слабости, но ничего не могла с собой поделать. Должны быть у человека какие-то игрушки?

По лестнице раздался громкий цокот и топот, — на второй этаж взлетел дымчато-белый зверь. Рослый кобель-хаски, с экзотической кличкой — Цу-цик. Показав розовый язык, улыбнулся Флоранс, и деликатно протиснулся мимо. Звучно принялся лакать воду из раковины. Скверная привычка, но с этим уж ничего не поделаешь. Пес достаточно воспитан, но почему-то обожает пить именно в ванной.

— Уже проснулась?

Хозяйка пса стояла на верхних ступенях лестницы. Трудно привыкнуть к тому, что шагов Кэт почти не слышно. Особенно, когда девушка в своих любимых кроссовках.

Флоранс почти жалобно смотрела на подругу. Они практически не разлучались, ни днем, ни ночью, и все же, стоило взглянуть свежим взглядом, и Флоранс вновь испытывала потрясение, — насколько же девочка красива!

Черные спортивные брюки, темно-синие кроссовки, черная футболка с капюшоном, — тривиальный наряд утренней пробежки. Темные, коротко стриженые, порядком взмокшие волосы. Двенадцать километров — привычная ежедневная норма, все-таки весьма влияет на теплоотдачу. Наверняка, футболка на спине мокра насквозь. Только красота девочки никуда не делась. Фло и не подозревала что потная, небрежно одетая девушка может быть настолько великолепна. Не объяснить, — и фигура, и взгляд зеленых глаз, и манера высоко держать подбородок, и прядки слипшихся волос, — все заставляет в задохнуться в восторге. Флоранс сотни раз пыталась объяснить себе, на кого именно похожа подруга. Не получалось. Что-то античное? Артемида? Геката? Нет, слишком жива для греческого мрамора. Суровая неприступная амазонка из скифских степей? Нет, — чувственные, насыщенно-розовые, безо всякой помады, губы всегда готовы к насмешливой улыбке. Модель и актриса? Откровенно презирает и подиум, и сцену. Ведьма? Вампирша? Она знакома и с магией и с мифическими существами, но верит лишь в сталь оружия. Одинаково взбалмошная и мудрая. Прекрасная и небрежная. Твоя судьба.

Судьба наклонила голову к плечу и поинтересовалась:

— Фло, кажется, ты еще не совсем проснулась?

— Вполне проснулась. Ты мокрая как мышь.

— А что случилось с Мышью? Молоко на себя вылила? — Кэт насмешливо приподняла рассеченную крошечным косым шрамиком бровь.

— Не видела я еще сегодня твою Мышь. Думаю, ничего с ней не случилось. Не притворяйся. Мы с тобой уже говорили о чрезмерных нагрузках? Ты, все-таки, не профессиональная спортсменка.

— Где нагрузки? Двенадцать километров? По ровным дорожкам? Раньше мы с Цуциком для разминки столько делали. Собачка совсем заскучала. Нам нагрузки нужны для здоровья

— Это ему, лохматому, нагрузки нужны. Он набегался, и целый день спать будет. А ты еще на тренировку поедешь. С утра потная как лошадь.

— Тебе лошадки не нравятся? — изумилась Катрин. — А я-то думала…

— Лошадки мне нравятся.… Ой! — Флоранс охнула, очутившись в объятиях. Руки подруги неприлично туго обхватили сзади пониже талии, язык горячо скользнул по шее. — Ой! — пролепетала Фло, вцепившись во влажную футболку.

— Что "ой"? — плотоядно проурчала Катрин. — Лошадки ей не нравятся. Понятно. Жеребцы, — оно, конечно, другое дело.

— Пусти, — прошептала Флоранс, запрокидываясь в объятиях. — Нужно собираться на работу. Я и так валялась до последнего. Мы и вчера-то как кошки…

— Мы лучше кошек, — сообщила Катрин, давая подруге вздохнуть. — Они коротко, а мы долго и с фантазией.

— Ну, соседям ты оставляешь для фантазий весьма мало места, — заметила Флоранс, показывая подбородком на грудь подруги. Черная ткань футболки беспощадно подчеркивала и выделяла соски.

— Забыла я бюстгальтер надеть, — сокрушенно призналасьКатрин. — Нужно с вечера готовить. Но там никого не было. Вымершие дорожки и лужайки. Весь Лилас уже в город убрался денежки делать. Или на тренажерах калории сжигает.

— И тебе было бы лучше на тренажере… — пробормотала Флоранс, не в силах отвести взгляда от обтянутого черным сокровища. Бюст подруги безо всякого преувеличения очаровывал взгляд, — магия, самая настоящая и неподдельная. Кэт рассказывала о колдовстве безымянного существа в безымянном притоне в бесконечно далеком бесконечно сказочном городе. Флоранс верила, сначала сердцем, потом уже умом. Как уже поверила почти во всё безумие, случившееся с любимой.

— Бегать — на тренажере, драться — джойстиком, любовью заниматься — вибратором. До чего мы так докатимся… — заворчала Катрин и задохнулась на полуслове.

Флоранс не выдержала, — ее пальчик с багряно-черным ногтем, скользил по ткани вокруг соска подруги.

— Фло, пойдем, душ примем? — с трудом выговорила Катрин.

— Нет. Душ я уже приняла. И через двадцать три минуты мне нужно сесть в машину, — женщина опомнилась, чмокнула подругу в подбородок.

Как всегда — нет — значит, нет. Сержанты это так понимают.

Катрин отпустила попку Фло, вздохнула:

— Собираться, так собираться. Куда Мышь запропастилась?

— Я здесь, Госпожа.

Флоранс слегка вздрогнула. Со слухом что-то не то, — все в этом доме подкрадываются, как хотят. Разве что Цу-цик вежливо предупреждает.

— И что это мы стоим не дышим, а Мышь? — сурово поинтересовалась Катрин. — Пискнуть, что присутствуешь уже лень?

Невысокая девушка в опрятном платье горничной замерла в дверях. Выражение робкой готовности услужить, казалось, навсегда застыло на бесцветном, хотя и миловидном личике. Ровная челка каштановых волос. Мышь. Прислуга. Чучело.

— Не стой столбом. Мы опаздываем. Работай, — рявкнула Катрин.

Жужжал фен. Флоранс смотрела в зеркало. Ручки Мышки быстро мелькали. Укладывать волосы маленькая девчонка умела. Никогда и не подумаешь что без парикмахерского диплома. Вполне может в престижный салон идти работать. Флоранс с радостью была бы готова дать девице рекомендацию. Без Мышки было бы спокойнее. Или нет?

Мышка, — по паспорту Найни Видрон, — была самой идеальной прислугой, известной Флоранс. И самым ненормальным существом в мире. Начать хотя бы с того, что на девяносто процентов это мелкое ходячее безумие состояло из фальши. Никакая она не прислуга. В этом году, возможно, получит диплом микробиолога. Если, конечно, удосужиться доучиться. Весьма занята мисс Видрон. Она — слайв. "Нижняя", — рабыня, вещь, полностью принадлежащая хозяину. Флоранс, в свое время пришлось поработать в сфере организации сексуальных развлечений, и СМ-отношения не являлись для нее каким-то откровением. Ошейники, плети, черная кожа, шипы, прочие прелести нетрадиционного секса являлись непременными составляющими того бизнеса. Людям свойственно придумывать себе самые разные развлечения. Но в случае с Мышкой и намека на какую-либо игру не было. Найни была совершенно искренна в своем безумии.

Но еще большим безумием было то, что ее хозяйкой стала Катрин.

Поверить в это было решительно невозможно. Флоранс с удивительной легкостью уверовала в тысячу других, совершенно фантастических вещей. Эксперименты с перемещениями в иные миры, короли, суккубы, драконы, отрубленные головы, убийства и войны прошлого, сокровища, неведомые земли, — все что угодно. Но Кэт-рабовладелица? Невозможно.

Найни — фальшивка. Серые глаза — контактные линзы. Под каштановым париком, — бритый полудетский череп. Испуганный взгляд, — прикрытие извращенной и затейливой фантазий, непрерывно бурлящих в шизофреническом мозгу. На худощавом теле под простеньким платьем татуировки и металл персинга.

Как это могло получиться? Как Катрин могла привязаться к этому обиженному судьбой слабоумному существу?

Катрин пыталась объяснить. Она чувствовала себя виноватой. Фло приходилось главным образом успокаивать подругу, а не вдумываться в подробности странной истории. Кэт и это чучело учились вместе, занимались определенном видом жесткого секса. Вполне естественно, — прошедшие четыре года Флоранс и сама вела отнюдь не монашеский образ жизни, особенно первое время, когда жизнь без исчезнувшей Катрин казалась совершенно бессмысленной. Правда, жесткий секс Фло пробовала практиковать намного раньше, и особенного удовольствия подобные надуманные и опасные эксперименты не принесли. Но Кэт, несомненно, иная. С ее неистовством и темпераментом тяга к болезненным развлечениям вполне понятна. Пошалили, развлеклись. Конечно, Кэт могла бы найти и кого-нибудь попривлекательней близорукой дурочки. Ладно, — порола тощую попку, унижала, удовлетворяла себя и маленькую специалистку по микробиологии. Но почему они до сих пор вместе?

Флоранс понимала что ревнует, причем совершенно бессмысленно. Сейчас Кэт и Мышка не занимались сексом. По сути, они и наедине-то не оставались. Мышка практически безвылазно занималась домашним хозяйством. Катрин уезжала вместе с Фло, иногда даже раньше. Занималась своими дикарскими тренировками, оформляла перевод в местный университет, пропадала в библиотеке, потом поджидала Флоранс, чтобы вместе возвращаться домой. Фло заканчивала работу поздно, — обычно не раньше полуночи. Катрин ждала с безмятежным непоколебимым спокойствием. Чаще всего сидела даже не в кафе, а в своей машине. Компания ноутбука ее вполне устраивала. Первые дни Флоранс чувствовала себя не в своей тарелке, — ночные улицы не место для одинокой красивой девочки. Кэт заговорила об этом сама, — улыбаясь, сказала, что поскольку они один раз уже терялись, и ей будет значительно спокойнее сидеть и ждать рядом, чем слоняться по дому и волноваться. И сидит она не на улице, а в машине. Машина стоит в спокойном месте, а если улица вздумает сунуться в машину с какими-нибудь глупостями, то пусть она — улица, — пеняет на себя. Фло может спокойно работать, и все будет хорошо.

Конечно, работать спокойно сразу не получалось. Флоранс все время отвлекалась к мыслям о несчастной одинокой девочке. Клуб готовился к открытию, дел было уйма. Фло подгоняла художников, декораторов, спорила с арт-директором, увлекалась. Спохватывалась в два часа ночи. Улицы были пустынны. Клуб тоже казался вымершим. Лишь в ее кабинете горел свет, да двое монтажеров обкурившийся своего паршивого "Житана", еще возились с чертежами и сметами. Фло торопливо прощалась, вылетала на стоянку. В темной машине едва заметно мерцал экран ноутбука. Катрин встречала подругу все той же безмятежной улыбкой. Прижималась щекой к щеке. Казалось, она находит совершенно естественным, то, что можно работать глубокой ночью. Машина катилась по опустевшим улицам. Катрин расспрашивала о клубных делах. Девочку, кажется, совершенно искренне, интересовали самые различные вещи, а не только ее любимые древности.

Флоранс нравился съезд к их новому дому: старинные ворота, которые приходилось открывать вручную, одинокий фонарь, несимметричная терраса и белые перила спуска в сад. Здесь было спокойно. Отделенные друг от друга вековыми деревьями, особняки соседей прятались в тени и тишине. Жизнь в престижном западном пригороде стоила своих денег.

А дома ждал легкий ужин. Когда бы ни возвращались подруги: в час ночи, в два, или под утро, — ужин ждал на столе. И ждала безмолвная Мышка в свежем фартучке. Это подразумевалось само собой. Катрин никогда не звонила, не предупреждала, — рабыня должна догадаться сама. Ужин был вполне приличным, — может быть, не блистал разнообразием, но зато калории и холестерин отмерены безупречно. Еще в доме царил полный порядок. Фло вечно за чем-то не успевала проследить: корзина с грязным бельем переполнялась, на телевизоре оказывалась пыль, освежитель воздуха внезапно заканчивался, краны переставали закрываться, и во все это непременно нужно было тыкать носом прислугу. Ставить на место не справляющихся со своею работой людей Фло умела профессионально. Но если и дома заниматься тем же, чем и на работе, то что это за жизнь? Когда Фло еще была замужем, в фамильном доме мужа бездельничало целая дюжина номинальных слуг. Более никчемной и напыщенной прислуги Флоранс не встречала. После развода удавалась ограничиться единственной приходящей служанкой. Пыль все равно оставалась, но денег и нервов тратилось значительно меньше.

Сейчас пыли не было. Если верить Катрин, Мышка успевала еще и учиться. Фло и сама видела у Мышки ноутбук, да еще и огромное количество книг. Как можно успевать что-то читать и содержать в порядке дом площадью под двести квадратных метров, оставалось загадкой. А ведь Мышь еще и справлялась с обязанностями "придворного" парикмахера и маникюрши. И все это как выражалась Катрин — "совершенно безвозмездно, то есть, даром".

Флоранс было не по себе. Мышь — ненормальная. Но раз она живет в их доме, — следовательно, и они ненормальные.

Сейчас Ненормальная Мышь закончила укладывать волосы старшей хозяйки. Отливающие медью пряди лежали идеально, даже чересчур идеально, — когда Флоранс укладывала волосы сама, получалась не лучше, но как-то естественнее. Флоранс подавила желание поправить мягкую волну длинной челки, косо опускающуюся на правый глаз.

— Спасибо, Найни. Очень хорошо.

Худосочная слайв судорожно кивнула:

— Рада была помочь, Флоранс.

Фло приветливо улыбнулась и поспешно пошла одеваться. Все-таки, не Госпожа, а просто Флоранс. Госпожа у нас единственная и неповторимая. Трудно, сосуществуя рядом за три месяца не разглядеть в безумных глазах маленькой твари безграничное обожание. Его ни за какими цветными линзами не спрячешь. Цу-цик и тот любит хозяйку поспокойнее.

Жужжал фен. Мышка приводила в порядок волосы Госпожи. Что там приводить? Крашеные пряди длиной в три-четыре сантиметра. Ни отращивать волосы, ни возвращать им чудесный естественный светлый цвет Катрин не собиралась. Фло два раза осторожно заговаривала об этом. Кэт отделывалась шутками, — мол, активным лесбиянкам положено под машинку стричься. Флоранс понятия не имела кто из них активная, а кто пассивная половина. Как и не знала, можно ли их отношения называть истинно лесбийскими. Катрин, конечно, очень красивая девушка, да и сама Флоранс идентифицировала себя с женским полом. Но при чем здесь сексменьшинства? Флоранс чувствовала себя любимой и любила сама. Просто любила. Без всяких четко сформированных гомосексуальных идей.

Сквозь гудение фена, доносилось привычное бурчание Катрин. В этом смысле долгие странствия повлияли на девушку не лучшим образом.

— Что это за тапочки, а, Мышь? Что за беспринципное подражание ниндзюцу[2]? Цуцика пугать собралась?

— Я виновата, Госпожа.

— Совершенно верно. В понедельник обсудим этот вопрос.

Флоранс, надевающая в гардеробной блузку, содрогнулась. Вечер понедельника являлся судным часом для Мыши. Катрин отправлялась в комнату бедняжки и начинала пытку. Разбирались все прегрешения слайв за прошедшую неделю. Лично Фло никаких прегрешений за девчонкой не замечала, разве что вопиющее нарушение трудового законодательства. Но грехи находились, — бедная Найни сама их тщательно выискивала и пунктуально излагала хозяйке. Флоранс предпочитала не прислушиваться, но, похоже, судилище непременно заканчивалось телесным наказанием. Об этом лучше было не думать.

Кофе, круассан. Катрин предпочитала завтрак поплотнее, и желательно, с молочными продуктами. В последние годы ей редко доводилось вдоволь попить молока. Незримый дух Найни витал по просторной кухне. Тарелки и чашки появлялись сами собой. Флоранс это порядком нервировало. Вот так возьмется ниоткуда кухонный нож, рубанет по шее.

Но не сегодня. Флоранс с облегчением подхватила портфель и, накидывая жакет, поспешила во двор.

Сияло солнце, пахло свежей зеленью. Ни малейших поводов для плохого настроения. Но все же…

Конечно, у машины первой оказалась Кэт. Длинные ноги упакованы в легкие джинсы, футболка, отличающаяся от тренировочной разве что цветом. За широким ремнем джинсов, совершенно невидимый, вцепился клипсой легкий складной нож, похожий на опасное ядовитое насекомое. Металлический скелет, таящий мелко зазубренное лезвие. Маленькое чудовище легко раскрывается одной рукой. Противоестественная безделушка, которой Катрин, без сомнения умеет пользоваться. Фло понятие не имела, какие увечья можно нанести человеку столь коротким клинком. Ладно, опять же, — некоторых деталей лучше не знать.

[1] Азан — в исламе призыв к молитве.

[2] Ниндзюцу — (искусство скрытности) японское боевое искусство.

Загрузка...