Фестиваль

Глава 22

Уже целых полдня Василий околачивался возле здания, где располагался офис страховой компании. Шел густой медленный снег. Его хлопья были похожи на куски сахарной ваты. Крыша промокшего дома покрылась толстым белым одеялом.

Привычное послеобеденное многолюдье сменилось вечерним затишьем. Потемнело рано, где-то в районе пяти часов. Почти во всех окнах свет погас, кроме нескольких, в том числе и в компании.

За весь день к зданию подъехало с дюжину машин синего цвета. Василий старательно записывал их номера в блокнот. Ни в одной из них признать ту самую не представлялось возможны.

Весь предыдущий и сегодняшний день, считаемый началом его отпуска, он думал, кто бы мог его так подставить. Или пучеглазый, или те, кто стоит за ним. Не исключено, что люди, которые так старательно читали объявления. Вернее, один из них.

Он вспомнил тонкие сигареты в пепельнице. Пара штук. Может быть, их оставил посетитель, а может и тот, с кем он хотел бы поговорить лично.

Если они страхуют людей, которые исчезают, значит это выгодно. И им самим и так называемым потерпевшим. Но тогда они не стали бы прибегать к таким крутым мерам. Впрочем, все возможно.

В половину восьмого с автомобильной стоянки разъехались последние машины, пробираясь через наваливший снег. Чуть позже, ближе к восьми, потух и свет. Здание погрузилось в кромешную темноту. Лишь у входа сиротлива горела желтая лампочка.

Василий подошел к двери и постучал. Через минуту раздались глухие шаркающие шаги. Лязгнул замок и в проеме появилось напряженное лицо старухи с полусонными глазами.

— Что надо? — коротко спросила она и тут же добавила, — уже закрыто, никого нет.

— Из милиции, — Василий сунул ей в лицо красное удостоверение.

Бабка долго его изучала, периодически потирая глаза с редкими ресницами и позевывая. Наконец она изрекла:

— Что-то вы сегодня разъездились? Случилось что?

Василий не мог попомнить, чтобы к зданию подъезжала милиция. Вполне возможно, что они были в штатском и он не заметил.

— Да все нормально, можно войти? Старуха пропустила его и заскрежетала засовом.

— Я быстро взгляну и вернусь, — сказал ей Василий и начал подниматься по лестнице.

Она кивнула и направилась к тускло освещенному столу на котором дымилась чашка чая и лежала засаленная газета.

Свет наверху выключили и ему пришлось достать фонарик — авторучку. Знакомая пепельница оказалась очень пустой, даже какой-то вылизанной.

Василий подошел к двери страховой компании и прислушивался, поглядывая по сторонам. Слева, закручиваясь гирляндой, опускалась вниз лестница, справа темнел очень длинный коридор, усеянный по бокам множеством дверей. Еще дальше, в самой глубине, виднелось большое двустворчатое окно, такое же мрачное как и коридор. О его наличии он понял по слабенькому отражению фонарика в конце коридора.

Дверь общества казалась солидной. Даже очень. На трех петлях и с тремя замками, она весила не меньше пятисот килограммов.

Василий посветил на замок и усмехнулся. Открывать их нечего было пробовать. Гиблое дело.

Он взглянул повыше на стену, где штукатурка соприкасается с краской. Там тянулись телефонные провода. Два из них исчезали за дверью. Ничего похожего на сигнализацию Василий не заметил.

На всякий случай он тронул несколько раз здоровенную бронзовую ручку, которая лучше бы смотрелась на каких-нибудь дворцовых воротах и пошел к лестнице, удрученный неудачей.

Уже у лестницы он скорее почувствовал, чем услышал, тонкий, едва различимый писк, продлившийся каких-нибудь пару секунд.

Василий остановился и медленно повернул голову, направляя в ту же сторону доморощенный фонарик.

Дверь приоткрылась буквально на пять с небольшим сантиметров, однако он смотрел на появившуюся щель с чувством человека, который смотрит на приоткрывшийся сейф швейцарского банка.

Сердце переключило скорость и запрыгнуло в самый дальний свободный угол. Он развернулся и на цыпочках подкрался назад, к двери. Тишина. Такая плотная тишина, что на нее можно класть кирпичи.

Василий нажал на дверь и та уже беззвучно распахнулась во всю ширину. Внутри оказалось еще темнее, чем снаружи. Фонарик еле-еле пропахивал в темноте тусклые бороздки.

Где же искать?!

Если бы он знал, что именно нужно искать, то на этот вопрос ответ нашелся бы побыстрее… Вполне возможно, досье, договора… Хотя бы на эту, как ее там?..

Василий плавно перевел лучик на стол пучеглазого.

Яков Семенович мирно отдыхал на клавиатуре собственного компьютера. Его полуприкрытые двери сковала дремота. Улыбку на лице омрачало только одно. Рваный разрез от уха до уха.

На черном столе и клавиатуре крови почти не было видно, зато она в изобилии пропитала его дорогую рубашку и костюм.

Василий подошел ближе и дотронулся до него. Еще теплый. Максимум, час назад, когда снег резко усилился и он перестал обращать внимание на выходящих людей.

Кто-то знакомый, иначе бы он не улыбался, — подумал Василий, рыская по его многочисленным карманам и стараясь не запачкаться в крови. Ничего кроме бумажника с пятьюстами долларов при нем не обнаружилось. Ни документов, ни ключей — ничего.

Не долго думая, Василий засунул бумажник во внутренний карман куртки.

Значит, пучеглазый был в курсе. Василий припомнил его ошарашенное лицо во время недавней беседы. Решили, раз я сбежал, убрать лишнее звено. Которое вполне могло заговорить.

Интересно, зачем они его тут оставили? Проще было, как меня, в машину и в море. Или решили уже наверняка…

Но, всяк, если они решили оставить его тут, значит опасаться им в этом кабинете нечего. Скорее всего, самое важное давно лежит в другом месте… А тем не менее, пучеглазый заработался допоздна. Когда уже все ушли. Это говорит о том, что он или одержимый трудоголик, что по его виду не скажешь, или по вечерам он делает то, что надо скрыть от посторонних глаз.

Однако пучеглазый должен бил подстраховаться — мелькнула у Василия быстрая мысль. — Евреи никогда, не отличались глупостью.

В этот момент, продираясь сквозь стены до его уха долетел протяжный вой сирен.

Когда звук приблизился к зданию, соображать, что это, скорая, которую вызвала бабка, отравившись чаем, или пожарная, времени не оставалось.

Выдернув из кармана носовой платок, Василий наспех вытер все, к чему прикасался и в последний раз посветил на пучеглазого. Тот уже никуда не спешил и улыбался чему-то своему. Засов внизу угрожающе заскрипел.

Василий кинулся но коридору, стараясь ступать мягко. У виска пульсировала жилка, но мозг работал трезво и расчетливо.

Направо вниз вела лестница. Далеко позади стучали кованые башмаки группы захвата. Василий перелетел через пролет и вышел в коридор второго этажа. Тетерь ощущение создавалось такое, что звуки шагов и отрывистые голоса доносятся со всех сторон.

Прямо на него смотрела жирная буква Ж. Василий распахнул дверь туалета и подбежал к окну. Оно оказалось распахнутым настежь, видимо, проветривалось.

Внизу белел пушистый ковер снега. Василий моментально вспомнил, что с угла здания асфальта нет. Земля в том месте была приподнята и на ней находилось что-то вроде клумбы.

Ждать дальше становилось опасно. Никаких сомнений, что они перероют все здание.

Василий влез на скользкий подоконник и присев, прыгнул вниз. После приземления в несколько смягчивший удар снег, в области таза появилось сильнейшее жжение. Левая покалеченная нога снова заныла.

Лежа в снегу, он осторожно огляделся. Светлая куртка служила, хорошей маскировкой, но этим ее достоинства исчерпывались. Из-за угла и дальше по улице были слышны неясные голоса и более отчетливые переговоры по рации.

Василий поднялся и согнувшись в три погибели пошел прочь, хромая как ветеран гражданской войны. Только оставив позади несколько кварталов и свернув в темный проулок, он облегченно вздохнул.

Умышленное убийство, черт возьми! — подумал он. — И попробуй докажи, что ты находился рядом чисто случайно. Значит, за ним все это время слепили, и раз не удалось убрать его одним путем, решили следовать другим, более верным. А что, если и сейчас они… — Василий резко огляделся. Кроме желтых фонарей и снега никого.

Но теперь и впрямь ему начало мерещиться что со всех сторон невидимые глаза наблюдают за ним.

Василий выскочил на дорогу и поймал проезжающее такси. Шофер осторожно притормозил и сам открыл дверцу.

— Куда тебе? — коротко спросил он. Василий подозрительно посмотрел на него и удовлетворившись, сел.

— Куда едем? — повторил водитель, хмурясь.

— Прямо, — ответил Василий. — Давайте в ночной магазин.

Шофер чмокнул языком и надавил на газ.

Проспект опустел. Ряды маленьких голубых елей нарядились в пухлые снежные ватники. Никто и не думал приступать к расчистке дорог, покрывшихся скользким заснеженным настом. Почти вся правая полоса скрывалась в высоких неровных сугробах, местами резко обрывающихся на темные прямоугольники голого асфальта. Недавно э этих местах стояли машины.

У светящихся неоновых вывесок магазинов и баров, борясь со снегом и ветром иногда проскакивали запоздавшие прохожие. Облепленные с головы до ног снегом они старательно отворачивали лица от налетавших порывов и походили на солдат, держащих равнение направо.

Василий, откинувшись в удобном сидении опустил голову на высокий по подголовник. Водитель, держась за руль одной рукой, тихонько напевал себе под нос что-то из Шуфутинского. Играло радио, но на него, казалось, обращала внимание только резиновая красотка с желтыми завитыми волосами, свисающая на тонкой блестящей ленточке с зеркала заднего вида. Она неистово раскачивалась во все направления, частенько сбиваясь с ритма.

Они ехали к Северному универсаму. Василий понял это, когда заметил здание прокуратуры на Горького. Невысокое и массивное с множеством окон и оконцев, оно вызывало различные чувства, но только не радость.

Василий молчал. Ему было о чем подумать, но в голову, как назло, не лезло ни одной толковой идеи. В глазах до сих пор стоял улыбающийся пучеглазый. Вернее, сидел. Василий похлопал себя по многострадальной куртке. Локоть и край переда были мокрыми и опять в чем то вымазались, наверное, при падении.

Однако, бумажник на месте. Он чувствовал исходящее от кожаного прямоугольника тепло. Пятьсот баксов.

Внезапно радио как-то странно захрюкало, песня оборвалась и наступила молчаливая пауза, прерванная щелканьем и тонким шипением. Затем из динамиков полился чистый мужской голос, похожий на Капеляна.

— Внимание жители города и области. За совершение тяжкого преступления разыскивается Батурин Василий Аркадьевич, бывший работник милиции. Обвиняется я убийстве с целью ограбления. Приметы… — далее шел словесный, очень точный его портрет. — Час назад его видели в районе улицы Пролетарской. Граждан, что-либо знающих о месте нахождения этого человека просят позвонить по телефонам… Вознаграждение гарантируется.

Василий похолодел. По спине поползли мурашки. Все тело, руки, ноги, и даже волосы словно онемели. Он с трудом сглотнул показавшуюся горькой слюну. Василий отказывался верить в услышанное, но сообщение прозвучало еще раз, возвращая его к действительности. Он боялся повернуть голову. Шею сковало стальным обручем. Однако водитель, не меняя позы, продолжал тихонько насвистывать. Теперь Василий угадал что-то про лесоповал. Как нельзя кстати.

— Значит, Василий, — еле слышно произнес шофер и умолк, пропуская стайку машин на светофоре.

Василий счел за лучшее не отвечать. Кисти рук сцепились друг с другом словно в предсмертной схватке. Пытаться что-либо предпринять не имело никакого смысла. Наверняка рука шофера любовно поглаживала монтировку.

— Что натворил то? — спросил водитель, краем глаза поглядывая на пассажира. Наткнувшись на глухую стенку молчания он покачал головой и закурил, протягивая сигареты Василию. — Бери. Успокойся, никто тебя сдавать не собирается. Сам только как три месяца на свободе. Ненавижу.

Василий закурил. Руки мелко дрожали.

— Замочил кого? А? — не унимался водитель.

— Нет. Подставили.

— Кто, свои?

— Не знаю, Свои поверили. Или их заставили поверить. — Василий пощупал карман куртки. Фонарика не было. Он исчез. Скорее всего, в суматохе потерял. Лучше бы в снегу, когда выпрыгивал. А если забыл на столе? — Он почувствовал как волосы встают дыбом.

Они подъехали к ночному магазину. Пластиковый бело-красный корпус, огромные окна, выплескивающие наружу яркий свет, расчищенные мраморные ступеньки и народ…

Людей было много, самых разных, молодежи, стоящей прямо у входа и несмотря на холод, развлекающуюся пивом, домашних хозяек в накинутых поверх домашних халатов демисезонных пальто, спешащих за свежим хлебом, постоянных клиентов — забулдыг, обмотанных потерявшими свой цвет и форму одеждами и затравленно наблюдающих за полкой со спиртным и множество других людей, в силу различных причин оказавшихся рядом с магазином.

— Шофер притормозил метрах в тридцати.

— Тебя ищут, — сказал он. — Полгорода уже знает, как ты выглядишь. А в магазинах радио работает круглые сутки. За вознаграждение в наше время… — он многозначительно замолчал и вздохнул.

Василий протянул пятьдесят тысяч.

— Возьми, пожалуйста, коньяка и поесть что-нибудь. И сигарет. Шофер кивнул и вылез из машины.

Если они уже узнали его имя, значит связались с управлением. А там дали добро. Своих так быстро ни сдают, чтобы не произошло. За этим кроется что-то очень серьезное. Второй раз ребята сделали промашку, но теперь он почти что в клетке. Бандиты, милиция, — все хотят его увидеть. Очень хотят. И все из-за того, что он знает, что страховая фирма страхует не по правилам. Или трупы страхует, или черт знает что еще. Пучеглазый, наверное, оказался слабым звеном. Они решили, что он проболтался и убрали парня. А теперь никуда не сунешься, чтобы по носу не получить. Если поймают, разговор будет короткий. Да… — Василий поглядел по сторонам. Мысли, мягко говоря, лезли не самые веселые.

Шофер вернулся довольно быстро с квадратным полиэтиленовым пакетом, набитым доверху продуктами.

— Держи. — Он залез в машину, сразу же завелся и включил печку на полную мощность. — Куда теперь? Василий посмотрел на него, потом на пакет и пожал плечами.

— Тебе некуда идти? — шофер задумался, потирая руки. — Да с… влип ты парень… кому же ты так сильно насолил? Хорошо… У меня за городом есть хутор, от родителей остался… Поживешь там пока. Как немного развеется, что-нибудь придумаем. Сам не знаю, зачем это делаю. Наверное, потому что сам в это шкуре был. Чувствуешь теперь, что значит волком быть? Когда флажки, охотники, кругом стрельба, а у тебя одна надежда — на ноги, да на мозги. Но больше на ноги, думать, и основном, некогда. Бывает… — Он внимательно посмотрел на Василия.

Василий подумал, что водитель по всей вероятности ежедневно сталкивается с такими маленькими неприятностями, но, поблагодарил Бога, что подвернулся такой человек.

— А сам где живешь? — спросил Василий.

— Я в городе. На квартире у жены. Сам не верю — дождалась ведь. Остались ведь еще люди…

Василий не понял, что он имеет в виду, но на всякий случай кивнул. Машину занесло на извилистом повороте и задние колеса заскользили, потеряв опору. Проходивший мимо по блестящему тротуару пьяница со всколоченными волосами и белым от падения левым боком вскинул руки и вспоминая дальних родственников опрокинулся на спину. Выставив руки вперед он замотал головой — ему показалось, что машина уже раздавила его. Все обошлось, но он так и остался сидеть, переживая увиденное.

— Останови, — вдруг сказал Василий. Они как раз проезжали главный вход центрального рынка, усеянный промокшими коробками и стоптанной грязью.

Водитель недоуменно посмотрел в его сторону, но все же притормозил. Желтый глаз светофора издевательски подмигивал, как будто у него случился нервные тик. Василий протянул полтинник.

— Пойдет? — не получив ответа, он положил купюру в углубление перед лобовым стеклом. — Где тебя найти, если что?

Записав адрес, Василий вылез из теплой машины и ступил ногой в снежную кашу. Машина немного постояв, несмело дернулась и исчезла за поворотом.

Пакет с коньяком и продуктами оказался довольно тяжелым. Сверху из него аппетитно ворчала французская булка чуть ли не метровой длины.

Гнусный желты свет фонарей едва-едва пробивал мглистый снежный сумрак. Люди проходили и исчезали в подворотнях словно тени, не оставляя о себе никаких воспоминаний, кроме неуверенных отпечатков ног. Нереальность происходящего горела в мозгу сонливой надоедливой лампочкой.

Василий вернулся немного назад и оставив слева спорткомплекс Динамо и тяжелые бетонный забор, увешанный бесчисленными рекламными плакатами, вышел и Северному вокзалу, вздымающему над собой снопы белого света.

Палатки и магазины позакрывались, переводя дух до завтрашнего дня.

В глубине вокзала, за мрачным подземным переездом шуршала милицейская рация. Там находился опорный пункт и Василий обошел его с левой стороны, там, где здание вокзала стыдливо прикрывало свою грязь и пошлость обшарпанной бывшей гостиницей для моряков.

Площадь белела своей громадой и простором. Освободившись от дневного гнета автостоянки, она на несколько часов сбросила свою непристойную мелочность и суетливость и теперь была тем, чем она и должна быть, свободной, ровной и гордой, как в былые времена.

Юркнув в кромешную темноту улицы Генделя, Василий почувствовал себя посвободнее, несмотря на то, что справа теперь возвышались стены некогда всесильного КГБ.