Философия преступника

Поиграли словами и будет, а то, глядишь, и самому понравится, уж больно это дело соблазнительно, как и всякий самообман. Сколько правды загублено попытками малодушных облечь их в слова. «Истина безобразна», -сказал Ницше. Преступник часто слышит о безобразности своих поступков. Человек приходит в мир полон желания высказать себя ему. Живёт он первый раз и отрепетировать свою речь возможности не было, поэтому получается у него нескладно, запутанно, с запинками и волнением, но он упорно говорит в надежде, что всё искупится искренностью говорящего. Говорит иногда даже матом для пущей выразительности себя, говорит, пока не замечает, что перед ним не благодарные слушатели, такие же искренние и матом выражающиеся, а судьи его. Поздно спохватился, уже наговорил. «Виновен», - слышит отовсюду. «Я ж только высказать себя хотел». «Виновен в нецензурном высказывании себя». Осуждённый вину свою не признал и выводы сделал: высказывает себя только самому себе. Мораль: всё сказанное вами может быть использовано против вас. Искреннему приснился страшный сон: мир превратился в один большой полицейский участок. «.народ пропитан насквозь полицейским духом, полицейским образом мысли, - только тот угоден народу, кто отрекается от Себя Самого, от Своего Я, кто проявляет «самоотречение» (Штирнер). Платон в своём «Государстве» говорит, что править государством должен философ. Это невозможно, ибо желание править чуждо философу. Наличие такого желания, так же как и желания подчиняться - основной признак немудрости человека. Как только человек вздумает самостоятельно делать то, что делает государство, то есть определять действия своих и других соответственно своим надобностям, -меру их достойности, ему говорят: «Не смей», - и тычет под нос закон, обосновывающий запрет. Система научилась обезвреживать опасные прецеденты смеющих списыванием их на гениальность или помешательство, но чаще всего на преступление. Разделяющие свободу на негативную -«свободу от» (от зависимости и принуждения) и на «свободу для» (достижений и самореализации) клевещут на неё. Разве зависимый и принуждаемый сможет реализоваться в полной мере? Нет. Подчинившийся и самореализующийся - это противоположные явления. Свобода от зависимости и свобода для самореализации есть одно и то же. Свобода выше всякой позитивности и негативности. Она либо есть, либо её нет. Руссо: «.по общественному договору человек теряет свою естественную свободу и неограниченное право на то, что его прельщает и чем он может завладеть; приобретает же он свободу гражданскую и право собственности на всё то, чем обладает». Руссо рекламирует всю прелесть гражданской «свободы», но получилась антиреклама, потому что даже глупый скажет: мне невыгодно менять своё неограниченное право на всё на право, которым я обладаю как частью моего неограниченного права. Это всё равно что обменять всю корову на коровий хвост. Смеющему думать до конца понятно, что «гражданская свобода» - это утрата права собственности на самого себя, и он скорее поверит, что волк - травоядное животное, чем в такую свободу. Впрочем, Руссо нет дела до такого неверия неглупых и того, хотят они или нет торговать свободой, он ставит человека перед фактом: сделка состоялась, присутствие обеих сторон было необязательным. Отдельным же индивидам, не желающим заниматься душевной проституцией, предстоит незавидная участь - сражаться с Левиафаном. И пусть утешением для такого станут слова Декарта: «На истину натолкнётся скорее отдельный человек, чем целый народ».

Поиск истины - это самоценное действие, в котором происходит сдвиг мотива на цель, идёт поиск ради поиска, сам процесс становится истиной. Пускай не называется философом тот, кто держится на поверхности явлений, кто мыслит и объясняет жизнь общепринятыми понятиями, для кого вдаль и вширь важнее, нежели вглубь и ввысь. Немногие из научившихся плавать сохраняют способность к бесстрашному глубоконырянию. Красивые жемчужины добываются не на мелководье. Ценность их определяется мерой преодолённого ныряльщиком страха и неверия в себя. «Люди обращаются к философам за общими принципами. Меж тем является вопрос: какой толк в общих правилах? Почти одновременно с вопросом приходит и ответ: никакого. Природа повелительно требует от каждого из нас индивидуального творчества. Люди не хотят этого понять и всё ждут от философии последних истин, которых не было, нет и никогда не будет. Истин столько, сколько людей на свете» (Шестов). Люди не хотят этого понять, - они бояться это понимать. Своим страхом они создали Систему. Преступник - это честно ответивший на вопрос: какой толк в общих правилах? Это знавший в себе силу создателя своей истины. Человек определяет неизвестное посредством известного; неизвестного себя он определяет известными другими. Определять неизвестное посредством известного и узнавать неизвестное - не одно и то же. Так же сомнительно всё то, что человек именует уже известным, ибо оно стало таковым по определению кого-то. Известно лишь то, что узнано тобою самим, твоим бесстрашием. Как узнать неизвестного себя? Путём преступания границ известного. Правда всегда нелегальна. Легально живёт лишь незнающая праведность, от этого и праведность, что незнающая. Ей «и в голову не приходит. что нужно нести на себе не только мировую скорбь по поводу существования зла, но и малую долю этого зла». А что, если не малую, скольких праведников ноши несёт один плохой. Когда мир насмехается над ничтожным тобою, как заставить принять тебя всерьёз? Прекратить жить по его правилам. Превращение потенции свободы в акт свободы происходит через отрицание формы. Абсолютный Преступник - это абсолютный неформал. Свобода - это аппетит; нет свободы - нет аппетита к любви, красоте, искусству, дружбе, семье и всему вкусному, что готовится на кухне жизни. Свобода - это абсолютное условие невиновности. «. человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа». Человек оправдывается не законопослушанием, а верою в своего внутреннего Бога, символизируемого Христом. Верою в себя оправдывается человек.

Общество предлагает мне в качестве мотивации поведения мораль, но у меня уже есть мотивация - свобода. Облекать «в идеальные одежды» слабость своего духа - одно из немногих занятий, в котором преуспел человек. Моя философия объясняет человека в чистом виде, без одежд, сшитых самообманом, философия утомлённого лживыми компромиссами. Абсолютный Преступник - это не понятие, это человек, создающий свою истину и уничтожающий понятия, придуманные страхом. Абсолютный Преступник - это Антисистема. «.мысль его интенсивно ищет путей, где можно заблудится», его не прельщают «.пустые слова, обманывающие лишь внешней стройностью построений», его потребности видеть торжество правды невыносим вид торжества лицемерия. Критерий истины один - сила и глубина чувства. Прежде чем научить свою силу могуществу - освободи её, так учит самого себя Преступник. Посадив в клетку, меня лишили свободы? Нет. Мне помогли освободится.

Первый приговор суда мне, 18-летнему, - это было начало освобождения из тюрьмы общества. Тогда я возненавидел всех, теперь я благодарен всем за предоставленную возможность быть самим собою. Суд прекратил действие неподписанного мною общественного договора, я прекратил обманывать своего бога. Всё стало предельно ясно. Не сразу, сначала была граничащая с презрением нелюбовь к себе; чувство вины, внушаемое Системой, пыталось отравить жизнь обладателю неокрепшей психики, лишить остатков веры в себя. Выжил. Выжил из себя раба, квартиранта, подселённого Системой на жилплощадь самобытного Я. Я свободен. «В каторге человек научается иначе спрашивать, чем на свободе, обретает смелость мысли, которой он и сам в себе не подозревал, - вернее, обретает смелость задавать мысли и такие задачи, которые её никто задавать не решается: борьбу за невозможное» (Шестов).

основания: организатор банды на воле и организатор акций протеста в заключении в одном лице мог нарушить своим появлением спокойствие учреждения, созданное и тщательно оберегаемое оперативными работниками.

Вариантов развития событий было несколько: дают мне сразу понять, что шутить не намерены и ставят сходу на место, закрывают в штрафной изолятор, а после - в камеру УУК, срок отбывания в котором ещё не закончился или же во избежание проблем в виде акций протеста с моей стороны, которые могли найти поддержку в лице осуждённых учреждения, найти компромисс: я не кипишую, они не прессуют. Негласно пошли вторым путём. После двухнедельного карантина меня до окончания срока действия УУК поместили в санчасть.

Психолог учреждения и врач-психиатр уведомили, что в администрации предыдущей зоны я поставлен на учёт как склонный к членовредительству и суициду. Основанием к такому заключению послужили мои голодовки и чьё-то желание создать мне лишнюю проблему. Впервые мне пришлось доказывать, что я хочу жить и не намерен уходить в расцвете сил. В ходе бесед с психологом и психиатром я для себя выяснил, что по части психологии человека могу рассказать им больше, чем они мне. С учёта меня сняли.

Итак, палата № 6. Дабы умерить фантазию читателя, сообщаю: душевнобольных здесь почти нет, по крайней мере, в медицинском понимании значения этого диагноза. В немедицинском - душевнобольных не только в моей палате, а и в местах заключения вообще - подавляющее большинство. На соседней койке Олег 46 лет отроду, с виду не менее 55. Говорит, что слышит какие-то голоса, которые разговаривает не так с ним, как выясняют отношения между собой. Что именно его расстраивает больше - само наличие голосов или игнорирование ими его персоны, он пока не уяснил. Спустя неделю Олег по секрету сказал, что моё присутствие положительно сказывается на его самочувствии, голоса тревожат реже. Я ему посоветовал не замыкаться в себе и больше разговаривать и читать. Он с благодарность принял от меня книгу Ошо, которая, думаю, будет ему в саамы раз. Три дня чтения и Олег торжественно объявил о своём намерении прекратить употреблять выписанный ему психиатром «Галоперидол» в связи с отсутствием невидимых собеседников. Чему я и Ошо несказанно обрадовались. Наиболее часто употребляемое и, по видимому, любимое Олегом слово - «красота», произносит он его с таким воодушевлением, что окружающие начинают искать глазами эту красоту и не увидев ничего особенного, обращают к нему вопрошательные лица; он в этот момент смотрит на меня и, улыбаясь, подмигивает, мол, ты-то её точно видишь. Я, радостно кивая, возвращаю ему улыбку: учусь видеть. После чего его некрасивое лицо неизменно на мгновение превращается радостью в само воплощение красоты, как будто отражая в себе ту, невидимую другим, красоту обычного. Через полтора месяца ему домой, к матери. Я почему-то уверен, что его голоса останутся здесь, в зоне, в палате №6 затем, чтобы помочь ещё кому-то увидеть её. «Красота», - будет повторять старенькая мать слова вернувшегося домой сына. «Красота», - будет звучать в моей голове голос слышавшего голоса.

«О, пошлите мне безумие, небожители! Безумие, чтоб я, наконец, сам поверил себе. Пошлите мне бред и судороги, внезапный свет и внезапную тьму, бросайте меня в холод и жар, каких не испытывал ещё ни один смертный, пугайте меня таинственным шумом и привидениями, заставьте меня выть, визжать, ползать, как животное: только бы мне найти веру в себя. Сомнение пожирает меня, я убил закон, закон страшит меня, как труп страшит живого человека; если я не больше чем закон, то ведь я отверженнейший из людей» (Ницше). «Ты способен ради меня пойти против всех?», - задаёт свой вопрос отчаявшаяся из-за невостребованности свобода человеку. «Да, - слышит ответ Преступник, - Преступлением я утверждаю твоё право быть». Его действия не признак «злодейской» натуры, они свидетельство искреннего поиска пути к самому себе. Наказание за преступления для него не наказание, а необходимое условие правдивости поиска. Мир переполнен жаждой мести и нет вины, способной утолить её. Мы утоляем своею виною жажду друг друга. Сам Бог уже не в силах отделить вину жаждущих от вины утоляющих. И поэтому посылает на землю дух гения, который провозглашает: «Все виновны за всех. Нет в мире виноватых! Нет! Я знаю. Я заступлюсь за всех - зажму я рты доносчикам!» «Нравственные люди - самые мстительные люди, и свою нравственность они употребляют как лучшее и наиболее утончённое орудие мести. Они не удовлетворяются тем, что просто презирают и осуждают своих ближних, они хотят, чтоб их осуждение было всеобщим и обязательным, то есть чтоб вместе с ними все люди восстали на осуждённого ими, чтоб даже собственная совесть осуждённого была на их стороне. Только тогда они чувствуют себя вполне удовлетворёнными и успокаиваются. Кроме нравственности, ничто в мире не может привести к столь блестящим результатам» (Шестов).

Из окна моей палаты открывается богатый смыслом вид: бескрайнее поле, здание психбольницы и кладбище, примыкающее к забору зоны. Что из них вносит большую лепту в смысл: бесконечность пространства, спрятанное в стенах безумие или скорбное напоминание живым от мёртвых, -неизвестно. Важно другое: суметь обогатить свой смысл ценностью открывающихся смыслов. Решётка на окне может стать в этом твоей помощницей, она фокусирует духовное зрение на сути вещей и явлений. Раньше я не понимал, как люди живут возле кладбища, жутко ведь. Теперь понимаю, что ничто так не концентрирует сознание на желании спешить жить как вид погоста. Если бы не человеческая склонность ко всему привыкать, то есть не осознавать, то все живущие возле кладбищ становились бы философами. Слова «свобода», «любовь», «справедливость» для многих остаются пустыми звуками. Лишь единицы способны наполнить их содержанием, своим содержанием. Наполнить весь мир своим содержанием. Свобода оправдала меня. «Во имя меня он Преступник», -была её речь.

Осуждающие, хотите узнать подлинную природу Преступления? Нет? Я так и думал, иначе вы не были бы осуждающими. Абсолютный Преступник -это Могу, образовавшееся сложением Хочу и Смею. И пусть мир назовёт ему хоть одну причину, почему он не должен быть тем, кто он есть. Между «героем» и «злодеем» разница лишь в «легальности» действий. Злодеи, совершающие зло во имя зла живут только в сказках. У злодея из реальной жизни мотивы всегда благие. «Нельзя жить, не примирившись с жизнью», -говорю себе, повторяя философа. Нельзя. Многим непонятен смысл этих слов, потому что никакой ссоры у них не было. Живут без претензий и их всё устраивает. Они приводят эдемского Змия в отчаяние своим полным отсутствием интереса к плоду дерева познания. Запреты Системы они не нарушают, а говорят: мы не нарушаем запреты Бога. Отсутствие ссор -признак равнодушия, - объясняют психологи семейную жизнь. Человек и его жизнь - это супружеская пара, где законность союза не имеет значения для удовлетворённости. «Покайся и мы простим тебя», - обращаются законопослушные к Преступнику. «Зачем вы внушили себе, что мне нужно ваше прощение? Не отвлекайте, я занят жизнью». И торговцы прощением отошли от него в полной уверенности, что спрос на их товар не уменьшится. На что способен человек, когда потребность понять себя достигает крайней степени? На всё! Возможно, прав был Лессинг, когда просил Бога оставить истину себе и не отнимать у человека способность искать и заблуждаться. Искание сообщает смысл, создаёт перспективу, оставляет место вере, надежде и любви. Что, если истина лишит его всего этого и не даст взамен ничего. «Пока мы ещё спрашиваем, мы целиком во власти первородного греха. Нужно перестать спрашивать, нужно отказаться от объективной истины, нужно отказать объективной истине в праве решать человеческие судьбы. Но как это сделать человеку, воля которого «в обмороке», воля которого порабощена, парализована? Не значит ли это «требовать невозможного»? Вне всякого сомнения: это значит требовать невозможного» (Шестов). Объективная истина - это Система; Преступник - это отказавший ей в праве решать свою судьбу, ибо воля его пришла в себя. Он требует невозможного - Свободу. Он не признаёт ни за кем права говорить ему «ложно» и «нельзя». У него не возникает желания указывать другим; какое ему дело до тех, кто в подчинении видит смысл своей жизни. Он давно прекратил жертвовать собой ради своего «доброго имени». Всё, что не дарит удовольствия, утомляет его. Он рисует жизнь свою тенями, и в рисунке не осталось ограничивающих и разделяющих контуров. Когда большая часть холста уже исписана, каждый сантиметр претендует на шедевр. Меньше всего он хочет стать «лучше» и «добрее», быть глубже - вот его интерес.

Мыслители на все лады толкуют о возможности человеческого величия. Но они умалчивают о том, что для этого необходимо стать Преступником. «Не должны ли мы сами превратиться в богов, чтобы оказаться достойными Его?». Слабые так не думают. «Мы нашли то, что искали», - говорят они. «Разве можно найти не искавши? Ведь подлинное искание всегда преступно», - удивляется Преступник. Свобода для человека - не более чем временное настроение. Убедить её перейти в сознание, стать принципом под силу немногим; лишь единицы сумели выполнить требование свободы -быть Преступником.

Если кому-либо вздумается спросить у меня, когда я выпустил на свет своего «подпольного человека», я, пожалуй, точно не отвечу. Выпустил давно, но он долгое время сидел у входа, не смея удалится, словно подозревая какой-то подвох в дарованной ему свободе. Но его ноги окрепли, зрение обострилось и мысли обрели смелость подлинного, - он отправился в путь. Спотыкается он всё реже и обходит всех и всё напоминающее ему подпольное прошлое. Зачем я его выпустил? Он обменяет моё презрение к себе на любовь к себе.

Вошёл в палату опер, спрашивает, что читаю. «Льва Шестова, «Апофеоз беспочвенности», - отвечаю. Пауза. «Странно, не слышал о таком, кто он?», -спрашивает. «Философ... Странно было бы, если бы слышал, гражданин начальник», - превозмогая смех, не сдержался я. А про себя подумал: если бы ты читал такие книжки, то здесь бы не работал.

«Новая, впервые открывающаяся истина всегда отвратительна и безобразна», - читаю у Шестова. К этому следует добавить, что отвратительным и безобразным часто является само усилие, открывающее истину. Поэтому так мало открывающих - готовых стать отвратительным и безобразным. Стать Преступником. «Видно нет иного пути к истине, как через каторгу, подземелье, подполье.» Сказано, что одному раскаявшемуся грешнику будут рады на суде больше, чем целой сотне праведников. Поэтому праведники так переполошились и ломают головы над тем, как не дать грешнику раскаяться. Всем нужен грешник. Он может и рад бы был в чём-то раскаяться, но не видит, перед кем.

«Для чего познавать это чёртово добро и зло, когда это столько стоит», -спрашивает Иван Карамазов. Познающих зло, подобно героям Достоевского, в реальной жизни единицы. Остальные же и о добре знают лишь из проповеди попа и политика, а зло для них всё, что не Система. Раскольников делит людей не на добрых и злых, а на обыкновенных и необыкновенных. Последние создают свои законы. Обыкновенные же способны только на повиновение чужим законам. Попытка осуществить эту теорию в жизнь закончилась для него неудачно. Это случилось не от слабости теории, а от слабости осуществляющего её. «Он один во всём мире позавидовал нравственному величию преступника», - сказал Лев Шестов о Достоевском. и позавидовал сам. Небунтующие против несправедливости государственной системы возмущены несправедливостью Преступника.

Такое выборочное отстаивание справедливости есть клевета на неё. Мстить Преступнику - это попытка малодушного гражданина воскресить умерщвлённое Системой своё достоинство, приученное целовать карающую руку. Человек всегда судит по себе: лакей требует от других тоже быть лакеями. Властьимущие награбленным у граждан богатством покупают за него расположение этих граждан. Господа создаются страхом рабов; носят цепи кующие их. Нищие духом поверили в то, что они блаженны и принялись присваивать себе права осуждать богатых духом. Бог их обманул намеренно, чтобы вывести на чистую воду. Судить о человеке по одному и ли даже нескольким его поступкам - это всё равно, что судить о книге или картинке по одному слову или квадратному сантиметру. По наугад вырванному из контекста жизни моменту судят о её пригодности в целом. «Каков бы ты не был, - служи себе источником своего опыта» (Ницше). Лев Шестов сказал, что философ знает усталость, которая какой угодно конец предпочитает продолжительному скитанию. Абсолютный Преступник - это философ, не знающий такой усталости, он не слышит её предпочтений. Покой - это заслуга какого угодно скитания. Его скитание не требует конца. Вместо усталости - надежда, «что неизвестное ничего общего с известным иметь не может». Моё обоняние улавливает дурной запах всякий раз, когда произносят: законность оснований. Откуда основания черпают свою законность? Что сделало их основаниями? Я подумал: у меня ведь есть все основания не признавать законность каких-либо оснований. Трусливый подслушал мои мысли и закричал: это незаконно, караул, ловите преступника. Преступнику говорят: у нас есть законные основания на то, чтобы ограничить произвол твоей природы. Преступник отвечает: то, что вы нарекли законными основаниями, - тоже произвол, который из страха вы облекаете в Систему. «Ни стыда, ни совести», - шепчутся ему вслед законопослушные, истаскавшие свой стыд и совесть по отхожим местам чужих идей. «Они вошли в заговор против жизни, чтобы забыть о своих несчастьях», - вспомнил он чьи-то слова. Черпающий веру в себя не из внешнего, а из себя самого - создаёт свою глубину. «Неужели справедливость придумана затем, чтобы всё охранять, даже зло?» -спрашивает философ. Справедливость в форме и с автоматом охраняет зло, запертое добром в клетку. А если серьёзно, зло, на охрану которого становится справедливость, перестаёт быть злом, а то добро, от которого справедливость решила охранять зло, - теряет право называться добром. Добро - это зло, привлекшее на свою сторону справедливость. Каких только охмурений не придумывает добро, чтобы удержать её: мораль, нравственность, законы. Иногда кажется, что справедливость дала обмануть себя. Но нет, - вот она сорвалась с насиженного места и отнимает у зажравшегося добра свою санкцию затем, чтобы сообщить очередному злу его благородную сущность.

Великие учителя человечества умалчивают одну из самых, пожалуй, востребованных потребностей человека - в узде. Сколько учений было ими создано, чтобы хоть как-то облагородить желание человека участи животного - быть запряжённым и погоняемым. Упряжка из законов, общественного мнения и стойло, именуемое государством - участь предавшего свободу. Самозаконность бытия Преступника заявляет: sic volo, sic jubeo - sit pro ratione voluntas (я так хочу, так велю, и довод моя воля). Он опытным путём проверяет существование связи между знанием и падением, о которой сказано в книге Бытия, между падением в пропасть греха и обретением знания о единстве человеческого и божественного духа. Связь подтвердилась, Змий не обманул. На главном суде он предстанет уже не обвиняемым, а свидетелем истины. Своей Истины. Преступление - это salto mortale, смертельный прыжок освобождающего себя духа. Можно иметь право произнести: я позволил себе многое. Искренность я позволил себе! И услышать: эх, угораздило прожить человека! Иначе зачем всё это? Вечность просит человека: выясни себя. Выполнение её просьбы требует быть Преступником. В «Братьях Карамазовых» Достоевского читаем: «.чтобы мог наконец достичь. уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли». Разве свобода от самого себя не есть самый низкий вид несвободы. Свобода от самого себя - это Система. Свобода от самого себя - это и есть неискание себя в себе, это ещё хуже, чем искать и не найти. Мы на каждом шагу видим примеры такой совершенной свободы, когда все средства хороши, лишь бы освободиться от бремени правды о себе. Совершенная свобода - это абсолютное проявление себя: это воля Абсолютного Преступника. Мережковский: «Погиб не потому, что слишком, а потому, что всё таки недостаточно любил себя, - любил себя не до конца, не до Бога...» Лишь свободный может полюбить себя до конца. Бог - это всегда бывший Преступник. Если человеку вздумается собрать себя в кучу, обрести целостность, то, принявшись за сию нелёгкую работу, он первым делом обнаружит, что фрагменты мозаики сущности его чрезвычайно разбросаны: то ли порывами ветра обстоятельств, которые неведомо зачем человеку вздумалось считать сильнее себя, то ли наводнениями страха и бессилия, прорвавших плотину веры в себя. Почему так случилось, сможет объяснить не одна, а совокупность множества причин, и следовать примеру тех, кто посвятил себя определению каждой, пожалуй, не стоит. Будущему безразличны твои отношения с прошлым и оправдания, которые ты ему находишь, ему безразличны все, и лишь сила духа и воли твоей способны растворить безразличие будущего, сделать из него помощника в деле восстановления целостности твоей сути. Нелёгкая это задача - оправдать веру Бога в Человека. Любовь и этика - это не одно и то же. Человек не хочет этого уяснять. «Не делай другом того, чего не желаешь, чтобы делали тебе», -призывает этика. «Возлюби ближнего как себя самого», - требует любовь. Казалось бы, противоречия никакого. А если любовь к себе требует невзлюбить ближнего? «Она не может такого потребовать», - возмущается этика. Опять забывает то, что не ей любви указывать. Рассудок вмешивается: почему не может - Бог ведь требовал от Авраама убить сына во имя любви, требовал возненавидеть родных и жизнь свою. Бог - это любовь, значит, любви нужно не только твоё «возлюби», но и убей, и возненавидь, и много чего ещё нужно. «Мы говорим о любви к себе, а не к Богу», - раздражается этика. Любовь к себе и любовь к Богу - это одно и то же, лишь узнавший, что Бог - это он сам, сможет любить. Не может любить никого и ничего не полюбивший себя. Нужно быть готовым к тому, что любовь потребует от человека выразить её так, что этике придётся закрыть глаза и уши. Этика не выносит парадоксальности всего подлинного. «Свобода - крайний предельный дар Божий человечьему духу - для самого конечного существа может раскрыться лишь негативно. Ведь любое, даже вполне самобытное проявление человеческой психики, принадлежит сущему, а не божественному, запредельному, - и потому неизменно оказывается ловушкой.» Стерпеть грань между сущим и божественным, преодолеть предельность, наделить самобытность таким Могу, которое осилит раскрыть дар Божий человеческому духу - Абсолютно, призрев всякую негативность и позитивность - за этим явился Абсолютный Преступник. Сказано, что если бы Бога не было, его следовало бы выдумать. Человек горазд на выдумки, выдумывать - его любимое занятие. Много всего понавыдумывал, чтобы отвлечься от себя самого. Иногда он, назвавшись философом, обретает смелость и выдумывает себя. На груди осуждённого наколка: спаси меня, Боже, от друзей. Это значит: спаси меня, Боже, от всех, кто мне нужен для того, чтобы избегать себя, спаси от слабости. Философы в своей попытке объяснить нечто превращают это нечто в Систему. Неуловимость нечто Системы - с этим философ упорно не желает примирится и пытается навязать сложность простоте. У простоты есть название: свобода. И лишь посредством интуитивного чувства, а не «разумного» объяснения происходит немыслимое понимание этого Нечто как Истины. Система - это всегда попытка лишить истину свободы, - того, что делает истину Истиной. Духовность как жажда самого себя самоопределяющего и смыслополагающего образует Преступника. Кьеркегор сказал, что духовность начинается там, где не ищут закон своих действий в другом человеке, или предпосылки своих действий вне самих себя. Искать и находить всё в себе - для этого нужно родиться Преступником. Не общее над личностью, но личность над общим, - так происходит везде, где он появляется. Я буквально выслеживаю себя, того себя, который, то и дело, норовит унять свой страх самообманом. Выслеженный вынужден смотреть страху в глаза, пока последний не докажет своё отсутствие свободой воли. «Пока не моё Я самое важное и существенное для меня, до тех пор безразлично, какой предмет я считаю наиболее «существенным», и только моё преступление по отношению к ним более или менее крупное имеет значение. Степень моей зависимости и преданности означает и степень моей подчинённости, степень греховности - меру моей особенности».

Человек, столкнувшийся с непреодолимой, как ему кажется, трудностью, останавливается и говорит: это невозможно. Объяснения остановок таким образом становятся привычкой, и вся жизнь превращается в сплошную остановку, в невозможность себя. Другой же, встретив трудность, преодолевает искушение слабости и не произносит «невозможно», а останавливается лишь для подготовки к прыжку воли, - туда, где свобода отнимает у возможности возможность негативного проявления. Мало «додумать мысли до конца», нужно ещё иметь мужество прожить додуманное, осуществить себя в нём. Величие человека измеряется тем, что он любит, и тем, что он не любит. Любовь осуществляется силой свободы, только её силу она признаёт.

Философы признают наличие противоречия между «общественным благом» и «личной свободой», но лишь на секунду, ибо тут же «разрешают» его, объявив общественное благо костылём, на который опирается личная свобода. Макс Штирнер - один из немногих, кому претила такая духовная проституция. И не видно конца непрекращающимся попыткам спекулятивной мысли - этого выкидыша духовного бессилия заставить свободу маршировать на плацу Системы. Благословенны не утратившие способность вдохновляться неразрешимостью противоречий и неустранимостью парадоксов.

«Помни особенно, что не можешь ничьим судиёю бытии. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам сей судья не познает, что он такой же точно преступник, как и стоящий перед ним, и что он-то за преступления стоящего перед ним, может, прежде всех и виноват. Ибо был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего предо мною, не было бы.» (Ф. Достоевский. «Братья Карамазовы»). Захотел согрешивший возрадоваться и отправился искать праведного, дабы радостью наполнится при виде его. Долго грешник скитался и не нашёл он праведного, лишь детям радовался - незаслуженной их праведности. Ему нужна была праведность, испытанная грехом, устоявшая пред ним и в силу свою уверовавшая. И не найдя такую, ибо видел он, что не верило словам своим назвавшееся праведностью, - возымел он решимость в себе найти её. И узнал он, разбирая грехи свои, что жаждой праведности был рождён каждый из них, жаждой правдивости своей. И возрадовался грешник праведности своей и сказал неложно: «Я есмь и я люблю».

Бывает, что объяснению, искушённому красотою фраз и неглубиною смысла, трудно удержаться от соблазна покрасоваться своей дружбой с необъяснимым, и оно пускается во все тяжкие спекуляции систем. Но понимание этим не проведёшь и оно терпеливо возвращает загулявшее по притонам фраз объяснение на путь, где опыт духа пробует, ошибается и снова пробует. Сколько раз к пониманию приходил переодетый в разъяснение самообман и сколько угощалось понимание дарами его и очередной раз отравившись, находило спасение в уродливой правде. Неисчерпаемы силы желания понять, и снова разъяснение принимается

удовлетворять ненасытность желания и действия реализует свободу духа

опасным экспериментом.

Кьеркогор: «Вера - это парадокс, согласно которому единичный индивид в качестве единичного стоит в абсолютном отношении к абсолюту». Становясь частью общего, то есть, переставая быть индивидом и теряя качество единичного, человек утрачивает абсолютность отношения, именуемого верой в Бога, то есть, верой в Себя. Общее устраняет живую парадоксальность единичного мёртвой «ясностью» Системы. «Как только единичный индивид пытается сделать себя значимым в своей единичности

перед лицом всеобщего, он совершает и может лишь признав это снова

примириться со всеобщим». Как только единичный индивид признаёт свою греховность перед всеобщим, ему уже не следует впредь пытаться сделать

себя значимым своей единичности, и по своим покаяниям в лице всеобщего

он признаёт своего господина. Система питается виною и покаянием слабых.

Я не люблю себя за своё желание однозначности, желание всё прояснить, упростить и рационализировать; за принятие хаоса лишь с оговорками и «разумными» окантовками. Я не люблю себя за страх перед многоликостью и многозначительностью свободы. Мне часто хочется повторить за Иваном Карамазовым: «Я не понимаю . я и не хочу теперь ничего понимать. Я хочу оставаться при факте. Я давно решил не понимать. Если захочу что-нибудь понимать, то тот час же изменю факты, а я решил оставаться при факте». Я всё реже себя не люблю.

«Нет без меня добра», - рассуждает худо. «Я есть без худо», - шепчет добро, чтобы правда не услышала. Невиновность перед миром - это вина перед самим собой. Угождающий миру теряет себя. Слабый живёт не по совести, а по законам тех, кому он угождает. Избегание своего демонического не обретёшь своего божественного. «. и в определённом смысле в демоническом заложено бесконечно больше добра, чем в обычном пошлом человеке» (Кьеркегор). Преступник в своём демоническом ищет добро, ему оно нужно лишь высшей пробы. Абсолютный Преступник вступает в абсолютные отношения с божественной демоничностью и демонической божественностью.

Приходит время и какая-то неведомая доселе сила ставит человека перед выбором: бороться с самим собой или бороться с Системой. Самостоятельно принять решение в этом нелёгком деле способны лишь единицы. Большинство же прибегает к подсказкам «авторитетных источников», поучающих, что борьба с самим собою есть дело почётное настолько, что и к святости довести может, в то время, как борьба с Системой есть не что иное, как борьба со всем миром и поэтому занятие, осуждаемое и опасное настолько, что может эшафотом закончиться. Выбор сделан: почётность борьбы с собой прельстила больше, и человек полон решимости побороть своего демона. Он ещё не знает, что демон уже сам покинул его в тот момент, когда был сделан выбор, когда капитулировал человек перед миром, когда убоялся отстоять себя в неравной борьбе. Скитается и ищет демон Правды себе союзника в человеке для схватки с ложью мира. Ищет силу идущего к себе путём Преступления.

«Несомненно, психология преступного человека - это то, что нам труднее всего понять. Ещё в детстве, встречая партии арестантов и ссыльных, с цепями на руках, клеймённых, с мрачными лицами, угрюмым взором, выбритыми головами, - мы приучаемся думать, что преступник есть нечто страшное an sich, нечто совсем не такое, как другие люди. Ребёнок, завидя арестанта, всегда с испугом шарахнется в сторону. И затем, в течении всей нашей жизни мы так далеки от преступника, что нам не представляется никакой возможности внести поправки в свои предрассудки. «Преступник -это не я», - так думает каждый человек и этим отнимает у себя навсегда возможность узнать, что такое преступник. В старину говаривали, что у дворянина кость белая, а у дворянина кость чёрная. А теперь полагают, что у всех души белые, а у преступником - чёрные» (Лев Шестов). Законопослушный никогда не признает, даже самому себе, истинную причину своего отношения к Преступнику - зависть. Зависть раба к свободному. Осуждает он в другом отражение своей трусости. «Все добродетели их приспособлялись к нуждам отечества, а отечеству нужны были солдаты, чтобы грабить, и юристы, чтобы выдумывать законы для охранения награбленного» (Лев Шестов).

Счастье - это усилие сознания видеть рай здесь и сейчас, это воодушевление любым сейчас. Человек - это обещание бесконечности. Лишь в свободе обретёт он силы выполнить обещание, ибо лишь в свободе он сумеет полюбить себя. Свобода - это воля Бога. Воля Бога - это воля Преступника. Невозможность свободы - это невозможность любви. Это и есть ад.

Временами натыкаюсь в литературе на любопытные попытки объяснить проблему «тождественности самому себе»: «Личностное «Я» формируется в результате достижения своего рода баланса между персональной и социальной идентичностью. В некоторых случаях (лица, содержащиеся в исправительных учреждениях, инвалиды, слепые и т. д.) такой баланс не складывается и индивидуальное измерение идентичности не удаётся отделить от внешних напластований, связанных с давлением среды и пенитенциарных учреждений. Для описания таких феноменов в социологии и социальной психологии используется термин «стигматизированная идентичность»» (Малахов В. С. «Новая философская энциклопедия»).

Плохо, что автор статьи свой перечень некоторых случаев не продолжил и заменил на «и т. д.». Для начала, оставим в покое инвалидов, ибо такой баланс не складывается не в некоторых случаях, а повсеместно, даже у вполне здоровых и незаключённых граждан. Законопослушному не удаётся отделить индивидуальное от внешнего, потому что идентичность как таковая отсутствует, да и отделять не возникает желания. Остаться наедине со своей идентичностью - это страшный сон человека. Отделение от внешних напластований - процесс болезненный и наказуемый средою. Личностное «Я» формируется не в результате «баланса», а в результате обособления от лжи мира, выражением которой является Система - в результате становления Преступником. Под давлением пенитенциарных учреждений моё «Я» отделилось и сформировалось окончательно, оно здесь познало своё Могу. Для некоторых тюрьма - это трамплин для прыжка в свою идентичность. «Где было Оно, должно стать Я», - сказал Фрейд. Должно, но редко становится, вместо этого находит смысл в клевете на всё, что стало им.

«Никто не грешит добровольно», - гласит формула платонизма и определяет добровольное действие как такое, что диктуется природой действующего. Я «грешу» добровольно, то есть, осознанно, более того, я ощущаю необходимость грешить. Но что есть грех? Грех - это моя воля, творящая свободу. Это протест природы против всякой необходимости, ибо не необходимостью, а свободой проявлять себя желает она. Кант сказал: «Чего народ не может решить относительно самого себя, того и законодатель не может решить относительно народа». На деле не всё так гладко, ибо народу как раз и нужен законодатель, потому что он не может решать сам; всякое решение предполагает ответственность, её-то человек толпы боится как огня. Законодатель - спасение для слабого, спасение для самого себя. Законодатель же ещё как может..., он с превеликим удовольствием решает относительно народа. Токвиль сказал, что в условиях «демократического деспотизма» люди каждый день жертвуют государству новую частицу своей личной свободы. Те, кто время от времени опрокидывают троны и попирают королей, всё легче и легче, не оказывая никакого сопротивления, подчиняются любому желанию государственного служащего. Нужно добавить к сказанному, что государство за отказ жертвовать ему каждый день частицу свободы может отобрать её всю сразу. Всё зависит от самого человека: пока он сам не захочет в силу слабости отдать свою свободу -никто не в состоянии отнять её у него даже в местах лишения свободы. Преступающий пытается объяснить себя, но вместо этого он всё больше углубляет себя, всё больше выявляет свою бесконечность. Придёт время, и он оставит попытки объяснить и будет хотеть лишь чувствовать, чувствовать свою глубину. Этот страх требует объяснений, бесстрашие довольствуется переживанием. «. всё горе и зло, царящее на земле, все потоки пролитой крови и слёз, все бедствия, унижения, страдания, по меньшей мере, на 99% суть результат воли к осуществлению добра, фантастической веры в какие-либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла; тогда как едва ли одна сотая доля зла и бедствий обусловлена действием откровенно злой, непосредственно преступной и своекорыстной воли» (С. Л. Франк). Верно. Не соглашусь лишь с уравнением между «откровенно злой» и «непосредственно преступной» волей. Преступная воля не всегда злая, а злая воля не всегда имеет смелость преступить. Преступление предполагает действие, зло же может являться таковым и в бездействии. По поводу своекорыстной воли скажу, что несвоекорыстной воли нет. В случае тех 99% своекорыстия лицемерно отрицается добрыми, один процент злой, потому что откровенен. «Если мы не верили, что можно облагодетельствовать человечество установлением определённого общественного порядка, обязаны ли мы верить, что его можно облагодетельствовать простым отрицанием всякого принудительного порядка? Если мы разочаровались во всех тех политических вождях и руководителях человечества, которые, обещая той или иной политической системой насадить абсолютное добро на земле, творили только зло, то следует ли отсюда, что мы должны отныне слепо поверить, будто любой отдельный человек, предоставленный самому себе и своему личному нравственному сознанию, легко и просто осуществит абсолютное добро, сумеет облагодетельствовать и себя самого, и всех других» (С. Л. Франк). Попытки облагодетельствовать человека и, тем более, всё человечество не достигают своей цели, потому что облагодетельствовать человека ничто внешнее не в силах, лишь он сам может себе помочь в этом смысле. Отрицающий всякий принудительный порядок доказывает своим отрицанием свою способность быть самому себе благодетелем. Мы, не очарованные Системой и проповедями, насаждающими абсолютное добро, должны поверить в то, что если любой отдельный человек, представленный самому себе и своему личному нравственному сознанию, не сможет нелегко и непросто осуществить добро и не сумеет облагодетельствовать себя самого, то сделать это за него и для него не под силу никому. Помочь можно только сильному, тому, кто в помощниках не нуждается. Преступник - это облагодетельствовавший себя свободой. Он говорит: всякий порядок, самовольно присвоивший право принуждать меня, обосновывает своё право покорностью других. Я - убийца порядка.

Перефразируя Оскара Уайльда, скажу: есть только один тип людей, которые ещё больше своекорыстны, чем преступники закона, и это - не преступающие его. «. где кончается в нашей душе священный культ Мадонны и где начинается Содом; и сам Содом влечёт нас не внешними чувственными утехами, а непреодолимым соблазном мистической красоты, силы и всёзахватывающего упоения. Как это не дико звучит для суровых моралистов, которых длительное лицемерие уже приучило к совершенной духовной слепоте, - в бешенном самозабвенном разгуле страстей, к которым нас манит заунывно залихвацкая цыганская песня, нам мерещится часто разрешение последней глубочайшей нашей тоски, какое-то предельное самоосуществление и удовлетворение, по которому томится не одно лишь тело, а сам дух наш» (С. Л. Франк). Франк следом за Достоевским признал наличие в Содоме мистической красоты. Не Содомская ли красота должна спасти мир? Что, если нам не мерещится, и там, в самозабвенном разгуле страстей, именуемом абсолютной свободой, в самом деле находится разрешение последней глубочайшей нашей тоски? И чтобы разрешить её, чтобы свершить предельное самоосуществление и удовлетворение, нужно стать Абсолютным Преступником. Решать это всё нужно самому, своим Могу, с полной субъективной очевидностью внутренней правоты.

запрещено) представляет угрозу независимости державы. Страна может спать спокойно, пока на страже комсомольцы - охотники за чужим хлебом. Она спит и не ведает, что старику, укравшему солому для коровы, впаяли четыре года и заставляют прятать хлеб в трусы. Его выпустят, а он ещё долго будет по привычке хлеб в трусы прятать. Павлова бы сюда, он заметно расширил бы своё учение о рефлексах и опытах по их выработке.

В общем, зона как зона. Хотя... В 1996 году здесь произошли события трагические даже для такого места. Приехала на свидание к осуждённому девушка, была она в статусе невесты, дело шло к свадьбе и ничего не предвещало беды. Был, правда, один нюанс: жених был их масти «обиженных». Невеста об этом не знала и, вполне вероятно, не узнала бы, если б не добрые люди. Добрым человеком, как потом оказалось, на свою беду прикинулся опер. То ли урождённое чувство справедливости взыграло в нём, то ли за державу обидно, но пригласил он окрылённую предвкушением встречи с любимым девушку на беседу, в ходе которой, выполняя свой возмущённый безобразием долг, вывалил невесте всю правду и неправду о суженном. Раздухорённый опер спасал судьбу неведающей: «Ты не знаешь, к кому ездишь, кому передачи возишь. Какая у него может быть жена, если он сам здесь жена и имеют его все, коме не лень, за пачку папирос.» Девушка, прежде чем уехать навсегда от того, с кем связывала столько надежд, увиделась с ним и в истерике поведала узнанное от опера. Дальше что. А дальше зэк наточил нож, пришёл на приём к оперу и зарезал его, как свинью, закрыл кабинет на ключ и спокойно ушёл в барак, где всем рассказывал, что он только что зарезал мента. Выражение лица его было какое-то безумное, поэтому никто его словам не верил. К вечеру хватились опера, открыли кабинет. Сколько времени понадобилось начальникам усопшего на придумывание версии, которая спасёт лицо системы, история умалчивает. И вот что придумали: зэки из числа злостных нарушителей режима содержания решили наказать опера, перекрывавшего им кислород, и использовать для этого «обиженного», который невзлюбил мента по личным мотивам.

Авторитетные осуждённые провели с ним работу в виде психологического внушения и дали установку: иди и убей. На верхах версия пришлась по вкусу, что подтверждается случившимся дальше. Смотрящего зоны и его приятеля этапировали в Херсонскую тюрьму, где они скоропостижно скончались от пыток. Других же из числа братвы пытали током в буре. Требовалось признание, что убивший опера действовал по указу бродяг. Несостоявшийся жених получил надбавку к сроку 15 лет, а зону после этого лихорадило ещё долго. И только начало было попускать, как в 2004 году новое происшествие. Двое осуждённых инвалидного барака №5 Вова «Нос» и Коля «Макуха» решили скрасить жизнь бражкой, что не осталось незамеченным всевидящим оком администрации - сексотов из числа зэков. На сутках был помощник начальника колонии капитан В. Г. , которого осуждённые прозвали «Полторуха» за его дмухметровый рост и вес в полтора центнера. Когда ему доложили, что осуждённые Нос и Макуха пребывают в нетрезвом состоянии, тот немедля послал прапоров и они доставили провинившихся в клетку (специальное ограждение на вахте). Полторуха доложил о происшествии первому заму начальника колонии Г. И тот не замедлил явиться. Зэки, знавшие Носа лично, характеризуют его: палец в рот не клади, что думал, то и говорил, да и возраст 50 лет давал своё. Вся ненависть к системе, подогретая спиртным, закипела, когда Полторуха и Г. принялись оскорблять его словом и делом, - он высказал всё и ещё больше. Начальники, не привыкшие к такому неуважению со стороны осуждённых, ибо последние, в большинстве своём, забыли и своём человеческом достоинстве, принялись усердно исправлять пожилого строптивца. А тот возьми да и скончайся. Что не удивительно, ибо физические данные одного капитана Полторухи не оставляли шанса выжить даже молодому и здоровому, не то что доходяге с инвалидного барака. И опять история умалчивает, сколько времени и степени извращённости потребовалось, чтобы найти выход из ситуации. Всё оказалось проще простого: между осуждёнными в ходе совместного распития

спиртосодержащей жидкости возникла ссора, переросшая в драку, в ходе которой Макуха нанёс Носу тяжкие телесные повреждения, повлекшие смерть. Кто-то скажет: придумать-то придумали, но осуществить эту версию на деле трудно, ведь слышали и видели другие зэки, ведь была экспертиза, расследование прокурора. Да, слышали и видели, была, расследовали. Итог: суд приговорил Макуху за убийство своего приятеля к пяти годам лишения свободы. Нашлись осуждённые, которые дали показания, что видели, как Макуха убивал Носа. Нашлись они не сами, их нашёл Полторуха и коллеги по работе, и показания дали за обещанное досрочное освобождение. Макуха свою вину отрицал, писал жалобы, его родные обращались в СМИ и правозащитные организации. Не помогло. Я могу только догадаться, что испытывал Макуха, получивший надбавку к сроку за убийство приятеля, которого он не совершал. Но я знаю точно, что именно угнетало его больше всего в этой ситуации - бездействие сотен таких же, как он, которые всё видели, слышали и знали, но не помогли, не отстояли своего. Система живёт и процветает благодаря трусости человека, она питается его страхом. Полторуха тоже живёт и процветает - теперь он начальник тюрьмы и оснований презирать зэков после 2004 года у него появилось больше, что он успешно и делает.

Я рассказал две истории о наказывающей безнаказанности со слов очевидцев этих событий. Прочитал «Братья Карамазовы» Достоевского, чувство, вызванное этой книгой сравнимо только с «Отверженными» Гюго. «А главное, не стыдись столь самого себя, ибо от сего лишь всё и выходит». Это так, что может быть презреннее существа, стыдящегося себя. Откуда в нём это? Мир разучил его любить себя. Стыдящийся себя самого человек -это работа Системы. Преступник - это переставший стыдится себя. «Иностранный преступник, редко раскаивается, ибо самое даже современное учение утверждает его в мысли, что преступление его не есть преступление, а лишь восстание против несправедливо угнетающей силы». Перед кем раскаиваться, перед злодеями, прикинувшимися благими? Подлинное преступление - это всегда восстание, бунт во имя свободы. «Человечество само в себе силу найдёт, чтобы жить для добродетели, даже и не веря в бессмертие души! В любви к свободе. найдёт.» Находит в себе такую силу лишь Преступник, в любви к свободе он находит силу любить себя. Чтобы жить для добродетели, нужно любить свободу больше жизни, нужно быть Преступником - тем, кто знает: добро - продукт свободной воли. «Я иду и не знаю: в вонь ли я попал и позор или в свет и радость. Вот где беда, ибо всё на свете загадка! . Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Чёрт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме то она и сидит для огромного большинства людей, - знал ты эту тайну, аль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь». Красиво лишь то, что выражает собою свободу; всё, что широко красиво. Человек красив до тех пор, пока не испугался своей широты, пока выносит её. И он же становится жалким зрелищем, когда малодушно позволяет и просит себя сузить. Широта - это подлинность, лишь в ней человек узнает о себе правду. Нужно уродиться Преступником, чтобы выносить свою широту. Иду я и знаю: в вонь ли я попал и позор или в свет и радость - я там, где надо, ибо всё это широта моя. Нет уже беды, ибо весь мир не в силах сузить меня. Нет силы, способной заставить Преступника «представляться. святыню на себя натягивать». Убеждал меня мир: подлец ты. Верил я ему, отчаянно верил, так, что чуть было не погиб от презрения к себе. Уже давно не верю: ложь твоя есть зависть широте моей. Не верю я тебе, ибо себе поверил. «В скверне-то слаще: все её ругают, а все в ней живут, только все тайком, а я открыто. Вот за простодушие-то моё на меня все и накинулись». Скверной нарекли слабые свободу, так они оправдывают своё малодушие. Простодушный и открыто живущий всегда злодей для них. «Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо своё -пропала любовь». Это правда, вернее, половина её. От самого себя прячется человек, чтобы хоть как-то любить себя, а чуть лишь покажет себя всего самому себе - пропала любовь. Ибо не любовь это была, а самообман и лицемерие. Преступник - это полюбивший себя всего, за это его осуждают любить не могущие. Преступник - это Я Могу Любить. «Можно ли жить бунтом?» - спрашивает герой Достоевского. «Можно ли жить иначе?» -отвечает ему Абсолютный Преступник. «.ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы». Поэтому общество так не выносит того, кто её выносит. «.они принесут свою свободу к ногам нашим: «Лучше поработите нас, но накормите нас. Несут, куда ни глянь - везде очереди желающих обменять свою свободу на менее призрачные блага. Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклонится. сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились перед ним и чтобы непременно все вместе. Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее».

Человеку и искать не нужно, кому бы отдать свою свободу, его сами находят ещё в детстве: мораль, общество, попы, политики, все, представляющие собою Систему. Система успокаивает совесть человека. «Моя совесть чиста», - заявляет гордо раб, предавший свободу, себя предавший. С чистой совестью он преступает к выполнению своего долга -осуждению Преступника, того, для кого нет заботы мучительнее, как оставаться самим собою. «О, мы убедим их, что они тогда только станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся. Слишком, слишком оценят они, что значит раз навсегда подчиниться!.. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплён, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же мы им грешить потому, что их любим. и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного».

Убедили, великий инквизитор, ваша Система исправно работает. Грешат только с вашего позволения. Решение личное и свободное о грехе самостоятельном - свободы примету не сыскать. Лишь Преступник иногда путает ваши карты своим бесстрашием перед свободой. «Но, как весьма часто бывает, всё с необыкновенною дерзостью совершаемые преступления чаще других и удаются». Так и есть, ибо дерзость - это вера в свою правоту, что значит отсутствие страха и вины. Вера, сообщаемая силой собственного Могу. Удача любит уверенных в себе. «.мыслю: «Что есть ад?» Рассуждаю так: «Страдание о том, что нельзя уже более любить». Ад - это Система, ибо она есть невозможность самой страшной нелюбви - к себе. Поэтому в рай попадает лишь Преступник, ставший врагом Системы. «.был как бы в своём родном элементе, и чем нелепее всё становилось, тем больше он оживлялся духом». Подлинность, рассказывающая правду о человеке, часто выглядит нелепо. Всё, обещающее свободу, выглядит нелепо для боязливой правильности и трусливой законопослушности. «. и вы сами удивитесь, до какой подлости может дойти комбинация чувств человеческих». Где одни чувства, там подлости нет, как бы их не комбинировали. Привкус подлости значит, что была попытка их «облагородить» умом, привести в соответствие с нормой. Подлость - это лишение чувств своих свободы ложью страха. «Есть минуты, когда люди любят преступления, - задумчиво проговорил Алёша. - Да, да! Вы мою мысль сказали, любят, все любят и всегда любят, а не то что «минуты». Знаете, в этом все как будто когда-то условились лгать и все с тех пор лгут. Все говорят, что ненавидят дурное, а про себя все его любят». Минуты любви к преступлению - это минуты любви к свободе, это минуты, когда страх в обмороке. Все условились лгать о том, что такое свобода, мать самим себе, - так образовалась Система. Правда состоит в том, что свобода лишь там, где Преступление. Трусы, не желающие знать всю правду о себе, нарекли свободу дурным делом. Человек осуждает не Преступника, он осуждает свой страх перед свободой, своё лицемерие и самообман осуждает осуждающий преступление. Живущий в страхе вынужден осуждать то, что любить не смеет. «У них ведь всякой мерзости гражданское оправдание есть». Что угодно, но только не «быть налицо». «Совесть! Что совесть! Я сам её делаю. Зачем же я мучаюсь? По привычке. По всемирной человеческой привычке за 7000 лет. Так отвыкнем и будем Боги». Бог - это человек, чья совесть свободна от страха. Сам делает совесть тот, у кого есть своя правда. Кто по чужой правде живёт, тот и совестью чужой пользуется, свою же содержит в чистоте, - без употребления. А мучается по привычке, дабы не выдать себя самому себе. Кто сам делает свою совесть в свободе, испытывает её всем, тот не по привычке и Богу не стыдно за равного себе. «Отцы, не огорчайте детей своих!» Отцы, не отказывайтесь от самих себя, боясь огорчить детей своих. Ибо нет сыну большего огорчения, чем страх отца его самим собою быть. С. Л. Франк: «Как объяснить тот странный факт, что человеческое поведение, человеческая воля и отношения между людьми подчинены не одному, а двум разным законодательствам, которые . расходятся между собой». Этот странный факт объясняется слабостью человека, которая придумала Систему. Источником нравственности не может быть ничто внешнее, а лишь только внутренний закон. Истинная нравственность - это своенравность, слабый отказывается от своей совести и уполномочивает Систему исполнять её функции. Но Бог в человеке, от которого тот отказался, время от времени даёт знать о себе и тогда человек пробует решать сам. Система возмущается: «Ты ведь мне отдал все права на себя тем, что позволил решать за тебя, что хорошо и что плохо, поэтому никакой самостоятельности». И лишь у единиц всё подчинено одному законодательству - своеволию. «Ваша жизнь есть клевета на свободу, ваш дух поёт гимн рабству, вы величайшие фальсификаторы жизни», - отвечает Преступник осуждающему его малодушию. Свободная воля - это всегда преступная воля, Преступление, -иного проявления нет у свободы. Всё худшее в человеке облагораживается и освящается любовью к свободе. Есть натуры, у которых свобода - их основной инстинкт и от его удовлетворения зависит жизнь. Мне хотелось иметь готовые ответы на все вопросы, но я смотрел на тех, у кого есть такие ответы и увидел ложь, они обманывают себя. Я не хочу готовых ответов, я хочу находить их снова и снова. Они будут разные противоречивые и нелогичные и поэтому верные. Мне противно всё, что рассматривает человека как средство, мне противна «полицейская мудрость». Я отказываюсь покупать у Системы её продукт - право. Ибо этот продукт гнилой - это права раба. Я произвожу свой продукт - право Абсолютного Преступника. Это право быть тем, кто ты есть - Богом. Упорное нежелание человека сознаться в банкротстве веры в себя, в своё Могу, сознаться, чтобы возродиться в своей подлинности и вернуть вере ценность, отбросить все иные объекты веры, - превращает жизнь его в болото лжи и лицемерия, утопая в котором от пытается предать в себе значительность тем, что грязью осуждения бросается в нелицемерно себя творящего.

Совесть у большинства людей есть, по определению Шопенгауэра, просто страх общественного порицания, рабская трусость перед чужим мнением. Это правда. Все аргументы, приводимые миром в пользу правды и лжи, добра и зла, хорошего и плохого основываются на выводах из положений, которые сами требуют доказательств, все они «предвосхищение основания». Поэтому я не слушаю их, я делаю Своё Дело, я делаю себя. Говорят, что никто не судья в собственном деле. Напротив, никто не судья в чужом деле, лишь в своём деле я хочу быть судьёй. Я считаюсь лишь с тем, что есть «сущее благодаря себе». Я не спешу определять что либо в себе, ибо знаю, что всякое определение есть ограничение, я радостно созерцаю свободную игру сил в себе и не ищу им названий. Я отвык улавливать реальность в понятие с тех пор, как начал её переживать; обладать ею, не заковывая в кандалы систем, а переживанием всех её граней. Человек - это поле битвы двух сил - Свободы и Системы. Каждая победа свободы есть рождение Абсолютного Преступника. Такое случается крайне редко. Свобода - это инаковость, несливаемость с миром. «Именно в этой инаковости, которая часто выражается в противоположности всему остальному, в противодействии ему, в упорном самоутверждении заключается специфический момент бытия как самобытия. Самобытие есть именно собственное бытие. Это есть тщательно охраняемое отдельное, «не принадлежащее», сфера бытия, против отчуждения которой или смешения с «внешним», со всем, что не принадлежит к ней самой, мы всегда решительно восстаём. мы сознаём себя чем-то в точнейшем смысле слова «не от мира сего», чем-то молчаливым, недоступным для всего остального, словом, сферой бытия, которая есть именно только для себя самой - и не для кого другого. В своей последней глубине самость сознаёт свою непосредственную связь, своё сущностное единство с абсолютным, имеет самое себя как абсолютное. И каждое «самобытие» есть не только одно среди многого иного; оно есть вместе с тем само нечто абсолютно «иное», то есть единственное, неповторимое и незаменимо своеобразное. оно. подобно и внутренне сродно самому Абсолютному - безусловно, единственному (С. Л. Франк).

Абсолютный Преступник рождён стремлением к себе абсолютному - к Богу; он - последняя глубина человека, в которой самобытием творится свобода. Гегель определял свободу как «бытие - ум - себя - самого», но и его красноречие и спекуляции не смогли обосновать совместимость государства и свободы человека. «Определяй себя сам», - умоляет свобода человека. Джон Маккей в своей книге о Максе Штирнере предсказывал: «Придёт день, - и «сверхчеловек» разобьётся об «Единственного». Я говорю: придёт день и каждый из них узнает себя в Абсолютном Преступнике.

Когда смотришь на звёздное небо, трудно осознавать увиденное, осознавать бесконечность. Такая же трудность возникает, когда честно смотришь в себя, сознание не выдерживает испытания свободой бесконечности. Когда удаётся дольше обычного сохранить сознательность созерцания ночного неба, - мне представляется оно зеркалом, отражающим глубину моей бесконечности.

Франк говорит о любви к другому без упоминания любви к себе. Я говорю о любви к себе как непременном условии любви к другому. Я говорю о любви как о трудном процессе самооткровения, бесстрашном творчестве узнающего себя. Когда я говорю о любви - я говорю о любви к свободе. Невостребованной остаётся праведность, не испытавшая себя грехом. Не востребуется совестью чистота, избегнувшая грязи. Если бы всмотреться в то, что зовётся историей человечества, то беспристрастному уму придётся поставить знак равенства между понятиями «открытие» и «преступление». Попыток объяснить феномен «преступление» среди философствующей братии было мало, причина такого избегания кроется в том, что добросовестное объяснение поставило бы многое с ног на голову и наоборот. Макс Штирнер, пожалуй, единственный честно объяснивший своим Единственным суть Преступник, плохо, что не подтвердил это в своей жизни. Так же стоит отметить заслугу в этом деле Ницше и Достоевского. Среди представителей науки, пожалуй, наберётся больше имён, пытавшихся, видимо, контролировать факты и упражняться в логике легче, чем узнавать правду честным думаньем. Познавать, не рискуя «добрым именем», -выдумка лицемерия. Духовность измеряется количеством свободы, какую способна сотворить воля, какую способен вынести дух. Всё неподлинное пускай не говорит о своей духовности, ибо дух его, болеющий страхом и самообманом, не в состоянии рождать любовь. Человек выродился в гражданина, в элемент Системы. Временами элемент испытывает приступы острого презрения к себе, спасение от которого находит в клевете на свободу, в осуждении Преступника. Если жизнь не рост свободы, - это не жизнь. Человек убегает от сущего к должному. Слишком уж уверовал он в свою ничтожность и поэтому в должном ищет истину. «Как могу я принадлежать себе, если способности свои я могу развивать лишь в той мере, в какой они «не нарушают общественную гармонию», - повторяет Преступник слова Вейтлинга. Всякое исследование чужой нормы есть малодушие. Преступник - это равновесие Могу и Хочу. «Познание живого может развернуться лишь из непосредственного опыта свободной воли. Её абсолютность провоцирует формы, взятые ею из самой себя, то есть чистые тождества» (В. В. Бабихин). Абсолютность в свободной воле - это всегда преступность воли. Не всякий преступник есть или может стать Абсолютным Преступником. Последний такое же редкое явление в среде так называемых преступников, как извержение давно уснувшего вулкана. Когда я говорю Преступник, то я подразумеваю Абсолютный Преступник. Преступник - лёгкие свободы, она дышит Преступлением. Лейбниц Г. В.: «Мы не можем . найти способ точного определения индивидуальности. индивидуальность заключает в себе бесконечность». Лейбниц не мог, а система власти может: она не только нашла способ точного определения индивидуальности - степенью покорности и уполномочила себя решать судьбу и жизнь этой индивидуальности; конечное определяет бесконечное. Индивидуальность, испугавшись своей бесконечности, позволяет Системе определять себя, чем лишает себя права называться индивидуальностью. Подлинно бесконечное преступает всё конечное. Платон и Аристотель утверждали, что знание о бесконечном невозможно, потому как разуму не дано охватить бесконечность. Выходит, что знание себя как бесконечности невозможно? Вот что я думаю: то, что не дано разуму, - дано чувству, интуиции и воле. Чувство, рождённое свободной волей, сообщает человеку о его бесконечности; название этому чувству - любовь. От любви к свободе ми получаем знание о своей бесконечности. «Индивидуум - это то, что уничтожается делением», - сказал Аммоний. Система уничтожает индивидов на хороших и плохих, разделяй и властвуй - её девиз. Индивидуум - всегда эмигрант из общего. «Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливы?» - спрашивает Великий инквизитор. Был устроен счастливым, но великие инквизиторы выдрессировали, приручили, отняли силу на бунт, а вместе с ней и счастье. «Разве могут быть счастливы не бунтующие?» - спрашивает Преступник и даёт ответ своей жизнью. Своё любование чем-то или кем-то люди называют любовью, длину своего поводка называют свободой, своё малодушие -порядочностью, ложь вплела себя в правду и всё труднее правде узнавать себя. И заявляет уставший от лжи следом за Иваном Карамазовым: «Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять». Не принимающий мира, «вспомнивший», что он, познавший себя во грехе - сам яко Бог создаёт свою реальность. «Бог - это тот, кто требует абсолютной любви» (Кьеркегор). Абсолютный Преступник - это требование абсолютной любви; он требует её воле творца свободы. Пришло время Абсолютному Преступнику выполнить обещание, данное самому себе - создать свою Истину: не законы, не добро и зло определяют меня, - я их определяю. Я решаю, что истинно, а что ложно, что законно и что незаконно. Я сам решаю, что есть добро и что есть зло. Добро - всё то, что питает мою свободу, ибо я её люблю. Всё, что я не люблю - неистинно и незаконно; всё нелюбимое мною есть зло. Я так решил: критерий - любовь, цель - свобода. Я даю смысл и название всему - так я освобождаю себя от ярма мира. Отныне все законы, истины и принципы -слуги мои. Я источник и возможность всего, ибо я не властвую и не повинуюсь. Я знаю: создать истину - это ещё не всё. важно решить, что она и есть то, что притянет небо на землю, осуществит твоё бессмертие здесь и сейчас. Всё в этой решимости решить, решить и сказать: «силён, потому что решение навеки взял». И вот если решил и сказал себе, да так, что поверил и ни на миллионной доле секунды не усомнился. ну тогда и Бог уже не судья тебе, ибо равных не судят. «Нет истины там, где царствует принуждение». Есть истина принуждающих и истина рабов. Решил человек по слабости своей, что пути к хорошему не опасны, и начал ходить только неопасными дорогами; и назвал свободу опасностью, и начал ходить несвободными дорогами. И осуждение того, кому опасность служит показанием, а не противопоказанием, сделалось его любимым занятием. И оправдание трусости своей он превратил в искусство. Перефразирую Гегеля: если факты моей жизни не согласуются с моралью, - то тем хуже для морали.

Что может быть лживее, чем делание без удовольствия; придумали понятие «долг» и стали получать удовольствие от неудовольствия. Система - это узаконившая себя неестественность. Что есть критерий истины? «Я», -произносит Преступник своим Могу. «Мы запрещаем тебе быть самим собой во имя общего», - говорят ему. «Я запрещаю всем себе запрещать во имя себя самого», - отвечает он. Одни повышают удовлетворённость своей жизнью повышением успеха, другие - умалением притязаний. Есть и третье: они повышают её умалением притязаний других, они запрещают кому-то удовлетворяться и этим удовлетворяются сами. Сказано, что противоположности отражают не природу вещей, а природу воспринимающего разума. Целостность природы вещей есть отражение свободы, воспринимающей их волю. Сказано, что мышление есть порождение самого себя; мышление себя как части общего есть порождение себя - раба. Свободное мышление порождает Преступника. «Всё истинное должно во всех отношениях быть согласно с самим собой», - сказал Аристотель. Согласие с самим собой - это не согласие с Системой, всё истинное - преступно. Система обыскала душу и нашла там свободу:

- Откуда у тебя этот запрещённый предмет?

- От Бога.

- Не положено.

Произвела Система изъятие свободы и видала взамен «свободу своего производства». «Я предпочитаю быть свободным душой в тюрьме, чем льстецом и трусом на свободе» (Ю. Дебз). Система пытается отнять свободу насильно тюрьмами и лагерями, не понимая, что свобода - это то, что внутри, и лишение свободы внешней часто увеличивает свободу внутреннюю. «.хотим побить тебя камнями. за то, что, будучи человек, делаешь себя Богом» (Ин. 10:30-33). «свобода же приходит к человеку не от знания, а от веры, полагающей конец всем нашим страхам» (Л. Шестов). От веры в себя приходит свобода.

Мои грехи зовут на суд

Идите сами, я им говорю.

Идите, я от вас свободен.

На допросе у следователя:

- Кем вы работаете?

- Исследователем.

- А что вы исследуете?

- Себя.

«...не следует искать какую-либо причину индивидуации... Скорее нужно было бы исследовать, каким образом что-то может быть общим и универсальным» (Оккам). Самым что ни есть жалким образом. Читаю: «В правовом государстве свобода всегда институционализированна». Мыслю: проституционализированнна. Дюркгейм определяет институты как способы мышления, деятельности и чувствования, которые существуют вне индивидуальных сознаний и наделены принудительной силой, вследствие которой навязываются индивиду независимо от его желания. Где здесь место для свободы? «Враг мне всякий, пытающийся определить и обусловить мою сущность, ибо он враг свободы», - говорит Преступник. Созерцать себя в подлиннике. Кем нужно быть, чтобы вынести такое зрелище, чтобы полюбить увиденное? Преступником.

Человек, признай себя. Не ищи признаний другими. Ты не ведаешь того, что произнося «преступление», ты называешь свободы второе имя. Платон сказал, что иррациональное возможно постигнуть только «незаконным умозаключением». Я говорю: себя постигнуть возможно только незаконной жизнью. Кабинетный специалист по вопросам свободы необычайные действия человека определяет как восполнение социальной несвободы асоциальной свободой. Если он покинет кабинет для практики этой самой свободы, то поймёт всю асоциальность свободы. И если ему хватит смелости додумать мысли до конца, то он перестанет видеть различия между свободой и своеволием. Элиас Канетти говорил о смертоносности и отвратительности всякой власти, называл борьбу с ней борьбою против смерти. Призывая не подчиняться приказам, говорил о необходимости вырвать из себя «жало приказа».

Неопределима истина в многообразии своих проявлений. Где черпать каждому дерзновению её силу считать себя истиной? В силе духа, проявляющего её. Всё есть истина, но лишь свободное Всё осознаёт себя Истиной и возвещает об этом миру бунтом подлинности преступающего запреты. Тотальное стремление к свободе не считает нужным выбирать средства, ибо отнимают её у человека, средств не выбирая. Под вывеской «общее благо» творили и творят всё. Табу, налагаемое на меня малодушными, есть покрывало, наброшенное на зеркало. Тюрьма - это зеркало общества, которое накрыли покрывалом из осуждения и колючей проволоки, обнесли высокими стенами, ибо велик страх лицемерия увидеть себя без маски.

Фрейд: «Большую часть вины за наше несчастье несёт так называемая культура; мы были бы несравненно счастливее, если бы от неё отказались и вернулись к первобытности». Под первобытностью следует понимать не дикаря в шкуре мамонта, а подлинность только в своей шкуре. «Стремление к свободе... направлено либо против определённых форм и притязаний культуры, либо против культуры вообще». Стремление к свободе направлено против лжекультуры; истинная культура свободе не противоречит. Быть «культурным» в рамках - не достоинство, попробуй быть таковым в своей беспредельности. Человек не узнаёт себя, а классифицирует, то есть представляет себя самому себе и окружению в удобном для обозрения виде. Жизнь в страхе рождает призраков. Подлинная духовность не стыдится духовности - оно черпает её из своих глубин. Преступник людям нужнее святого, ибо последний вынуждает человека чувствовать себя плохим, Преступник же позволяет казаться лучше. У древнегреческого философа Колота полемическое сочинение «О том, что невозможно жить, если следовать учению других философов». Произведение я не читал, но из одного названия могу судить, что автор был мудрецом. Человек обязан создать своей жизнью свою философию следованием самому себе. Учения других могут быть лишь подсказкой того, как следовать самому себе. Нужно презирать «учение», призывающее «Следуй за мною» и подрывающее веру в себя. «Так уж и невозможно жить, следуя другим? - скажете вы. - Живут же». Живут, но весь облик так живущего говорит: разве это жизнь? И ещё: разный смысл вкладывают люди в понятие «жизнь». Не оправдавший надежды жизни заявляет: жизнь не оправдала моих надежд.

Преступление - это протест против лжи о человеке. Протест против капитуляции Я в мы, против «ты должен». Для сильных натур это «должен», если оно не коренится в их природе, - не преграда, как деревянная клетка для льва. Они сламывают его при первом противоречии и руководятся не обычаем, а велением собственной души. Слабый человек давно бы уже спасовал перед этим рядом возникших пред ним «должен». И потому качество таких «должен» проверяется в их применимости к больным людям. Совсем слабые тоже нарушают эти «должен», но стыдливо, в тиши, скрывая от других и часто от самих себя» (Лев Шестов). «Зачастую путём совершения преступлений субъект пытается «найти смысл жизни», пережить острое и мощное эмоциональное потрясение, мобилизировать свои жизненные ресурсы», - пишут знатоки личности Преступника. Уже теплее. Почему никому не кажутся ненормальными попытки субъектов найти смысл жизни в службе, судействе, политике, поповстве, в подчинении и повелевании?.. Маркс называл политическую власть организованным насилием. Банду, организованную мною, суд также назвал организованным насилием. Так в чём разница? В моём случае не было мандата легитимности насилия система созДаёт формы, ну^ждающиеся в наполенении???????. Законопослушный -это наполнитель форм. Абсолютный Преступник разрушает формы творческим произволом духа. Всякий признающий власть над собою есть раб, ибо его воля подчинилась чужой воле. Свободный - всегда Преступник.

Гоббс утверждал, что природа добра и зла зависит от совокупности условий, имеющихся в данный момент. Его слова бы да в уши и мозги тех, кто представляет безусловное добро и осуждает абсолютное зло. Не правильностью, а подлинностью приходит к себе человек. Марк Аврелий призывал создать свою собственную персону. Но не сказал правды о том, как это сделать - стать Преступником. Решар Сен-Викторский определил личность как разумное существо, существующее только посредством себя самого согласно некоему своеобразному способу. Своеобразие - удел Преступника. Имеет ли право малодушный, подаривший свою свободу Системе, осуждать воюющего с Системой за свою свободу?

Наука говорит: преступник - маргинальный человек. Термин «маргинальность» (от лат. margo - край) придуман Э. Парком и подразумевает сомневающегося в своей ценности человека. Науке ещё предстоит прийти к выводу, что быть на краю - удел сомневающегося не в своей ценности, а в ценности общих ценностей, что маргинальность может быть приметой создателя собственных ценностей. Маргинальность - это бунт против всего, что заставляет сомневаться в своей ценности, бунт против Системы. Платон говорил о наличии в бытии некоего «тёмного и дремучего», о котором нам дано лишь догадываться путём «незаконного умозаключения». Есть тот, кто не желает и не может довольствоваться лишь догадками; он чувствует, что ему дано не только догадываться, ибо «дано» для него - это то, что он сам берёт и даёт себе. Он чувствует силу прожить это тёмное и дремучее в себе, превратить его в светлое и весёлое. Он не довольствуется незаконным умозаключением и совершает прыжок в незаконное действие - в свободу. «Разум грозит: не убивай ближнего, ибо ты будешь убийцей. Едва ли во всей человеческой психике можно найти что-либо более обидное для достоинства человека, чем эта кантовская «совесть». Не убивай не из-за жертвы, а из-за предстоящих тебе неприятностей с категорическими императивами. Здесь всё: и глубокий человеческий эгоизм, и слабость, и трусость. Отсюда выходит, что убийство страшно не потому, что умрёт один человек, а гораздо больше потому, что другой человек окажется «преступником», что «преступление» есть нечто an sich ужасное, обращающее прежде белую душу - в чёрную душу» (Лев Шестов).

«Знай меру», - внушает мне мир. Но разве знать меру не значит мерять всё по-своему. Знать меру - это быть мерой. Быть мерой страшно человеку, поэтому он служит мере. «Ведь несовершенное не может служить мерой чего бы то ни было», - говорил Платон. Что такое «несовершенное»? Не знающее о своём совершенстве, не верящее в себя. Мерой можно только быть, а «служить» можно лишь мере. Николай Кузанский: «Мера всякой вещи или её граница происходит от ума». Верно. А от воли происходит беспредельность и безграничность. В уме страх находит союзника. Бесстрашие свободного берёт санкцию у воли. Ум пользуется общими мерами, дух создаёт свои. Жозеф де Местр: «Общество и власть возникают одновременно». Поэтому и не люблю я общество, что с его возникновением пропадает свобода. «.то, чем ты в силах стать, на то ты имеешь право», - повторяет Преступник слова Штирнера.

У Витгенштейна есть тезис о молчании: о том, что не выразимо, надо молчать. Соблазн молчать велик. Но молчание молчанию рознь. Есть соблазн назвать невыразимым всё, что требует усилия, смелости думать. Если это молчание того, кому есть что сказать, молчание знающее, что оно может, но не хочет, не желает отнимать словами свободу у предмета молчания, - тогда молчать. Если причина молчания - страх, кляп или намордник из-за запретов, то пусть такое молчание не оправдывает себя невозможностью выразить.

Милль сказал, что требование справедливости есть ничто иное, как естественное чувство мести, морализовавшееся через принятие в себя требований общественного блага. Честное рассмотрение того, что есть «общественное благо» заканчивается выводом: ложь о свободе, ложь о человеке. Требовать справедливости может лишь тот, кто Один, лишь в этом случае оно будет не чувством мести, а чувством любви.

«Общество - это подражание, а подражание - род гипноза» (Тард). Человек принимает общественный опыт осмысления жизни, готовые ответы на все. Ему, ставшему частью незачем напрягаться в усилии быть самобытным целым. Тиллих П. разделил мужество на «мужество быть собой» и «мужество быть частью». Для того, чтобы быть частью мужество не требуется. Разве нужно мужество для того, чтобы выносить свою трусость. Там, где презирают свободу, следует желать статуса «осужденный». Этика уголовного права пытается убедить человека в том, что антиномия наказания преодолена, что тезис: «наказание поступка необходимо, ибо неоспорим факт нарушения закона» каким-то образом примирился с антитезисом: «наказание невозможно; потому что преступник морально принужден, а судья морально некомпетентен». И снова изнасилованная каким-то правом этика родила

ложь. В Библии сказано, что законы даны для удаления от неправды; на деле

они даются для удаления от самого себя. Закон - это беговая дорожка, по которой человек убегает от свободы. Смысл наказания в исправлении преступника?.. Пожалуй этому смыслу пора самому исправляться. Исправляющие так увлеклись своей священной миссией, что перестали замечать в исправляемых большую правдивость, нежели в себе. Никак не выходит «соблюсти требования к теории наказания, предъявляемые идеей человеческого достоинства преступника». Встаньте строптивые, суд идет вас укрощать. И не надоест богу этот цирк, на манеже одно и то же.

Мера наказания. Что такое мера? Сказано: единство качества и количества, качественное количество. Но как обеспечить качество, то качество наказания, которое соответствовало бы «тяжести вины осужденного»? Практика показывает, что это невозможно, потому что: за убийство получают столько же, сколько за разбойное нападение или угон автомобиля; убийца из корыстных побуждений и укравший мобильный телефон отбывают наказания в одинаковых условиях; практика деления мест лишения свободы на уровни и режимы - не работает. В ПКТ максимального режима сидеть часто легче, чем на среднем или минимальном уровне. Серьезному преступнику трудно навязать жесткий режим, поэтому весь удар карательной системы приходится на публику попроще, особенно достается малолеткам. Поэтому если с «количеством» - полбеды, то с «качеством» наказания беда целая. Итог: меры у наказания нет, значит, нет ни справедливости, ни исправления. Есть лишь чистой воды месть строптивому. Логика формулы «цель оправдывает средство»: «благо цели ощутимо превосходит и тем компенсирует зло средств, ведущих к ней». Как быть, если цель не достигается (исправление), а средства применены - какое благо компенсирует их зло? Ну, хватит... Право на бунт давно получено.

«Разве эти влюбленные в свое лакейство люди не заслуживают презрения? Разве они не отказались от своей личности, не спасовали пред призраком, понятием, тем, что люди называют «долгом»? Их добродетель -пассивность. Они верны лишь потому, что не смеют и не умеют сопротивляться. И эти «честные подлецы» играют нередко в фальшивую игру с самим собою. Есть честные подлецы - это именно - овцы, кротость которых коренится в их бессилии. Они громко говорят, только одни «нельзя», - о «можно» они лишь про себя мечтают.

Фрейд учил, что разделение на «я» и внешний мир происходит постепенно. Чувства взрослого «я» представляет собой «лишь съежившийся остаток какого-то более широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости «я» от внешнего мира». Разделение «я» производится Системой. Самобытное и целостное в своей свободе Я теряет самобытность и целостность в результате системного воздействия внешнего мира. Лживый мир ставит ультиматум свободному Я: либо ты часть моей лжи, либо враг «общему благу» и тогда горе тебе.

Самые радостные воспоминания у человека из детства, ибо это воспоминания о себе - свободном. Возражая Фрейду, изменю в его высказывании лишь одно слово: лишь съежившийся остаток какого-то более широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало независимости «я» от внешнего мира, - представляет «я» взрослого человека. Когда я понял, что намерение осчастливить меня явно не входит в планы государства, то прекратил согласовывать свои намерения с его законами.

Мне не нужен бог, нуждающийся в моей вине, я верю в бога, который верит, что я тоже Бог. «Мы стоим перед лицом суровых, тупых и к тому же лицемерных судьей - ибо сами судьи не лучше судимых и лишь мстят своим судом за свои собственные скрытые мучения» (С. Л. Франк).

«Свобода от всего на свете - к чему она нам, если мы не знаем, для чего мы свободны?.. Словом, мы имеем слишком живое ощущение бессмысленности жизни, чтобы увлечься самим голым процессом жизни. И слово «свобода» в этом смысле кажется нам даже оскорбительно -неуместным» (Франк). Слово «свобода» кажется нам оскорбительно -неуместным лишь, когда мы даем ей свои смыслы, когда определяем ее своими смыслами. Ей не нужны наши смыслы, она сама абсолютный смысл всего, она сама сообщает всему свой смысл. Свобода - это Бог и чтобы поверить в него нужно быть самим собою. Для чего мы свободны? Свободный не будет задавать этот вопрос, также как любящий не спрашивает: что такое любовь. Свобода делает жизнь важнее ее смысла, здесь жизнь становится самоцелью. Свобода от всего на свете - это не свобода, если не считать смерть абсолютной свободой, - это еще одна неудачная попытка выразить невыразимое. «К чему она мне?», - свободный не спрашивает, как не спрашивает человек: к чему мне воздух. Если мы не знаем, для чего мы свободны - это значит одно: мы несвободны. Вселенная не отвечает рабам смыслов и бессмысленности. «Радостное увлечение жизни, преступающее обычные грани и обычный порядок, подлинное - всегда временное - упоение разумом страстей, проистекающее не от отчаяния, а от избытка сил, возможно, по-видимому, только тогда, когда в глубине души жива вера в какую-то последнюю прочность и ненарушимость жизни» (Франк).

Не будет увлечения жизнью подлинно радостным, если ставить ей условия последней прочности и ненарушимости. Эти условия ставит наш страх. И именно преступанием обычных граней и обычного порядка мы этот страх убиваем. И нет готовой последней прочности, ибо создается она снова и снова преступающим Могу. И радостное увлечение жизнью возможно только тогда, когда нет страха, ибо лишь отсутствие его делает возможным любовь и свободу. Знай: хочешь победить страх - становись Преступником. Николай Кузанский: «Недостижимое достигается через посредство его недостижения». Мысль опасная, ибо велик соблазн оправдывать ею трусость, называть недостижимо все, что боялся достигнуть. Осознавшее само себя незнанием называет себя знанием. Очередная уловка ума? Возможно. Думаю, что в этом вопросе решающую роль играет уверенность (как и в любом другом вопросе). Если у непостижения есть абсолютная убежденность в том, что оно постигло, оставаясь непостижимостью, то оно обрело право произнести: знаю свое незнание. А что, если недостижимое придумано неудовлетворенностью достигнутым, что если неспособность видеть истину в том, что есть здесь и сейчас выдумало необходимость постигать непостижимое. И стоит человеку удовлетвориться тем, что он знает, принять решение, взять на себя всю ответственность решать все, - как тут же недостижимое приползет на коленях и скажет: я было плодом твоего неверия в себя, теперь я миф. «. и если мы обладаем интеллектуальной честностью, то мы должны признать, что это непостижимое и непонятное в нас - все, чем мы в направлении вверх или вниз не совпадаем с уровнем того, что зовется «нормальным человеком», - составляет, собственно говоря, наше подлинное существо». «Нормальный человек» никаких несовпадений замечать не желает и подлинно для него лишь то, что обусловлено нормой, - так он научен страхом. Интеллектуальная честность очень редкое явление, потому что для этого нужно не бояться быть против всех, быть Одному, быть Преступником. У подлинного существа, не совпадающего с уровнем того, что зовется «нормальным человеком» есть название - Абсолютный Преступник. Свободный, - это всегда ненормальный человек, свобода - это всегда несовпадение с нормой. Свобода - это совпадение с Богом. «Познавать - значит видеть вещи, но и видеть, как они все погружены в абсолютное» (Гуссейн ал-Галладж). Человек видит не сами вещи, а любуется своим представлением о вещах. Познавать - это видеть подлинность вещей. Правда дает узнать себя лишь в правде. Страх познающего плодит неподлинность вещей. Видеть, как они погружены в абсолютное, - удел Абсолютного Преступника. «В конкретном содержании реальности, безусловно, отсутствует множественное число. Множественное число пытается отнять у единичной реальности конкретное содержание. Система, множественным числом своих элементов, лишившихся своего содержания пытается отнять конкретность содержания у Преступника. В конкретном содержании реальности отсутствует желание быть цифрой множественного числа. «Именно в этой инаковости, которая часто выражается в противоположности всему остальному, в противодействии ему, в упорном самоутверждении, заключается специфический момент бытия, как самобытия. Самобытие есть именно собственное бытие, - «мое собственное бытие» (Франк). В противоположности всему остальному, в противодействии ему, в упорном самоутверждении, - разве не о Преступнике идет речь? «Нет, как можно?», - пищит законопослушный, преуспевший в упорном самоунижении и подчинении всему. «Это «самость» осуществляется всегда, как-то в одиночестве, в замкнутости и не может быть исчерпана ни в каком общении, сообщении, самообнаружении, - не может «без остатка осуществиться, высказаться и разрешиться в миг». Нет более благоприятных условий для осуществления этой самости, чем в одиночестве, подаренном одиночной камерой, в которую привело упорное самоутверждение и самобытие. Самоутверждение не бывает добрым, злым, правильным, - оно может быть лишь добросовестным и упорным. «В своей последней глубине самость сознает свою непосредственную связь, свое сущностное единство с абсолютным, имеет самое себя, как абсолютное». Абсолютный Преступник -это последняя глубина самости. Блаженный Августин: «Не иди во вне, иди во внутрь; внутри человека обитает истина, и где ты найдешь себя ограниченным, там выйди за пределы самого себя».

Все знают, что за истиной нужно идти в себя, но ходят за нею в Систему. Почему? Вариантов ответа несколько: страшно. В себя ходить страшно, ибо найдя себя ограниченным, нужно будет разграничиваться Преступлением, а это дело опасное. Выход за пределы самого себя внутри -это мятеж против всего, что принуждало из вне возводить эти пределы. Мятеж - это плохо, поэтому в себя ходят Плохие. Во-вторых: не будем переоценивать нужность истины человеку. Реальность показывает, что большинству она нафиг не нужна. Хождение «я» в «мы», хождение от Правды к Системе красноречиво говорит о сильном падении спроса на сей специфический продукт духа человеческого. Третье: идет во вне, находит там первую попавшую идею с претензией на истину, проглатывает ее, после чего заявляет, что она там и была. Иди во внутрь и знай: не оправдаются твои ожидания, ибо они суть страх твой. Ты привык оправдывать чьи-то ожидания и этим губить жизнь свою и поэтому ждешь оправдания своих ожиданий. Выйди за пределы, - оправдай ожидания свободой и тогда жизнь оправдает твои ожидания. Ангел Силезский: «Я знаю, что Бог ни мгновения не мог жить без меня, если бы я погиб, Бог должен был бы от нужды во мне скончаться». Богу нужен я - свободный. Свобода - это любовь к Богу. Любящий жаждет быть тем, кого он любит. Преступление - это доказательство любви к свободе, а значит и к Богу. Преступление - это искание в себе Бога. Это тот род искания, которое уже предполагает обладание искомым. «Все, что в своей грубой фактичности является нам не божественным и противобожественным в своей последней глубине и правде оказывается божественным». Чем больше исчерпано лжи, - тем правдивее последняя глубина. Ложь исчерпывается бунтом против Системы: чем больше ты Преступник - тем глубже твоя правда. Свобода - это название глубины правды.

Прочитал книгу известного заключенного Михаила Ходорковского «Статьи. Диалоги. Интервью». Вот что он пишет: «Я - вслед многим и многим узникам, известным и безызвестным, - должен сказать спасибо тюрьме. Она подарила мне месяцы напряженного созерцания, время для переосмысления многих сторон жизни... Тюрьма делает человека свободным». Дальше читаем: «Тюрьма - место антикультуры, антицивилизации. Здесь добро - зло, ложь - правда. Здесь отребье воспитывает отребье, а приличные люди ощущают себя глубоко несчастными, т. к. ничего не могут сделать внутри этой отвратительной системы». Такое впечатление, что писали разные люди, либо страдающие раздвоением личности. Выходит: спасибо тюрьме - этому месту антикультуры, антицивилизации и обитания отребья за напряженное созерцание, переосмысление, за то, что сделало меня свободным. Выходит: освобождает антикультура и отребье? Уже теплее. «Здесь. приличные люди ощущают себя глубоко несчастными». Так освобождает или делает несчастными, или свобода это несчастье для приличных людей, или под «приличными людьми» Ходорковский не себя имеет в виду. видимо, и в правду тяжело человеку, совсем богатый бедный запутался. И не удивительно: приличный, всю жизнь положивший на алтарь государственной системы человек, на ее процветание и обогащение, выросший из винтика Системы в, как ему казалось, незаменимую деталь, всегда оправдывающий ее ожидания. ничего не предвещало беды. И вдруг: антикультура, отреье и ощущения себя глубоко несчастным, т. к. нельзя ничего сделать внутри этой отвратительной системы, - Системы, которую сам же кормил и создавал. Которой еще вчера был сам. Пришло время и вовнутрь заглянуть. заодно и в себя и собрав в кучу остатки не отнятого отребьем и антикультурой приличия, признать: я не Прометей, нефтяной факел светил и светит не простым людям, украсть его у богов державного олимпа трудно, поэтому пришлось войти в долю,.. я всего лишь слабое звено цепи отслужившей свое элемент Системы. Не стоит убеждать себя и других в том, что проиграл красиво, там, где никакой игры не было; было шулерство и как часто бывает в таких случаях: делили куш - возникла непонятка. Так уж заведено, что те, кто представляют собою Систему, частенько кидают друг друга, кидают не только на бабло, но и туда, где у приличных людей есть уникальная возможность проверить свою приличность на прочность. У отребья есть чему научиться, - умению называть вещи своими именами, что непринято среди приличных людей, может, это одна из причин их несчастий в местах антикультуры. Нет, приличные, здесь добро - больше добро и правда -меньше ложь.

Мне немало приходилось видеть в тюрьмах и лагерях розжалованых солдат Системы, и даже если он генералом был, суть все равно - солдатская, ибо в служении удовлетворяется. Так вот, все они представляли жалкое зрелище, подобно актеру, у которого отняли маску, написанные слова, грим и декорации. Хочется верить, что Ходорковский будет исключение. «Здесь важнейшее условие - самодисциплина. Либо работаешь над собой, либо деградируешь. Среда пытается засосать, растворить». Это верно он пишет. Главное помнить, что работать над собой значит быть врагом Системы, значит быть Преступником. Тюрьма делает свободным лишь того, кто не боится, кто не боится всегда и везде быть самим собою.

Классическая немецкая философия называет три предмета сознания человека: Я, не - не Я и Бог, а главными идеями разума - идею истинного (то, что есть в духовном мире), благого (то, что должно быть) и идея прекрасного (то, что может быть). Задача личности состоит в достижении качества сознания, у которого будут два предмета: Я - Бог и не Я. Прекративши разделять Я и Бог, взявши на себя ответственность Бога, обледенит три идеи разума в одну идею. О норме: «Норма задает границы количественных изменений объекта, в которых он сохраняет свое качество служить средством для достижения благой цели» («Новая философская энциклопедия»). Итак: меня признают нормальным, если я буду служить средством для достижения не желанной мне, а лишь той цели, благость которой определяется Системой и моему обсуждению не подлежит. Что делать тому, для кого «служить средством» равносильно самоубийству, кому границы не задаются из вне? Быть ненормальным. «Для стояния в истине нет правил, опыт приходит только в самом риске (авантюре) мысли, захваченной бытием, дающей ему слово и участвующей в событии истин» (М. Хайдеггер). Опыт приходит только в Преступлении, - в авантюрном преступании мыслью и действием правил и норм, созданных страхом. Стоящий в истине -всегда Преступник. Он создатель своих истин.

Лакей Системы Гегель сказал, что человек обладает правами постольку, поскольку у него есть обязанности, и обязанностями, поскольку у него есть права. Человек обладает правом не быть обязанным, правом пресекать всякую попытку Системы опутать его паутиной обязанностей. Пресекать Преступлением. Право человека - быть правым и обязанность его -осуществление этого права. Как только человек решается на правоту, то тут же нарисовывается лакей Системы со своими замечаниями, тут же выдвигаются условия, ультиматумы и правила сделки. И стоит человеку хоть на миг усомниться в своем праве быть правым, в своем безусловном праве обладания всем без оговорок обязанностями, - пиши пропало и в полку лакеев прибыло. Система питается сомнением человека в собственной правоте и жратва у нее немеренно. Шопенгауэр определил обязанность, как поступок, не совершением которого другим причиняется несправедливость, нарушаются их права. Таким поступком Система считает подчинение, простым не совершением которого я совершаю несправедливость по отношению к подчинившимся, т. е. нарушаю их права быть рабами. Я мог бы здесь перечислить обязанности современного осужденного, исполнением которых причиняется ущерб его самоуважению, с неисполнением их не причиняется несправедливости никому, если не считать несправедливостью неудовлетворение садистских наклонностей тех, кто эти обязанности придумал. Определили же обязанность, как поступок, не совершением которого причиняется несправедливость собственному Я и нарушается его право быть правым. Определили же единственную обязанность человека -обязанность быть могущественным.

«Осужденный, почему спим?», - спрашивает меня сегодня сержант с невозмутимым выражением вершителя судеб на лице. Казалось бы, за 14 лет пора привыкнуть к подобным вопросам, но Системе только этого и нужно, -чтобы ты свыкся, стал воспринимать все происходящее с тобой, как должное и естественное. Но как увидеть естественность в вопросе «почему спишь?» Казалось бы, вопрос лишен смысла, ибо всем понятно, что человек спит , потому что это естественная потребность его организма, неудовлетворение которой влечет неудовлетворение в целом жизнью. Лишен, но не здесь, -здесь территория других смыслов, сообщающих себя всему, что направлено на отнятие Я. Территория, где воздух спрашивает: осужденный, почему ты еще живешь? Много всего здесь происходит такого, в чем я черпаю себе право быть ПЛОХИМ. Есть мнение, что степень подчинения лица обществу должна соответствовать степени подчинения самого общества идеалу добра и справедливости. Общество во все времена подчинялось кучке политиков, способных удовлетворить его потребность в хлебе и зрелищах; о потребности общества в идеалах добра и справедливости у истории сведений недостаточно, чтобы заключить, что такая потребность достаточно сильна, чтобы подчинить себе то, что уже подчинено более насущными потребностями. Добро на хлеб не намажешь, а зрелища смывают справедливость потоками крови и оглушают воем о месте. И психология уверенно доказывает, что человек, не удовлетворивший своих физиологических потребностей, смутно представляет, как выглядят их духовные сестры. Но сытость физиологическая не всегда пробуждает аппетит к духовному. Выходит, что степень подчинения общества идеалу добра соответствует степени подчинения этому идеалу тех, кто управляет этим обществом. Всякий же изъявляющий желание управлять, властвовать вызывает у добра подозрение, а у справедливости - презрение, как и все то, что ищет, кому бы подчиниться. Когда общество, чья степень подчинения тому, чему оно требует подчиниться индивида, носит характер неопределенности, то ненужно удивляться, если индивид вполне определенно пошлет общество на. увеличение степени.

Общество «существует благодаря моему самоотречению, моему самоотрицанию, моему малодушию именуемым смирением. Мое смирение придает ему мужество, мое подчинение - источник его господства». Преступник - это не отрицающий себя. Бог терпеливо ждет, когда человек произнесет: «Я есмъ Истина». Быть истинным - это ответственность, вынести которую по силам лишь абсолютно свободному. Бог устал от рабов, он ждет равного. Человек устал быть трусом и поэтому он - Преступник. «Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня», - сказал Паскаль. Бесконечность утомлена ужасающимся перед нею человеком, ибо это ужас перед самим собою; ее молчание - презрение к малодушному. Она ждет того, кто своей волей нарушит молчание, кто посмеет осознать свою бесконечность.

Немецкий философ Хельмут Плеснер полагал, что живое отличается от неживого тем, что само определяет свою границу, переступая через себя во вне, и определяет себя внутри этой границы, идя внутрь к себе, как таковому, полагает само себя. Верно, но чего то здесь не хватает. Как быть с живым, которое позволяет определять свою границу неживому: человеком определяемому Системой. Разве такое живое не клевещет на свою живость, разве «живое» и «свободное» - это не одно и то же? Видимо реальность не исчерпывается понятиями «живое» и «неживое», нужно вводить еще и «службу несущее». Все подлинно живое есть Антисистема, оно преступанием границы Системы полагает само себя. Живость всегда преступна. «Путь познания - это движение от локальных и стандартных контекстов опыта ко все более разнообразным и универсальным. Гармоническое развитие знаний в целом предполагает увеличение разнообразия всех типов содержаний. Познание ни есть копирование некоторой внешней познаваемой реальности, но внесение смысла в реальность» («Новая философская энциклопедия»).

Свободный сообщает свой смысл всему. Все, на что нацелена его воля, -схватывается мышлением и чувством и воссоздается подлинностью, воскрешается новым смыслом. Не тиражирование чужих смыслов, а создание своих, - для этого нужно родиться Преступником. Сказано, что человеческое «я» есть концентрат индивидуального опыта, это так, и чем интенсивнее проводится опыт, чем он рискование, чем больше в нем свободы эксперимента, - тем насыщнее и уникальнее, тем концентрированнее получается Я.

Обществу нужно мое покаяние? Извольте. Нет, праведнички, это не то, что вам хочется, прекратите пускать слюни в предвкушении зрелища еще одного трусливо предавшего себя. Вы извратившие своим смыслом великое таинство покаяния, хотите увидеть мою нелюбовь к себе. Покаяние идет, покаяние, за интенсивностью которого неспособна уследить ни одна система, разодетая в рясу морали, вынести концентрацию правды его не дано самому нравственному умозрительному самообману. Мое покаяние - это приговор каждой секунде неподлинности, каждому мигу несвободы. Приговор тем моментам жизни, когда искренность, позволившая себя обмануть ложному авторитету, презиросла свою правоту, когда уверенное в себе Могу, уступало мнению немогущих и малодушно отрекалось от веры в себя. Я исповедуюсь в грехах самообмана, нелюбви и трусости. Я раскаиваюсь в каждом поступке, вызванным желанием угодить толпе и оправдать надежды слабых. Я раскаиваюсь за каждое мгновение, когда я не был Преступником, - так я раскаиваюсь в нелюбви к себе. Истинное покаяние возвращает к самому себе. Святость - это быт тем, кто ты есть. Покаяние - это избавление от страха. Святой - всегда Преступник. Ты единственный священник для себя.

Мне было 8 лет, второй класс школы, день был настолько обычный, что случилось необычное. Мой одноклассник Коля пришел в школу в красивой голубой рубашке. На перемене обнаружилось, что вся спина у него разрисована шариковой ручкой, кто-то угробил его красивую рубашку. Классный руководитель Неля Дмитриевна, задыхаясь от возмущения, собрала класс, тишина не нарушалась даже дыханием. следствие началось. Версия, что испоганивший рубашку на перемене не рассматривалась, видимо, чтобы сократить круг подозреваемых. Я, полный сочувствия рубашке, видимо пропустил какое-то умозаключение учителя-следователя, в результате которого главным подозреваемым оказался я. Команду «выйди к доске» выполнил походкой невиновного. Главной уликой было то обстоятельство, что Коля сидел впереди меня. Один вопрос Нелли Дмитриевны: «Зачем ты это сделал?», - расставил все точки. Виновный найден. Перемена заканчивалась, лимит времени не позволял растягивать расследования ненужными: «Ты это сделал?» Мое «нет» никому не было нужным. Я расплакался и, задыхаясь, выдавил: это не я. И тут я впервые в жизни узнал от учителя, для чего существует милиция. Она сказала, что если я не сознаюсь в содеянном, то вызовет милиционера с собакой и они заставят меня сознаться, поэтому для меня будет лучше сознаться уже. Сознался в том, чего не делал. Но самое страшное здесь то, что я поверил сам в это, осуждающие взгляды одноклассников убедили меня в моей виновности. Когда дома родители прочитали запись в дневнике, что их сын преступник, я услышал тот же вопрос: «Зачем ты это сделал?» Миру мало обвинить, его цель - вера обвиняемого в свою вину. Вера в свое ничтожество создает элементов Системы. Я давно простил Нелю Дмитриевну, простить себя оказалось труднее; неверие себе - великий грех. Я слишком долго верил в то, что я плохой, - так я угрожал миру.

Абсолютный Преступник - это безусловное Могу, освобождающее себя интенсивностью подлинности. Он знает: грех - это не бунт против Бога, грех - это искание Бога: искание Себя. Абсолютный Преступник - это воля, отказавшего Системе вправе определять его ценность. «Человек в своей истине. пастух бытия». Не истина пастух человеку, а наоборот, ибо он Создатель ее. Слово «нравственность» происходит от «нрав», т. е. характер. Быть нравственным - это быть согласно своему характеру, значит быть самим собою. Нравственность - это «в себе и для себя сущие законы и учреждения». Но когда я следую самому себе, мне говорят: ты безнравственный, будь как все, будь слабым, ибо это нравственно. Русо: «Первый, кто огородил участок земли, придумал заявить: «Это мое!» и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества». Не все оказались простодушными, нашлись не поверившие. Своя подлинность мешает им поверить. Они игнорировали все ограды и границы. Тогда, придумавший заявить: «Это мое!», придумал заявить: «Они злодеи», и снова простодушные поверили. Глава преступной семьи Нью-Йорка, босс подразделения убийц «Убийство инкорпорейтет» казненный на электрическом стуле в 1944 году Луиз Лепке Бучалте, был изумлен встречей в тюрьме с отбывающими наказание отказниками от военной службы. «Вы имеете в виду, что сидите здесь за то, что не убиваете людей?», - спросил он и долго хохотал. Наказывающая безнаказанность совершает «правосудие». Власть - это собственность, право на обладание которой не может быть основано. Любое «обоснование» не выдерживает неложного рассмотрения. У обладания кучкой людей собственности, позволяющей им решать, как мне быть, а то и не быть вовсе, оснований не больше, чем у моего: быть, как ему хочется и решать, как быть предметом моих желаний. Я готов отказаться от быть в ущерб другому, если обладающие властью признает, что она есть незаконно получена собственность. Ибо мое быть в ущерб кому-то есть не призвание быть собственнику власти в ущерб мне. Почему «кому-то», а не властьимущему? Отнятие у последнего его собственности - власти, происходит через нанесение ущерба собственности тех, от кого этот властьимущий получил «вправо» на обладание своей собственностью взамен на обещание создать условия, в которых они будут застрахованы от всякого ущерба. Мои действия по отношению к ним не позволяют ему выполнить обещания, что влечет появление желания у обманутых отнять у властьимущего его собственность. Обладание властью дает возможность распоряжаться собственностями всех, в т. ч. и моей. Я не давал и не дам согласие на то, что кто-либо может распоряжаться мной и моей собственностью, но мое несогласие обезличивается согласием большинства, подчинившихся власти. Своим согласием и покорностью они создают прецедент, позволяющий власти требовать и моей покорности, т. е. причиняют мне вред. Поэтому причинение мною вреда кому-либо из покорных, отдавших себя в распоряжение власти есть справедливость. «Любая в мире власть, каков бы не был ее источник, - власть ложная. Вот почему, позвякивая шпорой и бряцая мечом, она внушительный устраивает выезд, стараясь, пыль пустить в глаза великолепием и блеском церемоний, чтоб не осмелился никто ей глянуть в сердце, наполненное ложью. Власти шаткий трон лишь на штыках способен удержаться. Свою тщеславием пропитанную душу власть украшает кучей побрякушек, способных вызвать страх и колдовских вещиц нагроможденьем, чтобы глаза пытливых не усмотрели ненароком всю жалкую ничтожность власти. Такая власть - и шоры, и проклятье для того, кто ее жаждет. Она стремится удержаться любой ценой, и даже страшною ценой уничтоженья и властодержца самого, и тех, кто власть его приемлет, и тех, кто с ней ведет борьбу» (Михаил Найми «Книга Мирдада»). Августин в своем «О граде Божьем» указывает, что часто земное государство бывает не лучше «разбойничьей шайки». Откуда в человеке возникает желание заключить общественный договор? Из страха и слабости, не могущей удовлетворить свои потребности в одиночку. Что движет стремлением не заключать никаких соглашений с запутавшейся во лжи слабостью? Сила, удовлетворенная собственным Могу. Свобода требует от человека поступать на свой страх и риск, создавать законы самому экспериментом и опытом, но он слаб для этого; страх - причина его слабости. Признаваться в своем малодушии он не хочет и поэтому возводит клевету на свободу и осуждает Преступника. Свое состояние подчиненности государству, исследованию писаным законам трактуется малодушным, как единственно правильный способ бытия. Система подчинения работает исправно, «патологически вынужденное согласие» обеспечено и красиво упаковано обоснованиями гегелей и подписано «государство». Бастиа определил государство, как огромную фикцию, посредством которой все стараются жить за счет всех. Разве бог мог позволить мне желать зло? Мог. Пусть же позволит мне совершить его «ибо люди не злы, а только следуют своим интересам». Вск мы молимся одной богине - Пользе. Одни открыто, другие - скрываясь за ширмой лжи. Когда человек скажет правду: я добродетелен, когда мне это выгодно. «Всякая философия имеет в себе двойной результат: общий итог сознания и господствующее требование, из этого итога возникающее». Всякая философия имеет в себе общий итог сознания, как конечное находит в себе приметы бесконечного. Всякая философия - это бунт против смерти; когда общий итог сознания не создает бессмертие, - философ создает его общим итогом чувства. Когда мнимая достоверность умозрительных смыслов становится невыносимой, - спасает подлинность чувства, черпающего ковшом интуиции правду из бесконечности. Чувствуемой мыслью схватывающий действительность собственного бессмертия. Абсолютный Преступник - это абсолютная убежденность в Себе -Создателе. Сомнение смертельно убеждает. Сомнение во всем, во всех и в себе «и устал я вечно сомневаться, я разгадки требую с тоской.» Что нужно разгадать, чтобы обрести решимость сказать: да будет так. Что сообщает уверенное «я прав». Может, нет никакой разгадки, ведь в какие только спекуляции не пускались умы, но «я прав» все равно рождалось недоношенным. Так стоит ли тратить время на догадки, разгадки и требования. Что, если истине нужен не слуга, а сообщник дерзкий и смеющий, тот, кто здесь и сейчас возьмет на себя ответственность быть правым силой своей правды, «вися в воздухе» свободы, не касаясь и почвы систем, уничтожит сомнение своим «да будет так». Неудовлетворенность требования абсолютной очевидности рождена страхом быть мерой всего. Неисповедимы пути Господни. «Так вот, где секрет абсолютной свободы Бога, - в неисповедимости его путей. Так сделаю и я свои пути неисповедимы никем и ничем, ибо так свободным стану», - размышлял