Франко. Биография

Глава 8 ФРАНКО И ОСАДА МАДРИДА

Октябрь 1936-го — февраль 1937года

Ирония судьбы: на тот день, когда произошел инцидент между Миляном и Унамуно, Франко планировал праздновать взятие Мадрида. Две недели после его прихода к власти Франко занимался лишь упрочением своих позиций, а темпы наступления существенно снизились. Но войну нельзя было затягивать до бесконечности, и 6 октября Франко заявил журналистам о начале наступления на Мадрид. На следующий же день войска националистов под общим командованием Молы двинулись к Мадриду. Вымотанная африканская армия во главе с генералом Варелой и его заместителем Ягуэ также возобновила путь на север¹. Десятитысячное войско шло пятью колоннами, которыми командовали Асенсио, Баррон, Кастехбн, полковник Франсиско Делгадо Серрано и де Телья. Перед этим были получены новые партии оружия из-за рубежа, включающие изрядное количество артиллерии и легких танков из Италии. Итальянские инструкторы в спешном порядке обучали испанский персонал обращению с техникой, и 18 октября Франко вместе с членами итальянской военной миссии имел возможность инспектировать первые итало-испанские механизированные части².

После консультаций с Франко Мола разрабатывает план взятия Мадрида, состоящий из двух частей. Мадрид к этому времени уже был наполовину окружен с запада. Идея плана состояла в том, чтобы вначале националистские силы подошли бы ближе к городу, сокращая тем самым протяженность фронта, а затем африканская армия Варелы пошла бы на штурм столицы через северные предместья. Наступление, начавшееся 7 октября, развивалось по направлению от Навалперала на севере, от Эскориала на западе и от Толедо на юге. Защитники первого рубежа обороны столицы были деморализованы в результате бомбежек и артобстрелов и отброшены моторизованными колоннами, усиленными итальянскими легкими танками. Отчаянные контратаки защитников столицы были без труда отбиты, что вселило еще больший оптимизм в наступающих³.

Но дальше все пошло по-другому. С 18 июля по 7 октября основную нагрузку в боевых действиях несла африканская армия, совершая форсированные броски и захватывая методом фронтальных атак города и деревни, — им противостояли лишь неподготовленные бойцы милиции. Такая война мало чем отличалась от тех колониальных кампаний, к которым Франко и другие «африканцы» давно привыкли. В такой войне преимущество было целиком на стороне Легиона и «регуларес». Но дело приближалось к войне фронтов. Парадоксально, что немцы, итальянцу и русские поставляли обеим сторонам новейшие вооружения, используя Испанию как своеобразный полигон будущей войны, а Франко в своей стратегии был зациклен на прошлом.

Больше, чем осадой Мадрида, генералиссимус был обеспокоен проблемой снятия блокады с Овьедо, и освобождение города 17 октября доставило ему огромную радость. Мадридская же кампания представляла для него, похоже, гораздо меньший интерес. Так продолжалось до 20 октября, когда он словно вдруг заметил, насколько сильно укрепляется оборона столицы, и издал приказ «сконцентрировать максимум внимания и имеющихся боевых сил на фронтах вокруг Мадрида»⁴. Его невнимание к операциям по взятию Мадрида и исчезновение его имени из репортажей с театра военных действий — весьма примечательный факт. Возможно, Франко понял, что тут легкой славы снискать не удастся, и ловко переложил ответственность на Молу.

Сам Мола обрадовался возможности исправить неудачу, постигшую его в начале войны⁵. Его оптимизм разделяли многие: уже были названы кандидатуры алкальда и городских муниципальных советников⁶. Радиостанции националистов передавали, что Мола готовится въехать на центральную мадридскую площадь Пуэрта-дель-Сол на белом коне. Он даже предложил корреспонденту «Дейли экспресс» встретиться там за кофе, а «республиканским шутникам» передать, чтобы накрыли столик и ждали его⁷. Самолеты националистов разбрасывали над Мадридом листовки — в них содержался ультиматум с требованием эвакуировать гражданское население и капитулировать. Ситуация для защитников быстро ухудшалась⁸. Но 15 октября в Картахен прибыла первая партия оружия, техники и снаряжения из Советского Союза. Таким образом на Мадридском фронте появилось 50 танков, 20 броневиков и 108 истребителей, что на короткий срок уравновесило силы. О скорой победе националистов уже не могло быть и речи⁹.

К концу месяца войска Молы взяли ряд мелких населенных пунктов вокруг Мадрида — Брунете, Мостолес, Фуэнлабраду, Вильявисьосу-де-Одон, Ал-коркон и Хетафе. Мадрид оказался наводненным беженцами из прилежащих городков и деревень, они пришли с овцами и другой домашней живностью¹⁰. Возникли серьезные проблемы с продовольствием и водоснабжением. Атакуемые националистскими самолетами, в город в большом беспорядке отступали милицейские колонны. Тридцать первого октября, когда двадцатипятитысячное войско под командованием Варелы приблизилось к западным и южным предместьям Мадрида, Мола издал документ, в котором подчеркивал опасность дальнейшего промедления со взятием города¹¹.

Однако с 1-го по 6 ноября темпы продвижения тем не менее замедлились. Обычно это объясняют тем, что националистские войска нуждались в передышке и были уверены, что у них есть время на это. Поговаривали и о том, будто приостановка наступления была вызвана затянувшимися консультациями Франко с германскими и итальянскими советниками¹². Выяснилось, что с 4-го по 6 ноября в лагере националистов шли острые споры о тактике взятия столицы. Ягуэ и Варела предложили воспользоваться быстрым броском в город через предместья*, а Мола придерживался мнения наступать по всему фронту в надежде, что Мадрид не окажет им большого сопротивления. Осторожный Франко отверг планы Ягуэ и Варелы, опасаясь лишиться ударных африканских колонн¹³.

Таким образом, Франко освободил Моле руки для осуществления его сверх-оптимистического плана атаки по всему фронту с запада через реку Мансанарес, Университетский городок и Каса-дель-Кампо — старинные королевские охотничьи угодья с низкорослой и редкой растительностью. К 7 ноября националисты были готовы начать свою последнюю, как они полагали, атаку¹⁴. Двадцать восьмого октября фалангисты и карлисты составили список домов, отелей, кинотеатров, театров, радиостанций и редакций газет, которые они намерены занять после победы¹⁵. Гражданские правые, следовавшие за африканской армией, упаковали чемоданы и предвкушали скорое возвращение в свои мадридские дома в лучших районах города. Во франкистском лагере считали, что через несколько часов легионеры будут на Пуэрта-дель-Сол¹⁶.

Однако известие о прибытии русского оружия и военных специалистов, а также 1900 человек из Интернациональных бригад поубавило оптимизма в штаб-квартире генералиссимуса. С конца октября на стороне республиканцев стали действовать тяжелые русские танки и до того быстрое продвижение националистских колонн застопорилось, хотя отсутствие квалифицированных ме-хаников-водителей и стрелков сильно снижало эффективность использования танков. Советские истребители «И-15» и «И-16», пилотируемые русскими летчиками, в первый раз вступили в бой 4 ноября, и по меньшей мере на полгода с превосходством националистов в воздухе было покончено¹⁷. Не зная истинных масштабов русской помощи республике, немцы выказывали недовольство и обеспокоенность замедлившимся продвижением франкистов на Мадрид.

Двадцать первого октября министр иностранных дел Германии фон Ней-рат в разговоре с Чано сетовал на слабую активность Франко на Мадридском фронте¹⁸. Озабоченность судьбой дела националистов в Испании явилась одним из многочисленных факторов, сближавших Италию и Германию. Вскоре Муссолини начал поговаривать о создании оси Рим—Берлин. И Чано, и фон Ней-рат ожидали падения Мадрида либо к концу октября, либо в течение первой недели ноября — тогда они смогли бы заявить об официальном признании Франко¹⁹. Однако в конце октября германский военный министр генерал фон Бломберг направил адмирала Канариса и генерала Хуго Шперле (Sperrle) в Саламанку, чтобы выяснить, почему Мадрид до сих пор не взят. Фон Бломберг дал инструкции Канарису и Шперле сообщить Франко «со всей решительностью», что германское правительство не считает его тактические действия на земле и в воздухе «сулящими успех» и что «продолжающееся следование этой неуверенной и рутинной тактике (неиспользование нынешней благоприятной

_ * Ягуэ хотел проникнуть через плохо защищенные северо-восточные пригороды — Пуэрта-де-Йерро, Дээса-де-ла-Вилья и Куатро-Каминос, в то время как Варела предлагал такой же прорыв через юго-восточные окраины — Вальекас и Викалваро.

ситуации на земле и в воздухе, распыление авиации) может поставить под угрозу все приобретенное до настоящего времени».

Канарису и Шперле было поручено передать Франко условия, на которых ему будут направлены силы из Германии. Германские части будут находиться под командованием германского офицера, и тот будет находиться при Франко в качестве единственного советника по вопросам использования этих частей и отвечать только перед ним. Франко будет командовать этими частями только «косвенно». Увеличение германской помощи будет зависеть «от более системного и активного ведения войны» и выполнения генералиссимусом поставленных условий «безо всяких оговорок»²⁰. Если генералиссимус согласен, то в течение весьма короткого времени будет сформирован и направлен в Испанию легион «Кондор» — боевая группа под командованием генерала Шперле. Буквально через считанные дни соединение из специализированных частей, имеющее на вооружении новейшие германские бомбардировщики, истребители, танки и другую технику, уже находилось на пути в Севилью. Первые пять тысяч немцев высадились в Кадисе 16 ноября, а следующие семь тысяч — с артиллерией, самолетами и бронетехникой — 26 ноября²¹.

Республиканское руководство было настолько уверено в скором падении Мадрида, что 6 ноября после острых дискуссий решило перевести правительство в Валенсию. Когда артиллерия националистов стала обстреливать пригороды Мадрида, это показалось началом конца²². Организация обороны города была возложена на Хунту обороны, которую возглавил недавно назначенный командующий военным округом Новой Кастилии Хосе Миаха²³. Это был осанистый, лысеющий человек 58 лет. Франко относился к Миахе презрительно, считал его некомпетентным, неряшливым, а в глазах Кейпо де Льяно это был глупый и трусливый человек²⁴. Известному своими неудачными контратаками, которые не смогли остановить продвижения Франко в Эстремадуре, Миахе многие отводили роль козла отпущения, на которого впоследствии можно свалить падение столицы. Так думал и он сам²⁵.

Прямой и добродушный Миаха сразу собрал вокруг себя штат из высокопрофессиональных помощников, наиболее видным из которых был его начальник штаба подполковник Висенте Рохо. Пока Рохо занимался организацией обороны, Миаха поднимал моральный дух защитников столицы. Находясь в плену иллюзий, будто Миаха представляет собой чисто бутафорскую фигуру, Франко объявил 7 ноября, что на следующий день будет присутствовать на мессе в Мадриде. Утром 8 ноября в столицу, в военное министерство, пришли поздравительные телеграммы на имя Франко от правительств Австрии и Гватемалы²⁶. Всех опередило лиссабонское радио, которое заранее подробно описало восторженную встречу, устроенную жителями Мадрида генералиссимусу Франко. Американский журналист Никербокер из «Хёрст пресс» — охотник за сенсациями — послал подробный «репортаж» о параде победы, сделанный им якобы на ступенях «телефоники»⁶². В репортаже была даже упомянута собака, с лаем бегущая за войсками²⁷. Британскому журналисту Генри Бакли из Лондона ответили, что его описание боев на окраинах Мадрида, должно быть, уже утратило актуальность, так как всем известно, что войска Франко уже в центре города²⁸.

Положение Миахи и Рохо было тяжелейшим. Они почти что не имели понятия о количестве, диспозиции и боеготовности находящихся в их распоряжении сил. Не хватало оружия и боеприпасов, не было никакого прикрытия с воздуха, плохо работала радиосвязь между наспех собранными бойцами нерегулярных сил, единственным достоинством которых была решимость насмерть защищать столицу. Зато Миаха и Рохо были хорошо осведомлены о подготовленности бойцов Легиона «регуларес» и их прочих качествах. Знали они и о многочисленной и хорошо организованной «пятой колонне» националистов, осуществлявших акты диверсии и готовых поднять в городе восстание²⁹.

Варела, уверенный, что Мадрид после бегства правительства легко падет, отложил начало решающей атаки, чтобы дать войскам передохнуть. Пятого ноября он, по существу, не встретил бы сопротивления. Начни он атаку 6 ноября, когда население было деморализовано известием об отъезде правительства, он, возможно, одержал бы легкую победу³⁰. Но перерывом в боевых действиях лучше всех воспользовались Рохо и Миаха, которые провели всю ночь на 7 ноября и последующие сутки, организуя и сплачивая разрозненные силы, имевшиеся в их распоряжении. Более того, Рохо повезло: в ночь на 7 ноября был захвачен танк националистов, где был найден подробный оперативный план Варелы³¹. Похоже, что вместе с нерешительным правительством Ларго Кабальеро, из города ушла и атмосфера пессимизма, а близость франкистских войск как рукой сняла политические междуусобицы³².

Готовившимся в тишине улиц столицы отразить атаку защитникам придавали дополнительную отвагу ужасная память о том, что происходило в Ба-дахосе и Толедо после захвата их африканской армией. Народ был настроен сражаться до конца³³. Наряду с 5-м полком Коммунистической партии — наиболее организованной и дисциплинированной силой в центральной зоне — большую помощь Миахе в подъеме всего населения Мадрида на отчаянную и героическую защиту оказали 1900 человек из 11-й Интернациональной бригады. Воодушевленные ободряющими шутками Миахи, следуя приказам Рохо, получившим в свое распоряжение план Варелы, жители Мадрида, вооруженные старыми винтовками, не имея достаточно патронов и даже военного обмундирования, остановили националистские войска³⁴. Ярким солнечным днем 8 ноября африканская армия пошла в атаку, пытаясь форсировать реку Ман-санарес, над которой господствовал расположенный террасами бульвар Пасео-де-Росалес. Но в ходе атаки «африканцы» понесли потери такого масштаба, каких до этого не знали. Майор Антонио Кастехон, самый энергичный командир франкистских колонн, был тяжело ранен. С раздробленным бедром, подавленный тяжелыми потерями среди своих марокканцев, он сказал американскому журналисту Джону Уайтекеру: «Мы организовали это восстание, а теперь потерпели поражение»³⁵.

Атака Варелы через пригород Каса-де-Кампо захлебнулась к 10 ноября, но оборонявшие этот рубеж бойцы Интернациональной бригады потеряли до трети личного состава. После того как 15 ноября река Мансанарес была все же форсирована, начались уличные бои и рукопашные схватки в районе университета³⁶. Чувствуя за спиной родные стены, рабочая милиция дала марокканцам куда более мощный отпор, чем это было на открытых пространствах. Однако после прибытия 12 ноября легиона «Кондор» рабочие кварталы стали подвергаться более ожесточенным, чем раньше, артобстрелам и бомбардировкам, хотя богатые жилые кварталы Баррио-де-Саламанка — мадридского района, где обитали многие участники «пятой колонны», — Франко старался щадить. Немцам не терпелось выяснить действенность своих терроризирующих бомбардировок. Но, произведя в городе массовые разрушения, они не добились военного эффекта³⁷. Решив любым путем заставить город сдаться, Франко дал разрешение сбрасывать на него зажигательные бомбы. Тем самым он нарушил данное им обещание не наносить ущерба столице — собранию шедевров искусства. Одному португальскому журналисту он сказал, что скорее разрушит Мадрид, чем оставит его марксистам³⁸. Американский посол писал в Вашингтон: «Есть сведения, что бывший король, Альфонс XIII, выразил Франко протест по поводу такой политики. Если это он несет ответственность за разрушения, то причина лежит в том, что Франко пережил унижение, не сумев захватить Мадрид за несколько дней, и позволил своей злости взять верх над рассудком»³⁹.

До 22 ноября атаки националистов не принесли им успеха⁴⁰. На следующий день Франко вместе со своим начальником штаба полковником Мартиноц Морено совершил поездку из Саламанки в Леганес, местечко под самым Мадридом. Генералиссимус встретился там с Молой, Саликетом, Варелой и офицерами их штабов. Без подкреплений, которых у Франко просто не было, у него не оставалось другого выхода, как прекратить наступление. И генералиссимус принял это решение в связи с недостатком сил, уязвимостью линий снабжения, а также из-за продолжающейся зарубежной помощи республике⁴¹. Оргас принял на себя командование войсками Мадридского фронта, Мола — северного. Так Франко потерпел первое серьезное поражение в войне⁴². Однако, вместо того чтобы принять взвешенное военное решение и отвести войска на несколько километров, где их позиции было легче защитить, Франко вновь обнаружил свое упорное нежелание поступиться хотя бы клочком завоеванной территории. В соответствии с этим он приказал Асенсио занять позицию в Университетском городке, чтобы, как Франко представлял себе, укрепить морально-психологическое состояние войск — независимо от цены, которую придется за это заплатить в течение трех последующих месяцев⁴³.

Франко еще повезло, что силы республиканцев в Мадриде были слишком незначительны, чтобы начать серьезное контрнаступление. Иначе волна покатилась бы в другую сторону. Повергнутые в шок потерями в войсках, Варела и Ягуэ сказали германскому военному советнику в Испании капитану Роланду фон Штрунку в присутствии Джона Уайтекера: «Мы выдохлись. Если красные перейдут в контратаку, то мы не сможем оказать им никакого сопротивления». Капитан Штрунк полностью согласился с ними, убежденный в том, что только германские подкрепления могут спасти Франко от поражения. В разговоре с американским консулом в Севилье капитан фон Штрунк с горечью заметил, что «Франко мог взять Мадрид в один день». Он также сказал, что информировал Франко о необходимости передать военное руководство кампанией немцам, иначе Германия прекратит поставки. Франко это предложение принял⁴⁴. В Париже, Риме, Марокко, в лагерях националистов под Мадридом считали, что если Франко не получит еще больше помощи от Германии-и Италии, то движение обречено на провал⁴⁵.

Не успели республиканцы как следует поверить в свои силы, закаленные в пламени горящего Мадрида, как потрепанные колонны Франко получили солидную помощь из фашистской Италии. По иронии, всего четыре дня после молчаливого признания Франко — путем вынужденной смены стратегии — своего поражения, как его официально признали Германия и Италия. Почти в идентичных выражениях Берлин и Рим оправдывали свою акцию тем, что Франко контролирует «большую часть испанской территории»⁴⁶. Восемнадцатого ноября Франко, явно взволнованный, появился в Саламанке перед возбужденной толпой, выкрикивающей здравицы в честь Гитлера и Муссолини. В своем выступлении Франко назвал нацистскую Германию и фашистскую Италию «оплотом культуры, цивилизации и христианства в Европе»⁴⁷. В тот же день Гитлер дал инструкции новому германскому поверенному в делах Испании о стоящих перед ним задачах. На это место был выбран отставной генерал Вильгельм

Фаупель, бывший в свое время организатором «фрайкорпс»⁶³, советник при аргентинской и перуанской армиях, директор Иберо-американского института. Этому убежденному нацисту было предписано не влезать в военные вопросы⁴⁸. Тридцатого ноября Фаупель вручил Франко свои верительные грамоты⁴⁹.

Радость Франко по поводу демарша фашистских государств, несомненно, поблекла бы, знай он, с каким презрением оценивают итальянцы его действия на фронте. Двадцать пятого ноября Муссолини в беседе с германским послом в Риме Ульрихом фон Хасселем (Hassell) сказал, что националистам не хватает наступательного духа и личной отваги. После переговоров с Франко об итало-испанском договоре о военном и экономическом сотрудничестве Филиппо Анфузо, представитель Чано, сообщал 3 декабря, что националисты действуют, словно ведя колониальную войну, больше думая о мелких операциях, чем о нанесении серьезных стратегических ударов. Он делал заключение, что Франко для успеха необходимы итальянские генералы, итальянская колонна под командованием Роатты и осознание фактора времени⁵⁰. Муссолини видел националистскую Испанию орудием давления на Францию и надеялся, что сумеет привить Франко фашистские взгляды. Вот почему дуче собирался и дальше оказывать помощь Франко. Но, как и немцы, он настаивал на соблюдении некоторых условий. Самым важным из них была «гармонизация испанской и итальянской политики в Средиземноморье»⁵¹.

Нет ничего удивительного в том, что Франко, обычно до болезненности гордый, с радостью принимал на унизительных условиях германскую и итальянскую помощь. Прежде всего, им двигало отчаяние. К тому же он по-прежнему испытывал определенное почтение к Гитлеру и Муссолини. Ему улыбнулась фортуна: как заметил американский посол в Берлине Уильям Додд, «признав Франко победителем еще до наступления победы, Муссолини и Гитлер теперь должны были заботиться о его успехах, чтобы не оказаться в весьма двусмысленном положении»⁵². Италия уже ступила на скользкий путь полной масштабной поддержки Франко. За четыре месяца Муссолини прошел путь от выделенных со скрипом двенадцати транспортных самолетов, через поставки авиации и бронетехники до официального признания. После этого жеста Муссолини окончательно связал себя с Франко — который, оказавшись на грани поражения, нуждался в массированной помоши.

Пятого декабря Фаупель направил на Вильгельмштрассе телеграмму, составленную в решительных выражениях: «Мы стоим перед выбором: либо предоставить Испанию самой себе, либо помочь ей дополнительными силами». В германском министерстве иностранных дел государственный секретарь Вайцзекер (Weizsacker) опасался, что принятие такого предложения означало бы необходимость отправить в Испанию морской конвой, что вызвало бы враждебную реакцию Англии. Он считал, что в деле оказания помощи Франко основную тяжесть должна взять на себя Италия⁵³. Сразу после подписания 28 ноября секретного соглашения с Франко Муссолини созвал свою верхушку, чтобы обсудить проблемы увеличения итальянской военной помощи, и попросил Гитлера прислать своего представителя. Шестого декабря дуче, Чано и Роатта встретились с пессимистически настроенным Канарисом. Муссолини предложил, чтобы Германия и Италия подготовили для отправки в Испанию по дивизии, чтобы туда были посланы германские и итальянские инструкторы для подготовки войск на месте и чтобы смешанный итало-германский штаб направлял и координировал операции франкистских войск вместе с испанским штабом. К&нарис согласился на продолжение координированных поставок военной авиации и поддержку' франкистских сил со стороны флота в Средиземном море, но поддержал точку зрения Гитлера, фон Бломберга, других высших чинов вермахта и государственного секретаря Вайцзекера: Германия не может позволить себе открыто посылать войска к Франко, не рискуя вызвать международные осложнения, которые могут сорвать выполнение ее программ перевооружения. Зато сам Муссолини решил наращивать итальянскую помощь, послав в Испанию значительный контингент сухопутных войск. На встрече договорились о создании объединенного итало-германского штаба, призванного активизировать операции франкистов, хотя Канарис выразил опасение, что Франко по узости своего мышления станет препятствовать этому⁵⁴.

Из протоколов встречи 6 декабря явствует, что Муссолини, недовольный Франко, решил взять вопрос об исходе Гражданской войны в Испании под свой контроль. Хотя — по очевидным причинам — Франко не был информирован о ходе упомянутой встречи, он в общем мог быть уверен: теперь итальянцы только с величайшим трудом смогут выпутаться из положения, если откажут ему в поддержке. На следующий день Муссолини послал телеграмму генералу Роатте и поручил ему командование всеми итальянскими сухопутными и военно-воздушными силами, уже находящимися в Испании и собирающимися туда прибыть. Дуче дал указания Роатте связаться с Франко и с новым германским поверенным в делах генералом Фаупелем и договориться о создании объединенного штаба и размещении его под одной крышей с испанцами. Через два дня после совещания Муссолини создал специальное Бюро по Испании (Ufficio Spagna), в задачу которого входила координация деятельности различных министерств, причастных к итальянской помощи Франко⁶⁴⁵⁵.

Увеличение внешней помощи сопровождалось усилением безоговорочной власти генералиссимуса внутри страны. Франко уже лишил Хосе Антонио Примо де Риверу и без того мизерных шансов на спасение. Теперь, в декабре 1936 года, генералиссимус еще раз наглядно проявил ту быстроту, с которой умел действовать, когда чувствовал приближение опасности. Потери, которые понесла марокканская армия, заставили Франко смириться с мыслью, что ему придется теперь опираться на силы, которые не были переданы лично ему, а ориентировались на различные политические группировки. Это неизбежно увеличивало роль двух партий, служивших основными источниками пополнения милиции — Фаланги и карлистской «Комуньон традисионалиста». Не было никаких сомнений в их приверженности делу националистов, но в видении будущего Испании их планы весьма разнились. Столкнувшись с трудностями в создании режима своей абсолютной власти, Франко стал обращать пристальное внимание на потенциальных своих соперников, которые не только способны были повлиять на ход войны, но и лишить его гегемонии. Без Хосе Антонио, своего признанного лидера, Фаланга оказалась дезориентированной, а завеса таинственности над его смертью только усугубляла ситуацию. Посему в ближайшей перспективе главную опасность гегемонии Франко в националистской зоне представляли карлисты. Председатель карлистской Национальной военной хунты Мануэль Фал Конде с октября решительно настаивал на автономии карлизма в националистском движении⁵⁶. Карлисты увидели шанс еще более открыто заявить о своей независимости в рамках националистских сил, когда было объявлено о решении присваивать офицерам милиции армейские звания и создавать краткосрочные курсы по подготовке «временных лейтенантов» (alfėreces provisionales).

Восьмого декабря, получив согласие Молы, они основали собственную Королевскую военную академию «рекетес» (Real Academia Militar de Reąuetės), где офицеры-карлисты получали профессиональную и идеологическую подготовку. Карлисты утверждали, что их цели не распространяются дальше замещения выбывших из строя, а также переведенных на службу в регулярную армию офицеров. Две подобных академии было и у фалангистов, но те предварительно позаботились получить одобрение со стороны Франко. Генералиссимуса создание академии «рекетес» привело в тихое бешенство, и он решил воспользоваться случаем продемонстрировать мускулы. Посоветовавшись с соперником Фала Конде, апатичным графом де Родесно, обработав и нейтрализовав его, Франко сделал ход: Фалу Конде через генерала Давилу, главу Государственно-административной хунты было сообщено, что учреждение карлистской академии равнозначно перевороту. Теперь перед ним оказалась альтернатива либо в течение сорока восьми часов покинуть националистскую зону, либо предстать перед военным трибуналом. Франко всерьез подумывал, не казнить ли карлис-тского лидера. Но, не желая подрывать моральный дух карлистов на фронте, каудильо удовлетворился изгнанием его в Португалию⁵⁷. Чтобы укрепить контроль над милицией, Франко издал декрет об ее милитаризации, в соответствии с которым три милицейские группировки — Фаланги, карлистов и СЭДА — объединялись под командой полковника Монастерио.

По любопытному совпадению в то время, как Франко ограждал свою власть от карлистов, возникла другая опасность. Дон Хуан Бурбон, наследник Альфбн-са XIII, не отказался от мысли повоевать на стороне националистов. Седьмого декабря 1936 года он написал генералиссимусу и напомнил ему, что служил в британском флоте на кораблях «Энтерпрайз» и «Айрон Дьюк», и теперь покорнейше просит разрешить ему войти в состав команды крейсера «Балеарес», который в то время как раз достраивался. Хотя молодой принц обещал держаться неприметно, не сходить на берег в испанских портах и воздерживаться от любых политических контактов, Франко моментально углядел в этом опасность сиюминутную и долговременную⁵⁸. Если дон Хуан примет участие в боевых действиях, то вольно или невольно станет знаменем монархистов, прежде всего в армии, тех самых, которые пока видят во Франко лишь исполняющего обязанности главы государства — в ожидании победы и будущей реставрации монархии. Существовала опасность, что альфонсисты образуют свою группировку и, наряду с фалангистами и карлистами, добавят политической разноголосицы, которая и без того стала заметной. Только что решив проблему Хосе Антонио Примо де Риверы и ведя борьбу за отсечение от карлистов Фала Конде, Франко вряд ли готов был с распростертыми объятиями встретить дона Хуана Бурбона.

Он ответил , дону Хуану только через несколько недель, и ответ Франко явился шедевром двусмысленности: «Я с огромным удовольствием удовлетворил бы Вашу просьбу, подлинно испанскую, не говоря о том, что законную, сражаться на нашем флоте во имя Испании; однако требования вашей безопасности не позволили бы Вам остаться в звании простого офицера, поскольку энтузиазм одних и официозность других стали бы препятствием для столь благородных намерений; не считая того, что место, которое Вы занимаете в порядке наследования, и обязательства, вытекающие из этого, возлагают на всех нас и требуют от Вас принесения в жертву желания, которое столь же патриотично, сколь благородно и проникнуто сознанием интересов Отечества... Я не смею следовать диктату своего сердца солдата и принять Ваше предложение»⁵⁹. Он не только отклонил, таким образом, опасное для себя предложение, но и сколотил на этом отказе определенный политический капитал. Он «по секрету» дал знать фалангистам, что воспрепятствовал въезду в Испанию наследника престола, поскольку считал себя приверженцем будущей фалангисгской революции. С другой стороны, он укрепил свои позиции и среди монархистов своим нежеланием рисковать жизнью наследника престола: «На мне лежит большая ответственность, и мой долг не подвергать опасности жизнь, которая однажды может стать для нас в высшей степени ценной... если когда-нибудь на вершину государственной власти вернется король, то он должен будет прийти миротворцем и не должен входить в ряды победителей»⁶⁰. Цинизм рассуждений Франко можно по достоинству оценить только по прошествии почти четырех десятилетий, в течение которых Франко только и думал, как бы законно оформить разделение Испании на победителей и побежденных и сделал все для предотвращения реставрации монархии.

Но на описываемый момент дон Хуан был второстепенной проблемой для генералиссимуса. Главным, что занимало его мысли, оставалось положение на фронте. В конце ноября Варела провел операцию с целью улучшить позиции националистских войск, застрявших в Каса-де-Кампо к северо-западу от Мадрида, и в районе Университета. Желаемого достичь не удалось, хотя потери с обеих сторон оказались огромными. Новые попытки были предприняты 15-го и 16 декабря, и также с крупными потерями⁶¹. Обе стороны закопались в землю, и в течение более трех недель на Мадридском фронте происходили редкие, но ожесточенные столкновения. Смелость и решительность, позволившие Франко преодолеть Гибралтарский пролив и совершить с африканскими колоннами бросок на север, остались в прошлом.

Генерал Фаупель был поражен, когда Франко в начале декабря похвалялся ему: «Я возьму Мадрид, и тогда вся Испания, включая Каталонию, попадет в мои руки почти без сопротивления». Учитывая позиционный характер войны, Фаупель счел такое заявление легкомысленным. Отставной немецкий генерал сделал вывод, что «военная подготовка и опыт Франко не позволяют ему вести операции в их нынешнем масштабе». Но несмотря на словесную браваду, ситуация вызывала у Франко тяжелые раздумья и колебания. Он уважительно относился к советам Фаупеля, который, несмотря на запрет Гитлера вмешиваться в военные вопросы, не стеснялся высказывать Франко свое мнение. Генералиссимус, который считал себя самым дотошным офицером в испанской армии, демонстрировал железную выдержку и внешне спокойно сносил безапелляционные поучения Фаупеля о необходимости «строгих приказов по улучшению ухода за материальной частью, особенно за винтовками и пулеметами». При этом Франко не забывал о вещах более серьезных, и 9 декабря он попросил Фаупеля «как можно скорее передать ему одну германскую и одну итальянскую дивизии»⁶².

Потом каудильо признавался, будто он говорил о германском и итальянском оружии, а не о войсках⁶³. Однако такая интерпретация иностранной помощи могла появиться только в тридцать седьмом году, после массовой мобилизации в националистскую армию. В декабре же 1936-го, когда его армия была обескровлена в боях под Мадридом, он отчаянно нуждался в пополнениях⁶⁵. Генералиссимус был необыкновенно обрадован, когда спустя всего две недели после того, как его наступление на Мадрид ввиду отсутствия свежих сил приостановилось, дуче решил оказать ему массированную помощь. Девятого декабря 1936 года Франко получил официальное предложение от итальянцев о посылке в Испанию офицеров, сержантов, танковых экипажей, радистов, артиллеристов, саперов для последующего формирования из них смешанных испано-итальянских бригад. Рим предлагал обмундировать, вооружить и снарядить эти бригады и спрашивал Франко только о потребном их количестве. В середине декабря испанская сторона произвела подготовительные действия по созданию двух таких бригад. Офицеры итальянской регулярной армии, специалисты и войска начнут прибывать в середине января⁶⁴.

Тем временем Гитлер 21 декабря собрал в рейхсканцелярии совещание, в котором участвовали Геринг, фон Бломберг, Фаупель, Варлимонт, Фридрих Хоссбах, офицер связи и главнокомандующий германской армией Вернер фон Фриш. Обсуждался вопрос дальнейшей помощи Франко. Фаупель предложил послать в Испанию три дивизии, но не был поддержан присутствующими, опасавшимися преждевременно спровоцировать мировую войну. Фюрер решил не направлять в Испанию крупных подкреплений в живой силе, надеясь в своей дипломатической игре извлечь больше пользы из затягивания Гражданской войны в Испании. Со второй половины ноября в Берлине стали считать, что чем дольше длится война, тем больше Италия будет втягиваться в германскую орбиту. Но все-таки Германия решила направить в Испанию значительное количество самолетов, оружия и снаряжения, чтобы Франко не потерпел поражения⁶⁵. Генералиссимус был безмерно доволен поддержкой со стороны Гитлера и Муссолини, и их помощь будет становиться все большей по масштабам и более существенной, чем та, которую республика могла получить от Советского Союза.

Кроме соединений регулярной армии, предназначенных для формирования испано-итальянских бригад, Муссолини решил «ввиду неудовлетворительной ситуации» направить в Испанию две группы чернорубашечников по три тысячи человек в каждой, из которых предполагалось составить самостоятельные соединения. Четырнадцатого декабря помощник Роатты подполковник Эмилио Фалделла передал Франко ноту, в которой итальянское правительство выражало пожелание, чтобы добровольцы были организованы в роты под командой итальянских офицеров. В ноте четко указывалось, что эти соединения будут дополнением к смешанным бригадам⁶⁶. Франко хотя и нуждался в живой силе, но хотел иметь ее в своем подчинении, а не в подразделениях под командованием чужестранцев. Он проявил раздражение, спросив Фалделлу: «Кто их просил? — и затем выпалил: — Когда присылают войска в дружественную страну, по крайней мере спрашивают разрешения»⁶⁷.

Ясно, что Франко рад был заполучить чернорубашечников, но он надеялся включить их в свои части в качестве иностранных легионеров. Он не верил в эффективность фалангисгской милиции, зато многого ждал от итальянских добровольцев, прошедших закалку в Абиссинии. Но его самолюбие было уязвлено тоном сообщения о посылке чернорубашечников, в котором не было и намека на необходимость учитывать мнение генералиссимуса. Согласно информации Фаупеля, полученной им предположительно от Роатты, численность итальянского контингента, который прибыл в конце декабря и начале января, не «определялась в соответствии с ранее достигнутым соглашением с Франко, а вытекала из собственных расчетов итальянцев»⁶⁸. Франко пустил итальянцев в дело, как только они сошли на берег, а 12 января запросил еще девять тысяч чернорубашечников⁶⁹.

Иностранная помощь такого масштаба только и позволила Франко выйти из тупика. Двадцать восьмого ноября генерал Саликет направил генералиссимусу план операции по окружению столицы — со стороны дороги Мадрид — Jla-Корунья на северо-западе с нанесением двойного удара с юго-запада и со стороны Сории в направлении Алкала-де-Энарес⁷⁰. Франко три недели раздумывал над этим предложением и 19 декабря издал приказ, исполнение которого нарушило бы равновесие, которое установилось с 23 ноября, после того как он на совещании в Леганесе принял решение остановить атаки по всему фронту. Приказ основывался на плане Саликета, но исходные пункты были выбраны в непосредственной близости к Мадриду; кроме того, предусматривались три дополнительных направления наступления из вклинившейся в оборону Мадрида группировки националистов⁷¹.

Под проливными дождями, в тумане, на раскисшей земле шли кровопролитные и бесплодные бои за населенные пункты вроде Бобадилья-дель-Монте, который в результате оказался практически полностью разрушенным. На Рождество Варела получил ранение, и командование принял Оргас. Понеся ощутимые потери, националисты вынуждены были прекратить атаки. Двадцать седьмого декабря Роатта направил шифротелеграмму в Бюро по Испании, жалуясь на царящую в ставке Франко апатию и сообщая, что штаб генералиссимуса неспособен вести операции в условиях широкомасштабной войны⁷². Третьего января атаки возобновились с новой силой, нападавшим удалось подойти к важному перекрестку дорог на Эскориал и Jla-Корунью. Седьмого января пали Посуэло и Умера. За шесть дней националисты продвинулись вдоль дороги едва на десять километров. Им удалось огромной ценой ослабить давление на свои части в Каса-де-Кампо и у Университета. К моменту стабилизации фронта 15 января обе стороны потеряли до пятнадцати тысяч человек⁷³. Попытки Франко взять Мадрид значительно истощили его силы. Республиканцы заняли глубокую оборону, и Франко повезло, что они не воспользовались уникальной возможностью для контрнаступления и прорыва чересчур растянутого фронта националистов.

В период неудач под Мадридом Франко получил известие, которое отчасти подсластило пилюлю: 22 декабря кардинал Гома вернулся из Рима, где добивался от Ватикана признания режима Франко. Осторожная курия не стала торопиться, но, демонстриуя свою симпатию к франкистскому движению, назначила Гома ватиканским поверенным в националистской Испании. Это был значительный шаг к полному дипломатическому признанию⁷⁴. Двадцать девятого декабря Гома и генералиссимус встретились и договорились сделать совместное заявления для Ватикана, из которого было ясно, что для скорейшего признания Франко предпримет любые шаги, укрепляющие позицию Церкви в Испании⁷⁵.

Укрепление связей с Ватиканом имело для Франко долговременную политическую перспективу. А пока для него куда важнее была помощь, обещанная Муссолини. Наступающие войска завязли под Мадридом, и Франко почувствовал серьезное облегчение, когда в середине декабря эта помощь наконец стала поступать. К середине февраля под знаменами Франко находилось под видом добровольцев около пятидесяти тысяч членов фашистской милиции и солдат регулярной итальянской армии⁷⁶. Как бы ни ретушировал впоследствии Франко события того времени, прибытие подкреплений из Италии имело решающее значение для него и его армии. Поскольку дуче поставил свой престиж в зависимость от победы националистов в Испании, относительные неудачи под Мадридом вызывали у него все большее раздражение. В конце года Муссолини попросил Гитлера прислать на совещание в Рим кого-нибудь «облеченного всей полнотой полномочий» для обсуждения вопросов итало-германского сотрудничества в целях достижения «решающих сдвигов в Испании»⁷⁷. Но было очевидно, что Гитлер предоставляет итальянцам «привилегию» внести решающий вклад в победу Франко. Двенадцатого января Роатта докладывал в Рим, что, по словам Канариса, генерал Шперле весьма низко оценил эффективность первых действий легиона «Кондор» и состояние националистских войск. Сам Шперле, в свою очередь, информировал Роатту, что в основе пассивности немцев лежат опасения спровоцировать преждевременную войну с Францией⁷⁸.

На встрече, состоявшейся в Риме 14 января 1937 года, Гитлера представлял Герман Геринг⁶⁶. Муссолини был раздражен тем, что итало-германская помощь, вместо того чтобы заставить Франко действовать активнее, позволяла ему проявить свою прирожденную осторожность в попытках взять республику измором. Геринг согласился с тем, что если бы Франко сумел надлежащим образом воспользоваться переданными ему средствами, то вполне мог бы уже одержать победу. Министр авиации Германии с горечью заявил, что дипломатически признать Франко до взятия им Мадрида явилось большой ошибкой — вместо этого надо было оказать на него «энергичное давление» с целью заставить его действовать активнее и как следует использовать предоставленную в его распоряжение щедрую помощь.

Несмотря на формальное выражение солидарности с позицией Муссолини, Геринг вынужден был отказаться послать немецкую дивизию в Испанию, опасаясь возможного осложнения международной обстановки. В результате задача спасения Франко от поражения легла полностью на дуче, который для виду выразил разочарование, но на деле ему льстила роль старшего партнера в Испании. Муссолини заявил', что теперь ничто не мешает Франко победить и он должен победить. Дабы побудить Франко проводить более энергичный курс, было решено навязать ему объединенный итало-германский штаб. Муссолини и Геринг также считали — хотя это было ошибкой, — что надо обеспечить победу Франко до того, как Британия установит действенную морскую блокаду Испании с целью предотвращения иностранного вмешательства⁶⁷. В этой связи было решено до середины января направить в Испанию дополнительные материальные и людские ресурсы, но предупредить Франко, что на продолжение помощи тот не должен рассчитывать⁷⁹.

На другой день после римской встречи начальники штабов военных министерств Италии и персонал Бюро по Испании, а также Анфузо, представитель Чано, собрались чтобы обсудить программу помощи Франко. Отчасти из неверия в способности франкистского генералитета, отчасти из желания монополизировать грядущий триумф фашизма на совещании было решено, что итальянский контингент в Испании должен использоваться в качестве независимого войскового соединения под оперативным командованием итальянского генерала, лишь номинально подчиняющегося общему руководству со стороны Франко. По мысли фашистских стратегов, только так итальянские войска могли бы принести Франко победу в войне. Муссолини ратовал за массированное наступление от Теруэля на Валенсию, чтобы отрезать Каталонию от остальной Испании. Наступление должны были предварить массированные бомбардировки Валенсии. Однако все понимали, что такая операция невозможна без полной координации с Франко. В качестве варианта предлагался марш от Сигуэнсы на Гвадалахару, чтобы усилить давление националистов на Мадрид. Еще один план, дававший более ограниченные возможности, предполагал взятие Малаги, в результате чего националисты получали близкий к Италии порт и плацдарм для наступления на Валенсию с юго-запада⁸⁰.

После неудач под Мадридом у Франко не оставалось выбора, и, сжав зубы, он согласился на унизительные итало-германские предложения, которые 23 января ему передал Анфузо. Из документа, представленного Анфузо, ясно следовало, что международная обстановка препятствует бесконечному оказанию помощи⁸¹. Поначалу генералиссимус, казалось, был ошеломлен⁸². Однако на другой день он передал Анфузо ноту с выражением благодарности за помощь и отчаянной просьбой не прекращать ее, как минимум, в течение следующих трех месяцев⁸³. Перспектива установления Британией эффективной блокады побудила его всерьез задуматься над тремя стратегическими предложениями, выдвинутыми итальянцами. Рассыпаясь в благодарностях по адресу Муссолини, Франко заверил Анфузо, что теперь он приблизит окончание войны, предприняв крупные и решительные акции. Двадцать шестого января он согласился с предложением Роатты, чтобы впредь штаб Франко, в который войдут десять высоких немецких и итальянских военных чинов, со вниманием относился к рекомендациям Фаупеля и Роатты и воплощал их в жизнь⁸⁴. Муссолини считал, что может давать Франко указания как своему подчиненному⁸⁵.

Болезненно самолюбивого Франко не могло не возмутить пренебрежительное отношение немцев и итальянцев к его воинским доблестям. Однако он ничем не проявил своего недовольства и принял все предложения Муссолини, в том числе и о включении в свой штаб иностранных офицеров. Согласно Кинделану, который не был сторонником дружеских отношений Франко и дуче, генералиссимус отнюдь не считал, что пополнения из-за рубежа станут решающим фактором победы, хотя вооружены и экипированы они были получше солдат Франко и имели опыт войны в Абиссинии. Поэтому Франко решил испытать их в сравнительно легких боях на юге⁸⁶.

Чтобы как-то компенсировать неудачу под Мадридом, генералиссимус принял предложение Кейпо начать неспешное наступление на Малагу. Кампания по очистке Андалусии от остатков войск противника, такая же дикая и кровавая, как и марш на Мадрид, до того проводившаяся спорадически, в середине декабря приняла систематический характер и проходила весьма успешно⁸⁷. Однако по прибытии итальянских войск ход военных действий резко изменился. Франко хотел опробовать их в операциях, проводимых по его усмотрению, но выбор был за Муссолини. Как только чернорубашечники оказались в Испании, Муссолини 18 декабря 1936 года напомнил Роатте о своем давнем желании быстрее захватить Малагу. Роатта немедленно информировал об этом Франко, и тот не стал возражать. После этого дуче стал с энтузиазмом следить за ходом наступления, поскольку считал этот план своим детищем⁸⁸.

Франко хотел включить вновь прибывших итальянцев в смешанные части на Мадридском фронте, но вынужден был уступить желанию Муссолини видеть их действующими самостоятельно в Андалусии⁸⁹. В связи с тем, что оборона республиканцев была неглубокой и растянутой по фронту, Роатта видел успех в «быстрой войне» (guerra celere) — .атаке своими механизированными колоннами. Франко же склонялся к предложению Кейпо — постепенному, но основательному захвату территории. Франко не могла радовать перспектива молниеносной победы, плоды которой будет вкушать Муссолини и которая, возможно, решит исход войны еще до того, как Франко упрочит свое лидерство среди националистов. Двадцать седьмого декабря Роатта легко переубедил генералиссимуса, заставив того отказаться от преимуществ медленного продвижения, сопровождавшегося политическими чистками. Они достигли компромиссного решения о сочетании обоих видов наступления. Но стоило Франко заикнуться о переброске пары механизированных рот под Мадрид, как Роатта с ходу отверг его просьбу на том основании, что, мол, эти части очень нужны для подготовки наступления на Малагу. Девятого января оптимист Роатта и скептик Кейпо согласились разделить между собой обязанности в соответствии с принятым компромиссным планом⁹⁰. В середине января две колонны под командованием Кейпо де Льяно, который руководил действиями с борта крейсера «Канарис», и Роатты, обосновавшегося на суше, начали продвижение к Малаге. К концу месяца, после взятия Аламы на дороге Малага — Гранада, войска были готовы к заключительному штурму.

Полковник Вольфрам фон Рихтхофен, начальник штаба легиона «Кондор», записал 3 февраля в своем дневнике: «Об итальянцах, их местонахождении и намерениях ничего не известно. Франко о своих частях тоже ничего не знает. Ему бы надо съездить в Севилью, чтобы войти в курс дела и сохранить надежду на дележку лавров от победы в Малаге»⁹¹. Дабы создать впечатление о своем контроле над ситуацией, Франко в этот момент уже находился на пути из Саламанки в Севилью. В этот же день 3 февраля итало-испанские войска под проливным дождем штурмовали Малагу. Наступление шло по расходящимся концентрическим окружностям. Испанские войска двигались на восток от Марбельи, а итальянские механизированные колонны устремились на запад от Аламы, не заботясь о флангах⁹². Генералиссимус 5 февраля в Антекере обсудил с Кейпо де Льяно ход наступления. Убежденный, что операция идет по плану и закончится успехом, Франко не стал ждать падения Малаги и вернулся 6 февраля в Севилью, а на другой день был уже в Саламанке, чтобы следить за новым наступлением на Мадридском фронте⁹³.

Седьмого февраля, совершив стремительный бросок, войска вышли к городу. В эти дни командование обороной менялось с пугающей быстротой, моральный дух защитников был на предельно низком уровне, и после бомбардировок города итальянской авиацией и обстрела с моря он был взят без труда. Первыми в город вошли итальянские войска, и короткое время похозяйничав там, демонстративно передали его испанцам. Роатта приписал победу гению Муссолини и направил Франко торжественную, но с ущемляющим достоинство Франко подтекстом, телеграмму: «Войска под моим командованием имеют честь передать город Малагу Вашему Превосходительству»⁹⁴. На самом деле, учитывая огромный перевес наступавших в численности и вооружении, повод для столь масштабных торжеств был явно преувеличен. Не получив помощи со стороны правительства, находящегося в Валенсии, защитники города были подготовлены не лучше, чем наскоро собранные отряды милиции, столкнувшиеся с франкистской африканской армией полгода назад⁹⁵. Ни итальянцы, ни националисты, войдя в город, не знали пощады. Голоса протеста из-за рубежа на сей раз звучали тише, чем после зверств в Бадахосе, поскольку Франко не пустил военных корреспондентов в Малагу⁹⁶. После боев Кейпо и Роатта направили механизированную колонну преследовать толпу беженцев, растянувшуюся по прибрежной дороге. В самом городе за первую неделю было расстреляно около четырех тысяч республиканцев, но массовые избиения продолжались еще несколько месяцев. Забитую беженцами дорогу обстреливали корабли и подвергали бомбежке и пулеметному обстрелу самолеты⁹⁷.

Когда в Саламанку пришло от Роатты известие о взятии Малаги, Франко не выказал особого восторга, что было легко объяснимо: ему лишний раз напомнили об унизительной зависимости от Муссолини. Милян Астрай, придя поздравить генералиссимуса и застав его за сосредоточенным разглядыванием карты на стене, воскликнул: «Думал, что увижу тебя празднующим взятие Малаги, а не разглядывающим здесь в одиночестве карту!» Стараясь не демонстрировать свою досаду слишком явно, Франко указал на карту и сказал: «Смотри, сколько нам еще осталось отвоевать! Так что я не могу позволить себе роскоши отдыхать»⁹⁸. С угрюмым видом, притворяясь всецело поглощенным военными заботами, Франко был не похож на себя, обычно уверенного в победе. Конечно, он был озабочен ходом сражения в долине реки Харамы, начатого как раз накануне падения Малаги, но при ином раскладе он вряд ли чувствовал бы себя равнодушным — взятие Малаги было серьезным ударом по республике с точки зрения захвата территории, пленных и оружия. Франко теперь контролировал всю провинцию Малага, специализировавшуюся на производстве продовольствия, и большую часть Гранады. Он лишил противника стратегически важного морского порта и сократил протяженность южного фронта. Нарочитое отсутствие интереса указывало на его недовольство этим беспардонным Роаттой, который оповестил весь мир о победе Муссолини, а не о его, Франко, победе⁹⁹.

Падение Малаги вызвало распри в республиканском правительстве и послужило причиной кризиса. Коммунисты стали выражать недовольство премьером Ларго Кабальеро и вынудили его снять с поста своего ставленника — заместителя военного министра генерала Асенсио¹⁰⁰. Любопытно, но в душе и сам Франко был убежден, что столь легкая победа одержана благодаря эффективности итальянского контингента¹⁰¹. На Муссолини успех произвел такое впечатление, что он тут же присвоил Роатте звание генерал-майора. Дуче и его начальник штаба в министерстве армии Альберто Париани тут же выдвинули новые амбициозные планы использования итальянских войск. Намечалось совершить бросок из Малаги на Альмерию, а далее через Мурсию и Аликанте на Валенсию¹⁰². Но еще накануне штурма Малаги Роатта представил в Рим доклад, из которого следовало⁶⁸ что состояние итальянских частей весьма бледно — дезорганизация, отсутствие дисциплины, низкая техническая подготовленность. И теперь он счел за благо поубавить энтузиазма у Муссолини и убедить его, что длинный марш вдоль южного побережья, где итальянцы будут постоянно подвергаться постоянным фланговым атакам, в военном отношении менее значим, чем операции Франко в центре страны¹⁰³.

Франко был удовлетворен тем, что итальянцы оказались на Мадридском фронте и отверг шапкозакидательские планы Кейпо, который вознамерился использовать победу в Малаге для триумфального марша через восточную Андалусию на Альмерию. Франко никак не мог покончить с Мадридом, и ему вовсе не хотелось делать из Кейпо де Льяно триумфатора. К большому огорчению Кейпо, он запретил дальнейшее передвижение войск по Андалусии¹⁰⁴. Франко не испытывал восторга и от успехов итальянской армии, подчиняющейся Риму: ему вовсе не улыбалась перспектива, когда Муссолини будет подносить ему победу за победой на блюдечке. Болезненное самолюбие сыграло злую шутку с генералиссимусом и привело к катастрофическим последствиям во время боев за Гвадалахару.

К этому времени относится распушенный националистской прессой слух о том, что Франко пользуется покровительством святых. Рассказывали, будто в хаосе отступления командующий войсками в Малаге полковник Хосе Виляльба Рубио бросил в отеле кое-какие личные вещи. В его чемодане нашли мощи — нетленные останки руки святой Терезы Авильской, украденные из кармелитс-кого монастыря в Ронде¹⁰⁵. На самом деле мощи были обнаружены на полицейском складе. Мощи послали Франко, который хранил их у себя до конца жизни.

Обнаружение мощей возвело святую Терезу в ранг «национальной святой» Испании. Церковники и политики при любой возможности подчеркивали связь святой с каудильо и его роль как орудия провидения¹⁰⁶. Франко, похоже, и сам поверил в свои особые отношения со святой Терезой. Кардинал Тома говорил о нежелании Франко расставаться с мощами как о свидетельстве его религиозности и убеждении в том, что его борьба представляет новый крестовый поход. Епископ Малаги дал разрешение, чтобы мощи остались у Франко и были всегда при нем¹⁶¹⁰⁷.

Ободренный легкой удачей на юге и тем, что в его распоряжении теперь находился легион «Кондор», Франко возобновил попытки взять Мадрид. Шестого февраля 1937 года хорошо снаряженная шестидесятитысячная армия под командованием генерала Оргаса пошла в мощное наступление в долине Харамы по направлению к шоссе Мадрид — Валенсия к востоку от столицы. В убеждении, что ему наконец удастся взять столицу, Франко внимательно следил за ходом кампании¹⁰⁸. Двумя днями позже его желание взять столицу стало еще сильнее — он чувствовал себя обязанным затмить триумф итальянцев в Малаге.

Тогда же Муссолини поменял своего посла в националистской зоне, прислав мягкого по характеру Роберто Канталупо, который прибыл в Испанию сразу после боев под Малагой¹⁰⁹. Франко несколько дней отказывался принять Канталупо, теша тем самым свое уязвленное поведением Роатты и Муссолини самолюбие. Уловив царившие в окружении Франко настроения, Канталупо докладывал Чано 17 февраля: «Такая монета, как признательность, здесь почти не в ходу». Когда Канталупо в конце концов добился официальной встречи с каудильо, у него сложилось впечатление, что тот верит в конечную победу, но не считает ее скорым делом. Во всяком случае, каудильо, похоже, не возражал против затягивания войны, хотя объяснение этому отложил до новых встреч. Он ясно дал понять, что ни о каких мирных переговорах не помышляет¹¹⁰.

Между Муссолини, настаивавшим на быстром нанесении поражения республиканцами, и Франко, стоявшим за постепенное развитие успеха, назревал конфликт. Спустя четыре дня после падения Малаги раненный в бою Роатта послал своего начальника штаба, полковника Эмилио Фалделлу, в Саламанку с визитом к генералиссимусу обсудить вопрос, в каких дальнейших операциях будут участвовать итальянские части — они стали называться Корпусом добровольческих войск, или КДВ (Corpo di Truppe Volontarie). Двенадцатого февраля во второй половине дня, явившись к Франко, Фалделла застал всеобщее ликование по поводу перехода националистских войск через реку Хараму, обеспечивавшую, как там полагали, близкую и решающую победу. Начальник оперативного отдела франкистского штаба полковник Антонио Барросо сказал Фалделле, что Алкала-де-Энарес в течение пяти дней будет взят, и Мадрид, таким образом, окажется отрезанным от Валенсии. Фалделла сказал Барросо, что собирается предложить Франко использовать итальянский корпус в наступлении на Сагунто, к северу от Валенсии, и на саму Валенсию. Этот вариант с середины января поддерживал Муссолини, о чем было доложено генералиссимусу через Анфузо 22 января. Барросо посоветовал Фалделле даже не заикаться об этом, так как Франко, озабоченный прежде всего собственным престижем, не позволит итальянцам самостоятельно осуществить такую акцию, как захват столицы республиканцев. Фалделла, проконсультировавшись с Роаттой по телефону, внес изменения в ноту, которую передал Франко: там теперь было предложение, которое родилось на встрече Муссолини и Геринга — итальянцы должны принять участие в крупном наступлении от Сигуэнсы на Гвадалахару с целью замкнуть кольцо вокруг Мадрида"¹.

Когда 13 февраля в 8 часов вечера Франко принял Фалделлу, то, обычно вежливый, он даже не поблагодарил Фалделлу за действия итальянцев в Малаге и лишь заметил: «Нота удивила меня, потому что это настоящее давление». Уверенный в своем успехе в долине Харамы, каудильо заговорил с Фалделлой, который был всего лишь исполняющим обязанности военного представителя Муссолини, в более твердых, чем когда бы то ни было, выражениях. «В конце концов, — сказал Франко, — итальянские войска прислали сюда, не спрашивая моего мнения. Вначале мне сказали, что прибывают роты добровольцев, которые вольются в испанские батальоны. Потом меня попросили, чтобы из них были сформированы независимые батальоны, и я согласился. Потом приехали старшие офицеры и генералы, чтобы командовать ими, и, наконец, стали прибывать целые сформированные части. Теперь вы заставляете меня разрешить этим войскам сражаться, как того захочет генерал Роатта, хотя у меня были совсем другие планы». Фалделла пояснил, что Муссолини только пытается компенсировать этими шагами невозможность посылки германских частей. На это Франко ответил: «Это война особого рода, здесь нужно воевать особыми методами; здесь нельзя разом использовать такие большие силы, полезнее распределить их по нескольким фронтам»"². Эти замечания обнаружили не только недовольство Франко активностью итальянцев, но и ограниченность его стратегического мышления. Предпочтение ограниченным акциям на обширной территории отражало его собственный практический военнный опыт мелкомасштабной колониальной войны и желание завоевать Испанию постепенно, чтобы дать упрочиться своему политическому превосходству над конкурентами"³.

Фалделла попытался помочь ему разглядеть преимущества решительных и масштабных действий, в которых можно было бы задействовать КВД, но Франко упрямо стоял на своем. Он говорил: «В гражданской войне планомерный захват территории, сопровождающийся необходимыми чистками (limpieza), предпочтительнее, чем быстрое поражение вражеской армии, после которого страна остается нашпигованной врагами». Фалделла настаивал, что быстрое поражение республиканцев в Валенсии облегчит Франко искоренение левых по всей Испании. В этот момент его прервал Барросо и с голоса хозяина заявил: «Вы не должны забывать, что авторитет генералиссимуса — самая важная вещь в этой войне, и абсолютно недопустимо, чтобы Валенсия, резиденция республиканского правительства, была взята иностранными войсками»"⁴.

На следующий день Франко направил Фалделле письменный ответ, в котором с неохотой принимал его предложение о наступлении от Сигуэнсы на Гвадалахару. В нем также упоминалось, что Франко против массового использования итальянских войск, поскольку это может вызвать международные осложнения, а также принижает звучание «решающих акций против в высшей степени политически важных объектов, акций, которые должны быть не чем иным, как совместными акциями испанских и итальянских частей»"⁵. Канта-лупо считал, что каудильо можно было переубедить, гарантировав, что в Мадрид победителями войдут испанские войска"⁶. Но переговоры с Франко не исключали и применение кнута вместо пряника. Разногласия между Франко и командованием итальянского корпуса вынудили Роатту даже слетать в Рим для консультаций с Муссолини. Дуче поддержал Роатту и пригрозил, что если Франко будет продолжать говорить с итальянцами на языке, каким он говорил с Фалделлой, то итальянские войска уйдут из Испании. И, чтобы показать, что не шутит, он приказал направить двадцать истребителей, обещанных Франко, в распоряжение итальянского командования в Испании, которому был передан контроль над. военно-воздушными частями, ранее выполнявшими приказы генералиссимуса^{1 17}.

Угроза Муссолини возымела эффект, тем больший, что наступление националистов в долине Харамы застопорилось. Республиканские войска при поддержке Интернациональных бригад оборонялись отчаянно. Это было самое ожесточенное сражение всей Гражданской войны. Как и в битве за шоссе на JIa-Корунью, националисты продвинули фронт на несколько километров, но никакой стратегической выгоды не получили. И снова Мадрид выстоял, хотя высокой, кровавой ценой. Республиканцы потеряли в боях больше десяти тысяч человек, включая ряд лучших бойцов из британских и американских Интернациональных бригад. Националисты потеряли около семи тысяч человек¹¹⁸.

Самоуверенность Франко сменилась отчаянием. Спустя всего лишь шесть дней после грубого разговора с Фалделлой, имевшего место 13 февраля, Франко направил к нему Барросо с просьбой как можно скорее начать предлагавшееся итальянцами наступление. Фалделла справедливо указал, что реализацию плана ускорить невозможно. Тогда на следующий день к нему пришел Милян Астрай. Двадцать первого февраля они вместе отобедали в расположении итальянского КДВ, и Милян «в патетических выражениях» поведал о трудностях националистов под Мадридом и попросил о скорейшем итальянском вмешательстве. Фалделла был убежден, что Милян Астрай пришел к нему по прямому указанию Франко. Но в любом случае приходилось ждать. Ведь перебросить итальянские части из района Малаги в центральную Испанию было не такой простой задачей.

Пожелание генералиссимуса использовать итальянские подкрепления в долине Харамы не было удовлетворено. Подавляя свои эмоции, Франко вынужден был отказаться от намерений покомандовать итальянцами. Генеральный оперативный план, направленный им Моле, в точности соответствовал стратегии, очерченной в ноте Фалделлы от 13 февраля. Неделю спустя итальянцы еще не были готовы, и 1 марта Барросо снова умолял Фалделлу убедить Роатту немедленно приступить к действиям¹¹⁹. Хотя Оргасу и Вареле удавалось удерживать линию фронта в долине Харамы, генералиссимусу чрезвычайно нужен был отвлекающий удар с целью облегчить положение его измотанных частей. По мнению Франко, итальянское наступление на Гвадалахару, в шестидесяти километрах к северо-востоку от Мадрида, было бы идеальным вариантом такого удара. У итальянцев были свои планы — совсем другие. Катастрофа приближалась.