Генерал Рубцов

Декабрь сорок первого

Зима в этом году наступила рано. Уже в первых числах ноября выпал снег, выпал, да так больше и не стаял. А в декабре начались морозы, жестокие, лютые. Нескончаемые снегопады до неузнаваемости изменили Пермь. Такого обилия снега пермяки не помнили давно. Улицы почти не расчищались, снег навис огромными шапками на крышах домов, сугробился у заборов. Одетая в телогрейку, валенки, закутанная в шерстяной платок, спешила Евгения Григорьевна в госпиталь. Это был, пожалуй, единственный путь, по которому она ежедневно ходила последние два месяца. Работа — дом, дом — работа, на остальное просто не хватало ни времени, ни сил. Уже около месяца Рубцовы жили в небольшой квартире, недалеко от госпиталя, которую помог получить Ян Семенович Адамсон. От Федора Дмитриевича не было никаких вестей, и недобрые предчувствия уже давно не покидали Евгению Григорьевну.

«Не мог, не мог он молчать столько месяцев! — думала Рубцова, с трудом обходя прохожих на узкой, протоптанной в глубоком снегу дорожке. — Не такой Федор. Если ранен — написал бы, сообщил…» Неизвестность страшила ее, но эта неизвестность оставляла и надежду.

Прийдя в госпиталь, Рубцова заметила необычное оживление.

— Что случилось, Зиночка? — обратилась она к Кунгурцевой, с которой близко сошлась по совместной работе.

— Вы разве не знаете, радио не слышали? Город Калинин освобожден! — сияя, ответила энергичная Зина.

Раненые очень любили ее за мягкие, ласковые, почти не приносящие боли руки, за неподдельную доброту и знание своего дела.

— Вот сейчас снова сводку передавать будут, видите, многие из палат вышли, — продолжала торопливо говорить Кунгурцева, как всегда приветливо улыбаясь Евгении Григорьевне.

По притихшему коридору чуть приглушенный репродуктором прокатился торжественный голос Левитана: «Сегодня, 17 декабря, войска Калининского фронта овладели городом Калинин. Войска генерала Лелюшенко заняли город Клин…» Рубцова слышала фамилию Лелюшенко от мужа, Федор Дмитриевич и Лелюшенко вместе воевали на Карельском перешейке.

Почту ждали все с большим нетерпением. Уже знали, что в газетах опубликован Указ Президиума Верховного Совета о награждении 65-й стрелковой дивизии орденом Красного Знамени. Евгения Григорьевна с трудом подавила волнение: ведь это та дивизия, в которой Рубцов был начальником штаба, а потом, до перевода в Пермь, исполнял обязанности командира.

И снова острая боль кольнула сердце: «Федор, Федор, что с ним?»

Раненые только и говорят о разгроме немцев под Москвой. Ожили люди, веру обрели, силы почувствовали. Особенно счастливы те, с кого сегодня сняли гипс. Их трое в палате Рубцовой, уже о выписке поговаривают…

Тридцатого декабря Евгения Григорьевна пришла домой поздно. Леночка и Надежда Зиновьевна уже спали. Усталым движением она сняла платок, пальто (недавно купила) и, не разуваясь, прошла на кухню. Сегодня ей выпал очень тяжелый день — была сложная операция. Если раньше, когда госпиталь только начинал работать, большинство операций делали профессор М. С. Знаменский, начмед Р. И. Морозова и хирург Н. В. Белецкая, то сейчас делают и другие хирурги.

Около трех часов простояла сегодня за операционным столом Евгения Григорьевна, удаляя многочисленные осколки из бедра красноармейца Лилюнова, прибывшего с последним эшелоном. Старшая операционная сестра Лиза Иванова была ассистентом, руководила операцией опытнейший хирург Нина Васильевна Белецкая. Особенно трудным оказалось сложить раздробленную, искромсанную кость, сшить сосуды. Нужно сделать все, чтоб раненый вернулся в строй. Время от времени Рубцова вглядывалась в строгое лицо Нины Васильевны, в ее глаза, и та одобрительно покачивала головой.

По-домашнему мирно тикают на стене ходики, слышится ровное дыхание спящих, мамы и Леночки.

«Надо хоть чай разогреть», — подумала Евгения Григорьевна, поднимаясь со стула.

Вдруг в дверь постучали, негромко, но настойчиво. «Кто бы это?» Открыла — на пороге заведующая детским садом. Она хорошо знала Федора Дмитриевича и Евгению Григорьевну: ведь сад был для детей комначсостава. До войны Рубцовой, как детскому врачу, приходилось часто бывать там. Она и сейчас дружила с Татьяной Ивановной.

— Извините, что так поздно, — возбужденно проговорила гостья, нерешительно останавливаясь в прихожей. — Вы читали? Вот! Указ в «Звезде» о награждении Федора Дмитриевича! Я сейчас газету достану, — торопливо добавила она, видя растерянность на лице Рубцовой.

Евгения Григорьевна не могла выговорить ни слова. Непослушными руками она развернула протянутую ей газету.

— Да вот же, вот! В самом центре напечатано! — показала Татьяна Ивановна.

«За образцовое выполнение заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и мужество награждена группа начальствующего состава Красной Армии орденом Ленина…» — одними глазами читала Евгения Григорьевна, и взгляд ее застыл на фамилии мужа, в числе семи награжденных — генерал-майор Ф. Д. Рубцов…

— Господи, да успокойтесь вы, жив Федор Дмитриевич!

— Нет, Танечка, это посмертно! Такой короткий список… Это посмертно!

Прижав к груди газету, Рубцова прошла в кухню, безвольно опустилась на стул. Растерянно смотрела на нее из коридора Татьяна Ивановна, переступая оттаявшими валенками.

— Вы идите, Танечка, идите, — дрожащим голосом сказала тихо Рубцова.

«Нет, не верю в радостную весть! — думала Евгения Григорьевна. — Зря вы так спешили, Татьяна Ивановна!»

Она еще и еще раз перечитывала скупые газетные строки. Ниже было помещено фото, на нем крупным планом изображены орудия и машины, брошенные противником на шоссе освобожденного участка Западного фронта.

Так же мирно тикали ходики да слышалось легкое посапывание спящей Леночки. Но встревоженная Надежда Зиновьевна поднялась:

— Женечка, ридна моя! Не вирь, що нема Федора, не вирь! Ведь не сказано в газете об етом.

— Нет, мамочка, сердцем чувствую, погиб он…

Мать и дочь до утра не сомкнули глаз. Тяжелым камнем легло на их сердце предчувствие горя.