Германская история: через тернии двух тысячелетий

Облик эпохи

Период от первых встреч германских племен с римлянами до раздела франкской империи Каролингов в IX в. нельзя в полном смысле назвать собственно германской историей. Хотя попытки такого понимания неоднократно имели место и Арминий, Теодорих, Хлодвиг и Карл Великий объявлялись национальными немецкими героями, это все-таки лишено исторических оснований и продиктовано исключительно политико-идеологическими соображениями.

Но в этот период европейской истории были заложены основы ее дальнейшего развития. Тогда произошли события, имевшие эпохальное значение — битва в Тевтобургском лесу в 9 г. до н. э., положившая конец дальнейшему продвижению Рима в земли германцев; сражение на Каталаунских полях в 451 г., в котором римско-германское войско остановило экспансию гуннов на Запад; разгром арабов при Туре и Пуатье в 732 г., когда франкский майордом Карл Мартелл оттеснил исламских завоевателей назад на Иберийский полуостров. Конечно, сегодня историю не рассматривают только как чередование войн и сражений или исключительно политических явлений, но все же такие события имели огромное значение для формирования культурного и исторического, этнического и религиозного облика Европы.

На рубеже VIII–IX вв. важным событием стал союз папства с франкскими (а затем и с германскими) императорами, наложивший отпечаток на всю средневековую эпоху. Началось постепенное обособление западной и восточной частей франкского государства друг от друга, из которых и выросли Франция и Германия. Но если общее развитие и выражается через цепь событий, то его содержание этими событиями отнюдь не исчерпывается. Исторический процесс состоит из событий и индивидуальных явлений, но не сводится только к ним.

Прежде всего это касается фундаментальной проблемы перехода от античности к средневековью. Само по себе понятие «средние века» лишь фиксирует некое промежуточное, среднее положение отрезка истории в целом процессе исторического развития. Трехчленное деление европейской истории на античность, средневековье и Новое время предложили гуманисты XV в. Но вопрос о границах между этими эпохами оставался дискуссионным, особенно в отношении границы между двумя первыми. Предлагалось считать таким рубежом то вторжение гуннов в 375 г., то гибель Западной Римской империи в 476 г., то прорыв лангобардов в Италию в 568 г., то коронование Карла в качестве императора в 800 г. Но дискуссии такого рода совершенно бесплодны, так как переход от одной эпохи к другой не однократное явление, а длительный процесс, в данном случае это был процесс великого переселения народов, происходивший в IV–VI вв. В ходе его германские племена проникли в самые отдаленные римские провинции и образовали новые государства. При этом германцами, с одной стороны, были унаследованы важные элементы римского управления и права, а с другой, — было воспринято христианство. Эти два основные фактора в соединении с древнегерманским правом и некоторыми традициями германской государственной жизни определили развитие немецкого государства в средние века.

«Государством» раннего средневековья являлся аристократический персональный союз, в котором «король», по сути, был только военным предводителем. Лишь с принятием христианства и введением обряда торжественного помазания королевская власть обрела ореол божественного происхождения, а правившие династии получили преимущество перед прочими дворянскими родами. Самым важным из всех основанных германцами в начале средних веков государств было Франкское.

Для государственной структуры Франкской империи, в которой смешивались древнегерманские и позднеантичные провинциальноримские элементы управления, определяющей формой организации общества была система феодального владения землей вместе с жившими на ней крестьянами. На владении землею — главным богатством того времени — основывалось в средние века доминирующее положение дворянства. С монархом дворянство связывала ленная система, т. е. пожалование земли за верную службу и владение ею, пока такая служба исполнялась.

Свободные люди недворянского происхождения на протяжении IX в., несмотря на защиту королевской властью, постепенно попадали в зависимость от крупных феодалов. Нередко процесс этот происходил добровольно, крестьяне искали у своего предполагаемого господина защиту от бесконечных набегов грабителей и чужестранцев, хотя столь же часто феодалы силой принуждали землепашцев к повиновению. Различные формы и степени подчинения крестьян постепенно становились наследственными. Возник относительно единый слой зависимого и несвободного крестьянского населения. Сверху донизу пронизанная отношениями личного господства и личного подчинения система феодализма получила ярко выраженный иерархический юридический характер.

Раннее средневековье немецкой истории заканчивается к середине XI в. До этого времени в целом продолжалась эпоха Каролингов. Это выразилось и в том, что первый германский император Оттон короновался в Риме по образцу Карла Великого и выступал как бы его историческим преемником и продолжателем, хотя по своему происхождению не являлся ни франком, ни Каролингом. Однако с сер. XI в. начинаются значительные перемены. Прежде всего в связи с заметным приростом населения резко увеличивается площадь обрабатываемых земель. Возникает множество новых деревень, а с нач. XII в. впервые в средние века наблюдается количественный рост городов.

В условиях социально-экономического подъема зародилось движение за обновление Церкви, сторонники которого резко нападали на доселе существовавшие в ней порядки. В конечном счете это вылилось в знаменитый спор об инвеституре, разгоревшийся между германской империей и папством. Ранее историки рассматривали этот спор как наиболее специфичное явление германской императорской эпохи. Сейчас они более склонны считать его только одним из элементов, характеризующих переход Западной Европы в стадию зрелого феодализма. Когда в нач. XII в. конфликт императоров и папства был в основном улажен Вормсским конкордатом, наступил период нового расцвета европейской духовности, который часто называют «ренессансом XII столетия», давшим толчок к современности и определившим облик Западной Европы вплоть до начала Нового времени.

Обычно считается, что переход от восточно-франкской к германской империи произошел в 911 г., когда после смерти последнего Каролинга королем был избран франкский герцог Конрад I. Он считается первым германским королем. (Официальный титул гласил «франкский король», позже «римский король», с XI в. империя называлась «Римской империей», с XIII в. — «Священной Римской империей», с XV в. — «Священной Римской империей германской нации».)

Империя являлась выборной монархией, король избирался высшим дворянством. Кроме того, действовало «родовое право»: король должен был быть в родстве со своим предшественником. Этот принцип неоднократно нарушался. Зачастую проводились двойные выборы. Столицы у средневековой империи не было. Короли постоянно разъезжали по всей стране. Не было имперских налогов. Свое содержание король получал прежде всего с «имперских владений», которыми он управлял лично. Авторитет его признавался не без проволочек/Могущественных родовых герцогов король мог заставить уважать себя, только прибегая к военной силе и проводя умелый дипломатический курс. Такое умение проявил преемник Конрада I, саксонский герцог Генрих I (919–936), а в еще большей степени его сын Оттон I (936–973). Оттон стал настоящим властителем империи. Его могущество проявилось в том, что в 962 г. он заставил Римского папу Иоанна XII короновать себя императором.

С тех пор германский король был вправе носить этот титул, но для коронования в качестве императора ему нужно было обязательно отправляться в Рим к папе Римскому. Такое положение дел во многом определило итальянскую политику германских королей — свое господство в Верхней и Средней Италии они старались удерживать в течение 300 лет. Это, однако, отвлекало их от выполнения важных задач в Германии, и уже преемники Оттона терпели из-за этого серьезные неудачи.

При Генрихе III (1039–1056) германское королевство и империя достигли вершины своего могущества. Прежде всего, императорской власти удалось утвердить свое превосходство над папством. Однако Генрих IV (1056–1106) не смог удержать эти позиции. В борьбе за право назначения епископов (вышеупомянутый спор из-за инвеституры) он поначалу одержал победу над папой Григорием VII. Но его публичное покаяние в Каноссе (1077) нанесло непоправимый ущерб авторитету императорской власти.

1138-й год ознаменовался началом столетия династии Штауфенов. Фридрих I Барбаросса (1152–1190) привел империю к новому расцвету, ведя борьбу с папством, верхнеитальянскими городами и своим главным соперником в Германии, саксонским герцогом Генрихом Львом. Но при нем началось территориальное раздробление, которое в конечном счете ослабило центральную власть. При преемниках Барбароссы Генрихе VI (1190–1197) и Фридрихе II (1212–1250) этот процесс продолжался. Духовные и светские князья стали полусуверенными «владельцами земель». С падением Штауфенов (1268) фактически пришел конец универсальной императорской власти на Западе. Центробежные силы помешали Германии стать национальным государством, а в это время в других странах Западной Европы данный процесс уже начался. Здесь коренится одна из причин того, почему немцы стали «запоздалой нацией».

Германцы

Германцы, пестрая смесь племен и народов, получили свое имя, значение которого так и остается неясным, благодаря римлянам, которые в свою очередь, возможно, взяли его из языка кельтов. Неизвестно также, было ли у самих германцев какое-то общее определение совокупности всех их племен? Могли ли эти племена понимать друг друга? Скорее всего, из того, что мы знаем о германских языках V–VI вв., можно предположить, что они понимали друг друга примерно так, как сегодня понимают друг друга славянские народы. Видимо, некоторые языки были распространены больше прочих и служили средством межплеменного общения. К ним принадлежал прежде всего готский язык. В целом же различные племена говорили скорее на диалектах, чем на самостоятельных языках. Но об этом нет никаких письменных свидетельств. Первый дошедший до нас документ, написанный на немецком языке, — это Священное писание, переведенное в V в. епископом Ульфила на готский язык. Более древние скандинавские надписи магического характера написаны руническим письмом[1].

В Европу германцы пришли из Центральной Азии и во II тысячелетии до н. э. расселились между Вислой и Эльбой, в Скандинавии, Ютландии и нынешней Нижней Саксонии. Эти районы были заселены и до прихода германцев, но об их предшественниках почти ничего неизвестно.

Первые свидетельства греков и римлян о германцах показывают, что они почти не занимались земледелием. До начала средневековья германская культура основывалась главным образом на военных походах и грабительских набегах, в ходе которых германцы постепенно расселялись на более обширных территориях. В кон. II в. до н. э. кимвры и тевтоны появились на границах Римской империи. Трудно сказать, были ли это чисто германские племена или они смешались в процессе расселения с местным населением. Римляне вначале принимали их за галлов, т. е. кельтов, но быстро заметили, что имеют дело с новым и неизвестным им до сего времени народом. Уже полвека спустя Цезарь определенно различал в своих «Записках» германцев и кельтов.

Но если большинство кельтов было в основном ассимилировано греко-римской цивилизацией, с германцами дело обстояло иначе. Когда древнеримский историк Тацит после долгих и безрезультатных походов римских легионов за Рейн создавал свою известную книгу о германцах, он описывал чужой варварский мир, от которого, однако, исходило очарование простоты нравов и высокой морали в противовес распущенности римлян. Впрочем, Тацит, порицавший римские нравы, скорее всего, преувеличивал германские добродетели.

На протяжении веков всплывали, смешивались друг с другом и исчезали все новые и новые германские племена. Менялись их имена, территории расселения, нравы и обычаи. Об этом имеются лишь отрывочные и зачастую случайные сведения, почерпнутые из свидетельств наблюдателей, которые описывали германцев со стороны, что всегда надо иметь в виду.

По словам Тацита, германцы проживали в небольших поселениях, разбросанных среди густых лесов, болот и песчаных пустошей, заросших вереском. Общество их уже было иерархическим и состояло из знати, свободных простолюдинов, полусвободных литов и несвободных шальков. Земледелием занимались лишь две последние группы, представлявшие собой захваченных пленников и их потомство. У некоторых более крупных племен стали появляться избираемые короли, утверждавшие, будто их предки происходят от богов. Во главе других племен стояли военные предводители или герцоги.

Под сенью Вотана

Богов, которых почитали германцы, римляне по аналогии с собственной религией объединяли в некий пантеон, находя каждому германскому богу его греко-римского собрата. Такое упорядочивание, воспринятое и систематизированное мифологической школой XIX в., является довольно условным. Древнегерманские представления об иерархии богов были изменчивы. Зачастую сторона, одерживавшая верх в межплеменных столкновениях, присваивала себе богов побежденного племени, как бы захватывая их в плен в качестве своеобразного военного трофея, что приводило к новой расстановке фигур божественного пантеона.

Германские боги удивительно напоминали земных людей. Им не чужды гнев, ярость, воинственный дух, они испытывают страсти и даже погибают. Главный из них — это бог-воитель Вотан (скандинавск.) или Один, царствующий в загробной Валгалле.

Культ Вотана был распространен в южногерманской мифологии, а Одина — на севере. Среди других богов выделялись повелитель грома и молнии Тор (Донар) с его страшным молотом, хитрый и коварный бог огня Локи, прекрасный бог весны и плодородия Бальдур, боги плодородия Фрейр и Фрейя. Все они живут в мире крови и огня, гнева и мести, неистовства и ужаса; в мире, где каждым, будь он богом или человеком, управляет неумолимая судьба. Если вспомнить изящество, благозвучие и глубокомыслие богов античного мира, то каким контрастом выступает воинственный германский пантеон, охваченный страшной бойней и резней, кровожадностью, пожарами и анархической борьбой каждого против каждого! Мир германских богов — это мир заговоров и преступлений, поражений и преходящих побед. Мрачная поэзия первой песни древнеисландского эпоса «Эдда» — в который проникли на весьма древней стадии сюжеты и образы древнескандинавской и общегерманской мифологии — рисует нашествие темных сил, в борьбе с которыми погибают боги и люди. Весь мир исчезнет во всепожирающем великом пожаре. Но затем он возрождается, обновленный, возвращается из царства мертвых светлый Бальдур и наступает время спокойствия и изобилия.

Глядя на картину, созданную самими германцами в мифах и сагах, можно понять, какие трудности встали на пути их христианизации. Потребовался мощный внутренний и внешний переворот, прежде чем представление о любящем и сострадающем Боге, идея милосердия и любви к ближнему заменили прежний мир жестокой борьбы, где имели место только честь или позор.

Германская мифология говорит нам о народе, жившем в условиях суровой и бедной природы, в мире, которым управляли дух и скрытые силы, где обитали злые и добрые карлики и исполины, но не было муз и сильфид. Впрочем, у германцев роль женщин, как в общественной, так и в религиозной жизни, была гораздо весомее, чем в античном мире. По их представлениям, в женщине таилось нечто вещее и священное. Невозможно представить себе воинственную и властную германскую Брунгильду запертой в гинекее, а усмирить ее могли только сверхъестественные силы и волшебный пояс Зигфрида.

В долгие периоды христианского средневековья, Ренессанса, гуманизма, барокко и Просвещения, которые определяли культуру Италии, Франции, Испании, Англии, германская мифология ютилась на задворках коллективной памяти немецкого народа. Заново открыли ее ученые и мыслители романтического историзма начала XX в. Величественная картина этого возрожденного религиозно-мифического прошлого оказала сильное влияние на немецкую культуру XIX–XX вв. и самосознание немецкой нации, впитавшей эту мифологию через блистательные оперы Рихарда Вагнера. Но мы еще увидим, какой страшной трагедией для Германии обернулась попытка возрождения этой мифологии в 30-е годы XX столетия.

Германцы и Рим

Германцы выступили на сцену истории тогда, когда покинули свои поселения в Скандинавии и начали продвигаться на юг. На этом пути они встретили кельтов и иллирийцев, которые по языку также относились к индогерманской семье. Иллирийцы, от которых сегодня остались их потомки — албанцы, заселяли в середине III — середине II тысячелетия Центральную и Восточную Европу от Вислы до Балкан. Имя одного из крупнейших иллирийских племен, венедов, сохранилось в названии Венеция, а германцы называли венедами славянские племена, сменившие иллирийцев на восточных и юго-восточных рубежах германского мира.

Продвигаясь на юг, германцы не только вытесняли или ассимилировали кельтско-иллирийское население, но и перенимали его более высокую культуру. Ко времени Цезаря германцы на западе достигли берегов Рейна, на юге прорвались через горы Тюрингский Лес и спустились в Богемию, на востоке остановились перед непреодолимыми болотами от Вислы до Припяти.

Какие же причины толкали германцев к переселению? Ответить на этот вопрос можно лишь предположительно, комбинируя ряд частных факторов. Конечно, прежде всего надо учитывать факт климатических изменений, вследствие которых в Южной Скандинавии наступило похолодание. Ведь понижение температуры уже в среднем на один — два градуса на протяжении одного столетия ведет к значительному изменению флоры и фауны, что могло значительно осложнить и без того трудную жизнь древних людей. Сыграли свою роль и субъективные мотивы — жажда захватов земель и добычи богатств, стремление к удовлетворению воинственных наклонностей или утверждению своих религиозных представлений.

Продвижение германцев к югу не было прямолинейным и неуклонным. Между временем, когда кимвры и тевтоны появились на римской границе, и эпохой, в которую свои территории заселили создавшие германский народ племена франков, саксов, тюрингов, швабов, баваров, пролегли семь веков войн и конфликтов, когда чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону. Большинство племен, описанных Цезарем и Тацитом, растворились во тьме прошлого. Это были обычно временные объединения для военных походов, которые распадались так же быстро, как и возникали. Поскольку средств пропитания было мало и их нельзя было хранить долгое время, то кочевавшие племена и группы оставались небольшими. Самые крупные народы эпохи переселения насчитывали несколько десятков тысяч воинов, а вместе с женщинами, детьми, стариками и рабами их число колебалось в пределах 100–120 тысяч.

Историки XIX в. разделили германские племена на три большие ветви — на западных германцев, живших между Рейном и Эльбой, восточных — между Эльбой, Вислой и Черным морем, и северных — в Скандинавии и Ютландии. Эта схема отражает сравнительно позднюю стадию III–IV вв. и не дает представления о бурных процессах возникновения и распада различных племен ранее этого времени. Однако более точную картину можно получить лишь по данным археологии.

В общей многоликой группе германских племен первыми наиболее исторически значимыми были херуски — видимо, предки франков и гессенцев, — населявшие район Вестфалии. Один из их вождей, знаменитый Герман (латинизированная форма Арминий), возглавлял борьбу против Рима. В юности он воспитывался в этом городе, участвовал в походах римских легионов и даже получил римское гражданство под новым именем Гай Юлий Арминий. В 9-м г. н. э. он наголову разгромил в Тевтобургском Лесу три легиона проконсула Публия Вара, что, как считается, положило конец планам императора Августа продвинуть римскую границу до Эльбы. Хотя в дальнейшем приемные сыновья Августа Тиберий и Друз и его родной сын Германик также неоднократно пытались достигнуть берегов Эльбы, они так и не добились цели. В конце концов Рим прекратил безуспешную и дорогостоящую войну на западных границах по Дунаю и Рейну и приступил к их укреплению. Во владениях Рима осталась тогда юго-западная часть Германии от Кобленца до Регенсбурга, еще населенная кельтами, а главным образом медведями, кабанами и оленями. Вдоль всей границы римляне соорудили Limes germanicus — пограничный вал, укрепленный рвами и сторожевыми башнями. Он строился более ста лет.

Великий исход народов

Передвижение германцев по Европе заметно оживилось, когда с 370 г. началось нашествие гуннов, которые уничтожили в 375 г. объединенное государство остготов и вестготов, или восточных и западных готов, в Северном Причерноморье. Часть западных готов ушла за Дунай и с разрешения Рима осела в нынешней Болгарии. В начале V в. они покинули эти области и двинулись на Запад. В 410 г. вестготы во главе с королем Аларихом (вскоре после этого умершим) захватили и разграбили Рим, а затем передвинулись в Южную Галлию и основали в районе Тулузы новое государство. Еще через столетие франки вытеснили готов за Пиренеи, где они проживали в мире и покое, пока через 200 лет не началось вторжение арабов. А значительно позднее, в начале VIII в., укрывшиеся в горах Астурии остатки западных готов начали знаменитую Реконкисту — отвоевание у арабов захваченных ими земель.

Восточные готы, включенные в империю гуннов, после ее распада тоже двинулись на Запад. Во главе со своим королем Теодорихом (453–526) они разгромили государство германского вождя Одоакра, который в 476 г. низложил последнего западноримского императора Ромула Августа. Завоевав Италию, Теодорих создал свое смешанное римско-готское государство со столицей в Равенне. После смерти Теодориха его владения охватила смута, которой воспользовался византийский император Юстиниан. Война его полководца Нарсеса с готами продолжалась около 30 лет и закончилась почти поголовным их истреблением.

В конце XIX в. чрезвычайно патриотический историк и писатель, ярый пангерманец Феликс Дан, которого часто называли «немецким Дюма», написал два больших романа — «Падение империи» и «Борьба за Рим», которые, хотя и несколько скучноватые, пользовались такой популярностью, что еще в 20–30-е гг. XX столетия немецкие и австрийские школьники на переменах играли в войну готов и римлян, причем «нашими» всегда были готы, в общем-то, довольно далекие родственники немцев.

Заметный след в истории оставило и германское племя вандалов, но как давшее имя вандализму, означающему жестокость и бессмысленные разрушения. Вторгшись в 406 г. в Галлию и опустошив всё на своем пути, вандалы прошли по Пиренейскому полуострову и переправились в Африку. Всегда являясь сухопутным народом, вандалы, создавшие государство на территории нынешнего Туниса, обнаружили талант мореплавателей и в течение 100 лет пиратствовали на Средиземном море, наводя на всех прибрежных жителей панический страх. В 533–534 гг. Юстиниан отправил в Африку греко-римское войско, полностью уничтожившее вандалов. Впрочем, бывший французский министр иностранных дел Мишель Жобер в 1990 г. написал о них довольно занимательную книгу[2].

Едва византийцы успели отнять у готов Италию, как на нее обрушилась новая лавина германцев. На этот раз из степей Паннонии вырвалась варварская орда лангобардов, которым цветущая Италия показалась земным раем. С их вторжением местное население могло только вздыхать, вспоминая о Теодорихе и его «цивилизованных» готах. Лангобарды же и спустя сотню лет после вторжения оставались в глазах римлян ужасными дикарями.

Боясь столь опасного соседства, папа Римский Стефан II призвал на помощь франков, короли которых Пипин Короткий и Карл Великий разгромили лангобардов и их союзницу Баварию. Остатки лангобардов растворились в массе «римского» населения, но подарили свое имя Ломбардии.

Меровинги и Каролинги

В III–IV вв. на нижнем Рейне объединились племена западных германцев — франков, т. е. «свободных» людей, прежде проживавших<гам под другими различными именами. Они и раньше неоднократно совершали набеги на Галлию, иногда вместе с саксами, и постепенно расселялись все дальше на Запад. В V в. франки добрались до линии, где сегодня пролегает языковая граница между валлонами и фламандцами. Южнее они вышли на берега Мозеля, оттеснив местное население в горы и леса. Римская цивилизация теперь теплилась лишь в отдельных городах, обойденных вниманием новых пришельцев. Так, Трир почти два века оставался островком латиноязычного населения среди уже давно германизированной страны[3].

В конце V в. из франкских королей выдвинулся наиболее даровитый и решительный Хлодвиг (от его имени происходят имена немецких Людвигов и французских Людовиков), основатель династии Меровингов, которому удалось подчинить своей власти остальные франкские племена. Около 488 г. Хлодвиг принял христианство, которое исповедовали галло-римляне, составлявшие большинство его подданных, и был признан как король византийским императором. В процессе расширения своих владений франкские короли подчинили себе земли и государства других германских племен — алеманов (аламанов), вестготов и бургундов. В середине VI в. франкское государство занимало почти всю Галлию, кроме Гаскони, где упорно держались баски — древнейшее коренное население Пиренейского полуострова, и Бретани, завоеванной кельтскими племенами брита, которые перебрались на европейский материк под натиском германских племен англов и саксов.

Населявшие франкское королевство галло-римляне и германские племена вестготов, бургундов, франков, алеманов, баваров (баюваров) стремились следовать своим исконным законам и собственному родовому праву. Сближению разных народностей значительно способствовало христианство в его римско-католическом варианте. В культурном наследии, переданном античностью германцам, религия оказалась наиболее сильным и долговременным компонентом[4].

Когда на заре средневековья культура превратилась из городской в деревенскую и постепенно затухали последние огоньки античной цивилизации, Церковь, хотя и не избежавшая всеобщего культурного упадка, оставалась все же последней плотиной на пути к абсолютному распаду. Под ее крылом сохранился хотя бы минимум достижений культуры: варваризованная латынь, элементарные грамматика, музыка, философия и, конечно, теология. Вместе с тем церковь активно участвовала в светских интригах власть имущих.

Тогда же в этот варварский мир жестокости и невежества пришли первые ирландские и англосаксонские миссионеры, принесшие с собой новую религиозную жизнь. Англосаксонская церковь отличалась строгостью нравов и подлинным благочестием. Набожные и довольно образованные монахи-миссионеры успешно обращали в христианство языческие германские племена гессенцев, фризов и саксов. Особенно выделялся первый епископ Майнца Бонифаций (Винфрид), основатель многих монастырей и епископств. В возрасте уже 80 лет он предпринял очередную миссию к фризам, где и нашел мученическую смерть 5 июня 754 г. Позднее он был объявлен «апостолом немцев», а его мощи сегодня хранятся в Фульдском соборе. Англосаксонские монахи легче других находили общий язык с этими племенами германцев, потому что имели общие с ними корни и не были связаны с их злейшим врагом и угнетателем — франкским королевством.

К концу VI в. преемники Хлодвига прекратили внешнеполитическую экспансию, занятые ожесточенной междоусобной борьбой. В ходе этого противоборства друг от друга постепенно обособились Нейстрия (Новое западное королевство), Бургундия и Австразия (Восточное королевство), а зарейнские территории тюрингов и баваров вообще освободились от власти франкских королей. Постепенное ослабление королевской власти было общим явлением этого времени. Все большую роль начинают играть майордомы («старшие по дому»): вначале всего лишь управляющие дворцовым хозяйством, они постепенно стали главными административными лицами во всех королевствах.

С VII в. положение франкских королей стало особенно шатким: в 718 г. арабы вторглись в Галлию и продвинулись до Луары, находя поддержку у части аквитанской и бургундской знати. Катастрофу предотвратил австразийский майордом Карл, позднее прозванный Мартеллом (Молотом), который сумел объединить в своих руках должности майордомов всех трех королевств и реорганизовать войско. Пешее ополчение, состоявшее из свободных крестьян, не могло противостоять быстрой и легкой коннице арабов. Поэтому Карл Мартелл стал набирать войско из людей среднего достатка, имевших средства для службы в коннице. Чтобы привлечь их к себе, Карл провел широкую секуляризацию церковных земель и передачу их в пользование всем, кто был готов ему служить. При этом земля передавалась не навечно, а только на время службы или пожизненно, но без права передачи по наследству. Такие условные пожалования назывались бенефициями.

Перелом в борьбе с исламскими захватчиками наступил в 732 г. В битве при Пуатье войско Карла не только выстояло, но и нанесло арабам удар, заставивший их повернуть назад, к тому же потеряв в бою своего предводителя. В 30-е годы Карл, а в 40-е его сын Пипин Короткий удерживали власть над Аквитанией и Провансом, подчинили алеманов и баваров, вынудили фризов и саксов платить себе дань.

Служившие этим майордомам люди щедро награждались земельными владениями во вновь завоеванных областях. На юге Галлии число новых землевладельцев было столь велико, что это время иногда называют «вторым франкским завоеванием». В 751 г. на собрании франкской знати в Суассоне Пипина официально провозгласили королем, а последний из династии Меровингов, Хильдерик III, был насильственно пострижен в монахи. Этот акт (позднее распространенный во всех монархиях) имел символическое значение. Меровинги претендовали на полубожественное происхождение, а внешним признаком такового считались их необычайно длинные волосы. Обрезание волос при обряде пострижения лишило Хильдерика неотъемлемого атрибута власти.

Еще более укрепилось положение Пипина, когда в ходе переговоров с папой Стефаном II он согласился оказать тому помощь в борьбе против лангобардов и поддерживать светскую власть папства над Римом и прилегающей к нему областью. В свою очередь папа совершил торжественный обряд помазания Пипина и его семьи на царствование, что означало дарование новому королю божественного благословения. Так складывается тесный союз католической церкви и новой Каролингской династии, достигший апогея в правление Карла Великого, которого считают первым объединителем христианского Запада, стоявшим у первоистоков единой Европы[5].

Каролингская Германия и церковь

В империи Карла Великого (747–814) Германия оставалась чисто аграрной страной, убогие рынки влачили в ней жалкое существование на руинах римской городской культуры. Урожайность была очень низкой. Редкие поселения были разбросаны на выкорчеванных участках леса или среди вересковых пустошей. В X в. Германию в границах империи населяло не более 4 млн. жителей, или менее десяти человек на 1 км². Подавляющее большинство жило в условиях бедности и невежества. Климат в те времена был, очевидно, более прохладным и сырым. В противном случае весьма трудно объяснить, каким образом франкское войско плавало по рекам, которые позднее стали совершенно несудоходными.

Люди, ютившиеся в лачугах и землянках, целиком зависели от капризов природы и могли найти утешение только в религиозной вере в какую-то лучшую жизнь, скорее всего на том свете. Они почти ничего не знали о далеком и большом мире и о тех исторических эпохах, которые ушли в прошлое. Но в коллективной памяти, в мифах, легендах и песнях жили смутные воспоминания о великих битвах и о борьбе старых и новых богов. Католическая церковь рьяно стремилась вытравить остатки языческих представлений и заменить их священной историей народа Израилева. Но прежние нордические легенды и воспоминания о великом переселении народов продолжали жить и спустя семь-восемь веков после тех событий, которые легли в их основу.

Однако служители христианства боролись не только против ненавистного язычества, но и против самой природы. Монахи продвигались за пределы франкской Германии и основывали в глухих местах новые и новые монастыри. В те времена монастырь являлся одновременно крепостью, школой и образцовым сельским двором. Более того, его обитатели занимались сбором государственных налогов, собирали архивы, писали хроники, получали от проезжавших путников известия о различных событиях и передавали их далее.

Монастыри играли значительную роль в экономике. Здесь не только опробовали новые орудия труда и технику земледелия, но и накапливали значительные богатства, источником которых были как дары королей и знати, так и приношения окружающего населения. В наиболее крупных монастырях уже практиковалось разделение труда и специализация производителей. И в сфере управления монастыри часто служили образцом для крупных светских владений и даже для королевских доменов. В монастырях воспитывались отпрыски знатных семейств, они также служили обычным пристанищем постоянно переезжавшему с места на место королевскому двору. Наконец, монастыри имели и немаловажное военное значение, пополняя королевские войска людьми, проживавшими на их земле. Все это относилось и к аббатствам и епископствам, которые постепенно превращались в центры политической, экономической и культурной жизни. Наиболее значительными из аббатств были тогда Фульда, Лорш, Кореей, Санкт-Галлен, а самыми блестящими епископствами — Майнц, Констанц, Регенсбург, Зальцбург, Магдебург.

Карл Великий мог управлять своей огромной империей, простиравшейся от Барселоны до Магдебурга, от устья Рейна до Беневенто в Италии, только с помощью многочисленного придворного духовенства. Оно разрабатывало новые законы и следило за соблюдением старых, составляло и рассылало письменные эдикты, собирало и кодифицировало правовые нормы, следило за единообразием церковных ритуалов. По сути, без церкви не могло быть действенного управления, а значит — и настоящей центральной власти. Без церкви не было бы финансовой системы, а значит — не было бы и войска, которому требовалось жалованье.

Структура и организация церкви были гораздо стабильнее и надежнее системы светской власти, которую еще трудно было назвать государством в полном смысле. В то же время короли и императоры могли опираться и рассчитывать на церковь, поскольку сами назначали епископов и аббатов, не имевших права передавать по наследству свои должности и лены, а следовательно, бывших зависимыми от монарха и лояльными по отношению к нему.

С эпохи Карла Великого «германское государство» покоилось на тесной связи и взаимозависимости королевской власти и церкви. Формально во главе церковной пирамиды стоял римский папа, но его власть во времена Карла не являлась реальной. Божьим помазанником, т. е. представителем Бога на земле, был император. Но в отличие от византийских патриархов, римские папы постоянно претендовали на высшую власть не только в церковной, но и политической светской сфере. Императорская и папская теократии находились в постоянных трениях друг с другом, а по мере того как церковь постепенно переставала быть важнейшим инструментом императорской власти, она оказывалась в положении между молотом и наковальней: с одной стороны, церковные территориальные правители подчинялись папе, с другой — крупным светским феодалам, почти независимым в своих наследственных владениях. Коронование же Карла в качестве императора в 800 г. уже таило в себе зародыш будущего конфликта немецкой истории — ведь у немецких императоров не было реальной власти над всей территорией государства, в отличие от королей Франции, Англии и Испании (после изгнания арабов).

Вассальная система

В каролингской империи на вершине иерархической общественной лестницы находилось имперское дворянство — семьи герцогов и графов, — состоявшее из галло-римской аристократии и дружинников первых франкских королей. Сюда же относились и епископы не только франкского, но и швабского, баварского, саксонского и лангобардского происхождения. В обществе долгое время царили невежество и жестокие нравы. Сам Карл Великий едва умел читать и писать. Однако он придавал особое значение своей придворной школе, в которой сыновья знатных семей готовились к будущей светской или церковной службе.

Дворянство владело огромными земельными наделами и обладало почти абсолютным правом на занятие высших государственных должностей. В его привилегии входило и юридически закрепленное право иметь собственные дружины, что было, однако, государственной необходимостью, особенно для пограничных областей, или марок, где всегда существовала угроза набегов воинственных соседей. Кроме того империя была велика, и содержать постоянное войско было слишком дорого. Поэтому король мог надеяться только на верность своих дворян, связанных с ним ленными отношениями. Деятельность графов и маркграфов контролировали королевские курьеры, неустанно рыскавшие по всей территории государства. Графы осуществляли на местах судебную власть по обычаям германского права, обеспечивали выполнение королевских решений и держали наготове свои дружины на случай надобности в них монарха. В ленно-вассальной системе не существовало прямого центрального управления сверху донизу. Монарх не имел права приказывать своим подданным через голову их непосредственного господина. Графы еще со времен Меровингов постоянно стремились к наследственной передаче своих должностей и земель. Уже в IX в. в германской, как и в других областях империи, лены стали постепенно превращаться из пожалованных владений в наследственные. Короли старались ограничить число наследственных ленов, вассалы же, напротив, требовали, чтобы освободившиеся лены как можно быстрее передавались новым владельцам, а не увеличивали бы собственные домены короля. Крупные вассалы соперничали с королем, стараясь заполучить власть и над церковными землями, находившимися в пределах их ленного владения: епископы и аббаты не имели права передачи земли по наследству, но обладали королевским вассальным статусом.

После смерти Карла Великого в 814 г. его более заурядные преемники стали утрачивать власть над крупными феодалами, которые практически становились суверенными правителями в своих владениях.

Народ каролингской эпохи оставался народом крестьян. Большинство их было лично свободными владельцами земельных участков, обязанными уплачивать налоги и нести военную службу. Однако значительная часть крестьян уже проживала и трудилась на землях, принадлежавших дворянству, королю или церкви. Такая социально-экономическая зависимость меняла и их статус. В некоторых областях, особенно в Саксонии, появился заметный слой полусвободных крестьян, которых некоторые историки считают потомками некогда побежденных и ассимилированных племен[6]. Кроме этого были и лично несвободные люди, потерявшие свободу чаще всего из-за невозможности вернуть свои долги. Наконец, имелся еще и сравнительно небольшой слой рабов, в которых обращали пленников, захваченных при походах в заэльбские славянские земли, Скандинавию и Прикарпатье. Работорговля в каролингское время превратилась в доходное занятие, особенно при перепродаже людей в мавританскую Испанию. Крупнейшим рынком рабов стал Верден, где арабские торговцы скупали живой товар у франков и фризов.

В каролингской Германии постепенно складывалась сословно-статусная правовая система, в которой положение человека определяли его происхождение и род занятий. Социальная мобильность была исключительно редким явлением. Большинство крестьян медленно, но неуклонно превращалось в полузависимых, а затем и лично несвободных людей. Значительное распространение получил в те беспокойные времена институт «опеки», когда крестьяне добровольно шли под власть господина, обещавшего им защиту и покровительство, и становились его вассалами, обязанными оборонять земли своего сеньора и обрабатывать их своими орудиями труда. Дело в том, что крупным землевладельцам требовалось все больше средств для того, чтобы достойно выглядеть, находясь в окружении короля, и чтобы содержать дружину, поддерживавшую королевское войско (а иногда и сражавшуюся с ним). Источником денег могли быть только сборы и налоги, которые платили вассалы. Поэтому герцоги и графы всеми средствами пытались увеличить численность подвластного населения и нередко совершали набеги на земли соседних феодалов, чтобы захватить пленников. Эта междоусобица усугублялась участившимися вторжениями норманнов с севера, арабов с юга и венгров с востока. Неудивительно, что крестьяне стремились найти себе защитника в лице сильного господина.

Торговля

Крестьянское хозяйство едва покрывало собственные потребности и носило характер замкнутого натурального хозяйства, слабо втянутого в товарно-денежные отношения. Лишь небольшое число крупных и средних феодалов было заинтересовано в развитии торговли, удовлетворявшей их растущие потребности. Тем не менее ряд факторов способствовал постепенному оживлению торговли. Стабильность империи обеспечивала определенную безопасность купцам на дорогах. Росло число богатых феодалов, особенно после завоевания государства аваров в Паннонии, в котором скопилось огромное количество сокровищ, награбленных этими кочевниками за 200 лет. Империя вела оживленную торговлю с Византией и Багдадским халифатом. Почти вся Италия, этот центр средиземноморской торговли, входила в состав империи. Поток товаров — меха, янтарь и рабы с северо-востока, шерсть из Англии, пряности, ткани и украшения из Индии, Персии и Аравии — стекался в Западную Европу и увеличивал богатство местных и иностранных торговцев. Большую роль в дальней торговле играли издавна поселившиеся в Галлии и на Рейне евреи, пользовавшиеся покровительством Карла Великого и его преемников.

Впрочем, роль мировой торговли в экономической жизни империи не стоит преувеличивать. Основную ее часть составляли предметы роскоши, вино, оружие и прочие товары, имевшие спрос у небольшого круга населения.

Тем не менее постепенно торговые порты стали появляться на Рейне и Дунае, в гаванях Фландрии и Фрисландии, на берегах Эльбы, а купцы все чаще предлагали свои услуги не только графам и епископам, но и ремесленникам и крестьянам. Эти порты еще не были городами с крепостными стенами и торгово-ремесленным населением, но контуры будущего западного средневекового города в эпоху Каролингов уже намечаются. Стоит заметить, что развитие городов происходило в сложных исторических условиях. Во время междоусобиц и вражеских нашествий многие из них не раз дотла разорялись и отстраивались заново, а мирное население было вынуждено скрываться от набегов в труднопроходимых лесах и болотах и потому не стремилось обзаводиться большим имуществом. Деньги являлись редкостью, преобладал примитивный натуральный обмен. Да и сама денежная система оставалась крайне запутанной: в государстве Меровингов насчитывалось более 800 мест, где чеканили различные монеты. Лишь после того как в руках Карла Великого оказались сокровища аваров, в Европе впервые началась более или менее упорядоченная чеканка монет из серебра и даже из золота. Но они довольно быстро уплывали на Восток или в Скандинавию, а в самой империи часто шли на ювелирные изделия или прятались в чулок.

Раздел империи

Карл Великий был незаурядным государственным деятелем своего времени, человеком широкого кругозора и трезвого рассудка. Но в целом он оставался представителем той эпохи, отнюдь не опережавшим ее, а лишь умело использовавшим предоставленные возможности. Согласно традиционному германскому праву, территория государства считалась личной собственностью короля, которую ему следовало разделить между всеми сыновьями. Судьба оставила в живых только одного сына Карла Великого — Людовика Благочестивого, благодаря чему Карлу удалось сохранить политическое единство государства.

Великий правитель, передав свою империю сыну, не передал ему, однако, своего крепкого духа и сильного характера. Людовик вступил на престол в 814 г., но уже в 817 г. вынужден был разделить свое государство между тремя своими сыновьями — Лотарем, Пипином и Людовиком. В 818 г. умерла его жена Ирменгарда, и он вступил в новый брак. Его вторая жена Юдит, прекрасная и властная женщина, происходила из Германии, из рода Вельфов. Когда у нее родился сын Карл (823 г.), она стала добиваться нового раздела империи, беспокоясь о том, чтобы тот не остался обделенным.

Переделы государства, сопровождаемые войнами, происходили неоднократно. Занятые своими делами Людовик и сыновья почти не уделяли внимания окраинам империи, где на севере безнаказанно свирепствовали норманны, а на юге — сарацины.

После смерти Людовика в 840 г. борьба между наследниками резко обострилась. Старший сын Лотарь, получивший корону императора еще при жизни отца, пытался сохранить единство государства, т. е. фактически свое полновластие. Его братья, Людовик, укрепившийся в германских территориях, и Карл, державший в своих руках западную часть государства, — четвертый сын Карла Великого, Пипин, король Аквитании, умер за два года до кончины отца, — настаивали на разделе. Лотарю оставалась, таким образом, узкая полоса между Рейном и Роной в придачу с Италией, чем он был совершенно неудовлетворен. Объединившиеся против старшего брата Карл и Людовик в 842 г. после первой победы над Лотарем привели свои войска в Страсбург и дали торжественную клятву всемерно поддерживать друг друга. Причем Людовик обратился к воинам Карла на старофранцузском языке, а Карл держал речь перед отрядами брата на старогерманском наречии[7]. Это означало, что на востоке и западе империи проживали уже отдельные народы с разными языками. В этом смысле династический конфликт явился подарком истории, ибо способствовал тому, чтобы эти народы смогли утвердить свою собственную идентичность.

Потерпевший поражение Лотарь был вынужден в 843 г. в Вердене подписать с братьями договор о разделе. Позднее часть его земель, доставшаяся его среднему сыну, Лотарю II, получила название Лотарингии[8]. Людовик избрал столицей Регенсбург и управлял оттуда территориями, которые уже можно считать собственно Германией, почему он и был прозван историками «Немецким». Когда угас род Лотаря, не имевшего наследников, Людовик в 870 г. продвинул границы своего государства на запад, до Шельды и Аргоннского леса. В его владения вошли франкоязычные районы Брабанта, Фландрии и Швейцарии, Генегау, Лотарингия, Савойя и часть Бургундии: Франция вернула их себе спустя девять веков.

Можно сказать, что в результате Верденского договора началось «становление наций», хотя для современников это был всего лишь один из эпизодов их истории, и они не предполагали, что присутствуют при рождении Германии и Франции.

Становление «королевства тевтонов»

В исторической науке долгое время не было достаточно четкого разграничения между понятиями «германский», «франкский» и «немецкий». Еще и сегодня в популярной исторической литературе и романах встречается утверждение, что «первым немецким императором» был Карл Великий. Подобная «четкость» выражений затрудняет понимание средневековой немецкой истории. Более того, ошибочные представления об общности исторического происхождения на протяжении веков существенно осложняли отношения Франции и Германии. Правда, сегодня никто не оспаривает того, что империя Каролингов представляла собой нечто иное, чем государство немцев. Но в. отношении точной даты, от которой можно вести начало «немецкой истории», до сих пор нет общепринятого мнения. Некоторые ученые, как и прежде, предпочитают вести отсчет от Верденского договора; в новейших исследованиях образование немецкого государства датируется XI и даже XII веком[9]. Но в целом большинство историков сходятся на том, что точную дату вообще невозможно определить, так как переход от каролингского Восточнофранкского государства к средневековой немецкой империи был не однократным событием, а длительным процессом.

Этапным здесь, во всяком случае, стало введение нового порядка престолонаследия, после того как в 911 г. умер последний из королей династии Каролингов, Людовик III Дитя. Вместо того чтобы войти в состав Западнофранкского государства, крупные феодалы Франконии и Швабии избрали королем Конрада, франконского герцога, принадлежавшего к боковой ветви Каролингов. Но Бавария и Саксония признали власть Конрада с оговорками и настояли на своей относительной самостоятельности. Саксония и Бавария являлись более сильными герцогствами, поэтому Конрад на смертном одре в 918 г. предложил в качестве своего преемника саксонского герцога Генриха, прозванного из-за своего любимого занятия Птицеловом.

Генрих I (ок. 875–936) был личностью, соединявшей в себе мужество и осмотрительность, и явился основателем одной из самых значительных немецких династий — саксонских Оттонов. Его избрание показывает, что большинство немецких герцогов было сторонниками единого государства, а само название «королевство тевтонов», т. е. немцев, возникло впервые именно тогда, в 919 г.

Генрих, как и все его преемники, должен был постоянно унимать непокорную аристократию, а также членов собственного семейства, плетущих интриги и заговоры. Заметим, что по обычаям того времени, новый король должен был лично посетить владения герцогов, графов и епископов, чтобы получить от них заверение в преданности (причем иногда короля со свитой встречали не хлебом-солью, а градом стрел). Саксонские короли не имели постоянной резиденции, но центр их державы составляли их личные владения в юго-восточной части Саксонии на границе с Тюрингией и Гессеном. Чаще и дольше всего они проводили время в Госларе, Гангерсхайле и Кведлинбурге. Своим богатством саксонская династия была обязана прежде всего серебряным рудникам в Гарце, объем добычи которых благодаря новой технике в X в. заметно возрос.

Новая династия укрепила свое положение успешной борьбой против венгров, которых из-за их дикого вида и необузданной свирепости часто отождествляли с ужасными гуннами. Поначалу Генрих I согласился выплачивать венграм дань и тем самым выиграл время для подготовки к войне. Собрав достаточно сил, он в 933 г. нанес вторгшимся в очередной раз венграм крупное поражение на реке Унструт. Но окончательная победа была одержана лишь при преемнике Генриха Оттоне I (912–973), который в 955 г. наголову разгромил венгров на Леховом поле близ Аугсбурга. 2 февраля 962 г. Оттон получил из рук папы Иоанна XII императорскую корону, став кайзером — так назывались в Германии императоры. Это событие и положило начало тому государству, которое позднее стало именоваться «Священной Римской империей германской нации». Оттон получил не только корону, но и право контроля за избранием папы, а победа над венграми принесла ему земли на Дунае и в Альпах — Остмарк и Каринтию, ставшие герцогствами и ядром будущей Австрии, но вначале некоторое время входившие в состав Баварии. В новых землях были основаны крупные аббатства и монастыри (Мельк, Санкт-Флориан, Клостернойбург, Адмонт, Гурк), ставшие центрами немецкой культуры.

Саксонская династия

Короли и императоры Саксонской династии (918–1025) впервые после Карла Великого приступили к расширению своих владений на востоке. Еще в эпоху великого переселения народов славянские племена лужичан, ободритов и сорбов заняли территории между Вислой и Балтикой, Эльбой, Карпатами и Богемским лесом, вытеснив или ассимилировав остатки германского населения. Там возникло герцогство Богемия, к концу X в. принявшее христианство и ставшее мостом для миссионеров, продвигавшихся на северо-восток, к Прибалтике. Император Отгон III даровал венгерскому князю титул короля, а кроме того, в согласии с папой Сильвестром II, своим бывшим учителем, основал польское епископство Гнезно и даровал титул короля польскому герцогу. Тем самым народы Венгрии, Чехии и Польши вошли в европейскую семью.

Конечно, отношения Германии с восточными соседями в Х–XI вв. трудно назвать идиллическими. Особенно частыми были конфликты с польскими королями, которых императоры стремились превратить в своих верных вассалов. Они постоянно вмешивались во внутренние раздоры, происходившие между еще неокрепшими славянскими династиями. В свою очередь польские короли и князья при каждом удобном случае старались освободиться от немецкого господства. Более прочно с империей были связаны чехи. Богемские герцоги с 1198 г. носили королевский титул, но оставались вассалами немецкой короны. Когда позднее, в XIII в., постепенно образовалась небольшая группа курфюрстов, имевших монопольное право избирать императора, богемские короли заняли в ней первое место.

В X в. территория между Эльбой, Заале и Одером была как бы ничьей, так как населявшие ее славянские племена не имели своей государственности. Продвигаясь на восток, саксонское и тюрингское дворянство, разумеется, больше думало о захвате добычи и рабов, чем о спасении души этих язычников, которые в свою очередь раз за разом совершали набеги на немецкие города и монастыри. Отдельные славянские племена часто конфликтовали между собой и даже вступали в союзы с немецкими правителями. Севернее Эльбы, в районе нынешнего Шлезвиг-Гольштейна и на просторах Мекленбурга немцы столкнулись и с датчанами, уже переходившими к оседлости и все чаще принимавшими христианство, чему немало способствовали епископы Гамбурга и Бремена. Сравнительно медленное продвижение немцев на восток объяснялось не только ожесточенным сопротивлением славян, но и тем, что германские короли главной своей задачей считали не заэльбскую экспансию, а объединение в одну империю Германии и Италии. В этом немецкая националистическая историография XIX в. усматривала их роковую ошибку и ослепление призрачной мечтой о европейской гегемонии.

Во времена Оттона I Италию раздирали кровавые конфликты. Ломбардские князья в Беневенто, Салерно и Капуе почти непрерывно сражались с византийскими наместниками в Апулии и Неаполе, а также с арабскими эмирами на Сицилии. Происходила постоянная чехарда заключения союзов и их разрывов, а все это угрожало Риму и слабому папству. И все же по сравнению с Германией Италия со своими городами, возродившимися на развалинах античности, процветающей торговлей и традиционными связями с Востоком выглядела несравненно более богатой и цивилизованной страной.

Получив в 962 г. императорский титул, Оттон I Великий как бы восстановил империю Карла Великого и стал теперь главой западнохристианского мира, защитником и сюзереном церкви. Но немецкие короли оставались для Италии, которая благосклонно даровала им императорский титул, чужаками и дикарями, обладавшими, однако, реальной силой, чтобы диктовать свою волю. Италия манила немцев своей более высокой культурой и утонченностью. Там они учились ценить роскошь и «сладкую жизнь». Но германские короли никак не могли установить в Италии своего прочного и постоянного господства, вновь и вновь сталкиваясь то с мятежами вассалов и городов, то с неповиновением епископов, то с интригами пап. А военные походы за Альпы превращались в походы за смертью: эпидемии — малярия, тиф, дизентерия, особенно во время летнего зноя, который пришедшие с севера воины переносили очень тяжело, — выкашивали немецкие дружины.

Пока императоры находились в Италии, в Германии фактически не было центральной власти, а герцоги и графы укрепляли свой суверенитет. Император хотел править сразу в двух больших странах, а в итоге не был полностью господином ни в одной из них.

Чтобы хоть как-то управлять огромной империей, императоры нуждались в помощи церкви. Духовенство стало их значительной опорой наряду с лично преданными им вассалами. При этом монархи стремились любой ценой сохранить за собой право назначать епископов и аббатов, которых выбирали из своих родственников или приближенных и которые поэтому могли рассчитывать на поддержку центральной власти. Земельные владения церкви постоянно росли, а их духовные хозяева все упорнее противились попыткам отдельных князей установить свой контроль над этими владениями и получать с них часть доходов. Главной опорой Оттона Великого стали в Германии его брат Бруно, архиепископ Кёльна и герцог Лотарингский, а также незаконный сын Вильгельм, майнцский архиепископ. Императорские епископы имели немалую светскую власть, они не только стояли во главе аппарата управления как канцлеры, но были также военачальниками, секретарями, юристами и историографами. Без них государство, в сущности, не могло бы успешно развиваться.

Оттон Великий был одаренным полководцем и политиком, а кроме того он был и баловнем судьбы, отпустившей ему свыше 60 лет жизни, для той эпохи срок весьма значительный. Он не умел ни читать, ни писать, но обладал чувством реальности, а благодаря своим духовным советникам и долгому опыту правления — широким кругозором. Даже византийский император признал за этим «варварским узурпатором» право на титул императора, и выдал свою дочь, принцессу Феофанию, замуж за его сына и наследника, Оттона II, провозглашенного германским королем еще при жизни отца. Это могло бы стать началом перехода к наследственной монархии, но его не произошло из-за короткой продолжительности династии, пресекшейся в 1024 г. Немногим больше столетия каждая просуществовали две последующие династии — Салическая и Штауфенов. Они также пытались превратиться в наследственные, но всякий раз, когда речь шла о новой династии, крупнейшие феодалы обставляли избрание нового короля рядом условий, закреплявших права новой избираемой ими монархии. Свою роль сыграл здесь и факт недолгой жизни большинства императоров. Оттон II (955–983) умер в 28 лет, а Оттон III (980—1002) — в 22 года, последний представитель Саксонской династии, Генрих II, скончался в возрасте 51 года. Единственным из императоров развитого средневековья, достигшим преклонного возраста, был Фридрих Барбаросса, погибший в возрасте 68 лет.

Данные обстоятельства, а также стремление подчинить Италию — причины, помешавшие складыванию национального государства в средневековой Германии. Долгое пребывание в Италии не только обрывало связь императоров с Германией, но и вынуждало их искать военной и финансовой поддержки у немецких князей, делая им значительные уступки. Фридрих Барбаросса провел в Италии почти половину своего сорокалетнего правления. Генрих VI считал своей главной целью завоевание Сицилии, где он и умер. Фридрих II являлся скорее правителем Италии, а не Германии, в которой за свою жизнь был всего два раза. Местные князья обладали в Германии более реальной властью, чем императоры. С другой стороны, не следует забывать и о том, что имперская идея основывалась на представлении о единстве христианского Запада и федеративном устройстве, в отличие от жестко централизаторской линии французских Капетингов.

Начало правления Оттона II (973–983) ознаменовалось нарастанием кризисных явлений. В 982 г. он потерпел несколько жестоких поражений в Южной Италии от арабов, стремившихся закрепиться в Калабрии и Апулии. В то же время крупное славянское восстание 983 г. уничтожило почти все плоды миссионерской деятельности между Эльбой и Одером. Однако императорская власть после Оттона Великого оставалась еще настолько прочной, что у его внука, Оттона III (правил в 983–1002 гг.), не было никаких соперников в праве престолонаследия. Стабилизации положения значительно способствовало умелое регентство его матери Феофании. Взгляды Оттона III сформировались под влиянием реймского архиепископа Герберта, родом из Оверни, который был одним из виднейших философов, математиков и астрономов того времени. Оттон III вынашивал идею возрождения античной империи со столицей в Риме. Подчинение церкви в Польше и Венгрии непосредственно Риму, строительство в Вечном городе императорской резиденции, введение римско-византийского придворного церемониала показывало, насколько серьезно относился Оттон к своим планам. Он добился избрания папой своего учителя и наставника Герберта, принявшего имя Сильвестр II. Это имело символическое значение, ибо легендарный папа Сильвестр I был фаворитом первого римского христианского императора Константина, якобы передавшего папам всю власть в Западной Римской империи. Однако даже тесные отношения с папой не сделали Оттона своим человеком в Италии. Сопротивление городского населения и аристократии привело к бегству императора из Рима. Он умер в 1002 г., когда готовился к новому походу на Апеннинский полуостров. Папа Сильвестр пережил своего друга и ученика всего на несколько месяцев. На престол в Германии был возведен единственный взрослый представитель Саксонской династии, баварский герцог Генрих, внучатый племянник Оттона Великого. Генрих II (1002–1024) обладал неплохими организаторскими способностями и знал толк в военном искусстве, а его набожность вызывала почтительное изумление. С его смертью Саксонская династия прекратила свое существование.

Салическая династия

Основателем новой, салической, как позднее назвали ее историки, династии стал Конрад II (ок. 990–1039), правнук Оттона Великого по женской линии — хотя и не очень ясно, знали ли об этом последнем обстоятельстве его выборщики, да и он сам[10]. Продолжая в целом политику Оттонов (императорская коронация в 1027 г., поход в Италию в 1036–1037 гг.), Конрад начал больше опираться на новые общественные слои, прежде всего на министериалов. Так стали называть несвободных людей, находящихся на придворной или военной службе при особе господина — короля или крупного феодала — и выдвинувшихся благодаря своим особым заслугам; с начала XI в. они составили особую социальную группу — вассалов, имевших ряд привилегий. Короли старались противопоставить министериалов непокорному и своенравному дворянству. Последнее в свою очередь старалось привлечь министериалов на свою сторону и раздавало им участки земли с крестьянами. На базе министериалов постепенно формировался слой мелкого служивого дворянства. Однако главным образом салические короли по-прежнему опирались на имперскую церковь, причем Конрад стал практиковать раздачу церковных должностей за деньги и после смерти был обвинен в симонии, т. е. в торговле должностями. В правление Конрада империя значительно увеличилась территориально: в 1032 г. скончался бездетный король Бургундии Рудольф, и Конрад был объявлен его наследником. Хотя власть его в Бургундии оставалась скорее номинальной, в руках германских императоров оказались теперь все альпийские пути в Италию.

Второй салический император, Генрих III (1089–1056), если верить источникам, был, вероятно, самым набожным немецким правителем в период развитого средневековья. Он получил неплохое образование, а свою главную задачу усматривал в том, чтобы обеспечить чистоту веры и нравственные устои церкви. Именно поэтому он считал себя вправе вмешиваться во все дела последней. За время своего правления Генрих настоял на избрании четырех послушных ему пап немецкого происхождения, наиболее значительным из которых был его родственник, лотарингский епископ Бруно, занявший святой престол под именем Льва IX.

Исторические источники и хроники X–XI вв. многое сообщают о правлении королей и императоров, их походах и битвах, но почти ничего — о социальных отношениях и хозяйстве той эпохи. Эти сведения можно воссоздать лишь на основе мелких отрывочных сведений, мимоходом записанных в некоторых хрониках. В результате перед нами предстает в целом довольно нецивилизованный мир немцев развитого средневековья. В этот период заметно увеличиваются количество населения и площадь обрабатываемых земель. Этому способствовали прекращение грабительских набегов венгров и норманнов и некоторое потепление климата. За постепенным превращением крупных ленов в наследственные владения последовал аналогичный процесс и в отношении более мелких владений. Короли все чаще брали в свои руки назначение фогтов — должностных лиц церкви, которые осуществляли в духовных владениях правосудие и располагали военными отрядами. Постепенно фогты превращались в управляющих королевскими домениальными землями, а иногда за особые заслуги получали эти земли в качестве ленного владения.

По сравнению с VIII–IX вв. в Германии произошли заметные изменения. Феодальное общество XI в. имело уже сравнительно высокую социальную мобильность. Из старой аристократии каролингских времен сохранились лишь немногие роды. Их место заняли выходцы из германских земель. Высший слой общества составляли крупные светские и духовные землевладельцы, основная часть населения находилась в той или иной степени личной или поземельной зависимости.

Благодаря разнообразным связям с Италией все возрастало влияние ее более высокой культуры. Кроме того, светская и духовная знать Германии познакомилась в Италии с новыми предметами роскоши и восточными экзотическими товарами. Возникшие новые потребности могла удовлетворить только дальняя торговля, что вело к ее оживлению. После завоевания Англии воинами Вильгельма Нормандского в 1066 г. значительно выросла торговля между британскими островами и Фландрией с Брабантом. Оттуда товары доставлялись по Рейну в Кёльн, Вормс и Шпейер, а затем через альпийские перевалы — в Северную Италию. В XI в. Любек, Бремен и Гамбург превратились в крупные торговые центры, заметно опередившие окрестные аграрные районы. В городах постепенно складывался слой торговцев и ремесленников, свободных и независимых людей, которые отстаивали свои права. Это приводило к их постоянным конфликтам с местными правителями, графами или епископами.

Спор об инвеституре

Генрих III всеми силами способствовал распространению идей реформирования церкви, которые возникли в сер. X в. во Франции. Духовным центром этого движения стало бургундское аббатство Клюни, откуда раздавались призывы восстановить чистоту монашеской жизни, которая должна заключаться в служении Богу, противодействии любому вмешательству светской власти в церковные дела, возвращению к изначальным истокам божественного учения. Приверженцы клюнийского движения, быстро распространившегося по католической Европе, вначале намеревались разорвать все связи с окружающим миром. Но чтобы обновить церковь, недостаточно было быть просто бедным и набожным. Если монахи и могли отказаться от мирских благ, то монастыри должны были обладать средствами и силой, чтобы распространять Святое учение. Клюнийские идеи через лотарингские аббатства достигли и Германии. Здесь их распространение на фоне противоречий самой жизни привели к острейшему конфликту между императором Генрихом IV и папством. Император не мог оставить папу вне сферы своей власти, а если и противодействовал притязаниям на права церкви со стороны крупных светских феодалов, то лишь потому, что ему, императору, это было выгодно. Папа Николай II на Латеранском соборе 1059 г. добился решения о том, чтобы папу отныне избирал конклав (коллегия) кардиналов, а за императором оставалось только право утверждать нового главу католической церкви. Понятно, что Генрих отказался признать это решение и объявил на Базельском синоде, что оно недействительно.

В свою очередь папство почувствовало, что в борьбе против императора может опереться на поддержку монастырей, которых в империи сер. XI в. насчитывалось более 3 тысяч. Монастыри, богатства которых привлекали алчные взоры феодальной знати, да и королевской власти, старались утвердить свою независимость и соглашались подчиняться исключительно папе римскому. Это вполне отвечало и желаниям папства, так как усиливало его власть во всей Западной Европе. Особого ожесточения конфликт достиг после избрания папой клюнийского монаха Гильдебранда, принявшего имя Григория VII. Это был человек несгибаемой воли, жесткого характера и фанатической веры.

Ему противостоял молодой, неопытный, но чрезвычайно самонадеянный король. Их конфликт получил в литературе название «спор об инвеституре». Инвеститурой называлась церемония, когда император при вступлении епископа в должность вручал ему кольцо и посох как символы власти в духовном княжестве и принимал от него клятву в ленной верности. Инвеститура не являлась частью церковного церемониала, а она носила характер светского ленного пожалования.

Папа настаивал на том, что он, как наместник Бога, является единственным источником и земной власти. И если он торжественным обрядом помазания «делает» короля императором, то имеет и право отрешать его от престола. Конфликт быстро разгорался и привел к тому, что папа объявил Генриха отлученным от церкви и низложенным с трона, а его подданных — освобожденными от вассальной присяги и повиновения королю. Некоторые крупные феодалы, заключив союз с Римом, избрали «антикороля» Рудольфа, герцога Швабского, который, что весьма примечательно, тут же отказался передать папе право назначения епископов, поскольку оно служило источником неиссякаемых доходов.

Однако Генрих проявил себя как гибкий и умный политик. Видя, что его положение резко пошатнулось, он решился на неслыханный шаг. В 1077 г. король в одиночестве пешком отправился через альпийские перевалы в замок Каноссу Тосканского герцогства, где находился в это время Григорий VII. По не слишком достоверной легенде, три дня, босой и в белом рубище отлученный король стоял на снегу перед воротами замка и взывал о прощении. Папа был настолько потрясен драматическим зрелищем, что снял свое отлучение. И хотя выражение «пойти в Каноссу» стало нарицательным для обозначения величайшего унижения, по сути, этот поступок оказался для Генриха весьма выигрышным ходом. Через некоторое время он объявил, что ни в коем случае не откажется от права инвеституры, и продолжал своей властью назначать епископов и аббатов.

Борьба вспыхнула с удвоенной силой и привела к вторичному отлучению Генриха. На этот раз император в ответ созвал новый собор, на котором недовольные Григорием кардиналы объявили папу низложенным и избрали нового — Климента III, который в 1084 г. торжественно возложил императорскую корону на голову Генриха. Теперь в Италии и Германии были две разные церкви, папская и императорская, непрерывно проклинавшие и отлучавшие друг друга.

Стараясь ослабить императора, римская курия усиленно настраивала против него собственных его сыновей, Конрада и Генриха. Император же вошел с большим войском в Рим и заставил папу искать убежища у союзных с ним норманнов, к тому времени осевших на Сицилии. С их помощью Григорий вернулся в Рим, который норманнские воины подвергли страшному разграблению. Против папы поднялось возмущенное население. Он вновь был вынужден бежать к норманнам, но вскоре умер в Гаэте, покинутый почти всеми прежними соратниками. Однако император столкнулся в Италии с новым противником — городами, не желавшими терпеть господство епископов и светских феодалов, многие из которых входили в императорскую партию.

В Германии же дела обстояли как раз наоборот. Там городское население из-за притеснений со стороны местных правителей в целом поддерживало Генриха. Раздираемая распрями Германия почти не принимала участия в крупнейшем международном явлении той эпохи — первых Крестовых походах.

С помощью Крестовых походов папство и католическая церковь стремились расширить сферу своего господства. К тому же эти походы позволяли направить воинственную энергию европейского рыцарства в желаемое русло и положить конец бесконечным междоусобным распрям. В Крестовых походах было заинтересовано и городское торговоремесленное население, и крестьянство, надеявшееся найти на сказочном Востоке свободу и богатство.

В первом Крестовом походе, провозглашенном папой Урбаном II летом 1095 г., со стороны Германии принимало участие только рыцарство из Лотарингии, Баварии и Каринтии, хотя предводитель похода Готфрид Бульонский и его брат, первый в будущем иерусалимский король Балдуин, являлись имперскими князьями и вассалами Генриха. Сам же Генрих, который по своему рангу, собственно, и должен был возглавить поход против врагов христианской веры, из-за своего непрочного внутреннего положения и продолжавшегося конфликта с папами не мог этого сделать.

Вормсский конкордат

Генрих V (1081–1125), сменивший в 1106 г. свергнутого и изгнанного отца, против которого он поднял мятеж, совсем не спешил выполнить прежние обещания уступить папам права инвеституры. Однако от долгого конфликта и анархии устали обе стороны, которые, наконец, нашли компромиссное решение, выраженное в Вормсском конкордате 23 сентября 1122 г. Император отказывался от духовной инвеституры, которая становилась прерогативой церкви. После этого император совершал обряд инвеституры материальной, вручая епископу символы его власти и получая в ответ присягу в ленной верности. Еще до инвеституры проходили выборы кандидата в епископы, производимые только клиром, но в присутствии императора или его представителя, который в спорных случаях после совещания с духовенством определял, кому из претендентов отдать предпочтение. К тому же на территории Германии светская инвеститура предшествовала духовной, т. е. кандидат императора был определен уже заранее, в Италии же и Бургундии установился обратный порядок.

Ахиллесовой пятой Вормсского конкордата было предположение о том, что кандидат в епископы будет угоден обеим сторонам, причем не было разработано процедуры на случай возникновения разногласий. Кроме того, поскольку конкордат разрешал в спорных случаях вмешательство императора в каноническое избрание, было очевидно, что при желании последний мог придать спорный характер любым выборам. Вследствие неопределенности отдельных пунктов конкордата он не привел к окончанию борьбы папства с императорами, ибо вопрос о назначении епископов разрешался в зависимости от того, кто в этот момент был сильнее — император или папа. Но в целом от конкордата чуть больше выиграло папство, которое усилило свою власть над некогда практически независимыми от него немецкими епископами. Тем не менее вялотекущий конфликт императоров и пап продолжался еще добрых два столетия. Эта драма явилась оборотной стороной притязаний на имперское величие и данью, которую заплатила Германия за стремление ее императоров к европейскому господству. В определенном смысле спор об инвеституре был борьбой светской и духовной власти за извлечение доходов. В его итоге римская курия значительно усилила свой контроль над духовенством и церковью в отдельных странах и превратилась в своего рода сверхдержаву Европы, не знавшую национальных и государственных границ.

Генрих V скончался в 1125 г., а с ним прекратила свое существование и Салическая династия. Земли королевского рода отошли к племяннику Генриха, герцогу Фридриху Швабскому, или Гогенштауфену (Штауфену) — по названию горной вершины, на которой стоял его родовой замок. У Фридриха были несомненные способности к управлению страной, но его родство с вымершей династией делало его кандидатуру неприемлемой ни для папской партии, ни для большинства немецких князей. Поэтому новым королем был избран саксонский герцог Лотарь, известный сторонник Рима и противник салических королей. Доказывая это, он даже отказался от некоторых прав, записанных в Вормсском конкордате. По просьбе папы Иннокентия II, которому угрожали сицилийские норманны, король, словно он был вассалом папы, поспешил на помощь и умер в 1137 г. вдали от Германии в ходе этой совершенно ненужной немцам войны.

На этот раз королем был избран Конрад III Швабский из династии Штауфенов (Гогенштауфенов), в противовес наследникам Лотаря II Саксонского из богатого и знатного рода Вельфов (Гвельфов), могущество которых беспокоило остальных немецких князей. Стремясь повысить свой авторитет, Конрад вместе с французским королем Людовиком VII возглавил второй Крестовый поход. Эта затея, непродуманная и наспех подготовленная, закончилась полным провалом. Крестоносцы в октябре 1147 г. потерпели сокрушительное поражение от турок-сельджуков, а затем несколько месяцев их изрядно поредевшее воинство безуспешно осаждало Дамаск. Раздосадованный и больной Конрад махнул на святое дело рукой и осенью 1148 г. вернулся на родину. В этом Крестовом походе участвовал и племянник короля Фридрих. Очевидно, в Палестине он показал себя с самой лучшей стороны, так что Конрад предложил в свои преемники не собственного еще несовершеннолетнего сына, а племянника, получившего за свою великолепную рыжеватую бороду итальянское прозвище «Барбаросса». Здесь следует отметить, что династия Штауфенов дала едва ли не самых ярких личностей средневековой Европы, почему ее правление иногда называют «золотым веком» Германии[11].

В земли полабских славян

Неудачный Крестовый поход Конрада имел для Германии важные последствия. Смекалистые феодалы северо-восточной окраины быстро сообразили, что им незачем тащиться за тысячи километров в пустынную и знойную Палестину, когда у них под боком, на другом берегу Эльбы, сколько угодно славянских язычников, против которых можно устроить свой собственный немецкий Крестовый поход. Конечно, он выглядел менее эффектно, но сулил, пожалуй, более реальные и осязаемые выгоды.

Славянские племена между Эльбой и Одером еще не имели государственности, часто враждовали между собой и не могли противостоять немецкому натиску. Кроме того, материальная и духовная культура колонизаторов превосходила славянскую, и отдельные славянские вожди охотно переходили в христианство, а затем и стали родниться с германскими дворянскими родами, о чем свидетельствуют родословные графов Мекленбурга и Померании, позже возвысившихся до ранга имперских князей.

В среднем течении Эльбы маркграф Альбрехт Медведь из княжеского рода Асканиев заключил соглашение со славянскими племенами, проживавшими между Хафелем и Шпрее, и основал там Бранденбургскую марку. Еще южнее, между Эльбой и Заале возникла Майсенская марка, а затем были подчинены отделившиеся от Польши территории в верхнем течении Одера. Так возникла Силезия, названная по имени некогда проживавшего здесь германского племени силингов. Вплоть до сер. XX в. история Силезии оказалась тесно связанной с историей Австрии и Пруссии.

Пока центральная императорская власть истощала себя в бесконечных и безрезультатных итальянских походах, на востоке без какого-либо ее участия постепенно крепла «вторая» Германия, ставшая одним из главных факторов в средневековой немецкой истории. Во многом это было связано с энергичной политикой герцога Саксонии и Баварии Генриха Льва (1129–1195) из рода Вельфов, основавшего Мюнхен. В ходе неудержимой немецкой колонизации на берегах Балтики появились крупные военно-торговые поселения — Рига в Лифляндии, Штральзунд в Померании, Висмар и Росток в Мекленбурге. Подъем переживали и старые славянские торговые пункты, где возникли немецкие города Штеттин и Данциг. Все новые и новые поселения строились и в глубине завоеванных районов. Они быстро заселялись немецкими торговцами и ремесленниками, а их внутреннее устройство было организовано по принципам любекского или магдебургского права, постепенно распространившегося во всей Восточной Европе вплоть до Руси.

Вторая волна восточной немецкой колонизации, начавшаяся с 1225 г., хлынула через Вислу на северо-восток и достигла берегов Финского залива. В ходе этого продвижения было почти полностью уничтожено непокорное языческое племя пруссов, оставивших истории имя новой марки — Пруссии. Столь мощное продвижение на Восток стало возможным из-за значительного увеличения населения в Германии, которое в X–XIV вв. выросло примерно в пять раз. Но поскольку культура земледелия развивалась более медленными темпами, то уже в XII в. наблюдается некоторое перенаселение в старых регионах империи, которое находит выход в усиленном освоении еще свободных территорий. Именно в это время возникают тысячи новых деревень и сотни городов, а площадь лесов заметно сокращается. Восточные колонисты получали ряд льгот, на несколько лет их полностью освобождали от налогов, а если они селились на землях светских и церковных феодалов, то обычно несли уменьшенные повинности. Часто основатели новых поселений действовали по поручению короля, князя или епископа и назначались в нем управляющими и судьями.

По мере того как свободных и пригодных для обработки земель в пределах Германии оставалось все меньше, переселение на Восток возрастало. Старая немецкая народная песня «На Восток мы направим стопы» отражает пионерский дух крестьян, надеявшихся найти там свободное и зажиточное существование. Области, откуда уходило большинство колонистов, были, естественно, самыми густонаселенными. Прежде всего к таким регионам относились Фландрия и Брабант. За ними следовали Вестфалия, район Рейна — Мозеля и Пфальц. Еще в XX в. следы их диалектов прослеживались у населения Восточной Пруссии и Трансильвании, куда немецкие крестьяне пришли по призыву венгерских королей.

Восточная колонизация протекала аналогично тому, как прежде шло заселение внутри самой Германии, только более организованно и целенаправленно. Немецкие феодалы или обращенные в христианство славянские вожди, получавшие новые земли в качестве ленов, а также настоятели монастырей создавали переселенческие группы, обычно состоявшие из жителей одной деревни, и подбирали ее руководителя. Вереницы обозов, сопровождаемые вооруженными всадниками, день и ночь тянулись на Восток, как через несколько веков будут продвигаться караваны белых поселенцев по просторам Северной Америки, только на Запад.

Новые территории восточнее Эльбы быстро сравнялись по значению с регионами старой империи, а с XIII в. культурный и экономический центр Германии начинает постепенно перемещаться к Востоку. В то время как старые герцогства Саксония, Франкония и Швабия дробятся на все более мелкие владения, и только Бавария остается относительно крупной и единой территорией, на колонизированных восточных землях возникают новые обширные княжества. Некоторые из них, как, например, Майсенское герцогство, первоначально называвшееся Верхней Саксонией, а затем — просто Саксонией (изначальная же Саксония после 1945 г. стала федеральной землей Нижняя Саксония, хотя уже без Вестфалии), и Бранденбург, уже к XIII в. обладали значительным политическим весом.

В исторической науке Германии и славянских стран преобладали противоположные взгляды на восточную немецкую колонизацию. Но если не раздавать ни хороших, ни плохих оценок, а просто попытаться установить, что же происходило в далеком прошлом, то, очевидно, что восточная колонизация на много веков втянула в орбиту немецкой политики и культуры те регионы, которые ранее пребывали на задворках истории. Между немцами той эпохи и местным населением Востока была огромная пропасть, идет ли речь о культуре земледелия и технике ремесла, о развитии городов, о духовной и религиозной жизни. У славянских племен, живших между Эльбой и Одером, не было еще даже письменности. Именно большой разницей в общем уровне развития культуры и можно объяснить сравнительно быструю ассимиляцию славян, занявшую всего два столетия. Хотя некоторые островки старой славянской культуры сохранились до нашего времени (как, например, стотысячный народ лужицких сорбов в районе Коттбуса и Бауцена[12]).

Все то, что образует историческую жизнь в колонизированных восточных областях — города, церкви, крепости, замки, письменные свидетельства далекого прошлого, — все это является чисто немецким. Пусть Бреслау и Данциг, прибалтийские города от Риги до Таллина, восточнопрусские Кёнигсберг, Мариенбург, Эльбинг сегодня населяют поляки, русские, латыши, литовцы, эстонцы, но сохранившиеся в них остатки средневекового наследия не могут быть приписаны никакому другому народному духу, кроме немецкого. Это не оправдание немецкой экспансии или ее апологетика. Это — констатация исторического факта вне зависимости оттого, нравится ли он нам или нет.

Германия в середине XII века

К этому времени Германия представляла собой область, которая мало изменилась со времен Каролингов. Основой экономики оставались сельское хозяйство и домениальная организация. Однако появились и некоторые новые элементы. С начала XII в. наблюдается устойчивый и постоянный прирост населения примерно на 3% ежегодно. Людей на уже обжитых пространствах становится слишком много, и они селятся в других местах, прежде всего на завоеванных славянских территориях. Начался интенсивный рост новых городов, которых в XII в. насчитывалось 250, а в XIII столетии их число перевалило за 2 тысячи[13]. Многие из них уже стали вести оживленную торговлю с Италией, поставляя туда вина со Среднего Рейна, сушеную рыбу из Скандинавии, фландрскую медь, серебро из рудников Гарца и соль из копей Люнебурга.

В политическом отношении Германию, состоявшую из шести племенных, или этнических, герцогств — Саксонии, Баварии, Швабии, Франконии, Лотарингии, Каринтии и Богемии, — а также множества более мелких графств и духовных владений, раздирал конфликт между Штауфенами и Вельфами, боровшимися за королевскую и императорскую корону.

Структура феодального общества была довольно сложной. Почти на равных с герцогствами правах находились новые марки у восточных границ — Бранденбургская, Лужицкая, Майсенская, Австрия, Штирия и Крайна, во главе которых стояли маркграфы. Ниже их располагались ландграфы, а за ними следовали пфальцграфы, происходившие от военачальников эпохи Каролингов. Всего в стране насчитывалось около 250 различных графств. Кроме светских княжеств существовали и духовные, состоявшие из города, в котором располагалась резиденция архиепископа или епископа, и прилегающей к нему территории, иногда довольно обширной. Самыми крупными и влиятельными были архиепископства в Трире, Кёльне и Майнце. В числе первостепенных находились также церковные княжества Зальцбург, Магдебург и Бремен-Гамбург (без самих городов). Сорок немецких епископов, которые владели земельными ленами в шести архиепископствах, подчинялись непосредственно монарху Германии. Только в Баварии высшие прерогативы сохранялись за ее герцогами. Ниже верхушки немецкой знати стояли вассально зависимые от нее крупные земельные собственники. Они делились на три категории: знатные сеньоры, владевшие крупными ленами, рыцари знатного происхождения, но имевшие небольшие лены, и должностные лица, которые достигли видного положения благодаря усердной службе, за которую и получали дворянство.

Ленные отношения нередко были весьма запутанными. Так, герцог Саксонский являлся вассалом непосредственно императора, но одновременно и вассалом епископа Бамбергского. Баварские герцоги были не только имперскими князьями, но и вассалами аббата Фульдского. Такая сложная система нередко вызывала конфликты по поводу вассальной принадлежности того или иного ленного владения.

Фридрих Барбаросса

Если во Франции с 987 г. на троне бессменно восседала династия Капетинговдо в Германии начиная с этого времени на престоле уже была третья династия — Штауфены. В 1152 г. королем был избран, пожалуй, самый известный из ее представителей, Фридрих I Барбаросса. Ему исполнилось уже тридцать лет, время расцвета для мужчины. Без сомнения, этот человек был самым значительным немецким монархом до Фридриха Великого, и его не без оснований считают национальным героем и символом национального самосознания. Именно в его правление начинается подъем готического искусства и возникает немецкая национальная литература — лирика крупнейшего немецкого поэта в средние века Вальтера фон дер Фогельвейде и основателя классической немецкой куртуазной эпической поэзии Генриха фон Фельдеке. По народным преданиям, Барбаросса не погиб во время своего Крестового похода, не утонул 10 июля 1190 г. в бурной анатолийской речке Селиф; он просто спит в глубине тюрингской горы Кифхойзер между шестью вернейшими рыцарями и ожидает того Судного дня, когда ему выпадет жребий освободить Германию от рабства и привести ее на первое место в мире[14].

За минувшее после смерти Генриха III столетие императорская власть в Италии заметно ослабла, а временами становилась чистейшей фикцией. По сути, независимым государством стала и Бургундия. Первый Штауфен был преисполнен решимости полностью восстановить свои традиционные права главы христианского мира. Но вначале необходимо было навести порядок в самой Германии. Фридрих сумел поладить с самым опасным своим противником — Генрихом Львом, признав его легитимным герцогом Саксонии и Тюрингии, которая, впрочем, уменьшилась в размерах после выделения из нее самостоятельного герцогства Австрийская марка, которую король передал в личное владение родственной ему семье Бабенбергов. После этого Барбаросса обратился к бургундским делам и заключил брак с наследной принцессой Беатрис, получив таким образом свободное Бургундское графство в свое личное владение. Наконец, Фридрих добился ленной присяги от королей Дании и Польши, которые за время правления его слабых предшественников стали фактически суверенными монархами.

Уладив все эти проблемы, Фридрих приступил к осуществлению главной задачи — восстановлению императорской власти в Италии. Сделать это было нелегко: ведь для большинства итальянских сеньоров, городов и церквей слабая центральная власть была предпочтительнее. Как только в 1159 г. папой избрали Александра III, вновь разгорелся старый конфликт, причина которого стала уже традиционной — борьба за право инвеституры епископов в Италии. Раздор усугубило и нескрываемое желание папы полностью освободить свои увеличившиеся земельные владения от ленной верности императору. Новых сильных союзников папство нашло в лице североитальянских городов. К этому времени они превратились в богатые и процветающие города-республики, окруженные значительными земельными владениями и имевшие права, которые раньше принадлежали императору. Когда Фридрих категорически потребовал восстановления прежнего положения, возникла Ломбардская лига во главе с Миланом, которую всеми силами поддерживал папа. Однако на стороне императора оказались некоторые города, соперники Милана, прежде всего Кремона.

Во время третьего похода в Италию в 1162 г. войско Фридриха после продолжительной осады захватило Милан, который по приказу императора был разрушен до основания. Но уже через несколько лет с помощью других городов Милан был отстроен заново и вторично возглавил сопротивление Ломбардской лиги, в союз с которой после красноречивых увещеваний папы вступили Венецианская республика и Сицилийское королевство.

Но чем больше врагов обнаруживалось у Барбароссы, тем жестче и несгибаемее становился его дух. Папе так и не удалось найти ему достойного соперника. Верной королю оставалась Германия, где у него были превосходные советники — его первый канцлер, кёльнский архиепископ Райнальд фон Дассель и архиепископ Майнца Христиан фон Бух. Это еще раз показывает ведущую роль имперской церкви в управлении делами государства и объясняет отчасти то упорство, с которым император отстаивал свое право инвеституры и в Германии, и в Италии.

Борьба папства с Барбароссой внешне закончилась ничейным исходом. Император не смог поставить папу на колени, но и тот не добился желаемого триумфа. В 1177 г. в Венеции император заключил мир с папой, а в 1183 г. в Констанце — с Ломбардской лигой. В основном было восстановлено довоенное положение, но Барбаросса получил теперь право участвовать в назначении епископов в Северной Италии. Города признали за ним верховную власть в обмен на внутреннюю автономию и свободные выборы своих магистратов. Фридрих мог быть доволен результатами, хотя его победа и не была полной.

Упрочилось положение императора и в Германии, где ему удалось сломить сопротивление Вельфов: после того как Генрих Лев высокомерно отказался поддержать его поход в Италию, Фридрих так умело перевел обвинение против герцога из государственной сферы в область феодально-ленного права, что раздраженный дерзостью и амбициями Генриха княжеский трибунал приговорил его в январе 1180 г. к конфискации всех его ленов — приговор, который не подлежал обжалованию. Для сохранения поддержки князей Фридрих без колебаний перераспределил между ними ленные земли Генриха Льва, который после недолгого сопротивления, сдался и был на три года изгнан за пределы империи, сохранив, однако, за своими сыновьями семейное владение Брауншвайг. Теперь Фридрих достиг зенита славы и могущества, блеск устраиваемых при его дворе рыцарских турниров и поэтических состязаний затмил все, что было раньше.

Лично императору принадлежали герцогства Швабия и Франкония, Бургундское графство, множество мелких владений от Эльзаса до Гарца. В Баварии правил его верный вассал Отто Виттельсбах, в Австрии — родственные императору Бабенберги, на севере — кёльнский архиепископ. И Фридрих пришел к логичной мысли увенчать свое правление победоносным Крестовым походом. Во время этого, пожалуй, лучше всех прочих подготовленного похода летом 1190 г. Фридрих Барбаросса нашел смерть в ледяных водах струившейся с гор реки Селиф в Малой Азии, а его тело, как утверждает французский историк Жозеф Рован, унесенное бурным течением, так и не было найдено, что и послужило основой для легенды о горе Кифхойзер[15]. Гибель славного предводителя похоронила и все грандиозные планы крестоносцев.

Кризис империи

Со времени избрания королем несовершеннолетнего Генриха IV ни один германский король не назначал преемника еще при своей жизни, и то, что Барбаросса, отправляясь в Крестовый поход, объявил наследником и королем своего сына Генриха (1165–1197), будущего Генриха VI, и это не встретило никаких возражений, служит еще одним доказательством огромного авторитета императора. Казалось, королевская власть и в Германии становится наследственной монархией западноевропейского типа. Однако отец передал сыну титул и государство, но не свои силу, обаяние и властность.

Впрочем, Барбаросса успел создать наследнику самые благоприятные исходные позиции: он женил его на Констанции, принцессе Сицилии, наследнице трона этого норманнского королевства. Без сомнения, это был чисто династический политический брак, ибо не очень привлекательной невесте перевалило уже за 30, а жениху только-только исполнилось 18. Но этим ловким ходом Барбаросса лишал папу его самых сильных союзников и осуществлял мечту Оттона Великого о включении Южной Италии в состав империи. Однако утвердиться на престоле Генрих VI смог только в 1194 г., силой подавив сопротивление норманнского дворянства. И позднее ему не раз приходилось свирепо расправляться с непокорными баронами, постоянно затевающими заговоры и поднимающими мятежи. Присоединение к империи Сицилии, одного из наиболее богатых, сильных и прекрасно организованных государств того времени, поставило Генриха на вершину могущества. Подобно отцу, он также приступил к подготовке нового крестового похода, но внезапно в 1197 г. в возрасте 30 лет скончался в Мессине. Так и осталось неясным, умер ли он от лихорадки или же был отравлен, в чем многие люди подозревали Констанцию, не питавшую к жестокому мужу особо теплых чувств[16].

Генрих оставил после себя малолетнего сына, названного в честь деда Фридрихом и еще при жизни отца провозглашенного королем Сицилии и Германии. Возможно, если бы судьба отпустила Генриху более долгую жизнь, он сумел бы добиться правового закрепления передачи королевско-императорской власти по наследству, но этого не случилось.

Немецкое господство в Италии фактически было сокрушено, королева Констанция всеми силами старалась выпроводить из государства рыцарей ее покойного мужа, а германские князья объявили королем его брата, способного и обходительного герцога Филиппа Швабского. Однако часть князей, недовольных этим, избрала собственного монарха Оттона, сына мятежного Генриха Льва и племянника английских королей Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного.

Ситуация еще более обострилась, когда в папском кресле оказался Иннокентий III, один из самых выдающихся политических деятелей средневековья, человек большого и тонкого ума и огромной воли, которому исполнилось всего 38 лет, хотя, как правило, кардиналы становились папами уже в преклонном возрасте. Иннокентий стал опекуном маленького сицилийского короля (что практически предопределяло будущее отделение Сицилии от империи), а кроме того, ловко использовал соперничество двух немецких королей, начавших между собой войну. Филипп был отлучен папой от церкви. В десятилетней борьбе двух королей чаша весов медленно, но неуклонно склонялась на сторону Штауфенов, однако в 1208 г. Филипп был убит одним из своих бывших приближенных. После этого исход войны был предрешен, на немецком троне укрепился Оттон IV, женившийся на дочери Филиппа Беатрис, что явно повысило его легитимность и в глазах прежних приверженцев швабского герцога[17]. Получив в 1209 г. из рук папы императорскую корону, Оттон немедленно приступил к завоеванию Сицилии, чем и вызвал неописуемое раздражение Иннокентия. Но имперские соображения оказались выше личных отношений: Оттон не мог отказаться от идеи объединить всю Италию с Германией.

Папа мгновенно отлучил Оттона от церкви и объявил законным монархом единственного живого Штауфена — Фридриха Сицилийского. Юному королю едва минуло 15 лет, внешностью он походил на греческого бога Аполлона, а рыцарским духом — на деда Барбароссу. Главной задачей Фридрих считал возвращение себе страны предков, и его поход в Германию превратился в триумфальное шествие. К нему толпами стекались сторонники Штауфенов, а Оттон, который в это время ввязался в войну с Францией, потерпел от Филиппа Августа сокрушительное поражение в битве при Бувине 27 июля 1214 г. Судьба Отгона была решена, властелином Германии стал император Фридрих II.

Император-еретик

Фридрих II был блестящей личностью, которая принадлежит скорее к истории Италии, чем собственно Германии. Он был необычайно одарен, может быть, даже гениален, любил искусство и женщин, сочинял стихи и написал книгу о соколиной охоте, был сведущ почти во всех науках того времени и поддерживал отношения со многими крупными мыслителями разных культур и религий, местом встречи которых стала Сицилия. В то же время это был полководец и автор политических памфлетов, правитель, который непоколебимо верил в свою счастливую звезду. В мире жестокости, невежества и фанатизма одним он казался чудом, другим — воплощением сатаны, но для всех он оставался непонятным и загадочным.

Именно поэтому Фридрих II вызывал столь жгучий интерес неоромантической историографии начала XX в. Один из близких друзей выдающегося немецкого поэта-символиста Стефана Георге, историк и литератор Эрнст Канторович, в 1927 г. опубликовал монументальную биографию Фридриха, которая вызвала такую ожесточенную политическую полемику, словно речь шла о современнике, а не об императоре, почившем 700 лет назад[18].

У католической церкви особое негодование вызывало то, что Фридрих окружил себя сарацинской охраной, беззаветно ему преданной. Само существование этого мусульманского островка на христианской земле было неслыханным скандалом, казалось оскорблением и лучшим доказательством того, что император — это земное воплощение Антихриста, что он тайно принял ислам.

Полный разрыв Фридриха II с Римом произошел тогда, когда император обязался организовать и возглавить новый крестовый поход, но, столкнувшись с сопротивлением этому походу в Германии, на Сицилии и в североитальянских городах, никак не мог, а возможно, и не хотел, приступить к практической подготовке. Воспользовавшись этим, папа Григорий IX обвинил его в нарушении слова и отлучил от церкви. Фридрих ответил на это публичным манифестом, в котором называл Моисея, Христа и Магомета «тремя обманщиками», а римских пап — «кровосмесителями, ворами и убийцами». Более того, император стал не только изгонять из Сицилии монахов, но и потребовал, чтобы церковники платили ему десятину. Борьба императора с папами с переменным успехом продолжалась до самой кончины Фридриха в 1250 г. Незадолго до этого, он в который раз опять был отлучен от церкви папой Иннокентием IV. Фридрих II считал себя продолжателем не только своего деда Барбароссы, но и римских цезарей. Однако его имперские планы были слишком величественными для того, чтобы их можно было осуществить. Вместе с его смертью нашла драматический конец и идея создания мировой империи[19].

Последние Штауфены

Занятый итальянскими делами и конфликтом с папством Фридрих II почти не занимался германскими проблемами, которые передоверил своему сыну Генриху. Поскольку тот был еще слишком молод, власть в Германии практически оказалась в руках сильнейших князей, которым император, чтобы сохранить их лояльность, передал многие королевские полномочия, стойко защищавшиеся его предшественниками. Духовенство в 1220 г. добилось отмены некоторых статей Вормсского конкордата, дававших императору большие полномочия. Через несколько лет с согласия отца Генрих предоставил светским князьям право наследовать лены и по женской линии, а также перестал поддерживать города в их борьбе с крупными феодалами. Германия все более распадалась на многочисленные светские и духовные самостоятельные территории, получившие права чеканки монеты, сбора налогов и пошлин, полноту судебной власти. В такой Германии избираемый монарх уже не столько правил, сколько председательствовал.

Более тесно связанный с Германией Генрих все чаще расходился с императором и в конце концов организовал не без подстрекательства папы заговор против отца. Но от Фридриха II исходила какая-то магическая сила, и стоило ему со свитой, почти без войска, появиться в Германии, как мятеж сына закончился крахом. Несчастный молодой король был брошен в темницу, где при туманных обстоятельствах умер в 1242 г.

Сам Фридрих перед смертью попытался примириться с папой, чтобы обеспечить корону за своим сыном от второго брака с Изабеллой Иерусалимской Конрадом. Но папа Иннокентий и слышать не хотел о «змеином и дьявольском отродье» и наотрез отказался от каких бы то ни было переговоров. Узнав о кончине ненавистного еретика, папа немедленно объявил императором молодого графа Вильгельма Голландского. Но Конрад с большой армией вошел в Италию и разгромил соперника. Тогда папа решился на неслыханный шаг и призвал к крестовому походу против короля Германии и Сицилии. Конраду пришлось нелегко. В самой Италии его поддерживал только побочный сын Фридриха Манфред, объединившись с которым Конрад занял Неаполь. Но в мае 1254 г. Конрад неожиданно скончался, видимо, отравленный агентами папы, оставив двухлетнего сына, тоже Конрада, которому уже не суждено было стать королем.

Манфред, занявший теперь трон Сицилии, очень напоминал отца. Поэт, охотник и музыкант, он наслаждался жизнью в Апулии и на Сицилии, в то время как Германия погружалась в анархию, а князья присваивали себе последние королевские прерогативы. Даже министериалы Штауфенов настаивали на праве наследования своих ленов, чтобы уберечь их от посягательств со стороны крупных феодалов. Увязнувшие в бесконечных раздорах князья, так и не достигнув никакого соглашения, вновь избрали сразу двух королей, к тому же иностранцев — герцога Ричарда Корнуэльского из Англии, родственника Вельфов, и кастильского короля Альфонса, внука Фридриха II по материнской линии. Ричард всего несколько раз побывал в Германии, Альфонс вообще никогда не ступал туда ногой.

Италию между тем тоже раздирала кровопролитная борьба — между сторонниками Манфреда, гибеллинами, и папскими приверженцами — гвельфами. Папы все больше опирались на поддержку французского короля, мечтавшего прибрать Италию к своим рукам. Истоки этого сближения восходят еще к их совместному Крестовому походу против еретиков-альбигойцев в Южной Франции.

По папскому призыву брат французского короля Карл Анжуйский, который как граф Прованса входил в число имперских князей, вторгся с большим рыцарским войском в Италию, чтобы полностью искоренить «змеиный род» Штауфенов. Манфред и его сторонники были публично объявлены еретиками, которые не заслуживают никакой пощады. В 1266 г. Манфред погиб в сражении при Беневенто, а Карл получил из рук папы корону сицилийского короля.

Два года спустя узурпатору бросил вызов последний Штауфен — Конрадин, или Коррадино, как называли его в Италии. Юный принц, которому едва исполнилось 16 лет, с небольшим отрядом покинул Германию, чтобы возвратить себе далекую и сказочную Сицилию. Но отряд Конрадина, с воодушевлением встреченный итальянцами и в июле 1268 г. триумфально вошедший в Рим, уже в августе был окружен и уничтожен французскими войсками при Тальяконце. Конрадин попал в плен, но не был по обычаю того времени брошен в тюрьму или отпущен за выкуп. Карл приказал судить его. Конрадина приговорили к смерти за заговор против папы и короля. 29 октября на рыночной площади Неаполя юноша был публично обезглавлен. Позднее эту трагедию успешно взяла на вооружение националистическая немецкая пропаганда, разжигая у молодежи гнев против вельфов, французов и римского католицизма.

В марте 1282 г. за Конрадина отомстили французам сицилийцы, устроившие захватчикам в пасхальный понедельник знаменитую «сицилийскую вечерню», восстание, в ходе которого французы были поголовно перебиты, а королевство перешло в руки родственников первой жены Фридриха II Констанции — правителей испанского Арагона.

Об этом блестящем и драматическом эпизоде истории, когда немецкие короли сидели на сицилийском троне, напоминают сегодня только великолепные порфировые саркофаги в Палермском соборе, где вечным сном спят отец и сын — императоры Генрих VI и Фридрих II.

Государство Немецкого ордена

Судьбы династии Штауфенов не вызывали особого интереса в тех районах Германии, где как раз в это время происходил экономический и культурный подъем. Речь прежде всего идет об одной из самых удивительных страниц немецкой истории — о создании и расцвете орденского государства в Пруссии.

Как и прочие рыцарские ордена, Немецкий (более известный у нас как Тевтонский) орден возник в 1198 (1199) г. на основе монашеского братства и вначале занимался лечением раненых и больных крестоносцев и пилигримов. Поскольку большинство крестоносцев составляли французы, англичане и итальянцы, уже давно объединенные в орденах иоаннитов и тамплиеров, немцы чувствовали себя изолированными и создали свой собственный орден.

После падения Иерусалима в начале XIII в. венгерский король обратился к ордену с предложением перебраться в Семиградье и оборонять восточную границу королевства от постоянных вторжений куманов (половцев). В награду ордену были обещаны земли в этом районе, но когда это не было выполнено, рыцари возвратились в Святую землю. Однако тогдашний великий магистр (гроссмейстер), тюрингский рыцарь Герман фон Зальца (1210–1239), образованный и искусный дипломат и храбрый воин, сомневался в том, что европейцам удастся надолго удержаться в Палестине и искал возможность окончательно перебраться в Европу, где у ордена имелись значительные земельные владения в Германии и Италии. Поэтому он охотно согласился на просьбу польского герцога Конрада Мазовецкого защитить территорию его почти независимых от императора владений от разбойничьих набегов язычников-пруссов, родственного литовцам племени. Все прежние попытки немецких и польских миссионеров обратить пруссов в христианство заканчивались провалом и чаще всего мучительной смертью миссионеров на костре.

В 1225 г. первые белые плащи с черным крестом замелькали на берегах Вислы. Великий магистр добился решения, что все земли, которые будут завоеваны орденом, перейдут в его полную собственность. Постепенно спускаясь по течению Вислы, немецкие рыцари закрепились на обширной лесной территории, доходящей на севере до Мемеля (Клайпеды). На помощь немцам тянулись рыцари из других стран, которыми двигала сложная смесь мотиваций — желание заслужить спасение, жажда приключений и стремление просто разбогатеть. Нам трудно сегодня понять внутренний мир этих рыцарей-духовников, которые от имени Христа творили неслыханные жестокости и не давали «иноверцам» пощады, впрочем, не ожидая милости и от них. На захваченных землях повсюду воздвигались мрачные и высокие бурги, опорные пункты орденской колонизации. Медленно и упорно, в течение целого века вгрызались крестоносцы в прибалтийские территории, на которых снова и снова вспыхивали восстания, казалось бы, уже покоренного населения.

Центром орденского государства стал Мариенбург на Висле, а восточным опорным бастионом — основанный в 1255 г. Кёнигсберг. Это было самое авторитарное и централизованное европейское государство того времени, своего рода абсолютистски-президентская республика. В ней вся полнота власти, как светской, так и духовной, принадлежала великому магистру и пяти его высшим управителям, а все материальные ресурсы и военное снаряжение считались общей орденской собственностью[20].

Севернее Немана в нач. XIII в. по инициативе рижского архиепископа возник другой духовно-рыцарский орден — меченосцев, который расширил свою территорию до Финского залива и начал продвигаться на восток, в пределы Руси. Но у меченосцев не хватало для этого собственных сил, и в 1237 г. они объединились с Немецким орденом. Совместное рыцарское войско вновь двинулось на Русь, захватило пограничный город Изборск, разбило псковские полки и взяло сам город. Но на Руси оно встретило достойного противника — новгородского князя Александра Невского, дружина которого нанесла 5 апреля 1242 г. ордену сокрушительное поражение на льду Чудского озера, предположительно у острова Вороний Камень, с такой художественной силой показанное в известном фильме Сергея Эйзенштейна. Вряд ли кто-нибудь производил точные подсчеты убитых, а главное — утонувших в озере крестоносцев. Во всяком случае, Софийская летопись сообщает, наверное, несколько преувеличивая, что погибло 500 рыцарей, а 50 было взято в плен.

Ледовое побоище остановило продвижение Немецкого ордена на Восток, но он и без того занимал уже огромную территорию от Одера до Нарвы. Однако между Пруссией и балтийскими землями ордена — Курляндией, Лифляндией и Эстляндией — пролегала территория языческой Литвы, которую так и не удалось покорить. Из года в год рыцари по весне начинали поход в непроходимые лесные дебри, а осенью возвращались назад. Борьба с литовцами превратилась для ордена в своеобразные военные тренировки, только с настоящим противником, в охоту на людей. Когда Литва приняла римско-католическую веру и в 1386 г. вступила в унию с Польшей, действия ордена потеряли идейное оправдание. Ибо если на Востоке не осталось больше язычников, то зачем нужно военно-теократическое орденское государство? И все же это единственное в своем роде европейское государственное образование просуществовало еще почти два с половиной столетия.

В целом завоевание Пруссии и Прибалтики явилось высшим этапом и завершением восточной немецкой колонизации в средние века. Юридически эти территории не входили в состав империи, но политически, экономически и культурно они превратились в неотъемлемую часть Германии. На них, однако, сохранилась значительная часть славянского населения, прежде всего в Померании и низовьях Вислы. В балтийских землях доля немецкого населения по сравнению с местным была гораздо меньше, чем в Восточной Пруссии, но оно явно преобладало в социально привилегированных слоях. Немецкими были балтийское дворянство, бюргерство, духовенство, крестьянство же почти полностью состояло из ливов и эстов. Даже во 2-й пол. XIX в. латышу или эстонцу, не желавшему оставаться крестьянином, приходилось поневоле перенимать немецкие язык и культуру. Чисто немецким до нач. XX столетия оставался и единственный прибалтийский университет в Дерпте (Тарту).

Государство и культура Немецкого ордена имеют собственную историю, о которой сегодня напоминают сохранившиеся мощные замки и высокие соборы, выстроенные из красного кирпича. Их чопорность и надменность восходят к тому новому штауфенскому стилю в архитектуре, который пышно расцвел в Южной Италии в правление императора-еретика Фридриха, хотя там здания строились из белого мрамора и были более воздушными и изящными.

История орденского государства — это прежде всего история зарождения и расцвета милитаристского духа в Пруссии и Германии. Как немецкие крестьяне-колонисты, так и городские бюргеры, и даже светское духовенство подчинялись военной дисциплине орденских рыцарей, их христианско-тотальной власти, имевшей некоторые удивительно современные черты.

Историческая наука еще не вынесла окончательных суждений о том, какой отпечаток должно было наложить такое прошлое на характер и психологию народа. Прямым наследием орденского рыцарства стали черно-белое знамя королевской Пруссии, черный крест на белом фоне в ее государственном гербе и на ее главной воинской награде — ордене «Железный крест».

Облик эпохи

Понятие «позднее средневековье» — сравнительно недавнее, вошедшее в научный оборот в 20–30-е гг. XX столетия, хотя уже во многих работах кон. XIX в. встречается термин «последние времена средневековья», что практически означает то же самое. Конечно, любое определение границ той или иной эпохи и любая ее характеристика содержат элемент произвольности и зависят от точки зрения и общественной позиции ученого. Так, для национальной германской историографии XIX — нач. XX в., отмеченной политическим высокомерием вильгельмовской империи, гибель династии Штауфенов означала конец средневекового пика немецкой истории, после которого наступила долгая эра угасания германского духа. Действительно, есть множество свидетельств того, что во 2-й пол. XIII в. нарождается иная эпоха. Однако «новое» было связано не столько с политическими событиями, сколько с продолжительным социально-экономическим процессом изменений, корни которого лежали в сер. XIII столетия.

Понятие «позднее средневековье» чаще всего ассоциируется с представлениями об упадке, отмирании, закате. Такое отношение к этой эпохе выразил выдающийся нидерландский ученый Йохан Хейзинга, озаглавив свою широко известную культурно-историческую книгу «Осень средневековья» (1919). С историко-экономических позиций эту точку зрения подкрепил известнейший немецкий историк-аграрник Вильгельм Абель, выдвинувший тезис о вековом аграрном кризисе в 1300–1500 гг., хотя в последнее время историки все чаще и острее критикуют созданную Абелем конструкцию. Чтобы полностью ее разрушить, необходимы углубленные сравнительные регионально-эмпирические исследования, но, возможно, этого не сделать и с их помощью.

Показателем того, что позднее средневековье было эпохой кризиса можно считать факт почти непрерывных эпидемий, имевших катастрофические демографические последствия для культурного ландшафта Европы. Стремительное распространение чумы в 1347 г. и многочисленные эпидемии XV в., быстро охватывавшие целые регионы, сами по себе были уже свидетельством наступления новой эпохи — эпохи интернационализации. Мобильность, дальние поездки, восприятие чужестранного опыта — все это имело место на протяжении всего средневековья, но с сер. XIV в. стало становиться массовым явлением. Многочисленные торговцы и ремесленники надолго или навсегда оседали в регионах, далеко отстоявших от мест их рождения. Формировались более или менее единые экономически замкнутые области со своими системами товарно-денежного обращения. Южногерманская экономика развивалась на базе торговли с Италией, доставляя оттуда на немецкие рынки продукцию Ближнего Востока и Индии. Кёльн и Франкфурт-на-Майне превратились в перевалочные пункты торговли между Англией, Фландрией, Северной Германией и Италией. Любек стал центром Ганзейского союза, охватившего экономическое пространство от Англии и Фландрии до северо-восточной Европы. Стали обыденным явлением безналичные денежные взаиморасчеты между крупными торговыми компаниями Брюгге и Флоренции, Аугсбурга и Рима.

Интенсивное расширение международного торгового обмена сопровождалось изменениями политических структур в Германии. Определенно иными стали основы императорской власти. В то время как западноевропейские королевства с кон. XII в. превратились в чисто наследственные монархии, в империи после угасания династии Штауфенов утвердился принцип свободного избрания короля вне зависимости от степени его родства с предыдущим государем. При этом группа наиболее крупных немецких князей сумела монополизировать право выбора в своих руках, превратившись в курфюрстов, т. е. князей-выборщиков, отстранивших прочие группы феодального класса от участия в выборах короля.

Интересы империи в целом и более узкие, династические («домашние») интересы для германских императоров позднего средневековья не являлись идентичными. Более того, собственные интересы отдельной династии, зачастую противоречили интересам империи в целом. В то время как центральная власть становилась все более призрачной и номинальной, усиливалась территориальная власть князей, поддерживавших императора за уступки в их пользу с его стороны. Во 2-й пол. XV в. из-за нарастания военной угрозы со стороны турок и постоянных конфликтов с Бургундией и Францией усилилось стремление к созданию центральных имперских институтов, более или менее независимых от королевской власти. Хотя та все еще цепко держалась за свои властные полномочия, создание в 1495 г. решением Вормсского рейхстага неподвластной императору высшей судебной инстанции — Имперской судебной палаты — означало дальнейший шаг в сторону федерализма. Позднее средневековье, таким образом, было в истории Германии эпохой не столько кризисной, сколько переходной, в которую начинают формироваться общественные структуры, в целом сохранившиеся и в XVII–XVIII вв., а частично перешедшие и в следующий, XIX век.

Позднее средневековье

С Рудольфом I (1273–1291) на трон впервые взошел представитель Габсбургов. Материальной основой императорской власти теперь уже были не утраченные имперские, а «родовые» владения соответствующей династии. Политика царствующего дома в своих владениях стала главным делом каждого императора. Золотая Булла, утвержденная Карлом IV в 1356 г., своего рода основной закон империи, узаконила за семью избранными князьями, курфюрстами исключительное право (фактически задолго до этого самовольно уже присвоенное ими себе), избирать короля, предоставив им и иные привилегии.

С 1438 г. корона — несмотря на то, что империя оставалась выборной монархией, — передавалась в династии Габсбургов практически по наследству. Этот род имел к тому времени самую сильную территориальную власть. В XV в. все чаще выдвигаются требования о проведении реформы империи. Ее безуспешно пытался провести Максимилиан I (1493–1519), который первым принял титул императора без коронования папой римским. Созданные или реорганизованные Максимилианом представительные учреждения — рейхстаг, имперские округа, Высший имперский суд — хотя и сохранились до конца существования империи (1806), не сумели сдержать ее дальнейшего раздробления. Сложился дуализм «императора и империи»: главе империи противостояли имперские сословия — курфюрсты, князья и города. Власть императоров ограничивалась и все больше выхолащивалась «капитуляциями», которые они заключали с курфюрстами при выборах. Князья, особенно великие, значительно расширили свои права за счет императорской власти. И все же империя не распадалась: слава императорской короны еще не померкла, она защищала мелкие и средние территории от нападений могущественных соседей[21].

В то время как значение мелкопоместных графов, владетельных князей и рыцарей постепенно падало, расширялось влияние городов. Они становились центрами экономической власти. Этому способствовал прежде всего заметный расцвет торговли. Объединение торговых городов в союзы еще более укрепило их положение. Один из важнейших таких союзов, Ганза, стал ведущей силой в балтийском регионе. В текстильной промышленности и горном деле появились такие формы хозяйствования, которые выходили за рамки средневековой цеховой организации труда ремесленников и наряду с расширением географии торговли принесли с собой элементы раннего капитализма. Одновременно происходили изменения в духовной сфере, отмеченные печатью Ренессанса и гуманизма. Пробуждение критического мировоззрения было направлено прежде всего против повсеместного засилья церкви.

Смутное время

Гибель династии Штауфенов означала тяжелый удар по имперской идее, но не катастрофу в немецкой истории. Тем не менее окончательно провалились как концепция имперского универсализма, так и идея установления сильной королевской власти в самой Германии, где складывается уникальная форма государственного устройства. Первым и непосредственным следствием конца Штауфенов стало ослабление связей между Германией и Италией, куда более полувека, с 1254 по 1313 г., не ступала нога ни одного германского короля.

Второе следствие коснулось внутренней структуры немецкого государства и общества. Ни одной из трех правивших германских династий не удалось юридически закрепить право семейного наследования трона. Наоборот, имперские притязания приводили к постоянным уступкам и расширению прерогатив светских и духовных правителей. В итоге Германия стала похожей на пестрый ковер государств и владений самой различной величины. В XIII в. многие прежние вассалы императора или герцогов превратились в суверенных правителей, и никто не мог точно сказать, сколько же их было всего и каким весом они обладали. Лишь с течением времени стали вырисовываться более или менее устойчивые контуры в этом зыбком и постоянно меняющемся процессе территориализации Германии и в ее политическом облике.

После эпохи Штауфенов появилось большое число ставших свободными людьми министериалов, прежде управлявших королевскими землями. Оказавшись теперь без хозяина, эти земли были быстро захвачены крупными князьями. Но значительная их часть осталась в руках бывших министериалов, превративших их в свои наследственные владения. Правители различных территорий получили теперь прежние права короля — им принадлежала здесь высшая судебная власть, они стали господами городов и церкви, в их ведении находились горное дело, финансы и пошлины. Все они стремились окончательно освободиться от любой зависимости от королевской власти. Лишь князья церкви еще были заинтересованы в сохранении прочной королевской власти, способной хоть как-то защитить их земли от посягательств жадных соседей.

Период междуцарствия в 1254–1273 гг., строго говоря, можно назвать исторической фикцией, потому что в Германии, пусть и на бумаге, всегда имелся избранный король, а то и сразу два. После смерти Конрада IV единственным обладателем королевского титула остался Вильгельм Голландский, но его власть не выходила за пределы северо-западной Германии. К тому же в 1256 г. он погиб при подавлении крестьянского восстания во Фрисландии. После этого в Германии вновь были избраны два короля-иностранца, о которых речь шла в первой главе. Но этот вакуум политической власти имел неоднозначные последствия. Коль скоро во главе социальной пирамиды не было общепризнанного монарха, на всех ступенях феодальной лестницы постоянно и неизбежно вспыхивали междоусобные конфликты, приводившие к совершенно хаотической ситуации.

Габсбурги и борьба за власть

В 1273 г. устроившим всех кандидатом оказался граф Рудольф Габсбург, владевший небольшой территорией в юго-западной Германии. Он не принадлежал к числу сильных и богатых правителей, но как раз это было по душе курфюрстам, которые желали иметь короля, но слабого и безвредного для их интересов. Однако с избранием Рудольфа они крупно просчитались.

Новый король прежде был одним из самых активных сторонников Штауфенов, крестником Фридриха II, и даже сопровождал Конрадина во время его драматического похода в Италию. Осторожный и умный политик, он превосходно использовал популярность императорской идеи и широкое стремление к возрождению блеска эпохи Штауфенов. Не случайно постоянно появлявшиеся в стране «лжефридрихи» всегда находили себе много сторонников.

Главной опорой Рудольфа стали города, переживавшие экономический подъем и заинтересованные в сильной центральной власти, способной обеспечить их независимость от притязаний местных правителей. Именно города стали для короля основным источником солдат и денег. К тому же ему улыбнулась фортуна: угас род Бабенбергов, владевший одной из самых крупных территорий империи от Дуная до Адриатики, где находились богатые месторождения железной и серебряной руды. Эти земли уже объявил своей собственностью богемский король Оттокар, но Рудольф потребовал вернуть их назад, что привело к войне. Оттокар погиб в одном из сражений, а наследство угасшей династии было разделено между сыновьями Рудольфа. Тем самым Габсбурги стали владельцами обширной и богатой территории и 600 лет сохраняли ее за собой. Кроме того, гибель богемского короля предотвратила попытку осуществления им тайного плана выхода Богемии из империи и создания нового мощного государства из Австрии, Богемии и Польши[22].

Однако резкое усиление дома Габсбургов вызвало опасения других немецких князей. Они отказались признать королевские права за старшим сыном Рудольфа Альбрехтом и выбрали королем снова не слишком знатного и богатого графа Адольфа Нассау, который не смог устоять против поднявшего мятеж Альбрехта, завладевшего в 1298 г. вожделенным троном. Второй Габсбург был энергичным, но слишком надменным человеком, хотя, может быть, как раз эти качества помогли ему восстановить авторитет королевской власти. Однако в 1308 г. Альбрехт погиб от руки собственного племянника Иоганна.

Курфюрсты вновь использовали возможность не допустить складывания наследственной династии и в очередной раз избрали короля со стороны — графа Генриха Люксембургского, за которого энергично выступал его брат — архиепископ Трира. В лице Генриха на немецком троне впервые оказался человек, родным языком которого был французский и который всей своей жизнью был связан с Францией, становившейся политическим центром Европы. Генрих также не хотел ограничиваться только Германией и по традиции обратил свои взоры на Италию, которую по-прежнему раздирала анархия.

В это время у христианского мира было два папы, один — в Риме, второй — в провансальском Авиньоне. Римляне обратились за помощью к Генриху, который, перевалив через Альпы, с триумфом был встречен в Италии и сразу же оказался предан. Хотя Генрих по крови не был немцем, судьба распорядилась так, что его не миновала участь многих германских королей — в 1313 г. смерть настигла его на итальянской земле. Однако до этого он успел женить сына на наследнице богемской короны и основал новую династию на востоке империи, куда постепенно перемещался ее политический центр, а Вена и Прага на несколько веков стали по сути двумя столицами Германии.

Недолгая люксембургская интермедия в 1314 г. закончилась новым двойным избранием. На этот раз королями оказались Фридрих Австрийский и Людвиг, герцог Баварский, между которыми немедленно вспыхнула война, втянувшая в себя князей, среднее дворянство и города. Победу одержал Людвиг, живое воплощение силы и рыцарского духа. Ему было уготовано долгое правление (1314–1347), за время которого воинственный король прибрал к рукам Бранденбург, Голландию и Тироль, нажив себе из-за этого множество врагов. Безмерные притязания Людвига обеспокоили князей, которые никак не могли смириться с тем, чтобы в Германии появился такой король, который начнет возвращать себе потерянные ранее права[23].

Однако Людвиг не довел до конца борьбу с княжеской оппозицией, даже имея неплохие шансы для победы. Его политический курс скоро сместился в более опасную, но традиционную для германских королей плоскость — противостояние с папством. Королевский двор в Мюнхене стал прибежищем для всех идейных противников папы, прежде всего для францисканских монахов, рьяно выступавших против вмешательства церкви в мирские дела. Позиция Людвига, который еще в 1324 г. был отлучен авиньонским папой Иоанном XXII, навлекла на него сильнейшую ненависть римской курии. Чтобы возбудить в народе недовольство королем, папа Иоанн запретил отправлять церковную службу во многих городах Германии, поддерживавших короля. Однако немецкие князья были раздражены вмешательством папы во внутренние дела государства и вынесли решение, по которому королю, избранному коллегией курфюрстов, не требуется никакого папского благословения. Германию наводнил поток антипапских памфлетов, воздействие которых подогревалось резкими проповедями францисканцев. Это был первый зародыш движения, вылившегося два века спустя в Реформацию.

Но и на этот раз папе и его покровителю — французскому королю, вступившему в знаменитую Столетнюю войну с союзной Людвигу Англией, удалось выставить против германского короля опасного соперника — короля Богемии Карла Люксембурга. Это был воспитанный при французском дворе, искушенный в политике и образованный человек, в отличие от грубоватого и малограмотного Людвига. Новую войну предотвратила только внезапная смерть Людвига во время охоты. После этого Карла единогласно избрали германским королем и императором Священной Римской империи.

С эпохи Каролингов процедура избрания королей в Германии медленно, но неуклонно менялась. Полностью проследить этот процесс невозможно, так как сам ритуал письменно был зафиксирован гораздо позднее. У германских племен в принципе каждый свободный мужчина мог принимать участие в выборах. На деле уже тогда дело обстояло иначе, право голоса имели только владельцы ленов или должностей. В X–XII вв. голоса не подсчитывали, побеждал тот, чьи сторонники оказывались самыми крикливыми. Избрание являлось, в сущности, религиозным ритуалом, королевский титул считался действительным лишь после того, как майнцский архиепископ совершал обряд торжественного помазания в ахенской капелле Карла Великого.

Постепенно из слоя всех феодалов выделилась небольшая группа имперских князей, а из них — коллегия выборщиков-курфюрстов. Этими князьями были архиепископы Майнца, Кёльна и Трира, пфальцграф Рейнский, маркграф Бранденбурга, герцог саксонский и богемский король. Впервые коллегия собралась в 1257 г. Окончательно процедура избрания короля была определена, как указывалось выше, в 1356 г. Золотой буллой Карла IV, названной так из-за золотой печати королевской канцелярии. Она урегулировала права курфюрстов, включив в их число и королей Богемии. Булла ввела принцип подчинения большинству голосов, что должно было исключить возможность двойного избрания. В ней также провозглашалось, что владения курфюрстов неделимы и передаются только старшему наследнику мужского пола.

Курфюрсты получили особые привилегии, превращавшие их в суверенных правителей своих владений. Феодальный характер буллы проявился в том, что она запрещала всякие политические объединения внутри городов и союзы между городами. Суть Золотой буллы, этой первой «конституции» в Германии, которая действовала пять веков, заключалась в отстранении папы от участия в избрании короля, которое превратилось отныне в чисто внутригерманское дело. Принятие Золотой буллы навело определенный порядок и установило четкие правила избрания короля, но вместе с тем это означало, что в Германии сложился иной тип власти, чем в Англии, Испании и Франции.

Города и торговля

Еще с эпохи Каролингов короли собирали знатных мужчин на собрания — рейхстаги, когда речь шла о принятии важного закона, выступлении в поход, введении новых налогов. Постепенно рейхстаги превратились в представительство светских и духовных правителей, образующих имперские сословия. В XIV в. рейхстаг становится постоянным политическим институтом империи. Он заседал довольно часто, однако не регулярно, а его согласие было необходимо для решений и действий императора. Прежде всего это касалось посылки местных отрядов в имперскую армию и налоговых вопросов. Таким образом, к кон. XIV в. оформилась трехступенчатая система — император, коллегия курфюрстов, рейхстаг. Она была малоэффективной, неповоротливой и враждебной по отношению к новой силе общества — городам.

Со времен Генриха IV богатство, население и влияние городов неуклонно возрастали. Они настойчиво стремились освободиться от любых форм зависимости от местных светских или духовных правителей. Такую свободу им могла предоставить императорская грамота. Для самих кайзеров города стали важным противовесом власти князей. Хотя последние в 1231–1232 гг. сумели добиться от Фридриха II некоторого ограничения прав городов, сдержать рост их влияния они не могли.

К кон. XIV в. в Германии насчитывалось около сотни свободных городов, получивших от императора привилегии и собственное городское право. Они все решительнее требовали особого статуса в политической структуре империи — представительства в рейхстаге наряду с князьями и духовенством. В кон. XV в. города были объединены в самостоятельное имперское сословие и их представители стали полноправными членами рейхстага. Такие города, как Аугсбург, Нюрнберг, Ульм, по значению и силе не уступали большинству княжеских территорий.

Чтобы усилить свое политическое влияние и защитить торговые интересы, города стремились заключать между собой союзы. В 1254 г. на закате эпохи Штауфенов возник Рейнский союз, куда вошли и местные правители, чтобы упрочить свое положение в те неспокойные времена. На юго-западе Германии в течение трех столетий просуществовал мощный военно-политический Швабский союз. Самым известным из вошедших в историю союзов городов стала Ганза. Первоначально это было обыкновенное купеческое объединение с центром в Любеке. В 1365 г. собрался первый съезд северогерманских торговцев, создавший Ганзу городов, эмблемой которой стал герб Любека — имперский орел. Ганза представляла собой объединение одновременно и хрупкое, и прочное. Хрупкость определялась нестабильностью союза, в который входило неопределенное количество городов, в разное время колебавшееся от 70 до 170, а иногда и до 300. Города ревниво относились к своим прерогативам, при случае соперничали и даже конфликтовали друг с другом. Прочность же Ганзы проистекала из общности экономических интересов, рождающих сплоченность и солидарность.

В период своего расцвета Ганза держала под контролем не только пространства Северного и Балтийского морей от Брюгге до Риги, но и торговые центры в глубине материка от Кёльна до Кракова. Однако важнейшими звеньями этой торговой сети оставались портовые города — Брюгге и Гент, Гамбург и Любек, Росток и Висмар, Данциг и Рига[24]. Из Восточной и Северной Европы ганзейцы в трюмах своих прочных судов-коггов везли на Запад лес, воск, ворвань, пушнину, сельдь, рожь и пшеницу, а обратно — соль, сукна, вина, оружие, посуду. Старая ганзейская поговорка гласила: «Мы покупаем в Англии лису за грош, а потом продаем англичанам лисий хвост за талер». Ганза являлась то союзником, то противником Немецкого ордена, но чаще всего вместе с ним боролась с датскими королями, пытавшимися установить свое господство на Балтике. Опорными пунктами дальней торговли Ганзы были ее общие для всех купцов укрепленные конторы с правами экстерриториальности, крупнейшие из которых находились в Новгороде на Руси, в Висбю на острове Готланд, в Бергене в Норвегии и в Лондоне. В XIV столетии Ганза монополизировала морскую торговлю между Западом и Востоком Европы, Скандинавией и Средиземноморьем, Англией и континентом. Однако по сравнению с прибылями средиземноморской торговли доходы на Севере от тяжеловесных, объемистых и относительно дешевых грузов оставались довольно скромными. Как правило, норма прибыли колебалась в пределах 5%, тогда как затраты и риск всегда были значительными.

С нач. XV в. происходит постепенный упадок Ганзы. Свою роль сыграл в этом ряд факторов: соперничество между отдельными городами, усилившееся из-за того, что в это время цены на зерновые и меха стали снижаться, а цены на промышленные товары — расти. Усилились немецкие территориальные княжества, прибиравшие торговлю к своим рукам, а также Дания, Польша, Русь, теснившие ганзейские города, внутри которых обострились противоречия между патрициатом и ремесленниками. Наконец, Ганза так и не смогла стать подлинно крепким союзом настолько, чтобы успешно сопротивляться постепенному ограничению своих прежних привилегий в северных государствах; за Ганзой не стояло сильной государственной власти. К концу средневековья этому оригинальному торговому объединению, в целом так и застрявшему на стадии простого обмена, не было больше места в системе национальных централизованных государств.

Крестьянство

На всем протяжении средних веков абсолютное большинство, от 90 до 95% населения, составляли крестьяне, если учесть, что и значительная часть горожан, кроме ремесла и торговли, занималась еще и обработкой принадлежавших им участков земли. История крестьян не слишком ярка и разнообразна, ее персонажи анонимны. Их жизнь протекала в повседневных заботах, у которых нет блеска и славы героических деяний. Более того, на протяжении веков историография практически игнорировала жизнь народа в целом и ограничивалась изучением определенных его категорий, слоев, привилегированных групп. Однако история народа — это не столько показ исторических событий, сколько история форм жизни. Причем события, которые обычно представляются эпохальными, обретают иной вид, если посмотреть на них с точки зрения их воздействия на народную жизнь. Конечно, события — это точки опоры истории, но их понимание и значение чаще всего скрыты от их участников и жертв.

С X до сер. XIV в. население Германии постоянно росло. Если во времена Оттонов там проживало не более 5 млн. чел., то в 1-й пол. XIV в. по различным оценкам численность населения колебалось в пределах 14–18 млн. Столь значительный разброс в цифрах вызван отсутствием точных данных и разной методикой исчисления. Бесспорно, однако, что заметный прирост населения был обусловлен в первую очередь улучшением климата. Повышение среднегодовых температур позволило обрабатывать и те земли, которые прежде были слишком сырыми или долго лежали под снежным покровом. Таким образом, земля могла теперь прокормить больше людей, чем ранее. Площадь лесов постоянно сокращалась, их место занимали пашни и пастбища. Продуктивность земледелия повысилась благодаря распространению плуга с железным лемехом и применению ярма, в которое запрягали тягловый скот. Однако в целом урожайность оставалась низкой, и населению постоянно угрожала опасность голода в случае неурожая зерновых, хотя эта опасность и уменьшалась с разведением новых культур, особенно различных сортов свеклы, не столь подверженной капризам погоды.

С ростом городов сельские районы также медленно втягивались в торговые отношения. Крестьянин уже производил не только исключительно для собственного потребления, но и для продажи на рынках, тем более что «почти во всей Германии крестьянин даже из отдаленных селений мог в один день добраться до городского рынка, а к вечеру возвратиться домой»[25].

Если глава крестьянской семьи преимущественно возделывал землю, то остальные ее члены все чаще занимались домашними промыслами также для продажи своих изделий на рынке. Деньги были нужны и крестьянину. Не только для того, чтобы купить орудия труда или совершенно необходимые товары вроде соли, но и чтобы уплатить оброк. Деньги, однако, постоянно обесценивались. Землевладельцы, которых это также затрагивало, всеми способами стремились компенсировать ущерб, часто требуя платежей натурой, которые, казалось, уже ушли в прошлое. Феодалы, разумеется, были сильнее крестьян втянуты в товарно-денежные отношения, особенно с эпохи Крестовых походов, ожививших связи Европы с Востоком.

Еще во времена Каролингов начался процесс лишения крестьян личной свободы, а к XIV в. небольшое количество свободных крестьян сохранилось лишь в отдаленных и труднодоступных районах, в альпийских долинах, в Тироле, на побережье Северного моря и во Фрисландии. Существование таких островков крестьянской свободы являлось для мелких и крупных феодалов бельмом на глазу. Они всеми силами старались включить их в отношения зависимости, особенно там, где крестьяне для сохранения исконных свобод объединялись в союзы, признававшие над собой только королевско-императорскую власть. Так, в XIII в. бременский архиепископ с разрешения папы даже объявил крестовый поход против свободных и непокорных крестьянских общин в низовьях Везера. Несколько раз австрийские герцоги безуспешно пытались подчинить себе крестьян в будущих швейцарских кантонах Ури и Швиц, но в конце концов признали их независимость.

В целом же практически во всей Германии крестьяне находились в различной степени зависимости, причем нередко сразу от нескольких феодалов — собственников земли либо исполнителей судебной власти. Кроме того, крестьяне везде платили церковную десятину и отрабатывали барщину на монастырских или епископских землях. Немецкий крестьянин был опутан сетями зависимости, повинностей и платежей. Некоторым облегчением от этого гнета стала восточная колонизация, в которой особенно охотно участвовала крестьянская молодежь, лишняя на родительском дворе.

Привести положение немецких крестьян эпохи средневековья к общему знаменателю очень трудно, в различных регионах оно было различным. При этом недостаточно описать правовой статус крестьянина, надо учесть и его жизненный мир. В какой-то мере зависимое положение крестьян сглаживала деревенская или соседская община, во главе которой стояли избираемые старосты — шульцы. Община распоряжалась своей землей — альмендой, устанавливала обязательный севооборот, организовывала совместную заготовку в общинном лесу дров на зиму. Часто община обладала и судебной властью, кроме тех случаев, которые подпадали под юрисдикцию феодала, а то и самого короля[26].

Средневековый крестьянин не был индивидом в современном смысле, он являлся частицей общины, которая поддерживала и защищала его. В истории средневековой Германии было немало крестьянских волнений, но крупные крестьянские выступления начались лишь тогда, когда княжеское государство перешло к политике подчинения своей власти всех сфер жизни, когда оно в лице своего административного аппарата и своих налоговых законов вторглось в основанные на старогерманском праве структуры крестьянской общины и вызвало ее возмущение.

Культура

Долгое время крестьяне оставались для историков немыми, так как у них не было письменно зафиксированной культуры. В средневековой Германии, как и в других христианских странах, существовало как бы две литературы, латинская и немецкая. Но кроме них имелась и третья литература, оставшаяся тайной для многих последующих поколений. Анонимная литература, распространявшаяся устно, представляет неисчерпаемый источник, о котором, к сожалению, существуют только обрывочные сведения. Ее темы, герои, сказания давали богатейший материал литературе писаной.

У средневекового народа была феноменальная память, столетиями сохранявшая сведения о тех событиях и людях, о которых заново узнала историческая наука только в XIX в. благодаря научному методу исследования и систематическому сравнению источников. Литературе XII–XIII вв. почти ничего не было известно о великой эпохе переселения народов, происходившем за восемь — девять веков до этого. Но в устных героических сказаниях и легендах говорилось о гуннах и их жестоком короле Аттиле, об остготах и Теодорихе (Дитрихе Бернском), об ушедших с берегов Рейна на юг бургундах, о вандалах, растаявших в дымке африканского побережья. Песни, сказания, легенды передавались из поколения в поколение, становясь все более красочными и обрастая новыми выдуманными подробностями. Лишь в эпоху позднего средневековья этот фольклор стали записывать и даже печатать.

С середины XIX столетия наступает первая классическая эпоха немецкой литературы, источником которой послужили Крестовые походы и славное время Штауфенов. Она открыла новые духовные горизонты, ожили жанры эпоса, романа, придворной поэзии, путевых впечатлений и исторических сочинений. Неизвестный автор «Песни о Нибелунгах» превратил древние языческие легенды в героический эпос. В монастырских библиотеках обнаружили античные произведения об Александре Великом. Из Франции пришла легенда о короле Артуре и рыцарях Круглого стола и весь кельтский цикл о святом Граале.

Богатейшим диапазоном чувств и тем блистало творчество Вальтера фон дер Фогельвейде (1170–1230), который на протяжении 40 лет отражал в своих произведениях ход политических событий, став как бы летописцем своего времени. Он был большим мастером лирики и религиозной поэзии, певцом любви и борцом против имперских притязаний папского престола. В его шпрухах — стихотворных изречениях — папа уподобляется волку в овечьей шкуре, новому Иуде, предающему христианство.

«Черная смерть»

С самого начала человечество на его пути сопровождали болезни и эпидемии. История эпидемий таинственным образом превратилась в часть человеческой истории. Самой ужасной из болезней, поражавших людей в то время, была бубонная чума. «Черная смерть», как ее называли, повергала людей в ужас стремительностью своего распространения и тем, что заболевший умирал в страшных мучениях. Кожа зараженного быстро покрывалась черными пятнами, которые вздувались гнойными волдырями и лопались, буквально вырывая куски человеческого тела.

В первый раз чума свирепствовала в Европе в VII в., но о той эпидемии известно мало. Некоторые ученые полагают, что именно она способствовала окончательному крушению античной цивилизации. Вторично чума вернулась через семь веков и была описана значительно подробнее. На итальянских кораблях она в 1347 г. достигла Лигурии и Сицилии, а спустя два года добралась уже до Шотландии, Скандинавии, Руси. Ее разносчиками были прежде всего войска, торговцы, паломники и бродяги, а также, разумеется, крысы. За несколько дней и даже часов ее жертвами становились целые деревни и города. Некоторые районы обезлюдели почти полностью, другие же, будто по мановению волшебной палочки, чума обошла стороной. В Германии чума опустошила долину Рейна, Швабию, Баварию, Франконию, Саксонию и восточные области на границе с Польшей, в то время как северо-запад страны оказался незатронутым. Это была одна из величайших катастроф в истории немецкого народа, унесшая свыше трети населения (многие историки полагают, что умерло около половины), или примерно 3–4 миллиона жизней. Это было тем более ужасно, что произошло всего за один — два года.

Многие деревни, расположенные на бедных почвах, в предгорьях и на местах выкорчеванных лесов, теперь исчезли, так как их уцелевшие жители перебирались в более плодородные местности. Почти полностью прекратилась восточная колонизация. За немногими исключениями, такими как переселение немецких горняков в Богемию и Словакию, теперь началась усиленная внутренняя германизация славянского населения в Бранденбурге, Мекленбурге, Померании, Силезии, Пруссии. Ослабленные чумой Немецкий орден и Ганза перешли к обороне от находящихся на подъеме Польши, Чехии, Венгрии, Литвы и даже Руси. В 1410 г. орден потерпел первое сокрушительное поражение под Танненбергом (Грюнвальдом) от объединенного польско-литовского войска, в которое входили и русские полки. Почти в это же время в Чехии разразились Гуситские войны, которые были и реакцией на немецкую колонизацию.

«Черная смерть» сеяла в людях страх и ужас. Потрясения вели одних к сомнению в милости провидения, других — к поискам причин этой божьей кары за людские грехи. Во всей Европе, но особенно в Германии, обыденным зрелищем стали процессии дико вопящих флагеллантов, самозабвенно бичующих себя и своих спутников, надеясь вымолить этим бичеванием и самоистязанием милость Всевышнего. Людям присуще, однако, винить во всех бедах и напастях, тем более непонятных им, не столько себя, сколько других. А ведь враги Бога и человечества жили рядом, они должны были пасть жертвами того отчаяния и той жажды мести, которые овладевали людьми, тем более что эти жертвы не могли защитить себя. Евреи — вот кто был виновником, эти чужаки, даже непохожие на других иностранцев. Многим они казались нечистой силой, от которой можно было ожидать чего угодно. Чума вызвала волну еврейских погромов с убийствами, грабежами и изгнаниями. (Это был второй всплеск погромов — первые происходили при первых Крестовых походах.)

Повсюду ходили слухи, будто евреи отравляют колодцы, чтобы вызвать повальный мор. Поэтому будет справедливо, если они заплатят за это злодейство своим добром и даже жизнями. На этот раз евреи к тому же не могли надеяться на заступничество императора или епископов, как это происходило в эпоху Крестовых походов, когда жизни многих ни в чем не повинных людей были спасены. Евреи Нюрнберга за большие деньги приобрели императорскую охранную грамоту. Но магистрат города за еще большую сумму купил у Карла IV право отменить выданную им же самим грамоту. Когда после этого по Нюрнбергу прокатилась вакханалия кровавых расправ и поджогов, император нагло потребовал и получил свою долю имущества, награбленного у несчастных жертв. Во многих других немецких городах происходило то же самое. Чудом уцелевшие бежали на Восток, в Польшу и Литву, как уже делали это их предки в кон. XI в. Тамошние власти резонно полагали, что поток сравнительно образованных и умелых торговцев, лекарей, ремесленников принесет только пользу. Опустошенная эпидемией Германия оказалась вдобавок и почти «очищенной от евреев», если употребить тот оборот речи, который шесть веков спустя прочно вошел в нацистский лексикон.

Чума пожирала людей, но не природу. Опустели деревни, спрос на продукцию которых резко упал, заросли сорняками заброшенные пашни. С другой стороны, начался процесс укрупнения земельных площадей, оставшихся без умерших владельцев. Наследники, соседи, господа присоединяли эти земли к своим хозяйствам. Рабочих рук стало гораздо меньше, и они подорожали. Заработки в сельском хозяйстве резко возросли, а цены на продукты заметно упали. Чтобы удержать на селе крестьян и арендаторов, землевладельцы либо соглашались на послабления, либо пытались насильно воспрепятствовать их уходу. Поэтому после эпидемии в некоторых областях положение крестьян даже улучшилось, барщина и платежи были уменьшены, в других же, наоборот, чума привела к усилению закрепощения. К тому же с кон. XIII в. климат в Европе вновь ухудшился, на побережье Северного моря бушевали шторма, а вода покрывала все новые и новые участки суши.

Города, замкнутые в своих стенах со скученным населением, пострадали от чумы еще больше деревень. И в городском хозяйстве происходили схожие процессы — число рабочих рук уменьшилось, упали цены на ремесленную продукцию. Но выжившие горожане оказались владельцами выморочного имущества, орудий труда, сырья, готовых изделий, благородных металлов. Чума стала, таким образом, источником многих крупных бюргерских состояний. Начавшийся в XV–XVI вв. подъем ранних форм капитализма в ремесле, торговле, финансах, горном деле был заметно облегчен такой концентрацией богатств в руках немногих владельцев.

Религия и мистика

Еще до чумного нашествия религиозные и мистические темы занимали в немецкой литературе большое место, что было особенно заметно на фоне угасания придворной культуры после эпохи Штауфенов.

Размышления о смысле человеческого бытия, об отношении человека к божественной воле, поиски путей спасения души — все это и прежде интересовало людей. Страшное испытание еще более усилило тягу к метафизическим раздумьям о жизни и смерти. К тому же «черная смерть» не исчезла так же внезапно, как появилась, она возвращалась несколько раз, хотя и не столь свирепая. Людей охватывал страх, они чувствовали, что их жизни угрожала постоянная опасность, а спасение, как они верили, могло прийти только свыше.

Такой же страх вызывало еще одно — угроза с Востока. Турки, которые лишь недавно пришли из степей Азии, большими силами упорно продвигались вперед. Византийская империя, вернее ее остатки, прижатые к берегам Босфора и Мраморного моря, была обречена. Турки переправились через Дарданеллы, высадились на землю Европы и со всех сторон окружили Константинополь. Захватив Балканы, они угрожали уже и Центральной Европе. В 1396 г. под Никополем на Дунае турки наголову разгромили большое европейское рыцарское войско венгерского короля и будущего императора Сигизмунда, младшего сына Карла IV.

Чума и турки казались христианам двумя карами, ниспосланными Богом. В это время получает распространение францисканское учение о чистоте, отрешенности от земной суеты и отказе от материальных богатств, явно противоречившее корыстолюбию папства и его стремлению к участию в светских делах. «Немецкая мистика» доминиканских монахов и страстных проповедников Иоганна Таул ера и Генриха Сузо расходилась по всей Германии. Они были учениками выдающегося, самого глубокого и радикального представителя немецкой мистики Мейстера Экхарта (1260–1328). В основе его богословской системы лежало учение о сущности, которую он отождествлял с Богом. Он считал, что первым проявлением божественной сущности является природа, а в человеке различал чувственное начало и «искру» божественного огня, зажженного в душе. Эта искра заставляет человека стремиться к добру и бороться со злом. Но отдельные добрые поступки не делают человека святым. Наоборот, святость заставляет человека творить добрые дела. Человек, открывший в себе божественную искру, перестает быть обособленным существом, а созерцает непосредственно самого Бога в его первооснове и сущности, а не в раздробленности в отдельных творениях. По убеждению Экхарта, такое постижение в принципе доступно каждому человеку, если он освободится от грехов, отрешится от внешнего мира и углубится в самого себя. Учение Экхарта подрывало безраздельно господствовавшие до него чисто схоластические построения, и поколебало прежний идеал религиозной жизни — святые дела под руководством и наблюдением церкви.

Повсеместно возникали полусветские-полумонашеские братства, целью которых являлись нравственное самосовершенствование и воспитание народа. Особенно популярными были братства бегардов, бегинок, а прежде все братство «Братья и сестры общей жизни», которое занималось устройством школ, переписыванием и распространением книг. В этом обществе возникло оригинальное религиозное учение «новая набожность», где еще довольно гуманно проступала идея свободы человека в вопросах веры и его самостоятельности даже перед Богом. В противовес католицизму, все эти сектанты утверждали, что, совершая добрые дела и ведя аскетическую жизнь, человек может сам познать божественное откровение и не нуждается в посредничестве церкви.

Для представителей торгово-ремесленных бюргерских слоев была характерна глубокая внутренняя набожность. Духовные запросы органично сочетались с ростом знания и сноровки в торговле и финансовых делах, которые требовали хотя бы небольших навыков чтения, письма, счета. Задолго до Лютера по Германии ходили сотни экземпляров Библии, неизвестно когда, где и кем переведенной на немецкий язык, но очень посредственно и с многочисленными ошибками. Можно с основанием утверждать, что «новая набожность» и рост знаний, связанных с делами торговли, легли в основу позднейшего гуманизма и значительно способствовали росту силы и богатства городов в Швабии и Франконии на Верхнем Рейне во 2-й пол. XV в.

В 1400 г. «черная смерть» снова возвратилась в Германию и унесла множество жизней. Адский оскал смерти затмил светлый образ Мадонны, а люди стремились поскорее вкусить все мыслимые радости от столь хрупкой жизни. В бюргерской культуре на первый план начинает выдвигаться личность, отдельный человек, в то время как крестьянский образ жизни покоился на общине, на принципе коллективизма. Стремясь выжить и успеть насладиться жизнью, люди все чаще преступали запреты официально господствующей средневековой морали, которые никогда не пользовались особым уважением, но которые никто не осмеливался нарушать открыто. Мятущийся дух предренессансной эпохи, порыв к свободе и радостям жизни отразил Джованни Боккаччо в книге новелл «Декамерон», первый перевод которой появился в Германии в 1471 г.

Власть и церковь

Превративший Прагу в столицу империи Карл IV, отец которого был французом, а мать чешкой, стал одним из самых значительных немецких правителей, но уже иного склада, чем прежние короли уходящего средневековья. Он обладал большой дипломатической изворотливостью, умел прекрасно организовывать дела и предпочитал решать спорные вопросы не войной, а заключением династических браков[27]. Во многом именно ему Богемия и Прага обязаны своим мощным экономическим и культурным расцветом, самым показательным примером которого, возможно, является основание в Праге в 1348 г. первого немецкого университета, который и поныне называется Карлов университет.

За время своего правления Карл сумел значительно увеличить собственные владения, прибрав к рукам Силезское герцогство, отделившееся от Польши, и Бранденбургскую марку. Теперь дом Люксембургов получил два курфюршеских голоса, к которым добавился и третий — королевского родственника, трирского архиепископа Балдуина. Сам Карл, амбиции которого долгое время простирались и на польскую корону, женил младшего сына Сигизмунда на наследнице венгерского трона. Но пока Карл был занят восточными проблемами, его влияние заметно упало как в Италии, так и в Германии, где его восточная политика не вызывала никакого интереса.

Карл был избран королем в противовес Людвигу Баварскому при поддержке папы, но за время его долгого тридцатилетнего правления церковная система погрузилась в хаос. Папы сидели в Авиньоне, будучи то ли гостями, то ли пленниками французского дома Валуа, а Италия, где столкнулись интересы нескольких государств, все громче требовала возвращения папства в Рим, которое и состоялось по настойчивому приглашению авантюриста и фактического хозяина Рима Кола ди Риенцы, бурную жизнь которого много веков спустя блестяще изобразил Рихард Вагнер в своей опере. Но первое возвращение папства в Вечный город стало только эпизодом, послужившим прелюдией к еще более драматичному периоду в средневековой церковной истории — великой западной схизме, когда одновременно имелись два папы, осыпавшие друг друга проклятиями и угрозами.

Верующие, которых больше интересовало только спасение собственной души, с растущим негодованием наблюдали за этим одновременно красочным и смешным спектаклем. Короли, князья и городские республики использовали схизму, чтобы избавиться от назойливых и надоевших папских притязаний. Господами своей национальной церкви стали монархи Франции и Англии, Кастилии и Арагона, Сицилии и Неаполя. В Германии политические силы раскололись на две партии, каждая из которых поддерживала своего папу. Прежде, в IX–X вв., император в таких случаях либо выбирал одного из двух пап-соперников, либо называл имя третьего по своему усмотрению. Но эти времена давно миновали, а продолжавшаяся свара двух пап вела к упадку авторитета церкви в глазах паствы, которая громко роптала и требовала наведения порядка. Возмущалась она и императором, который не был в состоянии совладать с этим фарсом. Зачем в таком случае вообще нужны папа и император? Такие еретические вопросы раздавались все чаще. И разве мог подумать император, засевший в своем замке Карлштейн, где хранились имперские регалии и редкостные коллекции, что в недалеком будущем именно народ его любимой Чехии поднимет бунт против церкви и власти?

Преемник Карла Венцель, вступивший на престол в 1378 г., совсем не покидал пределов Богемии и ни разу не ступил ногой в Германию, бывшую для него абсолютно чужой. Ленивый и вялый Венцель в конце концов вызвал крайнее негодование князей, которые не стремились иметь сильного короля, но и не хотели остаться вообще без сюзерена, являвшегося все же гарантом закона и права. К тому же они опасались, что к хаосу в церкви прибавится и неразбериха в самой империи.

Поэтому в 1400 г. терпение курфюрстов лопнуло и они, объявив Венцеля низложенным за его полное бездействие, избрали королем рейнского пфальцграфа Рупрехта, который, впрочем, тоже не оставил в истории заметного следа. Но это было связано не с его личностью, а с уже установившимся правилом избирать такого короля, у которого нет достаточной силы и богатства. Так что Рупрехт и не мог иметь большого веса, чтобы усилить королевскую власть и положить конец двоепапству, а вернее — троепапству, так как в 1409 г. Пизанский собор низложил как авиньонского папу Бенедикта XIII, так и римского папу Григория XII, избрав папой миланского архиепископа Александра. Теперь отлучения и проклятья исполнялись уже не дуэтом, а трио.

Если Рупрехт и собирался навести в церкви порядок, то этому помешала его смерть в 1410 г. Вновь встал вопрос о наследнике трона, но не было и речи о возвращении в принципе законного монарха Венцеля, полностью погрязшего к этому времени в пьянстве и чревоугодии. После некоторых колебаний курфюрсты предложили корону его младшему брату, венгерскому королю Сигизмунду, истинному рыцарю — он отличался неимоверной вспыльчивостью и всегда пустым кошельком. Едва усевшись на троне, он начал разбираться с религиозной смутой, которая была только внешним проявлением глубокого общего кризиса церкви.

Сигизмунд мог опереться на широкие круги священников и теологов, призывающих вернуться к евангелическим заповедям и восстановить нравственность церкви. Для этого требовалось созвать Вселенский собор, который стоял выше власти папы. Такой собор всегда созывался папой, но сейчас поднаторевшие юристы объявили, что, поскольку истинным главой христианского мира является император, он имеет полное право сам созвать собор. Монарх объявил о созыве собора в 1415 г. в Констанце, на южном берегу Бодензее. Собору удалось, наконец, прекратить продолжительную схизму и избрать нового папу, Мартина V. Однако это избрание было объявлено недействительным из-за нарушения процедуры. Мартин начал усиленно добиваться поддержки королей Англии и Франции, обещая им право назначения епископов и часть церковных богатств. Не стоит и говорить, что монархи охотно пошли на соглашение, к которому папа пригласил присоединиться и немецких князей.

В Германии, где надежды на оздоровление церкви были особенно сильными, такое неапостольское поведение папы вызвало возмущение и горькое разочарование. Но в Германии не было еще тогда такого социального слоя, который был бы действительно заинтересован в глубоком реформировании церкви. Констанцский собор восстановил единство церкви, но не очистил ее. Но если не было тогда класса, способного стать носителем реформ, то нашелся народ, взявший на себя эту миссию. Император, обещавший помилование Гусу и, тем не менее, давший согласие на его сожжение, и собор, который объявил учение Гуса ересью, а самого Гуса приговорил к сожжению, дали толчок к гуситской революции в Чехии.

Гуситские войны

Ян Гус, магистр теологии и профессор Пражского университета, пользовался огромной популярностью. Он великолепно читал лекции на сложные теологические темы и произносил страстные проповеди, понятные каждому и доходившие до сердец его слушателей. Гус поднял свой голос за право народа на справедливость, за его желание иметь простых, небогатых и честных пастырей. Он утверждал, что каждый сам должен изучать слово Божье, не нуждаясь в посредниках. Из книг английских теологов и философов Уильяма Оккама и Джона Уиклифа (останки которого как еретика были выкопаны и сожжены после его смерти) Гус перенял мысль о том, что Бог, непостижимый для человеческого разума, сделал разум господином всего сущего, и законы последнего можно познать. Еще более важной была мысль о суверенности христианского народа, которому не нужен институт церкви, даже не упоминаемый в Священном Писании. Рационализм, демократическое избрание священников самими прихожанами, отклонение всех небиблейских традиций — вот основные идеи учения Гуса, который не отрекся от своих убеждений, даже когда был схвачен и осужден на казнь. Ян Гус был сожжен 6 июля 1415 г. Когда в 1419 г. умер богемский король Венцель и престол должен был занять его единственный наследник — брат Сигизмунд, чехи взялись за оружие, не желая видеть на престоле убийцу их национального героя.

На первых порах главным лозунгом гуситского движения стало требование причастия для всех прихожан хлебом и вином — так тогда причащались только высшее духовенство и в особых случаях короли, — а не только хлебом. По сути это был протест против права церкви устанавливать обряды по своему усмотрению. Те, кто последовательно придерживался указанного требования, назывались «чашниками», или утраквитами, и представляли умеренное крыло гуситского движения, включавшее главным образом мелких дворян, бюргерство и среднее духовенство.

Сигизмунд отклонил требования гуситов и попытался силой принудить их к повиновению, но императорская армия в 1420 г. потерпела под Прагой поражение. Восставшие, во главе которых стояли мелкие рыцари под предводительством Яна Жижки, сражались за свою свободу 20 лет, совершая походы в Австрию, Словакию и Германию, доходя до Тюрингии и Швабии.

Гуситское восстание стало первой крупной религиозной войной в Европе (после Крестового похода на альбигойцев Прованса). Но эта война была еще и социальной, и за долгие годы, что она длилась, ее цели приобретали все более радикальный характер, обнаруживая революционные тенденции от требований установления религиозной свободы к требованиям имущественного равенства, отмены всех налогов и арендной платы. Радикальное крыло гуситов представляли «табориты» (по названию их опорного города Табора). Раскол между чашниками и таборитами перерос в открытую ожесточенную войну, в которой гашники стали на сторону властей, предав гуситское движение. Последнее являлось не только религиозным и социальным, но и национальным восстанием: оно имело антинемецкую направленность (что воспрепятствовало его распространению на Германию). Это была великая страница в истории маленького народа, живущего в постоянном страхе перед опасностью порабощения более сильными соседями[28].

Двадцать лет почти непрерывной и напряженной кровавой борьбы утомили людей. Непобежденные внешними врагами, гуситы пали жертвой внутреннего конфликта. Чашники, которых тайно поддерживал Сигизмунд, не просто отошли от таборитов, но и начали против них войну. В решающей битве 30 мая 1434 г. под Липанами армия таборитов была разгромлена. Но многие цели движения осуществились: Чехия получила религиозную свободу и особое управление, а император смог, наконец, торжественно вступить в город своего отца. Немецкая колонизация Богемии и Моравии была приостановлена, чешский язык признавался вторым официальным наряду с немецким. Гуситская революция закончилась, как и все революции, реставрацией, но такой, которая во многом отвечала задачам борьбы, ведь Ян Гус и табориты призывали к возврату назад, к первоистокам церкви.

Может показаться, что восстание гуситов не имеет прямого отношения к немецкой истории, но это не так. Оно было одним из ее центральных событий, показало слабость власти императора и уязвимость римской курии и послужило одной из ступеней к будущей немецкой Реформации.

Нарастание анархии

Со смертью Сигизмунда закончилось правление династии Люксембургов. Его единственная дочь Елизавета была женой Альбрехта Австрийского, главы старшей линии дома Габсбургов, короля Богемии и Венгрии. Теперь он стал и германским королем. Внешне власть Альбрехта выглядела более внушительной, чем была на самом деле. Богемия была опустошена за время гуситских войн, Венгрию раздирали конфликты между различными дворянскими партиями, к тому же на ее границах уже маячили османские полчища. Обе эти страны доставляли больше хлопот, чем спокойствия.

Итак, после векового с четвертью перерыва на немецком троне вновь уселись Габсбурги. На этот раз — не считая короткого правления баварских Виттельсбахов в 1740–1745 гг. — они властвовали над империей до самого ее краха в 1806 г.[29].

По отзывам современников, Альбрехт был одаренным человеком, но раскрыть свои таланты ему не посчастливилось. В 1439 г., после всего двух лет правления, он скончался, оставив беременную королеву. Родившийся через несколько месяцев сын, Ладислав Посмертный, наследовал троны Богемии и Венгрии, но для Германии коллегия курфюрстов предпочла избрать королем не ребенка, а главу младшей габсбургской линии, штирийского герцога Фридриха. После Барбароссы это был второй король, которому судьба подарила долгое царствование (1439–1494), но только этим он и остался заметен в истории. Вялый и нерешительный Фридрих III быстро вызвал разочарование у народов, связывавших с молодым монархом упования на облегчение своего положения. Значительные исторические события эпохи происходили без участия императора, почти не покидавшего свои австрийские владения. Он уступил давлению папства и отказался от попыток реформирования церкви, несмотря на то что на этом настаивали многие теологи и юристы и что это, собственно, отвечало бы и интересам самой императорской власти.

В 1453 г. турки ворвались в Константинополь, которому объятая ужасом христианская Европа не оказала никакой помощи. Фридрих даже и не заикнулся о каком-нибудь Крестовом походе против турок. А они, упоенные своими победами, тем временем появились уже на южных границах Венгрии и соседних габсбургских территорий. После смерти семнадцатилетнего Ладислава королем Венгрии стал его бывший регент Матиас Корвин, который захватил Вену и надолго в ней осел. На западе империи бургундский герцог Карл Смелый вторгся в Лотарингию, чтобы соединить свои владения с Нидерландами и провозгласить новое королевство. Однако против самозваного нового господина поднялись города и крестьяне Лотарингии, а также (прежде всего) Эльзаса, население которого чувствовало себя немцами и подданными империи и не желало иметь государем «француза» Карла, хотя его отношения с династией Валуа были весьма напряженными.

Со своей стороны, Фридрих, не проявлявший к Эльзасу никакого интереса, нашел другое решение проблемы и попросил руки единственной наследницы Карла Марии для своего также единственного сына Максимилиана. Матримониальный план блестяще удался и принес Габсбургам кроме Лотарингии еще и Артуа, Нидерланды и часть Фландрии, притормозив, таким образом, продвижение Франции. С этого эпизода и берет свое начало известная поговорка (парафраз стиха Овидия) о политике Габсбургов: «Bella gerant alii, tu felix Austria, nube!» («Пускай воюют другие, ты же, счастливая Австрия, заключай браки!»).

Вялость и бездействие Фридриха, последнего императора, короновавшегося в Риме, привели к тому, что в Северной Италии его влияние окончательно упало, там надолго установилась гегемония Франции. То же самое произошло и в Прибалтике, где Немецкий орден, который так и не оправился после грюнвальдского разгрома, потерпел новые поражения от польско-литовских войск в ряде сражений 1454–1466 гг., уступив победителям значительные территории в нижнем течении Вислы, на что бездарный император взирал с олимпийским спокойствием.

Неудивительно, что Фридрих играл совершенно незначительную роль и внутри империи, где безраздельно господствовали крупнейшие князья. Наступила бесконечная череда конфликтов, захватов соседских владений и угона людей. Особенно хорошим «аппетитом» отличались архиепископ Кёльна, пфальцский курфюрст и маркграф Бранденбурга. Впрочем, более мелкие правители изо всех сил старались не отстать от старших собратьев.

С приснопамятных времен междуцарствия 1254–1273 гг. анархия в Германии не достигала таких масштабов. Население городов и деревень страдало от произвола и разбоя, которые любой рыцарь с десятком подручных учинял на торговых путях и в окрестных поселениях, оставаясь безнаказанным, по крайней мере до тех пор, пока не затрагивал интересы более крупного грабителя. В рейхстаге князья единодушно отвергли предложения об учреждении имперского Высшего суда и пресекли все попытки императора ввести новые налоги — ему нужны были средства для борьбы против анархии и турок. Фридриху не оставалось ничего другого, кроме как интриговать, подстрекать одних местных правителей против других и клянчить деньги у собственных подданных.

Хотя большинство князей и устраивала слабость императора, многие из них возмущались его бездеятельностью и даже требовали его отречения. Однако единственное, пожалуй, в чем Фридрих проявлял завидное упорство, так это в стремлении любой ценой удержать власть, пусть даже и номинальную. Он пережил своих главных соперников, но оставил после себя империю фактически в развалинах. Германия того времени превратилась в основной источник доходов для папской курии, которой не противостояла здесь, как в Англии, Франции и даже Испании, сильная централизованная власть. Духовные князья в Германии ничем не отличались от светских правителей и так же стремились к могуществу и роскошной жизни.

Между тем, всевозрастающая в городском бюргерстве, среди ремесленников и крестьян тяга к социальной справедливости и к истинной вере в духе благочестивой и бедной церкви первых зпостолов находила выражение в вольнодумстве, распространению которого необычайно способствовало изобретение книгопечатания Гуттенбергом в 1446 г. В сочинениях гуманистов представала величественная картина славного германского прошлого. Римская же курия, безжалостно обиравшая немецкое население непомерными поборами, выглядела чужой, итальянской; она воплощала ненавистную «вельфскую» культуру и римское право, с помощью которого князья стремились установить над подданными абсолютную власть и выкорчевать остатки старого германского права, защищавшего традиционные устои общества.

На наиболее развитом и богатом юго-западе Германии уже к кон. XV в. ощущалось огромное подспудное напряжение. Проповедники и пророки всякого рода имели грандиозный успех, раз за разом вспыхивали местные крестьянские волнения, повсюду возникали религиозные общины, нападавшие не официальное вероучение католицизма. Народ с восторгом слушал антипапские тирады Ханса Бёма (Бехайма), «маленького свистуна» из Никласхаузена, пока в 1476 г. вюрцбургский епископ не отправил этого отважного еретика на костер. Во всей Германии жадно читали и пересказывали друг другу нравоучительно-мистическую «Немецкую теологию», которая требовала освобождения христианства от гнета погрязшего в грехах папства. Среди крестьян Эльзаса, Швабии и Шварцвальда создавались тайные организации для борьбы за восстановление исконно германского права. Такое стремление к обращению вспять было вообще характерно для революционных идей вплоть до Французской революции. Целью крестьянских выступлений являлась реставрация, возвращение к прошлому, к старому доброму времени, а не построение какого-то нового общества. Может быть, самым крупным достижением европейского духа стало открытие будущего как цели человеческих устремлений, но произошло это только на исходе XVIII столетия.

Города и экономика

Во 2-й пол. XV в. в Германии заметно возросли сила и роль городов. Хотя девять из десяти немцев проживали в деревне, а из немецких городов ни один не представлял собой центра, подобного Парижу во Франции, все же, как центры ремесла, торговли и финансов, города являлись двигателями хозяйства. В городе и деревне происходили тогда обратные процессы. Горожане выигрывали от падения цен на продукты питания. А в опустевшей (из-за чумы) деревне рабочие руки стали гораздо дороже. Уже с XIII в. — неофициально — начали возникать союзы городов, но только в кон. XV в. свободные имперские города[30], которых насчитывалось около 100, получили право образовать свое равноправное с князьями имперское сословие в рейхстаге. Среди них были и такие крупные многолюдные центры, как Кёльн, Нюрнберг, Аугсбург, и более мелкие городки. В то же время ряд значительных городов, ставших новыми резиденциями правителей, объявлялись «территориальными». Такими резиденциями были Мюнхен, Штутгарт, Гейдельберг, Берлин, Дрезден, Лейпциг и, конечно, обе столицы империи — Вена и Прага. Они не имели прав и привилегий имперских городов и до XVIII в. по своей экономической роли уступали последним, где ремесло, торговля, культура в целом развивались в атмосфере большей свободы, чем в резиденциях с их бюрократической регламентацией. Имперские города делали немецкую панораму более разнообразной и многокрасочной[31].

В городах Германии на протяжении XV в. постепенно складываются формы раннего капитализма. Он пришел из Северной Италии, города которой — Венеция, Генуя, Милан, Флоренция — поддерживали тесные торговые отношения с южногерманскими городами. В последних быстро укоренились такие новшества, как двойная (итальянская) бухгалтерия, векселя, кредитные операции. Только на их базе стало возможным ведение дел больших торговых компаний и извлечение крупных доходов из торговли и промыслов, а не из землевладения. Впрочем, многие разбогатевшие бюргеры вкладывали деньги в покупку земли и пополняли ряды землевладельцев феодального типа.

Выгодное географическое положение немецких городов на путях из Италии во Фландрию и Англию, из Западной Европы на Русь и в Скандинавию превратило их в крупные торгово-перевалочные центры. Изменился и характер ремесла. Прежде оно работало на местное потребление и по заказу окрестных аббатств и бургов, теперь же — и на дальние рынки. Это стало важным шагом в направлении упорядочения денежного хозяйства — ведь в денежном обращении после отмены императорской монополии на чеканку монет царил явный хаос. С другой стороны, хождение различных монет было выгодно крупным торговым домам, которые часто являлись и банками, и меняльными конторами, и получали прибыль от обменных и кредитных операций. А нужда в звонкой наличной монете была велика. Она требовалась императору, папе, князьям, чтобы выплачивать жалованье солдатам, чиновникам и судьям, приобретать драгоценности и предметы роскоши. За наличные деньги покупались также владения, титулы, должности. Все это вело к падению значимости натуральных платежей и подрывало старую ленно-вассальную систему.

Неизвестно, с какими трудностями столкнулась бы немецкая экономика, если бы в XIV–XV вв. не произошло мощного подъема горного дела. Тогда в Тироле, Гарце, Рудных горах возникли многочисленные серебряные рудники, а кое-где в предгорьях — золотые прииски. Князья поощряли это производство. Лучшие в Европе немецкие рудознатцы и горные мастера стали самыми желанными поселенцами в Чехии, Венгрии, Польше. Их потомки до сер. XX в. проживали компактными городами и селами в Судетах и словацких Карпатах.

В империи сложились и первые семейные династии ранних капиталистов, богатейшими из которых являлись семьи Фуггеров и Вельзеров в Аугсбурге. Они финансировали войны и выборы императоров, королей и пап, а, владея рудниками, сами отчасти производили то золото и серебро, которые ссужали затем сильным мира сего. Фуггеры, ставшие затем графами и имперскими князьями, вели родословную от скромной семьи ткачей близ Аугсбурга. Разбогатевшая на торговле сукном семья перешла к дальней торговле и денежным операциям. Подобные примеры показывают, что в городах на исходе средневековья наряду с ремесленными мастерскими, где работал цеховой мастер с несколькими подмастерьями и учениками, возникали и предприятия раннекапиталистического типа — мануфактуры, финансируемые обычно крупными торгово-банковскими домами. Мануфактурные работники не были защищены цеховыми правилами. Они жили и трудились вне сферы каких-то общественных гарантий, как и странствующие рабочие или ремесленники, не состоявшие в цехах.

В конце средневековья в немецких городах возникает особый слой «люмпен-пролетариата», людей без постоянной работы и жилья. Этот довольно многочисленный городской слой, которому терять было нечего, перебивался чаще всего нищенством и воровством, быстро приходил в возбуждение, не боялся кровавых беспорядков и легко шел за крикунами и демагогами, преследовавшими собственные цели, обычно далекие от интересов черни. Именно этот городской плебс станет в XVI в. опорой группы «левых экстремистов в Реформации». В XV в. люмпены были главной ударной силой внутриполитической борьбы, которая происходила в имперских городах между высшим слоем торгового патрициата, в целом уже отходившего от активной экономической деятельности и превратившегося в своеобразный слой тогдашних рантье, и гильдиями, стремившимися к участию в городской власти. Их верхушка, впрочем, тоже стремительно превращалась в наследственную элиту. Обе стороны охотно призывали на помощь массу бедного населения, натравливая ее на соперников и обещая всяческие блага; этих временных союзников можно было использовать для достижения победы, а потом загнать назад, в стойло.

Правление Максимилиана и реформа империи

В отличие от крайне непопулярного, ленивого и нерешительного, но хитрого и всегда осторожного Фридриха III его преемник Максимилиан I пользовался большими симпатиями подданных. Позднее историки называли этого высокого, прекрасно сложенного мужчину с длинными белокурыми локонами и проницательными глазами «последним рыцарем», что было не так уж далеко от истины. Непременный участник рыцарских турниров, храбрый солдат и неутомимый охотник, он был еще и ценителем искусства и имел несомненное литературное дарование. В определенном смысле в глазах немецких гуманистов Максимилиан воплощал идеал государя, и они связывали с ним надежды на восстановление великой империи. Ученые, деятели искусства и литераторы того времени любили Максимилиана и увеличивали его славу. Он принимал их при своем дворе, обильно одаривал и назначал пенсии. При его дворе многие годы проживали Альбрехт Дюрер, официальный императорский придворный художник, Альбрехт Альтдорфер, чудесный пейзажист и баталист, Лукас Кранах-старший, Ханс Шеффеляйн из Аугсбурга, скульпторы Петер Фишер, Файт Штосс, Адам Крафт из Нюрнберга, композитор Генрих Исаак. Страстно любивший музыку Максимилиан однажды признался, что без нее «был бы бешеным или унылым глупцом». В Вене император основал знаменитый хор мальчиков. С гуманистами его объединяло увлечение славным наследием германской древности. Для составления «Книги героя», которую он подготовил в замке Амбрас около Инсбрука, где предпочитал проводить свои последние годы, император исследовал рукописи старых поэтических текстов. Потомки обязаны Максимилиану сохранением единственного текста «Песни Гудрун», одного из классических героических эпосов германской древности. В Инсбруке император собрал также самых крупных скульпторов и литейщиков и приказал воздвигнуть для себя великолепный бронзовый надгробный памятник, который был окружен статуями его императорских предшественников в натуральную величину.

Жизнь Максимилиана во многом определила его женитьба в 1475 г. на дочери и наследнице бургундского герцога Марии. Этот брак был заключен по политическим соображениям, но оказался счастливым и гармоничным, хотя и недолгим. Через четыре года после свадьбы страстная наездница Мария, упав с лошади, разбилась насмерть. Переживший свою любимую жену на 37 лет Максимилиан завещал, чтобы его сердце положили в гроб Марии в городе Брюгге.

Бургундское наследство доставило Максимилиану много проблем. Французский король Людовик XI, который сам хотел, чтобы Мария сочеталась браком с его несовершеннолетним сыном, престолонаследником Карлом, потребовал вернуть назад из Бургундии те области, которые подчинялись ленной власти французской короны, т. е. собственно герцогство Бургундию, а также графства Артуа и Фландрию. В результате, подстрекаемый Людовиком, Максимилиан должен был в течение 15 лет вести войну с Францией и восставшими Нидерландами, пока по миру 1493 г. он, как регент молодого Филиппа, сына Марии, не получил, за исключением самого герцогства, все бургундское наследство. Таким образом, Габсбургам достались Фландрия, богатая и экономически самая развитая страна к северу от Альп, Артуа, Брабант, Геннегау, Люксембург, Голландия и Зеландия, герцогства Лимбург и Гельдерн, протекторат над епископствами Утрехт, Льеж и Намюр. Это значительно увеличило власть императора. В 1496 и 1497 гг. Максимилиан устроил браки своего сына Филиппа, который унаследовал красоту родителей, и своей дочери Маргарет с детьми другой известной королевской пары, Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. Смерть инфанта Дона Мигеля сделала Филиппа через несколько месяцев претендентом на испанскую корону. Но в 1506 г. Филипп внезапно умер, оставив двух сыновей — Карла (будущего Карла V) и Фердинанда (который также стал императором).

Ни при каком другом властителе со дней императоров династии Штауфенов не объединялось так много обширных владений в руках единственной династии: Испания и королевство Неаполь, свободное графство Бургундия, Эльзас и Нидерланды, большая часть Швабии, Тироль, Штирия и Каринтия, Триест и Крайна, австрийские герцогства, герцогство Милан, Богемия и Моравия, Силезия, Венгрия и Трансильвания, а также американские колонии Испании. Действительно, в империи Максимилиана никогда не заходило солнце.

Однако для создания государственности западноевропейского типа необходима была имперская реформа. Максимилиану удалось создать в целом хорошо организованную систему. На рейхстаге в Вормсе в 1495 г. император пошел на компромисс с князьями, которые стремились сохранить свой суверенитет. Империя была разделена на десять округов, кроме того, создавалась имперская судебная палата (работа которой была, однако, организована крайне плохо). Одну ее половину составляли юристы, другую — представители сословий, а ее председателя назначал рейхстаг. Таким образом, палата символизировала единство правового поля империи, в которой был провозглашен «вечный мир». Но попытка ввести обязательный имперский налог — Общий пфенниг — для нужд обороны страны фактически провалилась. Хотя реформа так и не решила основных проблем, связанных с отсутствием суверенной власти императора, она в какой-то мере обеспечила дееспособность старого государства и помогла ему пережить ужасные кризисы Реформации и Тридцатилетней войны.

Реформа имела далеко идущие исторические последствия: решения Вормсского рейхстага стали для населения Швейцарской Конфедерации поводом отказаться от них, ссылаясь на стародавние традиции. Швейцарцы показали себя в военном отношении как сильнейшие в Европе. Они разгромили армию бургундского герцога Карла Смелого, отняли у императора Фридриха III последние габсбургские владения к югу от Боденского озера (Аргау и Тургау), и теперь вмешивались в дела Северной Италии и Эльзаса. Швейцарцы отказались признать имперскую судебную палату, включиться в разделение на имперские округа и платить Общий пфенниг. Они больше не появлялись на рейхстаге и считали себя отныне независимым политическим образованием, хотя официально их отделение произошло только в 1648 г. по условиям Вестфальского мира. Последний поход против швейцарцев, который предпринял Максимилиан в 1499 г., закончился, как и все предшествовавшие войны Габсбургов против швейцарской крестьянской армии, полной неудачей императора.

Своему внуку и наследнику, молодому Карлу, правителю Нидерландов и королю Испании, французу по языку и культуре, Максимилиан, который при жизни так и не получил согласия курфюрстов на избрание внука императором, оставил не только австрийские владения дома Габсбургов, но и все нерешенные проблемы: дуализм между императорской центральной властью и имперскими сословиями, конфликт между германскими землями и римской церковью.