Год - тринадцать месяцев

Нас все учили понемногу…

Директор Малинин все-таки дал нам машины. Но к морю уже поздно было ехать. Да мы и не пожалели об этом. Мы поехали по городу.

Родина начинается с того места, где ты родился. И хорошо, если ты знаешь свои места. Нельзя ведь полюбить то, чего не знаешь.

Наш город сравнительно молод. Я знаю его историю. В студенческом кружке я писал работу об исторических памятниках города. Теперь это помогло мне стать гидом нашей экскурсии. Не только мои ребята, но и шефы многое знали понаслышке. Они охотно слушали мои рассказы, когда машины останавливались у памятных мест. Эта улица названа именем комдива, погибшего в неравном бою с белоказаками. С этой стороны входили в город зимой сорок третьего года первые части, гнавшие оккупантов…

Машины мчались мимо сквера, где когда-то в камышовых зарослях люди охотились на диких кабанов; вырывались на бывшие окраины с новыми корпусами фабрик; медленно проезжали по широким улицам, на которых выросли высокие дома-близнецы.

Неяркое солнце было в зените, когда мы раскинули свой шумный табор на берегу водохранилища. Рыбаки тотчас же извлекли свои снасти. Ленивцы взялись за мячи, хозяйственные натуры — за костер и стряпню.

Несмотря на строжайший запрет купаться в ноябрьской воде, вскоре появились первые «случайно упавшие» в воду Горохов с Васневым, за ними Кобзарь, Вертела, Шушин. Все они благодарили «спасителей» — Таню Черногорову и Володю Григорьева, которые их «вытащили» из воды. У тонувших и их благодетелей верхняя одежда почему-то не пострадала, вымокли до посинения их тела. Пришлось выпросить у шоферов несколько досок из сидений для усиления костров — солнца нашим «утопленникам» явно не хватало.

На редкость неудачливы оказались рыбаки. Обещали все водохранилище опустошить, а принесли горсть плотвы. Но и этого оказалось достаточно, чтобы оба ведра с пахучим полевым кулешом упорно именовать ухой. Потом мы сидели у костра и сочиняли песню. Виктория Яковлевна придумала почти все рифмы. Мелодию подобрал Пашка Наумов.

В город мы въезжали, когда зажигались огни. Люди оглядывались на нас, улыбались и махали руками. Многие, наверное, про себя подпевали нам.

Эта песня сложилась неспроста. После общего воскресника мы еще больше почувствовали привязанность шефов к нам. Старшие запросто заходили в класс. Строго комментировали наш «Сигнальный лист» и пробирали тех, по чьей вине чернели на листе двойки. А потом шли по рядам с ревизией.

— Птенчик, ну разве это дневник? — нежно гремела Таня. — Почему нет росписи родителей? А это что? Ах, арифметика! Прости, а я подумала, мочалку какую-то захватил впопыхах. Завтра чтоб обернул! Ясно?

Я заметил: как бы ни выговаривали шефы, наши не обижались на них. Охотно выполняли все распоряжения и даже мелкие личные поручения: сходи туда-то, сделай то-то.

Послушанию учило не только уважение. Хороший урок на эту тему дал нам однажды Готька Степанов. Мы уже спустились во двор; когда он догнал нас и попросил доставить в райком комсомола пакет с какими-то сведениями.

— Кто понесет? — обратился он к строю.

Молчание затягивалось. Готька помрачнел и свирепо тряхнул крыльями длинных сыпучих волос. Но тут выступил вперед, вытягивая за руку дружка, Горохов.

— Мы с Васневым, — сказал он.

Готя обернулся ко мне:

— Григорий Иванович, вам больше не нужны ребята?

— Нет.

— Тогда слушай мою команду! Сложить всем портфели на лавочку!

Не понимая еще, в чем дело, ребята, мешкая, выполняли приказание.

— В одну шеренгу становись! — командовал Степанов. — Слушайте все! Добровольцы Горохов и Васнев пойдут домой. Кобзарь останется сторожить портфели. Остальные понесут пакет. Понятно?

— Поня-а-атно! — весело отозвалась шеренга, пораженная соломоновым решением комсомольского секретаря.

— И запомните, — продолжал Готька. — Когда вызывают добровольцев на задание, каждый честный человек делает шаг вперед с левой ноги… Кто понесет пакет?

Шеренга шагнула вперед с левой ноги.

— Вот теперь видно, что вы настоящие человеки, — удовлетворенно улыбнулся Готька. — Красюк, будешь за старшего. Получай пакет.

Отряд на рысях помчался выполнять приказание главкома.

Нас все учили понемногу…

Как-то Валя привела на летучку редактора «Школьной правды» одноклассницу Машу Виллер. Перед этим у Вали с нашим редактором Севой Колосовым состоялся бесцветный диалог:

— Как с газетой, Сева?

— Заголовки написали. Скоро выйдет.

— Три дня тому назад ты говорил то же самое.

— Ну, что я сделаю? Никто не дает заметок…

Спокойная и рассудительная Маша Виллер одарила нас доброй улыбкой и, овладев классом, обстоятельно рассказала, что такое тематический план, верстка, макет. Тут же на доске нарисовала рамку размером с ватманский лист и броско «разверстала» номер. Это не был нудный трехколонник. Десяток «статей» разных размеров составили затейливый рисунок.

— Пусть статьи будут маленькие, да удаленькие, без лишних слов, — рассуждала Маша. — О чем писать? Вот здесь, — мел поставил крестик на месте «передовой», — будет статья про самое главное. Валя говорила, что вы хотите стать лучшим классом в школе. Правда ведь, Валя?

— Нам бы только успеваемость подтянуть, — сказала со вздохом Валя.

— И дисциплину, — добавил я.

— Подтянем, чего там, — загудел класс.

— Ну вот об этом и напишите, — согласилась Маша. — А здесь рядом, надо бы поместить статью о хорошем человеке вашего класса. Пусть все знают героя. И даже фотографию его дать — чем плохо? Дальше. У каждого может возникнуть мечта или предложение, которые можно было бы осуществить всем классом. Почему об этом не написать? Или наоборот, надо покритиковать то, что мешает хорошей жизни, — еще статья, а может, и несколько. В вашем классе нет лентяев и бездельников, — Маша обменялась с классом тонкими улыбками, — но если бы они были, то таких очень полезно протягивать в фельетоне. Знаете, что это такое?

— Знаем! Это когда смешно написано! — сказал Вертела.

— Кому смешно, а кому и не очень! — возразил Борис. — Папа говорил, про кого напишут фельетон, того с работы снимают.

— В общем правильно вы понимаете, — подытожила Маша. — Фельетон должен быть одновременно смешным и серьезным. В этом все дело. А теперь перейдем к следующей рубрике. В ней я поместила бы хорошие стихи. Есть у вас в классе поэты?

— Есть! Сева Колосов поэт! — похвалился класс.

— Вам повезло, — позавидовала Маша. — У нас в классе все прозаики. Второй год мы по очереди пишем страшный роман. Читали, наверно?

— Читали! Про шпионов.

— Вот и вы можете начать повесть, — пригласила Маша. — Самый трудный раздел — это юмор и сатира. Тут нужны хорошие карикатуры и злые подписи к ним. Ну, еще можно писать о разных событиях из классной жизни и вообще кому что хочется. Свобода печати!

Рассказывая, Маша разнесла по рубрикам условные темы.

— А теперь от слов к делу. Выберите каждый по вкусу тему и пишите. Подумайте о заголовках. Они должны быть такие, чтобы каждый глянул на газету и сразу приклеился к ней, как муха к меду. Вот я иду по коридору мимо вашей витрины, посмотрела, пусть даже случайно, на газету — и дальше ноги не идут. Что такое? Читаю: «Убийца!» Кто кого убил? А это, оказывается, про ученика, который даром убивает время. Здорово? Ну вот видите. Пишите!

Вдохновленные Машей, ребята лихо взялись за перья. Не все, конечно, выдержали дальнейшее единоборство с белым листом бумаги, хотя Маша, Валя и я пошли по рядам с консультацией начинающих собкоров. Однако к тому времени, когда тетя Клава, загремев ведром, вошла в класс, редакторский портфель неузнаваемо распух. В нем было около трех десятков статей — почти месячный запас.

Фельетонисты класса, как сговорившись, начали свою карьеру с неразлучной пары — Горохова и Васнева. Три фельетона так и назывались: «Мы с Васневым». В них описывались различные похождения дружков. Упоминалось даже, что их видели весной на кладбище в дни, когда там раздают пироги, поминая усопших.

С тех пор как самый младший Горохов был определен в детсад, у Леньки развязались руки. И ноги. Несмотря на «нелетную» погоду, приятели далеко обегали свои письменные столы. Не гнушались даже таким неприспособленным для прогулок местом, как городская свалка. Здесь они производили раскопки в поисках шкурки и свинца для игры в жоску. Разумеется, следы такого времяпрепровождения отпечатались на «Сигнальном листе» в виде двоек.

Дружков вызвали на совет отряда.

Я сидел на задней парте и проверял дневники. Совет во главе с Валеркой Красюком нудно исповедовал грешников. Валя молчала до тех пор, пока пионерское начальство, выдавив из ребят требуемое «Мы больше не будем», отпустило их.

— Ну, а теперь ты стань здесь, а я сяду на твое место. — Валя наклонила стул и скинула с него Валерку. — Ты будешь «Мы с Васневым», я — Красюк.

Отложив дневник, я с интересом проследил за перемещением и его результатом.

— Ну! — Валя откинулась к спинке стула и грозно уставилась на Красюка. — Отвечай!

— Что отвечать?

— Что у тебя в руке?

Валерка недоуменно посмотрел на гвоздь, который машинально вертел в руках.

— Это?

— Да, это.

— Гвоздь.

— Ах, гвоздь! Где ты его взял?

— Нашел.

— Рассказывай сказки! Ха-ха! Нашел! Нарочно принес, чтобы вредить.

Валерка растерянно посмотрел на Валю, окончательно сбитый с толку ее тоном.

— Как это вредить? — с обидой спросил он.

— А то не знаешь как? Панели царапать. Парты ковырять. Государственное имущество портишь. Вредитель ты! И товарищи твои, члены совета отряда, помогают тебе. Что ты делаешь, то и они. Дружки называются! — Валя окончательно переходит на мотивы, только что прозвучавшие при обсуждении «Мы с Васневым». — Чего вы на кладбище шатались? А? Думаете, не знаем? Чтобы памятники гвоздем царапать. А на свалку зачем ходили? Гвозди собирать? Да? Хотите весь город исцарапать? А учиться кто за вас будет? Весь отряд тянете! Говорите, будете еще? Или исправитесь?

Наконец до ребят доходит смысл розыгрыша. По их подсказкам Валерка, насупившись точь-в-точь как Ленька Горохов, скупо роняет:

— Ладно. Больше не будем.

Валя выходит из образа и, смеясь, спрашивает:

— Ну что, нравится? Вот так и вы смотрели на «Мы с Васневым», как жадные на нищих.

Члены совета сознались: действительно, неладно у них вышло. Вспомнили, что у Горохова тесно в квартире, а у Васнева тоже что-то дома не в порядке, поэтому они и гуляют по улицам. Валерка назвался приглашать дружков в гости поиграть или почитать вместе. Борис обещал завлечь их в кукольный театр…

Расходились они с чувством полезно поработавших людей. Не раз потом вспоминали про Валеркин гвоздь.

Когда Борис собирался пригласить в труппу кукольного театра «Мы с Васневым», сам театр только еще зарождался. Но скоро он пошел в гору. Сергея Шатилов начал хлопоты с создания материальной базы. Не без тайной мысли Борька Малинин был назван им первым артистом театра. При этом худрук вручил ему не первую роль, а подробный чертеж ширмы из алюминиевых трубок, которая могла быть выполнена лишь на заводе директора Малинина.

Борис поделился своей радостью с матерью, но та оказалась отнюдь не поклонницей новоявленного таланта.

— Не выдумывай! — отрезала мама. — Оставь куколки девчонкам.

— Куколки! Это же древнейшее из искусств! — возмущался тоном своего наставника Борис.

— Передай тем, кто тебе это сказал, что еще раньше, чем появилось искусство, была учеба. Твое дело учиться. Будешь заниматься всякими глупостями — снизишь успеваемость.

— Ничего нельзя! Только учись, учись! Не буду я больше отличником, раз так.

— Что ты сказал?

Борис не только сказал, но и предпринял кое-что. На ближайшем моем уроке он вызвался отвечать и понес несусветную чушь. Путал даты, перевирал факты, молол что-то о мумиях, «которых приготовляют из богатых египтян». Было что-то подозрительное в столь скоропостижном поглупении отличника. Обычно я любил слушать Бориса. Он начитан не по годам, логичен, и речь богаче, чем у других ребят.

Я не поставил двойку в дневник, любезно раскрытый Борисом, и велел ему остаться после уроков. Припертый к окну в коридоре (традиционное место безобедников), он рассказал о своем разговоре с матерью. Двойка нужна была в воспитательных целях. Я охотно выставил в дневник жирную единицу.

Назавтра, конечно, в школу пришла сама Зоя Антоновна. Ей в пору было надеть траур. Моя единица оказалась единственным горьким плодом на обеих ветвях генеалогического древа потомственных отличников Малининых и Савиных. Кажется, мы с Борькой пересолили. Но я твердо стоял на своем: отличник не тот, кто отличается только в учебе.

Савина сдалась. И на этот раз безотказно сработал индивидуальный подход. В результате школа получила не только великолепную портативную ширму с бархатной занавесью, но и талантливого артиста.

Продолжая свой жертвенный путь в искусство, Борька, не посоветовавшись ни с кем, остригся наголо и употребил собственный чуб на усы Коту в сапогах, роль которого он собирался вести. Задолго до премьеры он изводил нас кошачьим голосом, повторяя по всякому поводу и без него: «Клянусь сметаной!»

После спектакля Борька сделался кумиром первого этажа — малышей.

Борис сравнительно легко носил такую непосильную ношу, как бремя славы. Горохов с Васневым, пока ходили во вспомогательном составе труппы, рьяно выполняли обязанности рабочих сцены и осваивали технику изготовления кукол. Но на отрядную анкету «Кто есть кто?» отвечали: «Мы артисты».

Самолюбие Жени Шолоховой не могло, конечно, не уколоться о лавры, увенчавшие после премьеры чело кукольного режиссера Сережи Шатилова. В пику своему постоянному оппоненту она решила создать драматическую труппу. Но прежде Женя привела нас к выводу: для повышения творческого уровня актеров и культуры зрителей надо ходить в театр.

«В театр!» — таков был лозунг дня. Он обсуждался на летучке. Простым опросом было установлено, что добрая половина класса отродясь не бывала в храме Мельпомены. Идея культпохода, охватив класс, превратилась в неотвратимую силу, способную смести все преграды, кроме одной: деньги. Где взять денег на билеты? У матери можно попросить на завтрак, на книжки. Но просить на удовольствие — совместимо ли это с достоинством самостоятельного человека, особенно мужчины? Нет, конечно.

— Давайте понемножку насобираем, — не очень уверенно предложила староста Оля.

— Где? На улице? — послышались ехидные голоса.

— Можно и на улице.

Это — Генка Воронов. Генка такой человек — зря не бросается словами. Я прошу его развить эту заманчивую мысль. Не отрывая глаз от пола, словно он уже видел там рублевки, Генка поведал свою тайну:

— Вон шефы на поход зарабатывали, так ходили по дворам дрова пилить. А мы что, не можем?

Я мигом представил картину, как Горохов рубит чурку, подставленную Васневым, и отхватывает тому палец.

— Не пойдет, — остужаю я пыл мужской половины класса. — Техника безопасности не позволяет.

Мы продолжали думать над все еще проклятой проблемой денег.

— Давайте лучше бутылки собирать. Верное дело! — предложил Сашка Кобзарь.

На него набросились девочки:

— Что мы, пьяницы?

Снова напряглась изобретательская мысль.

— Григорий Иванович, а если флаконы? — не веря своей находке, спросил Валерка.

С этих слов и началась…