Горизонты и лабиринты моей жизни

Глава IX ЗНАНИЯ — НАРОДУ

В июле 1959 года меня вызвал секретарь ЦК КПСС по идеологическим вопросам Л.Ф. Ильичев — человек умный и с серьезной научной подготовкой, но, к сожалению, смотрящий на политику как на флюгер и соответственно его положению на крыше власти разворачивающий свою собственную фигуру, — и предложил перейти на работу во Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний (общество «Знание») в качестве первого заместителя председателя правления этой организации. Он просил меня об этом, мотивируя необходимостью внести в деятельность Общества свежесть и новизну с учетом потребностей времени.

Примерно то же самое мне говорил и М.А. Суслов, ставший членом Политбюро ЦК КПСС и занимающийся помимо международных дел, проблем мирового рабочего и коммунистического движения также вопросами идеологии и культуры, которые ранее вела в этом высшем партийном органе Е.А. Фурцева, выведенная из его состава. Екатерина Алексеевна болезненно переживала случившееся. Она вскрыла на запястьях вены в стремлении рассчитаться с жизнью, что потом искренне осуждала как проявление малодушия по поводу в конечном счете никчемной карьерной дурноты — и была абсолютно права в этой оценке.

Свое согласие на работу в Обществе и Ильичеву, и Суслову я дал. О характере и состоянии этой организации я в общих чертах знал, ибо был в составе ее правления. Подтолкнула меня пойти на работу в Общество кинокомедия «Карнавальная ночь», шедшая на московских экранах как раз в те дни.

В фильме во всем актерском блеске С. Филиппов исполняет роль забулдыги — лектора из «Общества по распространению», который с бутылкой коньяка в одной руке, портфелем в другой, поглядывая на «звездочки» бутылки, под гомерический хохот всех присутствующих в зале по случаю Нового года и, конечно, кинозрителей распространяется по поводу того, есть ли жизнь на Марсе или ее там нет, заканчивая свою «лекцию» зажигательной лезгинкой.

Кинокартину эту я выучил наизусть: после каждого просмотра на душе было тоскливо. Филиппова я «возненавидел», впору было вызывать на дуэль. Но я решил «отомстить» возвращением Обществу по распространению политических и научных знаний его былого авторитета.

Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний было создано по инициативе группы выдающихся отечественных ученых во главе с президентом Академии наук СССР Сергеем Ивановичем Вавиловым в целях привнесения знаний в народ. И мне хотелось в меру данных мне сил воскресить благородство целей этой организации — на основе ее практической деятельности, при опоре на высокие бескорыстные помыслы различных групп интеллигенции, и прежде всего ученых, а также писателей, композиторов, художников, инженеров, учителей, врачей, многих из которых я знал лично и, как мне казалось, мог рассчитывать на их помощь и участие. Именно в этом и заключалась первая причина моего перехода на работу в общество «Знание», а вторая — в стремлении познать, на что способна интеллигенция, вскормленная и вспоенная своим народом, каков ее потенциальный альтруистический заряд. Общество в основном составляли ученые, преподаватели, врачи. Ученую среду я знал плохо. И она представляла для меня интерес.

Мне думается, что любой общественный организм склонен к старению, формализации деятельности, если он будет катиться по однажды избранной дорожке — без постоянного внесения в него нового, что диктуется жизнью, без решительного отсечения рутинных традиций, обветшалых догм, которые по мере их разрастания душат этот общественный организм подобно растениям-паразитам. Так случилось и с обществом «Знание».

Мои поездки на Украину, в Узбекистан, в Ярославль, в Ленинград и ознакомление там с местными отделениями Общества подтвердили мои первые впечатления, полученные в центре, в Москве. В обществе «Знание» обветшало очень многое, начиная с его унылых грязных коридоров, кабинетов, непристойного вида туалетов, обюрократились его организационные структуры — коренные узлы деятельности, и довершалось все это казенным стилем руководства его председателя академика М.Б. Митина.

В ходе многочисленных встреч и бесед прежде всего с учеными, а также, естественно, и с представителями других слоев интеллигенции надо было установить первопричины оттока ее лучших сил из рядов Общества. Но этого было недостаточно. Наилучший способ найти ответы на волнующие вопросы, как подсказывал мне собственный опыт, — собрать пленум правления, а затем съезд Общества и там предельно откровенно и до конца раскрыть неприглядное положение в организации, переизбрать руководящие органы, удалив из них балласт, выдвинуть нового председателя, разработать конкретные меры подъема работы во всех звеньях Общества с учетом действительных потребностей народа в знаниях.

А время того требовало: во все двери стучалась научно-техническая революция, а с нею рядом шла необходимость в кадрах, могущих овладеть новой техникой, технологией производства. Подобно тому, рассуждал я, как в 20-е годы была ликвидирована неграмотность, с таким же упорством и размахом надо поставить знания народа на современный уровень.

Состоявшийся пленум правления обсудил вопрос «О мерах по улучшению работы Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний». Такая широкая постановка вопроса позволяла всесторонне проанализировать деятельность организации. Пленум, отметив положительное в работе Общества, а оно, несомненно, было, подчеркнул, что многие недостатки в его деятельности кроются прежде всего в том, что за последние годы оно, к сожалению, постепенно стало терять свой общественный самодеятельный характер. Многие видные ученые, общественно-политические деятели, работники культуры отошли от его работы. Нередко организации Общества в своей деятельности опирались преимущественно на штатный аппарат. Участники пленума с тревогой говорили о том, что нередки случаи, когда из-за попустительства, бесконтрольности высокая трибуна лектора предоставлялась всевозможным халтурщикам, стяжателям, случайным людям вроде героя фильма «Карнавальная ночь», которые и способны лишь на то, чтобы компрометировать дело распространения научных знаний.

Пленум освободил от обязанностей председателя правления Общества академика М.Б. Митина и избрал председателем академика Николая Николаевича Семенова, ученого-естествоиспытателя с мировым именем — создателя теории цепных реакций, лауреата Ленинской, Нобелевской премий, дважды Героя Социалистического Труда, почетного академика ряда зарубежных высоких научных учреждений. Обществу нужен был именно такой человек — большой ученый и организатор науки, могущий сплотить и повести за собой других крупных ученых как из Академии наук СССР, так и из Академий наук союзных республик и из других отраслевых научных центров.

Семенов и Митин — два академика, два, как мне думается, типа ученых, которые сформировались за годы Советской власти и которые, по существу, отражали два лагеря в отечественной науке. Один, Семенов, будучи ученым-экспериментатором, естествоиспытателем, способным разгадывать таинства превращения материи, обладал талантом ставить познание ее законов на службу людям. Другой, Митин, являл собой пример ученого, поднаторевшего на комментаторстве марксистско-ленинского учения, исходя из социального заказа властей предержащих. Он был не одинок. Такого типа людей, подвизавшихся в общественных науках, было, к сожалению, немало. Не перевелись они и до сих пор, всяческими путями проныривая в академики. Таких «академиков» Николай Николаевич Семенов называл «шустрыми ребятами».

Коммуниста-ученого, работающего в области общественных наук, не может не отличать то, что он не просто пропагандирует, популяризирует коммунистические идеалы, верит в «светлое коммунистическое будущее», а научно познает, как его созидать. Мне думается, что многим ученым-обществоведам не хватает широты взгляда на мироздание, каким обладают ученые-естествоиспытатели.

Не надо быть провидцем, дабы прийти к выводу о том, что если бы у нас в области общественной мысли кадры настоящих ученых-обществоведов были многочисленны, они не позволили бы так бездумно, лженаучно «расхлестать» научный социализм, нашли бы пути дальнейшего развития социализма в нашей стране, как это удается, например, китайским товарищам. Словом, об этой категории недобросовестных ученых-обществоведов не стоило бы и говорить, если бы они не нанесли нашему народу тяжелого ущерба. Почему эти ученые, экономисты, юристы, философы так легко перевернули лозунги, на которых ранее получили свои ученые степени и звания?

Вместо «Да здравствует коммунизм через двадцать лет!» — «Даешь рынок за 500 дней!»; «Общественная собственность — это наше преимущество» — «Общественная собственность — наше зло»; «Общественный интерес выше частного» — «Частный интерес выше общего»; «КПСС — авангард рабочего класса!» — «КПСС — враг народа»; «Советская социалистическая федерация — самая высшая форма федерации!» — «Советская федерация — форма тоталитаризма»; «Безработица — это плохо!» — «Безработица — это хорошо» и так далее и тому подобное.

Вся «хитрость» перевертышей от науки, да и от политики тоже, состоит в хамелеонской приспособляемости к политикам, стоящим у власти, ради сладкого пирога, стремления отхватить от него побольше для себя.

Конечно, далеко не все ученые были такими. За годы Советской власти, благодаря ей сформировались целые научные школы в сфере фундаментальной науки, во главе которых стояли выдающиеся ученые, являющиеся гордостью и славой отечества. Они не просто верили в коммунистическую идею, в социализм, но знали, как созидать его научно-техническую базу, его интеллектуальный потенциал, социальное равенство.

Академик Семенов являлся одним из них. Его авторитет был нужен Всесоюзному обществу. Назвал мне его в числе других возможных кандидатов для привлечения к работе Общества заведующий отделом науки ЦК КПСС академик В.А. Кириллин — тоже неординарный человек. С Николаем Николаевичем Семеновым я встретился в «академическом» санатории «Узкое», где он долечивался после перенесенной операции. В палате я увидел худого, чуть выше среднего роста пожилого человека, которому, однако, можно дать и шестьдесят лет, и пятьдесят, а может, даже и меньше. На худощавом изрезанном морщинами лице сверкали большие темно-карие глаза.

Я рассказал ему о цели своего приезда, о положении дел в Обществе и о том, что и как можно сделать, дабы поднять его роль в ряду других общественных организаций — роль уникальную, благородную. Николай Николаевич слушал, не перебивал, иногда задавал уточняющие вопросы. Я чувствовал, что в нем то ли нарастает интерес к обсуждаемой теме, то ли он обдумывает что-то ранее уже бродившее по этому поводу в его голове. Но то, что он внимательно присматривался ко мне — а чего стоит этот парень? — не вызывало у меня сомнений. Принесли чаю с сушками и какими-то карамельками. Николай Николаевич глотнул чайку, встал и, быстро расхаживая по палате, жестикулируя, заговорил о том, что можно было бы сделать в Обществе по распространению политических и научных знаний.

Он говорил о необходимости привлечь к его деятельности самых крупных ученых и здесь, в центре, и на местах, о соединении лекционной пропаганды с нуждами научно-технического прогресса, об использовании радио- и особенно телевизионного вещания, о помощи учителям в том смысле, чтобы подтягивать знания до уровня современных достижений науки в той или иной ее отрасли. Говорил он, как бы разжигая рождающимися в его уме идеями самого себя и, конечно, меня. Он мне все больше и больше нравился, особенно его взрывной темперамент (недаром, наверное, он разработал теорию теплового взрыва газовых смесей). Да, думал я, работая бок о бок с таким человеком, можно действительно вдохнуть новую жизнь в Общество.

В какой-то момент Николай Николаевич подошел ко мне. Положил свои худые руки на мои худые плечи и сказал: «Ну что, тезка, запряжемся в одну оглоблю, потащим воз?!» Я был рад!

Он позвонил Суслову и сказал, что дает свое согласие на избрание его председателем правления Общества. Мы начали работать. И все недолгое время совместной работы с академиком Семеновым я испытывал радость, а поэтому и трудился, несмотря на возникавшие трудности и сложности, с вдохновением, как и многие-многие другие, которых удалось увлечь на эту стезю общественной деятельности.

Начали мы с привлечения к деятельности общества «Знание» видных ученых. Целое их созвездие влилось в ряды его руководящих органов, научно-методических советов и других структур как в Москве, так и в столицах союзных республик, в университетских городах. Академики И.И. Артоболевский, В.А. Амбарцумян, Н.Н. Блохин, А.В. Топчиев, П.Л. Капица, А.Н. Несмеянов, М.М. Дубинин, В.И. Попков и многие-многие другие отдавали свои знания людям, делали их образованнее, духовно богаче, а потому и красивее.

Значительную помощь в работе Общества оказывал Центральный комитет КПСС и его лекторская группа, которой руководил в те годы Вадим Васильевич Кортунов. Большая группа выпускников Академии общественных наук при ЦК КПСС, молодых ученых — кандидатов наук — из нашего поколения была направлена в аппарат правления Общества на укрепление научно-методических советов — основной организационной ячейки, осуществляющей фактически всю научную и методическую работу в сфере постановки лекционной пропаганды в той или иной отрасли знаний общественных, естественных, технических, сельскохозяйственных и других наук.

Это были довольно молодые энергичные люди, с немалым опытом политической и организаторской работы. Я их хорошо знал. Они внесли заметный вклад в сплочение членов Общества, в работающие самодеятельные корпорации. Некоторые из них пошли трудиться в издательство Общества, которое по мере модернизации своей производственной базы актуализировало тематику выпускаемых изданий при непременном повышении их научного уровня.

Удалось нацелить работу издательства непосредственно на массового читателя, а не только на кадры лекторов. Так, например, получила широкое признание серия карманного формата книжечек под названием «Прочти, товарищ», в которой освещались проблемы повседневного бытия людей, содержались ответы на интересующие их вопросы.

Были определенные сдвиги и на других участках деятельности Общества. Численность его росла, помимо районных и городских отделений общества возникали группы на предприятиях и в колхозах, там, где имелись к тому достаточные кадры интеллигенции — врачи, учителя, инженеры, агрономы. Это был полезный процесс, от которого выигрывала вся постановка дела, — привнесения в народ современных знаний.

Первые положительные результаты в работе надо было закрепить, раздвинуть их границы. Средством к тому мог стать всесоюзный съезд Общества. По существу, на перспективу представлялось крайне важным сообща определить главные направления пропаганды и обеспечить научный уровень читаемых лекций, причем делать это так, дабы не бить по самолюбию, авторитету лектора, а помочь ему в лекторской практике во всех ее составных — от содержания до формы читаемых лекций и докладов, проводимых бесед.

Съезд Всесоюзного общества по распространению научных и политических знаний впервые собрался в Большом Кремлевском дворце, что, несомненно, подчеркивало авторитет организации в массах нашего народа. Помимо делегатов постоянно присутствовали гости: активисты Общества из разных мест страны, а также посланцы зарубежных просветительских организаций.

Естественно, что на этом съезде, делегатами которого были в основном люди, убеленные сединами, не было того всплеска эмоций, которые бы перекатывались по залу и увлекали за собой присутствующих буйной радостью и задором, как это бывало на съездах комсомола. Но и здесь царили приподнятость и торжественность, своя сдержанная реакция на удачное сравнение, шутку, на заслуживающие внимания предложения или критические замечания.

Съезд проходил в атмосфере деловитости и осознания ответственности стоящих перед ним задач, чему задал тон отчетный доклад о работе правления Общества, сделанный его председателем академиком Н.Н. Семеновым.

В докладе отмечалось, что наше советское общество, мировая цивилизация подошли к такому уровню своего развития, когда наука превратилась в непосредственную производительную силу. Обоснование этого вывода, едва ли не впервые прозвучавшее не только с высокой кремлевской трибуны, но и с других трибун, в том числе академических кафедр и страниц научных изданий, имело непреходящее теоретически-практическое значение на ближайшую и отдаленную перспективу развития нашей страны. Однако голос академика Семенова людьми, стоящими у руля нашего государства (хотя некоторые из них и сидели в президиуме съезда), не был услышан.

Члены комиссии по подготовке проекта новой программы КПСС, которая была вынесена на обсуждение очередного XXII съезда КПСС, также прошли мимо выведенной академиком Семеновым вслед за Марксом формулы, но применительно к современным условиям. В программе КПСС, принятой съездом, было записано в этой связи следующее: «Применение науки становится решающим фактором могучего роста производительных сил». У Семенова «наука — производительная сила». Очевидно, что это разная постановка теоретико-практической проблемы.

Съезд откликнулся на призыв своего председателя и выдвинул в качестве одной из центральных задач Общества — всех его организаций — широкую пропаганду достижений естественных и технических наук.

Надо заметить, что съезд горячо обсуждал проблему основных направлений лекционной пропаганды. Думаю, что для ученого, занимающегося исследованием истории развития советского общества, истории развития отечественной науки в том числе, представит несомненный интерес то, на чем акцентировалось внимание в научной пропаганде в начале 60-х годов, после XXII съезда КПСС, принявшего новую, третью Программу партии.

Съезд призвал все организации Общества по распространению политических и научных знаний — а в нем насчитывалось более 800 тысяч человек, объединенных в республиканские, краевые, областные, городские, районные организации и группы на предприятиях промышленности, в совхозах, колхозах, учреждениях — сосредоточить содержание лекционной пропаганды:

— в области естественных наук — на популяризации новейших достижений физики, химии, математики и других наук в целях использования их в трудовой деятельности советских людей, воспитании у них материалистического миропонимания;

— в области технических наук — на развертывании пропаганды решений партии по вопросам технического прогресса, на распространении передового опыта, повышении технических знаний и деловой квалификации рабочих, колхозников, инженерно-технических работников, на систематическом ознакомлении трудящихся с новейшими достижениями науки, техники и технологии производства;

— в области сельскохозяйственных наук — на широком распространении достижений агробиологии и передового опыта, на их внедрении в колхозное и совхозное производство;

— в области общественных наук — на пропаганде идей научного коммунизма, роли коммунистической партии — руководящей и направляющей силы советского общества, теоретических проблем разработанных КПСС, разъяснении задач семилетнего плана по пропаганде идей советского патриотизма, дружбы народов СССР, пролетарского интернационализма, могущества мировой социалистической системы, миролюбивой внешней политики Советского государства.

Съездом было решено в лекциях, докладах и беседах постоянно обращать внимание слушателей на то, что повышение материального и культурного уровня советского народа возможно только на основе непрерывного роста производительности труда, на основе неуклонного подъема промышленного и сельскохозяйственного производства.

На съезде оживленно дискутировалась проблема улучшения состава лекторских кадров — от имени Общества надо призывать выступать, говорили делегаты, людей, достойных высокого звания лектора. И вместе с тем организации Общества призваны всячески оберегать и укреплять авторитет лектора, помогать ему в повышении лекторского мастерства. Тогда была выработана конкретная программа совместных с Академией наук СССР, другими научными учреждениями, с творческими союзами писателей, композиторов, художников, архитекторов, научно-техническими обществами действий по оказанию помощи лекторам, по проведению совместных массовых научно-просветительных вечеров, встреч, семинаров, устных журналов…

Особое внимание было уделено организации и работе народных университетов культуры, которые были порождены инициативой трудящихся и являлись выражением их растущих разносторонних идейно-духовных запросов и интересов. Народный университет культуры — это пример демократического, самодеятельного общественного организма, где все делается руками его создателей, при использовании клубов, лекториев, домов и дворцов культуры и других материальных средств, которые также являются достоянием народа. Они не были копией народного университета Шанявского, действовавшего на его личные сбережения в дореволюционной Москве (на Миусах), они отличны, несопоставимы с различными просветительскими курсами, создаваемыми благотворительными организациями или частными лицами.

На благотворительности, меценатстве далеко не уедешь, ибо и то и другое может коснуться сравнительно очень узкого круга людей. Народные университеты культуры — это своего рода внегосударственная форма учебы, воспитания и самовоспитания, которая способствует расширению и углублению знаний человека по его желанию в той или иной сфере науки, техники, культуры, производства. В стране начали действовать различные виды университетов культуры — литературы и искусства, естественно-научных знаний, гигиены и здоровья, сельскохозяйственных знаний и другие.

Общество «Знание» оказывало университетам культуры постоянную помощь, в том числе и путем издания научно-методических пособий по различным отраслям знаний.

Хочется сказать о том, что веками лекция как форма распространения знаний была достоянием, как правило, узкого круга людей, в основном студенчества, а чтение лекций — функцией университетской профессуры. Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний раздвинуло эти рамки и функции до рабочего, колхозника, служащего, инженерно-технического работника, до всех тех, кто тянется к знаниям, к культуре.

Со времени окончания Великой Отечественной войны к началу 60-х годов прошло пятнадцать лет. За эти годы многие и многие фронтовики окончили высшие и средние специальные учебные заведения, стали кандидатами, а некоторые и докторами наук, руководителями предприятий, колхозов, совхозов. И было радостно видеть в зале Большого Кремлевского дворца сияние боевых наград на груди многих и многих делегатов. Они, герои Великой Отечественной, вносили в деятельность Общества боевитость, бескорыстие, деловитость. Их закваска создавала атмосферу товарищества, доброты, стремления не пожалеть сил своих на дело просвещения своего народа.

Надо заметить, что к началу 60-х годов поколение советских людей, прошедших сквозь Великую войну — Великое чистилище, — продолжало воздействовать на всю жизнь Страны Советов. Нас было еще много, мы были еще молоды и не знали страха, души наши задели, но не успели еще покорежить мерзости жизни, которые начнут нарастать с 70-х годов.

В душе я полагал, что героя С. Филиппова в фильме «Карнавальная ночь», «лектора по распространению», в необъявленной дуэли я все-таки «укокошил»…

К лектору относились с уважением, по-доброму, а к некоторым — с любовью. Не раз мне приходилось наблюдать, как слушатели незаметно смахивали набежавшие слезы благодарности. Наш лектор Леон Оников мог держать слушателей часами в напряжении, рассказывая им о международном положении. А что делалось в лектории Политехнического музея, который буквально ломился от публики, желающей послушать лекцию или принять участие в диспуте! Нередко в такие дни приходилось вызывать наряды конной милиции для охраны порядка у входа в музей. В большой аудитории Политехнического бывали трижды Герой Социалистического Труда академик Яков Зельдович, токарь-скоростник Николай Чикирев, поэт Лев Ошанин и делегации молодежи с «Серпа и молота», «Борца», «Калибра», из сел Подмосковья…

Иногда, проходя мимо дома на Лубянке, я вспоминал, как Лаврентий Берия предлагал мне развернуть с ним «пропаганду». Обошлось без него. «Молодец все-таки я», — хвалил втихаря сам себя.

Хвалил… А дел было невпроворот. По-прежнему лекции по естественно-технической проблематике, как правило, читались без наглядных пособий, подчас подвизались люди корыстные, гнавшиеся за рублем; Академия наук СССР, ее отраслевые институты не всегда охотно шли на организацию лекций в своих стенах, словом, недоработок было немало. Надо было глубже внедрять в практику работы демократизм, смелее идти на проведение дискуссий и диспутов, создать свою фабрику наглядных пособий — изготавливать всякого рода схемы, движущиеся модели, реактивы, построить в стране современные лекционные залы, новые планетарии и прочее.

Всеми этими делами мы и занимались с моим тезкой Николаем Николаевичем Семеновым и со всеми академиками-подвижниками.

Мои связи с крупными учеными страны крепли, становились прямее и проще, встречи и беседы с академиками Несмеяновым, Топчиевым, Артоболевским, Капицей, Кириллиным, Арзуманяном, Попковым, Лобановым из Москвы, Матулисом из Вильнюса, Амбарцумяном из Еревана, Патоном из Киева и многими другими обогащали меня, привносили в мое сознание новые идеи и неординарные способы их решения.

Вместе с тем я продолжал поддерживать добрые отношения с писателями, художниками, композиторами, сложившиеся еще с комсомольских времен. Скульптор Вучетич, художники Серов и Герасимов, писатели Симонов, Шолохов, Михалков, поэт Сурков, композиторы Шостакович, Свиридов, Мурадели, кинорежиссеры Александров, Егоров, Алов, Наумов, режиссеры театра Симонов-старший, Ефремов, артисты Орлова, Бабочкин, Андреев, Сафонов, Леждей — все они и многие-многие другие были для меня добрыми советчиками. В их мудрых головах было столько прекрасных идей, советов, замечаний, пожеланий, идущих в общую копилку дел! И это не все: заинтересованность в просвещении, образовании своего народа — вот источник подлинной интеллигентности.

Моя работа в обществе «Знание» прервалась совершенно неожиданно. В первых числах января 1962 года я был вызван в ЦК КПСС М.А. Сусловым, и мне было предложено поехать на работу в Китай в качестве советника-посланника посольства Советского Союза в Китайской Народной Республике. Аргументировал он это тем, что за моими плечами стоит уже немалый жизненный опыт, определенный багаж знаний и разносторонняя деятельность.

«Вы должны, — говорил Суслов, — и об этом знает посол в Китае С.В. Червоненко, заняться прежде всего анализом идейно-политических расхождений, начавших проявляться между КПСС и Компартией Китая» (о чем знал тогда весьма узкий круг людей).

Согласие на переход на дипломатическую работу я дал, хотя уходить из Общества, когда его деятельность была на подъеме, чему было отдано немало души и сердца, было жалко. Рассказал я о состоявшейся в Центральном комитете партии беседе Н.Н. Семенову. Он вскипел, сказал, что не потерпит, чтобы за его спиной решалась моя судьба, добьется оставления меня на прежнем месте в качестве его первого заместителя, иначе он и сам уйдет с поста председателя. Я просил своего тезку этого не делать. Пускай все идет своим чередом. Я найду себе хорошую замену.

15 января 1962 года после моих встреч с послом в КНР Степаном Васильевичем Червоненко состоялось решение ЦК КПСС об утверждении меня советником-посланником посольства СССР в Пекине — вторым лицом после посла в нашем диппредставительстве в великой стране, также идущей по социалистическому пути. Развитие братских отношений между СССР и КНР имело и будет иметь непреходящее историческое значение для судеб нашей страны и всего мирового сообщества.

Полагаю, что так думало подавляющее большинство нашего народа.

Мой дорогой Николай Николаевич собрал пленум правления Общества. На него съехались товарищи со всех мест, поблагодарили меня за работу, а я их за чувство локтя во всех наших совместных начинаниях; избрали вместо меня моего друга — Василия Никифоровича Зайчикова; я был уверен, что он не даст завянуть цветам, посаженным на ниве общества «Знание».

Общение с научной интеллигенцией дало мне немало. И в первую очередь я увидел, что в этом слое нашего народа (я имею в виду крупных ученых), хотя и очень тонком слое, живет и клокочет свободная демократическая мысль. За чаепитиями у академика Семенова или на иных встречах шли разговоры не только о научных темах, но и о проблемах, которые волновали советских людей или были предметом обсуждения в высших сферах руководства, что почти в равной степени относилось к вопросам как внутренней, так и внешней политики.

Масштаб мышления был свой, как правило, «макрокосмический» — свое отечество и весь остальной мир. Они делили его таким образом, как мне казалось, условно. Будучи диалектиками, они видели тесную общественную взаимосвязь, органическое взаимовлияние двух миров — социализма и капитализма. И были страстными патриотами своего отечества. И Семенов, и Капица, и Зельдович, и Попков, и другие остро переживали и резко говорили о создании совнархозов, повсеместном насаждении кукурузы и других шараханьях Хрущева. В их отношении к нему была какая-то ироническая снисходительность: «Сдал человек, что с него взять… А страну жалко, обидно за державу…»

Повседневные собеседования с учеными в большей своей части касались проблем внедрения достижений научно-технической революции в экономику. Они зорко следили за развитием фундаментальных наук за рубежом и, дабы не отстать, создавали свои уникальные научные центры со своими научными школами.

Капица, Семенов, Харитон, Зельдович, Попков, Патон и другие были обеспокоены одним — необходимостью постановки экономики страны на современную научно-техническую базу. «Наука должна стать производительной силой», — не уставал повторять Николай Николаевич Семенов.

Разговаривали ученые мужи науки без оглядки на кого-либо, без тени страха и рисовки. Им нечего было бояться — освободить их от науки было нельзя. Ни у кого такой силы не было.

Было очевидно, что именно в этом слое отечественной интеллигенции руководители страны должны черпать мудрость, быть истинными сотоварищами в их рядах. Было ясно, что партия коммунистов призвана быть в тесном союзе с этим слоем. Это было важно еще и потому, что почти у всех из вышеназванных ученых были свои научные школы, свои ученики, свои последователи, что являло собой вполне естественную связь и преемственность поколений, подобно тому, как сами учителя-академики несли эстафету отечественной научной мысли — передовой, демократической.

Мне импонировало товарищество, которое царило в их среде и которое с их помощью переносилось нами на деятельность общества «Знание». В стенах Общества я лишний раз убедился в том, что любая общественная организация зачахнет, выродится в бюрократический организм, если в ней не будет постоянного развития демократизма. И не только общественная организация, но и любая государственная структура власти. Воистину без демократизма не может быть социализма!

Работая долгие годы в комсомоле, в обществе «Знание», избираясь в состав партийных комитетов, я пришел к еще одному выводу. Во всех без исключения общественных, да и государственных организациях должна постоянно происходить ротация (смена) кадров, их обновление, омоложение при непременном соблюдении принципа преемственности в работе всего лучшего, благоприобретенного предшественниками опыта.

Это, как мне кажется, диктует сама человеческая натура, психология руководителя. Любой общественный механизм и некоторые структуры государственного механизма требуют в силу своей объективной природы, чтобы основным методом руководства было убеждение, а не администрирование. Однако человек, долго «сидящий» в руководящем общественном кресле, устает (да-да, устает) все время убеждать, убеждать, убеждать… И постепенно, подчас незаметно для самого себя, он переходит на командно-административный язык — манеру, стиль руководства, а следом за ним идут по этой дорожке другие, находящиеся ближе к нему, подчиненные ему по работе сотрудники аппарата, который начинает не только осуществлять политику выборного органа своей организации, но и навязывать ему свою волю, свой интерес. Аппарат становится силой.

Разве в нашей коммунистической партии не было разрыва между народом и вождями, между простыми членами партии и аппаратом?! Разве аппарат ЦК партии не приобрел силу почти не уступающую властным функциям местного выборного органа? И так почти повсюду — сверху донизу. Не так ли? К сожалению, это имело место и привело помимо другого к печально известным последствиям и для партии, и для других общественных и государственных структур. Почему? Потому что в правящей партии не был развит демократический контроль за руководящими кадрами, за аппаратом. Это во-первых; во-вторых, потому, что сами руководящие кадры устают трудиться по демократическим принципам, а расстаться с руководящим креслом у них нет сил. И партия им в этом не помогала. Демократический контроль отсутствует или его почти нет, вот и начинает брать верх и расцветать командный метод, бюрократический стиль, вера во всесилие бумаги, отрыв от нужд живого человека, чванство и зазнайство, вера в свою непогрешимость и незаменимость.

Честно говоря, я уходил со своего поста первого заместителя Всесоюзного общества «Знание», покидал Николая Николаевича Семенова, которого я искренне полюбил, уходил от других товарищей — своих сверстников, пришедших в Общество благодаря моей «агитации и пропаганде», потому, что за время работы в общественных организациях я стал уставать убеждать, начал чувствовать, что нередко срываюсь на обычный приказ: «Вынь да положь». А это уже было во вред большому благородному общественному делу…

Незадолго до моего отъезда со всем семейством в Пекин собрались у меня дома друзья-товарищи на прощальный ужин. Николай Николаевич Семенов был единогласно избран тамадой и покорил всех нас своим остроумием и весельем. Он так лихо и с таким упоением отплясывал кадриль, что присутствующие дамы наперебой предлагали ему свою руку. Посидели, попели о русском раздолье, о нашей Волге, вспомнили войну, подняли бокалы за светлую память не вернувшихся с ее полей, пожелали друг другу здоровья и радости и разошлись…

Зимняя Москва спала крепким сном. Проспект Мира уводил взор вверх, к центру города, туда, где жили почти все мои гости. И вниз, под гору, откуда начиналась дорога в древние Владимир и Суздаль.

Я был убежден: и все-таки путь демократизма с присущими ему методами деятельности правильный.