Горькие шанежки

КОНФУЗ

В школу Домка-уборщица пришла, как всегда, к последнему уроку. Отдала Нине Васильевне свежую газету, засветила лампу и молчком потеснила Карлушку, каким-то чудом прилепившись рядом с нею за партой, выставив в проход ноги в больших солдатских сапогах. Подперев лицо рукой и напряженно глядя на Нину Васильевну, Домка выслушала сводку Совинформбюро, вести с фронтов, но, опять ничего не услышав о пропавшем без вести муже, вышла из класса. Ребятишки слышали за дверью тяжелые шаги, стук поленьев: Домка сваливала их в коридоре, чтобы завтра поутру, еще в темноте, растопить печки.

В этот раз вместе с Домкой с особым вниманием слушал Нину Васильевну и Шурка Орлов. Очень занимали его дела на фронте. Ведь там, уже дальше Украины, сражался Шуркин дядька Клим, артиллерист… Говорилось в газете о боях и в Прибалтике. А на самой-то Балтике воевал другой его дядька — Виктор. Правда, теперь он в госпитале после ранения, но вскоре обещался приехать домой на побывку.

Вспомнив об этом, Шурка уже плохо слушал Нину Васильевну. Он представлял, как встретится с дядькой, который, наверно, привезет ему бескозырку да еще и гостинцев, поди. А тут уж и третья четверть подходит к концу, подступают каникулы, солнышко светит все ярче…

Нина Васильевна отнесла газету в учительскую — маленькую комнатку на одно окно, где стоял шкаф с книжками и большой исцарапанный глобус. А вышла, к удивлению всех, уже одетая в старенькое пальто.

— Ребята из первого класса могут идти домой, а третьеклассники останутся. С вами побеседует один товарищ. Он вот-вот подойдет. Я ухожу в правление колхоза, а вы пока почитайте из заданного на завтра. И ведите себя тихо. Особенно это касается Варнакова и тебя, Будыкин…

Рыжий Петька переглянулся с Митяем. Первачки захлопали крышками парт, закопошились у вешалки. Третьеклассники, робея перед неизвестным товарищем, который собирался с ними беседовать, сидели на местах. Поднялся только Петька Варнаков — он закутал в материн платок маленькую сестренку Зойку.

Едва Петька сел на свое место, отворилась дверь и в класс вошел Андрюха Хованкин. Он потоптался у порога, стянул с головы шапку и сказал:

— Здравствуйте, товарищи…

Все знали Андрюху, ом был отличником, как и Ваня Колесин, а еще помогал отцу — конюху Серафиму — ладить колхозные сани и телеги, конскую сбрую. Учился он в четвертом классе и ходил в первую смену. От его неурочного появления, а пуще всего от этого «Здравствуйте, товарищи» даже у Митяя Будыкина рот приоткрылся. А Петька Варнаков и дышать перестал: он-то видел, что еще днем, в пересменку, Андрюха был с лохматым чубом, а сейчас ровно, под машинку подстрижен.

Митяй шевельнулся первым и вытянул из-под парты длинные ноги.

— Ты че приплелся? Или забыл чего?

Андрюха прошел к столу Нины Васильевны и сообщил:

— Я проведу с вами сбор. Вы сейчас октябрята, а в конце четверти будете вступать в пионеры. Тогда у нас в школе станет отряд и я буду у вас вожатым…

— А по шее не хочешь? — поинтересовался Митяй.

— Ты сиди, пенек! — громче заговорил Андрюха. — Будет у нас организация. Пионерская! И будем мы во всем помогать взрослым и фронту. Собирать, вот, металлический лом…

Тут уж и Петька Варнаков встрял:

— А ломы деревянные не бывают.

— Ни черта ты, Петька, не понимаешь, — осадил его Андрюха. — Металлический лом — это не тот, которым ты на озере лед долбишь. У кузницы кусок гусеницы от трактора видел? Старые, сломанные колеса от сенокосилок видели? Вот то и есть металлический лом. Его собирают, отвозят на завод, а там переплавляют и наделывают потом пушек, танков, автоматов или снарядов. Понятно?

Андрюха просто оглушил всех своей башковитостью, и третьеклассники молчали.

— А для колхоза будем собирать золу и куриный помет, — добавил Андрюха.

— Чего-чего? — не понял Демка Пронов.

Андрюха объяснил все по простому, и тут уж класс развеселился вовсю.

— Балды вы, потому и смеетесь, — разозлился Андрюха. — Помет и зола — хорошее удобрение. Его рассыпают по земле, и тогда на ней хорошо растут огурцы, помидоры и еще, может, капуста… Так что завтра всем принести по ведру помета. И потом будете каждый день приносить.

— Ха, приносить! — подпрыгнул Петька Варнаков. — А у нас и куриц-то ни одной нету!

— У кого нету — по соседям идите. А ты, Петька, припарись к Шурке Орлову, — посоветовал Андрей. — У него дед с бабкой всегда куриц держали. Есть куры, Шурк?

Шурка вспомнил пеструшек с хромоногим петушком, сбереженных бабкой, кивнул.

— Вот и будет чего вам нести.

Петька промолчал, обдумывая нежданную повинность, а Карлушка, робко молчавшая, как все девчонки, спросила:

— А жолы тоже по ведру приносить?

— От разъездовских золы вообще не потребуется, — объявил Андрюха. — Вы ж топите печки углем, от него зола на удобрения не годится. Золу собирать будем только от деревенских дворов.

— То правильно, — рассудительно заметил Митяй. — Деревенцам и до школы ближе ходить, им по два ведра золы таскать можно.

— Ты сиди, грамотей! — окрысился на Митяя Демка. — По два ведра… Умник нашелся!

Начали было спорить, но будущий вожатый оглядел всех строго и предупредил:

— Кто не будет собирать золу и помет, того не примут в пионеры. И тот не получит такого вот галстука.

Тут Андрюха развернул на столе небольшой пакет, и все увидели отглаженный красный галстук, перехваченный блестящим зажимом с изображением горящего костра.

Такой галстук с зажимом хотелось иметь каждому, и на другой день во многих дворах и сараюшках столбом поднималась пыль. Ребятишки добывали золу и помет, ради чего тревожили обросшие бурьяном, и лебедою кучи на окраинах огородов, распугивая кур, копошились под насестами. И Петька с Шуркой в этот день шли в школу с двумя ведрами удобрений, на длинной палке. Добывая его, они разворотили многолетние залежи под куриным шестком, добрались бы до самого пола, но из курятника их вытурил Шуркин дед.

А еще через пару дней Андрей повел всех на сбор металлолома. Сперва стаскивали к школе все, что находили возле дороги, в кюветах, потом передвинулись к машинному двору, к колхозной кузнице. Пособирали и здесь мелкие железяки, а там Митяй взял да и покатил к школе справное колесо от сеялки. По его примеру Демка и Петька Варнаков потащили было боронку, но их заметил пожилой тракторист, зашумел, и они побросали свои трофеи.

Подготовка в пионеры шла хорошо. Железяк у крыльца школы собиралось все больше, под стеной росла куча из золы и помета. А Андрюха-вожатый не унимался:

— Завтра будем тимуровцами, — объявил он. — Всем из четвертого и третьего класса быть на зерновом, на сортировке, а разъездовские — Петька, Митяй и Шурка Орлов — пойдут помогать деду Колотилкину. У него сын, танкист, погиб на войне, а сам дед хворает.

— А что нам у него делать? — спросил Митяй.

— Мало ли чего… Может, воды натаскаете, может, дров напилите, сено у стайки приберете. Поглядите, словом, что там. Ты, Петька, назначаешься командиром звена.

Петька аж засветился. Шурка посмотрел на него с завистью, а на Андрюху — с обидой. Почему не его командиром назначил? Учится Шурка получше Варнака, железяк больше его принес, а Петька и помет набирал у них в сараюшке.

Но завидовал Шурка недолго. Пусть уж Петька чуть покомандует — он ведь сосед и приятель. Да и нельзя ж всем командирами быть.

К деду Колотилкину отправились на другой день после уроков. Увидев во дворе боевую троицу во главе с Петькой-командиром, дед растерялся, а когда уяснил что к чему, успокоился и хотел отправить тимуровцев обратно, но они потребовали работы, и дед сдался. Показал чурбаки, которые нужно было поколоть, и велел сносить поленья в летнюю кухоньку: зимой ее не протапливали ради экономии дров.

Петька сунул Митяю Будыкину колун, а сам вместе с Шуркой взялся подкатывать чурбаки и носить наколотые дрова в кухню.

Работалось хорошо, но тут Шурка стал замечать, что Петька дольше него возится в кухоньке и губы у него с чего-то посинели. Может, замерз? Но с чего бы ему мерзнуть, если март на дворе и солнышко по-доброму греет?

Шурка пошел с охапкой дров в кухню и тут увидел, как Петька запустил руку в литровую банку с голубичным вареньем и стал облизывать пальцы.

— Ты зачем это? — ужаснулся Шурка. — Как же ты… Тимуровец, а сам варенье чужое лопаешь?

— Я же чуть-чуть, — отмахнулся Петька. — И ты спробуй. Сладкое…

Тут и Митяй вошел. В одной руке он держал колун, а другую без раздумья запустил в варенье. Шурка смотрел-смотрел на них, сглатывая слюни, и не утерпел, тоже сунулся рукой в банку. Потом еще разок, и еще…

Варенье убывало заметно. Спохватись, Петька закрыл банку бумажкой, обвязал тряпочкой и поставил на место — в уголок за печкой. Тут же он выкатился за дверь, чтоб доложить деду об окончании работы.

Дед остался доволен помощниками, похвалил их и дал напоследок по горсти тыквенных семечек. Возвращаясь домой, Петька сорил по дорожке шелухой, а Шурку и семечки не радовали. Чем дальше отходил он от двора деда, тем хуже становилось на душе. Шурка еще там, у калитки, представил вдруг, как бабка пойдет в кухоньку за вареньем, увидит полупустую банку, удивится и начнет гадать, кто так помог ей поуправиться. И ну и вспомнит, кто у них во дворе был, работал. Ага, скажет, тимуровцы… А Колотилиха с его бабкой дружит, значит обязательно до их дома дойдет. А если к тому времени дядька Виктор приедет да узнает, какой из его племянника Шурки получился пионер?..

Но все уже сделано, обратно не повернешь. И Шурка, косясь на беззаботного Петьку, пытался утешить себя тем, что, может, бабка до лета и не спохватится.

Уже перед самыми каникулами в школе была назначена торжественная линейка. Вожатый Андрей, Ваня Колесин, Шурка, Петька, другие ребята и даже Митяй-второгодник должны были давать пионерскую клятву и получать галстуки. Посмотреть на такое собрались все ученики, пришла и Домка-уборщица, как всегда, туго затянутая темным платком. Нина Васильевна надела нарядное платье с вышивкой по белому вороту. Пришкандыбал в школу и председатель колхоза Фрол Чеботаров, в суконном пиджаке и с наградами. Тут-то Шурка подивился, как много у Фрола орденов и медалей.

Председатель развернул бумажный пакет, в нем оказались галстуки, наглаженные и подрубленные по краям, из бордово-красной материи. Такого цвета была скатерть, которой раньше накрывали к собраниям стол в правлении колхоза. Но после разговора с учительницей Чеботаров решил, что собрание можно провести и без скатерти.

— Жаль вот, зажимов достать не удалось, — вздохнул председатель, но тут же улыбнулся: — Ничего, на первый раз и так будет ладно…

Старшие ребята построились у доски, а младшие глазели на них с завистью и уважением. Председатель сказал, что школьники хорошо помогали колхозу на сборе колосков, заготовили вот удобрения, потрудились и как тимуровцы.

— Теперь, после клятвы, вы оденете красные галстуки. Берегите их, — говорил председатель. — Красный галстук не велик, но носить его на груди — большой почет, но также и большая ответственность…

Говорил он еще о пионерской честности, правдивости и смелости, не зная, что с каждым его словом все хуже становится Шурке Орлову. На лбу у него даже пот выступил. Опять вспомнились кухонька деда Колотилкина, проклятая банка… Шурка покосился на Митяя, на Петьку, но те стояли строгие, с выпученными глазами.

А голосистого Петьку Нина Васильевна даже вывела из строя и дала ему лист бумаги.

— Сейчас Петя Варнаков будет зачитывать пионерскую клятву, — объяснила она, — а вы за ним повторяйте ее…

Петька набрал в грудь воздуха, раздул щеки и, заглядывая в лист, громко закричал:

— Я, юный пионер Советского Союза…

Ребята помолчали, ожидая, кто первым повторит эти слова.

И тут Шурка, неожиданно для самого себя и вроде б негромко, но слышно для всех, проговорил:

— Не буду я за ним повторять…

Нина Васильевна, и председатель, и ребята посмотрели на него с недоумением.

— Ты что, Орлов? — спросила учительница. — Почему?

Шурка опустил голову и едва слышно проговорил:

— Я в варенье палец совал…

Петька часто-часто заморгал, и его курносое лицо стало совсем маленьким, а Митяй опустил голову и заводил глазами по половицам.

Шурка тоже стоял с опущенной головой и глухо бубнил:

— Я у Колотилкиных варенье лизал… А в клятве говорено, что нужно быть честным, плохого не делать, чтобы без поступков плохих…

Нина Васильевна потребовала, чтоб он все понятно рассказал.

За Шуркой стали признаваться и Митяй, и Петька. Только Петька сказал, что всего два раза в банку совался.

— Ну, братцы! — нахмурился председатель. — Конфуз получается, товарищи пионеры… Вот так тимуровцы, а?

И замолчал, не зная, как дальше-то быть. И Нина Васильевна не знала. Председатель переступил по полу деревяшкой, полюбопытствовал:

— И много вы его там… умяли?

— Полбанки… — сказал Шурка.

— Да-а, — вздохнул председатель. — Как же нам теперь быть-то?

— Я думаю так, — строго заговорила Нина Васильевна. — Кто провинился, пусть тот просит прощения у дедушки с бабушкой… Ты, Варнаков, и ты, Будыкин, сейчас же идите к Колотилкиным и расскажите все. А потом посмотрим, продолжать нам ваш прием в пионеры или отложить до лучших времен.

Нахлобучив шапки, Митяй и Петька поплелись за дверь, а Нина Васильевна стала говорить, как нехорошо быть нечестным, хвалила готового разреветься Шурку, который сам честно признался и значит из него может вырасти настоящий человек, потому что настоящим становится тот, кто умеет самого себя побороть.

Потом стал говорить председатель, но тут отворилась дверь, и все увидели сияющую физиономию Митяя, а за Митяем и Петьку со злополучной банкой в руках.

— Во! — ставя банку на стол, объявил Петька. — Дед и не сердился, а это насовсем нам отдал!

Председатель взглянул на Нину Васильевну, хмыкнул и отвернулся к окну. Учительница тоже отвернулась к полочке с книжками, закрывая лицо концами платка.

Когда ее плечи перестали вздрагивать, она велела всем строиться снова. Теперь уже Шурка зачитывал слова клятвы, а ребята повторяли ее дружно и голосисто.

Потом председатель вручил каждому по галстуку, и Нина Васильевна повязала их Андрюхе-вожатому, Шурке, Митяю, Петьке Варнакову, Ване Колесину…

— Теперь вы пионеры, — сказал председатель. — Поздравляю вас от лица фронтовиков и думаю, что вы будете хорошими ребятами и работниками. — Он помолчал, переступил и добавил: — И чтоб впредь без конфузов…

Вслед за председателем, Домкой и Ниной Васильевной малышня стала хлопать в ладошки. А потом Нина Васильевна принесла из учительской комнатки ложку, и ребятишки стали по очереди доставать варенье из банки. И никому тут не было обидно, никто не злился на Шурку, который сумел сказать правду…