Госпожа Кофе

18. Тимур

– Думаю, ты уже можешь дать объявление в Интернете. Или в газету, дай мой телефон. Господи, неужели скоро все это закончится?! Тимур, ты слышишь меня?

Я слушаю ее и чувствую, как щеки мои начинают полыхать, словно жизнь снова вливается в меня, и мне хочется жить, как никогда.

А ведь все начиналось так мерзко, так гадко, что и вспоминать страшно. Как я мог быть таким подлецом по отношению к Вале? Хотя я же тогда собирался умирать, и мне было абсолютно безразлично, какими методами действовать, лишь бы только моя семья после моей смерти ни в чем не нуждалась. Чтобы Альмира, узнав (а ей непременно скажут, от чего скончался ее муж, то есть я) о том, что я был неизлечимо болен, не прошептала побелевшими губами: он меня обманывал. Обман обману рознь. Да, я обманывал ее, потому что не хотел травмировать. У нее и так в жизни было много сложностей и проблем. Болезнь Карины – что могло быть страшнее?

Сейчас мне становится не по себе, когда я думаю о том, что я использовал эту болезнь, и именно она послужила началом большому обману, затеянному мной. Я назанимал денег, много денег, вложил в один беспроигрышный бизнес в Москве, и ни она душа из моего окружения ничего об этом не знала. Внешне я продолжал пытаться наладить какие-то дела в своем городе на глазах у своих должников, чтобы все вокруг видели, что у меня ничего не получается, что я совершенно бесталанный предприниматель, у которого деньги утекают сквозь пальцы.

Минкин… Вот его мне было совершенно не жалко. Ведь это он чужими руками убил супругов Г., мне рассказал об этом один человек, которому можно верить. И бизнес Г. достался Минкину. Да у него руки все липкие от крови, и ему никогда их не отмыть. Однако как же ему всегда и во всем везет! Валентина. Спокойная и непритязательная. Домоседка. Минкин всегда был уверен, что она не изменит ему, не предаст, что она, как домашнее животное, будет всегда дома, на коврике – ждать возвращения хозяина. Мне думается, поначалу он не так ценил ее, как перед тем, как самому исчезнуть. Он словно знал, что его век – короткий и что надо перед смертью многое успеть, понять и то, что любишь и ценишь, – прижать к своей груди. Думается мне, он полюбил Валентину по-настоящему тогда, когда почувствовал, что она ему уже не принадлежит, что она стала моей. Он следил за мной, за нами. И я знал это, как знал и то, что мы с Валей ходим по самому краю. Он, не допускающий мысли, что его Валентина, его домашняя кошечка может полюбить другого мужчину, вдруг понял, что она все-таки не кошка, а женщина, и у нее могут быть чувства, которые никогда не будут принадлежать ему, как ее тело.

Я выражаюсь путано потому, что у меня в голове слишком много мыслей, а в сердце – чувств, и они переплелись и теперь душат меня. Ведь я любил Альмиру, я всегда знал, что люблю одну Альмиру, и болезнь Карины сильно нас сблизила. К тому же моя жена – красивая, все мои друзья считают, что мне повезло с ней, что такую жену еще поискать. У нас была хорошая семья, дом, друзья. Все это было, пока не случилось то, что случилось. Ренат пришел ко мне как-то поздно вечером, мы с ним выпили, поужинали (Альмира с Кариной уже спали), и он мне признался в том, что давно любит Альмиру, что каждую минуту думает только о ней, и мечтает о ней, и страдает, глядя на нас двоих. Потом он признался мне, что страстно желает ее, и что не может совладать с собой, и что Альмира, наверное, это чувствует, и ей стыдно за то, что Ренат смотрит на нее такими пожирающими глазами. А потом он опустился до таких подробностей, что я, вместо того чтобы влепить ему пощечину, а то и вовсе убить на месте, понял его и пожалел. Ведь все то, о чем он мне говорил, не было изменой Альмиры, а это было для меня самым главным. Ренат не сказал мне, что и Альмира тоже любит его, он говорил исключительно о своих чувствах, а еще он страдал и страдает и будет еще долго страдать. Вернее, совсем недолго ему осталось страдать. Потому как мне осталось всего ничего.

Я вновь возвращаюсь мыслями к Валентине. Наша первая встреча. Это стыдно, стыдно, стыдно! Я же все спланировал! Мне надо было сделать так, чтобы она стала моей, ручной, чтобы она полюбила меня до беспамятства, чтобы она была готова отдать мне все, что у нее есть. Так я готовился к своему уходу из этой жизни, от Альмиры, от моей любимой дочери Карины. И мне не было дела до чувств Валентины. Она представлялась мне тогда просто хорошо устроенной шлюшкой, живущей на всем готовом. Я не видел в ней человека. Ее молчание и долгие взгляды я расценивал как неумение поддерживать разговор и желание скрыть свою глупость. Быть может, я подсознательно хотел, чтобы она была такой пустышкой, чтобы мне было легче превратить ее в свое оружие против ненавистного мне Минкина.

Наша первая встреча. Я пришел к ним, к Минкиным, а Сергея не оказалось дома. И я отлично знал, что его нет, но все равно пришел. Чтобы рассказать Валентине о своих несуществующих чувствах к ней. Мне важно было достичь сразу две цели: наставить рога Минкину и сделать так, чтобы впоследствии, когда его не будет, никто не стал требовать бы с меня долг в полмиллиона долларов.

Все так и случилось. Валентина стала моей любовницей, Минкин узнал об этом и стал готовить страшную месть – он нанял человека, чтобы тот убил меня. Но я перекупил киллера, и тот убил Минкина. В аэропорту Хитроу. Все прошло чисто и красиво. Валентина стала вдовой. Она, бедняжка, и не подозревала, что весь этот спектакль спланирован мною. Она не подозревала и о том, что Минкин все про нас знает, знает и сходит с ума от ревности. Я так думаю, что он любил Валентину, просто сам до определенного момента не понимал этого. Просто привык к тому, что она всегда рядом.

Но я, такой хитрый и изворотливый, лживый и безнравственный, подлый и циничный, я сам попался в ловушку. Кто бы мог подумать, что я полюблю Валентину. С первых же минут нашей близости во мне включился механизм сравнения – я стал постоянно, во всем, сравнивать Валентину с Альмирой, и моя жена предстала передо мной совершенно в новом свете. Так получалось, что я ее почти и не знал. Или знал ровно настолько, чтобы жить с ней и считать ее своей любимой женой. Все дело в искренности. Искренность Валентины – вот что подкупило меня и сделало ее для меня самым близким человеком. Она была искренна в своих чувствах. Она любила меня и не боялась Минкина. Она была ослеплена любовью и даже не подозревала, каким зверем мог бы стать ее Сергей по отношению к нам обоим, если бы я только упустил время. Да он мог бы изрезать ее на кусочки. Вместе со мной. И отдать наши останки собакам.

Валентина искренна была и в своем неистребимом желании избежать нищеты и откровенно рассказала мне о том, что у нее повсюду спрятаны деньги – на черный день. Мой план, связанный с погашением, точнее продлением, долга, сработал сразу же и безотказно. Валентина сказала мне, что не претендует ни на какие деньги, и не претендовала бы даже в случае, если бы они с Минкиным были связаны браком. Больше того, она, зная и от меня, и от наших общих знакомых о моих так называемых долгах, готова пожертвовать частью своих сбережений, лишь бы спасти меня от кредиторов. Конечно, мне приходилось сгущать краски и говорить, что за долги меня могут убить.

– Мне надо исчезнуть, – произношу я, чувствуя, как щеки мои начинают пылать. Но я вынужден так сказать ей, чтобы спровоцировать ее на продажу дома. Я долго шел к этому, я хочу, чтобы она сама додумалась до этого, чтобы у нее были деньги на переезд в другой город. Но сперва мы отправимся с ней далеко-далеко, где нам никто не помешает, где нас будет только двое, и там я расскажу ей о том, что мне осталось недолго и что ей лучше всего перебраться в Москву, что я уже нашел ей одного человека, который поможет ей организовать свой маленький бизнес. Невозможно жить, ничем не занимаясь и ожидая, что деньги вот-вот закончатся. После того как меня не станет, она должна начать новую жизнь, в которой такое понятие, как независимость, будет далеко не последним. Но она не должна жить в одном городе с Альмирой. Я подготовил ей письмо, в котором все подробно объяснил и распланировал. Она получит его, когда меня уже не станет. Мой адвокат принесет ей его. Вместе с моими счетами, деньгами, ценными бумагами.

– Надолго? – спрашивает меня Валентина, наливает мне кофе, и я вижу, как глаза ее наполняются слезами.

– Может, навсегда. Альмире скажу все как есть. – Мне необходимо быть сейчас жестоким, чтобы она поняла, насколько все серьезно и что меня действительно могут убить за долги. – Сколько можно делать вид, что все хорошо? У нее все есть, и деньги тоже. В крайнем случае, ей всегда помогут родители. У ее отца много денег.

– Как «навсегда»? – Ее глаза полны ужаса, и мне нестерпимо жаль ее. Она бледнеет: – Когда ты собираешься «исчезнуть»?

– На днях. У меня остался месяц. Но за этот месяц ничего не изменится. Ничего. И деньги на голову не упадут. За этот месяц мне надо уладить все свои дела, объясниться с Альмирой. Я даже не буду возражать, если она выйдет замуж за Рената, моего брата. Он давно любит ее.

Я не в силах был дальше продолжать этот тягостный разговор, сказал, что мы обсудим все позже.

А потом не стало Сергея Минкина. Путь был расчищен. Мне хотелось напиться жизненных наслаждений прежде, чем я покину этот мир. Мне хотелось провести несколько последних месяцев в теплой, солнечной и совершенно незнакомой стране вместе с Валентиной. Там я и скажу ей всю правду. Обо всем. Думаю, там же мы и простимся.

Альмира… Механизм сравнения. Он помог мне осмыслить свой брак и свои отношения с женой, чтобы разорвать эти самые отношения безболезненно для обоих. Альмира хорошая хозяйка, но скупа до болезненности. Любит только себя и дочь. На меня ей наплевать. Она ни разу не сказала простые слова, которых я ждал от нее все эти годы вынужденного вранья о долгах: Тимур, как ты, имея такие долги, можешь так спокойно покупать мне дорогие вещи, золото, брильянты, меха? Неужели она думала, что долги – сами по себе, а ее сытая и роскошная жизнь – сама по себе? Или ей казалось, что долги мужа не должны никоим образом касаться благосостояния жены? Что я должен постоянно выкручиваться, лишь бы только она ни в чем не нуждалась? А если бы я на самом деле был должен большие деньги, а не придумал все это, чтобы раскрутить свой бизнес? Возможно, всему виной я сам? Но мне всегда казалось, что я ответственен за свою семью и что мои жена и дочь находятся в зависимости от меня, а потому я должен сделать все возможное, чтобы оградить их от нищеты. Нищета. Да только слепой не заметит, что не может человек, запутавшийся в долгах, жить на такую широкую ногу, как жили мы с Альмирой. А получилось как? Существовала группа людей, вроде бы моих друзей или приятелей, каждый из которых думал, что я должен кому-то другому, они потому и молчали, что мой образ жизни лично их не касался – ведь я никому из них не был должен уже ничего! Разве что Минкину. А вот он-то как раз и собирался отправить меня на тот свет за долги и за то, что я отнял у него Валентину. Но не успел. Сам отправился в ад.

Господи, прости меня за все, прости! За все.

Валентина легко пережила смерть Минкина. Думаю, и она постоянно твердила молитвы и просила Бога о прощении за то, что получила свободу и что теперь ей незачем было скрываться, обманывать. Теперь перед ней стояла одна ясная цель – помочь мне выпутаться из долгов, чтобы мы с ней смогли пожениться.

– Тимур. Сколько тебе нужно денег? – просто спросила она меня по телефону.

– Два миллиона, – сказал я, умирая от стыда. Я предполагал, что ее дом в Пристанном примерно столько и стоит.

– Я продам дом, я говорила. Вот только приведу его в порядок, почищу.

Святая женщина! Механизм сравнения снова заработал: Альмира не способна была расстаться ни с одним своим кольцом или сережками, чтобы помочь мне выплатить долг. Она была выше этого. Главное, чтобы ей было хорошо и комфортно. Да и Ренат всегда рядом, что еще надо?

– Тимур… Самое главное… Надо же! Оказывается, Сергей все про нас знал. Я нашла тут папку – отчеты частного детектива. За нами следили. Здесь такие жуткие фотографии, где мы вместе. Представляешь, что он испытывал, когда видел все это?!

Я молчал. Ну вот, теперь она все знает. Вернее, почти все.

– Алло?! Ты слышишь меня?! – Голос ее дрожал, она нервничала, она сходила с ума без меня там, в Пристанном.

– Слышу. – Я разговаривал с ней вполголоса, чтобы не услышала находящаяся в соседней комнате Альмира.

– Ты знал об этом?

– Как я мог знать, что ты такое говоришь?! – вдруг начал орать я, явно переигрывая и забыв на время, что могу разбудить Альмиру с Кариной. – Ты думаешь, я все это знал и продолжал приходить к тебе? Ты в своем уме?

– Ладно, успокойся. Главное то, что он так и не успел ничего предпринять.

– А что он должен был предпринять?

– Уж во всяком случае, разобраться со мной. Лишить меня всего.

– А со мной?

– Думаю, и с тобой у него был бы разговор.

– Разговор?! Да ты, оказывается, совершенно не знала своего Минкина.

– Тимур! Ты говоришь со мной таким тоном. Словно я в чем-то провинилась.

– Нет, просто я подумал, что мы ходили с тобой по лезвию, ты не находишь?

– Нахожу, конечно. Просто я еще не осознала до конца, что могло произойти через некоторое время.

На пороге возникла Альмира. В ночной рубашке. Она смотрела на меня укоризненно: мол, чего кричишь, ребенок же спит. Я согласился с ней, прикрыв глаза. Мол, понял, извини. Она кивнула головой и вышла из кухни.

– Я не могу больше говорить, – едва слышно сказал я в трубку.

– Тимур, я подготовлю дом, а ты найди покупателя, слышишь?

– В крайнем случае я возьму кредит под твой дом, – выдохнул я очередную порцию лжи. Потом поправился: – Вернее, ты возьмешь кредит, а я расплачусь. Потом мы поженимся и уедем, все. Целую.

Валентина, она готовилась к продаже дома. Она собиралась принести его в жертву. У меня было желание помчаться в Пристанное и обо всем ей рассказать, чтобы она поняла, что я не такой подлец, каким представал перед ней в последнее время. Что я вынужден был так поступать, чтобы привести в порядок перед смертью не только свои дела, но и ее. Я заботился о ней, но со стороны все это выглядело довольно-таки мерзко. Однако я нашел в себе силы не расклеиться и продолжать жить так, словно я здоров и полон планов на будущее.

Правильно ли я поступаю, обманывая Валентину и всех окружающих? Думаю, да. Зачем им расстраиваться и переживать, думать, как им выжить без моей поддержки (имею в виду, конечно, эгоистку Альмиру), если они еще какое-то время могут прожить в счастливом неведении? А то, что каждая из моих женщин после моего ухода оценит мою сдержанность и нежелание быть объектом жалости, в этом я уверен.

Валентина… Мысли мои вновь и вновь возвращаются к ней. И сердце мое ноет и болит при мысли о том, что ей предстоит пережить, когда я умру.

Она была единственным человеком, с которым я чувствовал себя по-настоящему счастливым, любимым, и это не простые слова. Такой ласковой и нежной женщины я еще не встречал, я понял это в нашу первую встречу. Она не сразу поняла, зачем я к ней пришел, да и вообще, она думала, что я пришел к Минкину. И только когда я начал говорить ей о своей любви (сочинял на ходу, не испытывая ни малейших угрызений совести), то вдруг почувствовал исходящее от нее тепло. Она слушала меня молча, пронизывая меня задумчивым и каким-то отстраненным взглядом своих зеленых прозрачных глаз, и порой мне казалось, что она раскусила меня, поняла, что я неискренен с ней, что я пришел к ней просто как вор, охотник, соблазнитель. Быть может, и она тогда распахнула мне свои объятья, запутавшись в собственной лжи. Ей хотелось быть любимой, как хотелось острого жгучего наслаждения, и мы, обманывая друг друга, провели вместе несколько часов, буквально не отрываясь друг от друга. Мне понравилась эта игра, и я стал приходить к ней каждый вечер. Сначала мы даже не говорили, а просто лежали обнявшись, словно все друг о друге знали. Хотя на самом деле мы были совершенно чужими людьми. Наши тела познакомились быстрее, чем наши души, сердца. И тогда я понял, что если и можно заморочить друг другу голову, то тело не обманешь. Меня тянуло к Валентине, мне было куда приятнее обнимать ее, чем жену Альмиру, мои чувства к Валентине были новыми, яркими, они давали мне надежду на выздоровление – мне как никогда хотелось жить.

Сначала мы стали любовниками, потом возлюбленными, а позже и вовсе не могли уже жить друг без друга.