Идеализм-2005

Авиамоторная

Начало января. «Кружка» на Чистых прудах. Первое собрание московского исполкома в новом 2006 году. За соседними столиками бухие москвичи. Борщ наш тоже без сознания почти.

— И че, бля, и че! — Паша горячится и делает немного смешные рывки головой. — Они еще в октябре сообщали, что Шамиль убит. И где там? Хуй там, федералы.

— Точно, Паша! Сказал, как отрезал! Басаев — наше все, ебта! — Борщ отхлебывает из кружки с пивом и снова падает на стол. Он освободился несколько дней назад и бухает с тех пор, не просыхая. Дело святое. На Борще лагерная роба — как наглядная демонстрация того, что страданул за идею.

— Это, блять, эти так называемые наши истинные партийцы все про империю какую-то пиздят. Империю им, блять, подавай. Вон Путин строит им империю. Пора это говно нахуй вытравить, — Паша смешно растягивает слова, доказывая тем самым ничтожность «истинных партийцев». Он говорит с выраженным южным акцентом, и поэтому получается не «говно», а «г'овно», с украинской г'. — Рома и Лена вернулись, так что скоро пиздить их начнем, партийцев наших этих заслуженных. Во че у меня с собой есть, — с этими словами заместитель командира Юго-Западного звена достает из черной рабочей сумки бейсбольную биту.

— Бля. Паша, что это? — Рома подходит сзади и толкает его в плечо. — Убери.

— Здорово, Рома, — Паша неловко заталкивает биту обратно в сумку. — Да я про наших старых партийцев вспомнил.

— А-а-а, понятно. Нацболы, подвиньтесь, а то мне и Елене Васильевне и сесть некуда.

— Что это с ним? — Лена показывает на спящего Борща.

— Это Борщ, — поясняет Ольга К., — герой Партии.

— Борщ, Борщ, заслуги перед Партией исчезают в полночь, — Рома с притворной строгостью трясет бывшего политзаключенного. — В полночь, слышал?

— Знаю, Роман Андреич, — голова со скомканными волосами приподнимается над столом, — знаю, виноват, — голова снова падает.

— Хуй с ним, Новый год, — Рома повернулся ко мне и Ольге Ф., командиру Юго-Восточной бригады, которая сидела рядом. — Теперь по делу. Леха, Ольга, как пикет на «Авиамоторной»?

— Стоим там по субботам. Поток людей огромный, рядом железнодорожная станция, Лефортовский рынок. Газета отлично идет, деньги на политзаключенных тоже собираются. Народ там не ебанутый ходит, работяги из Подмосковья в основном.

— Хорошо, Ольга. Только прыгнут на вас.

— Да, скаутов замечали там уже.

— Че у вас по этому поводу?

— У меня все звено вооружено, и у Ольги тоже, — вставляю свои пять копеек, — и со всей Москвы народ на пикет подтягивается.

— Я там каждую субботу, — подтверждает Назир, студент пятого курса истфака МГУ из Дагестана, бывший моряк Черноморского флота.

— Отлично, отлично. Слава Богу, сейчас хотя бы с охраной разобрались.

Хорошо тебя, Назир, командиром московской охраны поставили, справляешься ты здесь отлично. Вооружили все отделение наконец, а то ходили придурки — кулаки в карманах. А потом от Киллера[14] бегали.

— Нацболов меньше двадцати на «Авиамоторной» по субботам не бывает, обычно больше, человек тридцать, — киваю на моряка. — Назир и его группа отдельно от остальных стоят. Это вроде как засада, фактор внезапности против нашистов.

— Хорошо. Пизды надо им дать, если прыгнут. Пора эту войну выигрывать.

— На «Ленинском» отмахались.

— На «Ленинском» они прыжок наспех готовили, им после захвата суда как-то отреагировать надо было. Поэтому и послали карданов[15] каких-то убогих.

— Мы и там отмахаемся.

— Да, Рома, пиздюлей дадим, — черные глаза моряка блестят, — нацболам сейчас только дай подраться. Тем более, ты сам говоришь, карланы убогие, а сейчас у них такие только и остались, Киллера и остальную основу давно не видно.

— Когда видно будет, тогда уже поздно, — заметила Лена.

— Елена Васильевна права, — Рома смотрит на нас из-под очков, наклонив вбок голову, — но в целом, ход мыслей у вас, нацболы, правильный.

— Кяфиров хуячить — дело святое, че, — добавляет исламист Паша. Все хохочут.

— Я в вас не сомневаюсь, — Рома улыбается. — Коммунисты, фашисты и исламисты, блин, гремучий студень. Ладно, что у нас по другим делам…

На столе появляются новые пивные кружки.

Борщ посапывает во сне. Начинается 2006 год.

14 января, в субботу, Восточная бригада собиралась перед пикетом на «Курской-радиальной». Юго-Восточное звено — на «Площади Ильича». Остальные нацболы Московского отделения подтягивались на одну из этих стрел.

Выходить всем вместе на «Авиамоторной» было совершенно разумно. Одиночки часто становились легкой добычей наемных хулиганов.

Мы, Восточная бригада, человек десять, вышли из перехода с «Римской». В центре зала стояли около пятнадцати нацболов. В середине нестройного круга — рыжеволосая Ольга Ф., Назир, Ленин. Он держал в руках мощное деревянное древко для флага.

— Привет! — я поздоровался с товарищами.

— Здорово, Леха!

— Ленин, ты зачем дубину на пикет принес? — Дарвин шутил над древком.

— Д-дубина з-заебись. Я и капу взял сегодня, — и партиец достал из кармана бойцовскую капу.

— Бля, это как в советской песне пионерской: «Если б не было школ, человек бы в гости с дубиной пришел», — Дарвин совсем уже бессовестно хохотал. — Это вот про тебя, Ленин.

— См-мейся, см-мейся…

— Привет, Леха, привет, Дарвин, — Назир обнял меня и товарища. — Погнали, че?

— Дарвин, что это у тебя на голове? На пилотку что-то похожее. Шерстяную пилотку, блин, — подошедший вместе с Назиром Женя К., бывший заключенный по делу о захвате Администрации президента сорвал с Дарвина шапку.

— Женя, отдай, — мой друг начал возмущаться, — и никакая это не пилотка. Модная шапка, вон Umbro написано.

— Ты смотри, Дарвин, в такой шапке заезжать в тюрьму нельзя, — коренастый круглолицый Женя продолжал тянуть прикол.

— Почему это?

— Ну как. Зэки спросят, чего это ты пилотку на голову натянул.

— Это не пилотка, это шапка.

— И что ты, Дарвин, зэкам тогда скажешь?

— Я не знаю… Что это не пилотка никакая.

— Смотри, Дарвин, — Женя смеялся, — если тебя спросят так, то скажи: я пилотку надевал, но в пилотку не нырял. Тогда может быть нормально все с тобой будет.

— Так мы поедем сегодня или нет? — Назир сам давился смехом. — Все на месте вроде.

— Ага, щас поедем, — ответил я. — Ольга, ваши все тут?

— Да, все, кто собирался подорваться, все тут.

— Надо ехать тогда, — сказал моряк. — Нацболы, садимся в следующий поезд. Все в один вагон.

— Прыгнут сегодня, как думаешь? — спросил я Ольгу.

— Увидим. Ты будто не хочешь, чтобы прыгнули?

— Хочу, конечно.

— Я тоже не против, — землячка Ромы посмотрела на меня с улыбкой.

— Ну вы кровожадные, диву с вас даюсь, — Назир окинул нас веселым взглядом. — Однако, молодцы, нацболы.

— Все, погнали, там пошутим, — Ольга слегка толкнула меня. — В поезд заходи.

Народу в вагоне было немного. У некоторых осунувшиеся лица — признак пятничной пьянки. Равнодушие, апатия. Если бы я крикнул: «Мы едем ебашить кремлевцев, слышите, вы!», никто бы и носа не почесал.

Хотя к чему кричать, дело нужно молча делать.

У Дарвина металлическими патронами от «удара» забиты оба кармана, он достал один и принялся что-то объяснять нашей подруге, Ольге М. Оба захохотали.

— Л-леха, смотри, Д-дарвин на в-весь вагон «а-аргум-менты» демонстрирует, — Ленин наклонился к моему уху, — м-мо-ожет пресечь?

— Да ладно, приехали уже почти.

— Ну как-то все равно серьезнее надо быть, — рыжеволосый командир Юго-Востока была самим воплощением дисциплины.

«Авиамоторная». Выходим из вагона. Тесной толпой идем по платформе. Теперь только внимание.

На дворе — приятный январский морозец. Причудливые узоры инея на деревьях в парке. Шофера-бомбилы жмутся в куртки под «Крошкой-картошкой», пьют кофе из пластиковых стаканчиков.

Мы встаем, как всегда, дугой, лицом к выходу из метро. Красный флаг с белым кругом и черными серпом и молотом развевается на зимнем ветру.

Ольга Ф. достает из кармана пачку сигарет, закуривает.

— Ментов нет, — оглядывается она, — значит, прыгнут.

— Да вон т-та-ам, за палаткой, их скауты уже, — Ленин кладет руку ей на плечо.

— Ага, вижу, — рыжеволосая Ольга затягивается, щурясь. — Готовимся!

— Че, спять рубка.

— Ага, заебись.

Кровь партийцев разгоняется. В зимнем свежем воздухе висит радостное ожидание.

Семь человек в куртках модных марок стоят метрах в сорока от нас, на другой стороне проезжей части. Один говорит по телефону. Потом скауты ныряют в подземный переход.

Мы знаем, что это значит.

— Нацболы, строимся! — командует Ольга.

Этот маневр занимает две секунды, к нему мы привыкли. Теперь мы стоим в два ряда, «аргументы» готовы к бою.

Назир со своей засадой выдвигается к переходу.

Из подземки по ступенькам выбегают штук тридцать наемников. Респираторы, куртки в стиле «кэжуал». Останавливаются.

В руках — фаера. Кидают в нас эти, зажигают новые.

Я закрываю лицо обеими руками. Шипящий фаер ударяется о куртку, падает под ноги. Я поднимаю его, отправляют обратно. Оглядываюсь. Пострадавших в наших рядах нет.

Движением большого пальца правой руки снимаю «удар» с предохранителя. Начнем так.

Из наших рядов летит бутылка в сторону врагов. Глухой удар и звон. Цель поражена.

— Вали говно! — звериный вопль Ленина.

Мы движемся на врагов. Те идут навстречу.

В этот момент моряк и его бойцы с фланга жестко заливают кремлевцев из «ударов» и газовых баллонов. Несколько кремлевцев сгибаются пополам, протирая глаза. Черноморец уже охаживает одного коленом.

Это последнее, что я вижу. Потом — завеса густого черного дыма. Прямо в гущу этого кромешного мрака — раз, два, три, четыре, пять — из «удара». В кого-нибудь да попаду.

Дышать нечем, от газа слезы ручьем. Не один я ведь такой умный.

Оглядываюсь. Чуть левее Дарвин пытается свалить с ног плотного хулигана в синей куртке. У обоих в руках «удары», но никто не стреляет. Патронов нет.

Хватаю нашиста за шею сзади, вдвоем валим его на грязный асфальт. Хорошенько ебашим ногами, кулаками. Когда тот уже просто лежит, закрывая руками голову, прыгаем на ней по очереди двумя ногами. «Сдохни, мразь!»

Дарвин вбивает в «удар» новые патроны, руки трясутся.

В нескольких метрах от нас красивая нацболка в черном пальто, короткой юбке, колготках и ботинках Getta Grip травит в упор из газового баллона кремлевца с нехилой такой арматуриной в правой руке. Зажигаю фаер, сую в нашистский ебальник. Меня чем-то бьют сзади. Падаю. Товарищ Кр. Вл. хуярит врага огромной бейсбольной битой — прямо в макушку. Продажный хулиган ложится, я поднимаюсь. Кр. Вл. машет битой дальше. Темнота, в ней люди в окровавленной одежде, крики, газ, соленый привкус победы.

На нашем правом фланге, где работает моряк со своей группой, враги бегут. Через две секунду по тапкам дают все остальные. Хватаю одного за шкирку, сую пару раз кулаком в ебальник. Сразу подбегают еще несколько нацболов, начинают жестоко затаптывать упавшего кремлевца. Нехуй падать. Для нашиста это обернется больницей, конечно же.

Повсюду вокруг — остатки фаеров, битое стекло, гильзы от «ударов», брошенные респираторы. Несколько трофейных шапок Fred Perry, Lonsdale нацболы рассовывают по карманам — что с голытьбы возьмешь.

— Да, Рома, прыгнули, — рыжеволосая Ольга Ф. говорит по телефону, — да, дали пиздюлей.

Командир Юго-Восточного звена звонко смеется:

— Слава Партии, Рома! Увидимся — расскажу.

Война в тот день не закончилась. Назир получил сильный ожог лица от фаера. Его отправили в травмпункт в сопровождении Жени К. и Жени 3. Прямо под вывеской с красным крестом на них прыгнули пятеро кремлевцев с арматурой. Черноморец отправился на заслуженный отпуск в больницу с травмой головы.

Новостной эфир заполнили сообщения о победе Партии на «Авиамоторной». Пресс-служба движения «Наши» выпустила очередное заявление, что они никакого отношения к нападениям не имеют, что их блядская контора «за дедов и против фашистов», а нацболы — наоборот. ГУВД Москвы опровергало сообщение о двух драках с политическим подтекстом и несло какую-то ахинею, якобы двое пикетчиков поругались межу собой и надавали друг другу подзатыльников.

Но для тех немногих, кого это интересовало, факты были очевидны. Администрация президента навязала Партии уличную войну — и мы выиграли. Мы были последовательны, мы были готовы к жертвам. Поэтому мы и ту хуйню нашистскую перемололи, она нас не остановила, как не останавливали раньше ни пытки чекистов, ни тюремные сроки. Да, мы старались серьезно относиться к тому, что делали. Для некоторых из нас это была единственная мечта, единственная страсть.

Наверное, вечером того же дня ФСБшники и менты решили закрывать нас за наши уличные победы. А в какой-то чекистской голове начала вызревать идея подключить к жандармской работе убийц из подмосковного УБОП.