Инкуб

Похороны

_________

Стоя под дождём, прислонившись к стене заброшенного дома неподалёку от кладбища, Гэбриел курил, потягивая терпкий дым через небольшую трубку, лёгшую ему в руку когда-то во Франции в те времена, когда он только начинал привыкать к табаку. Едкий аромат латакии[44] как нельзя лучше подходил истинно английской атмосфере улиц серого отшельника Петербурга – именно так пахнут мостовые после дождя и окраинные пабы… так звучат одинокие шаги и гулкое эхо призраков старых смертей в голове. И Гэбриел сам не всегда был уверен, нравится ему этот грубый табак или нет, но наслаждался его крепостью, поигрывая бёдрами страстной француженки[45] в полураскрытой ладони холодной, но нежной руки.

Медленно, звеня чёрными бубенцами на голодном ветру, мимо проходила похоронная процессия. Люди в тёмных одеяниях несли гроб, или некое подобие гроба, собранное из ветхих досок, которые, намокшие, вот-вот были готовы развалиться, освободив померкшее тело из его неуютной каморки. На них были маски – те самые, что носили во время чумы[46]. Но эти тёмные клювы были наполнены морфием, погружавшим сознание в пелену искажённой реальности. Словно древние мумии, запечатанные внутри каменных саркофагов, эти люди, переставшие быть людьми на время, маршировали под гипнотический ритм этнических барабанов вглубь чащоб крестов и перекошенных надгробий, чтобы очистить мир от ещё одного сосуда неведомой ныне, необъяснимой чумы... проказы, поразившей умы, превратившейся в сахар и соль, перец и взбитые сливки… Раньше всех уходят те, кто едва ли ей заражён.

Наблюдатель знал: они несут куклу… сломанную куклу Сабрину, которой он подарил улыбку удовольствия на смертном одре. Сегодня её хоронили те, кто был с ней знаком, видел её обнажённую грудь, любил черты её тела или ненавидел отчасти, ибо в целом её невозможно было любить. Кто-то из них вернётся сюда чуть позже, чтобы возложить на чело кремнёвый венец… кто-то вспомнит о ней, принимая утренний душ… кто-то – готовя обед… Столь разных, по-разному испорченных людей, объединяла она – дешёвая продавщица безумных идей, которых так не хватает этому неразумному миру.

Ночью хоронят тех, кого отверг день. Общество солнцелюбов и доброверов не признаёт существование ущербных, страшных, грешных. Если они не существуют – как же их хоронить? Ночами множество таких же «сломанных кукол» выбрасывается на кладбища, и они лежат, незахоронённые, привлекая падальщиков и больных, страдающих особой формой любви к разложению. Ночью хоронят тех, кого есть за что ценить…

Мёртвую плоть обглодают до скелета, кости разворуют собаки. Тот, кто не полезен обществу дня, послужит кормом конфессии ночи. Но он, Гэбриел Ластморт, оставит розу, белую, как лёд, там, где бросят тело… и они умрут вместе – завянет, иссохнет и плоть, и цветок…

А когда кукла очнётся ото сна, она улыбнётся, обнаружив розу в руке, и … даже заплачет… Потому что подумает, что хоть кому-то была дорога. И неважно, что роза не пахнет… Да и Харон любит цветы неспроста…

Люди – позёры гниения. Их пороки и добродетель – живопись мёртвых.

Так написал Поль.

Его рукопись запомнилась Гэбриелу, напомнила о той, что сегодня убил…

Как Инкуб он никогда не отрицал того, что убивает, даже если помогает, даёт что-то увидеть или понять. Всё равно смерть остаётся смертью… Пани Грожне подолгу общается с теми, кого возьмёт под руку в прощальный променад. Он же утоляет свой голод, спонтанно находя нечто, что способно его оправдать. И, несмотря на то, что ему всегда легко доверяли, сам себе он не доверял никогда. Потому что Инкуб – это не новая пара туфель, перчаток, венецианская маска или платок, которые всегда можно снять, потерять или выкинуть. Инкуб – это горящая кожа и раскалённое сердце, заключённое в холод и мрак, но всегда ищущее лазейки к пьянящему великолепию света.

- Что случилось с предыдущим Наблюдателем?

- Никто точно не знает. Говорят, он стал ангелом…

- Ангелом?..

- Застывшим на столпе…[47]

_________