Инкуб

Алиса

_________

Удобно расположившись на стене Петропавловской крепости, она, художница петербургских страстей, деликатным касанием кисти наносила на тканевый холст аллегории кладбищ Невы, обжитой останками василеостровских захоронений. Уходя, он попросил её: «не ищи меня» - и она не хотела его отпускать, осознав, в какой-то момент, что портрета ей будет мало. Но он просил… и теперь, погружаясь в туман городского безумия, проявляя могильные знаки сквозь дымные полосы душ из кальянов[127] чумы, Мэлис не знала, куда исчез Гэбриел Ластморт, но чувствовала – он был тем, кто разрушил мосты.

Размеренно, двигая стрелки часов, Видящие руководили сознаниями, разводя и сбирая пролёты над чёрной рекой, разделяя сны и реалии, придумывая андерсенов[128] для людей. И вот – в королевстве иллюзий и сказок появилась брешь. И сквозь эту брешь, ломая часы и опоры, одно настоящее гнилыми клыками впилось в другое – соединившись в распутстве стихий, отпустив на свободу тот мрак, что скопился внутри.

Чёрная кошка – гладкая шерсть и глаза, словно тени луны – сидела рядом с холстом, неотрывно следя за штрихами искусной руки. Здесь, на стенах затопленной крепости не было никого кроме них – художницы страсти и мудрой бастет[130], созерцающей мир на полотнах суккубы. И в тишине за симфонией страхов и глупых молитв только ветер поигрывал золотом систра[131] на тонкой шее кошачьей грации.

Тихо, нежно запела Мэлис, и так же нежно, любовно в ответ ей мурлыкнула чёрная кошка. Девушка улыбнулась, погладила мягкую шёрстку своей лучшей подруги и снова задумалась о Гэбриеле… "где он сейчас?"

Оторвавшись от картины, чёрная кошка подкралась поближе и устроилась на тёплых коленях, приятно урча. Она всегда была такой – спокойной и понимающей. Единственной, кого Мэлис когда-либо любила по-настоящему.

- Эх, Алиса. Что бы я без тебя делала? Как бы я жила все эти годы, если бы навсегда потеряла тебя… одна, среди тысячи лиц, которые не внушают ни красоты, ни доверия.

Чёрная кошка согласно потёрлась щекой об испачканную мелками ладонь.

- Знаешь… мне кажется, я встретила одного, кому хочу верить. Но эта жизнь – то, что после неё… то, что вне её… она не создана для счастья. Может, разве что, для одной из «счастливых» картин. Но я боюсь… если мне вдруг станет лучше… что если ты – исчезнешь?

Чёрная кошка недовольно мяукнула и потрясла мордочкой, от чего снова медными искрами зазвучал маленький систр на её шее.

- Ты права… я никогда не забуду твою любимую песню… - и Мэлис снова запела. Нежный голос поглаживал шёрстку верной подруги, как и в те дни, когда обе они, trеs petite[132], играли под сенью Шапели[133].

- Алиса, тише… тише, котёнок. Это всего лишь сон. Всё хорошо. Мама рядом… тише…

Маленькая девочка плакала, уткнувшись в мамину грудь. Каждую ночь ей снился один и тот же кошмар. Огромная чёрная кошка впивалась когтями, клыками в её слабое тело, а она не могла двинуться с места, убежать, вырваться из обморока боли. Она кричала, но эхо обезумевшей птицей билось о стены старой готической башни, теряя перья, ломая крылья. И чёрная кошка ломала ей кисти, запускала под кожу вибриссы, поглощала сознание мглой вертикальных зрачков.

Алиса не верила снам. Но знала – люди полны предрассудков. Потому никогда не рассказывала о своих кошмарах…

Её родители, Александр и Мария Риддельмар, бежали в Санк-Петербург, спасаясь от проклятия, которое, как считала её мать, преследовало их семью поколение за поколением. Чёрная кошка, изображенная на гербе Риддельмар, мирно спящая в колыбели лунного месяца, веками считалась стражем покоя, охранявшим семью от несчастий. Но всё изменилось с тех пор, как Мария увидела её в ночь, когда умер отец. Ганц Риддельмар отличался невиданным духом, и многие в возрасте шестидесяти лет позавидовали бы его отменному здоровью. Никто и не мог подумать, что одной ночью он внезапно умрёт во сне от остановки сердца. Так считал врач, но Мария твердила, что чёрная кошка забрала его душу.

Ганц Риддельмар всю свою жизнь посвятил исследованию сновидений. Ещё юношей он загорелся этой идеей, изучив историю своей семьи и герба. Ему казалось странным, что в хрониках рода Риддельмар отсутствуют записи о тревожных событиях: горестях, потерях, убийствах. Словно целые страницы были вырваны из пыльных фолиантов, сводя всё наследие семьи к краткой описи рождений, заслуг и закономерных смертей. И Ганц Риддельмар решил, во что бы то ни стало, пробудить спящую чёрную кошку на гербе и согнать с излюбленного места, чтобы увидеть то, что сокрыто под ней.

Годами он изучал труды древних философов, мистиков, общался с колдунами, даже провёл несколько лет в Тибете, тренируя навыки медитации и управления душой. Но в какой-то момент эта его одержимость отошла на второй план, когда он встретил и полюбил женщину, давшую жизнь его милой Марии. Любовь Ганца скончалась при родах, и дочь стала для него смыслом жизни. Он поклялся себе, что вернётся к исследованиям только тогда, когда научит свою девочку всему, что знает, и будет уверен, что она готова стать частью взрослого мира. Баюкая маленькую Мари, он напевал песенку-оберег, отгоняя ночные кошмары. Но Мария всё равно видела их.

Она просыпалась в холодном поту и, всхлипывая, пугливо озираясь вокруг, рассказывала отцу о чёрной кошке, пришедшей украсть её душу. Ганц Риддельмар успокаивал девочку, и она засыпала у него на коленях, мурлыча, словно котёнок. А он, одержимый старой идеей, снова погружался в свои исследования, чувствуя, что между кошмарами Марии и гербом его рода есть некая важная связь. Словно нитка клубка, протянутая маленькими цепкими коготками из-за невидимой черты, где страшные сны так же реальны, как и утренний чай в золотистой пиале[135].

Кошмары Марии вызывали у Ганца сильное беспокойство. Он не мог объяснить, почему боялся за дочь, но знал наверняка – ответы скрываются в хрониках. Снова погрузившись в историю своего рода, он обнаружил, что рождённые девочки Риддельмар умирали в юном возрасте, едва достигнув половой зрелости. Возможно, они видели один и тот же сон… чёрную кошку, крадущую душу. "Возможно…" Ганц Риддельмар не был уверен, пока сам не увидел, как тело Марии царапает гибкая тень – силуэт кровожадной пантеры.

В ту ночь у него получилось выйти из тела (спустя годы исследований и практик) и бесшумным стражем притаиться рядом со спящей дочерью. Он знал, если что-то тревожит Марию – оно появится в комнате, проскользнёт в невидимую дверь между мирами и предстанет кошмаром – проклятием, преследовавшим семью Риддельмар на протяжении многих веков. Он ждал… и едва не потерял контроль над душою, не погрузился в мир снов, когда она пришла – огромная чёрная кошка, выпрыгнувшая из тени масляной лампы прямо на кровать, где спала маленькая Мари'. Подняв мощную лапу, она выпустила когти и уже была готова вонзить их в кожу ребёнка, но Ганц покинул укрытие и отшвырнул её в сторону, прогоняя опасный кошмар.

Пантера немигающим взглядом прожигала его глаза, и в её хищном безумии чувствовалась невероятная демоническая сила, но Ганц Риддельмар не уступал, готовый ценой собственной жизни спасти Марию от призрачной гостьи. Эта борьба, война духа и ночного кошмара, стала его смыслом. И тогда, признав соперника, чёрная кошка ушла, исчезая в прогалинах светотеней[136], оставляя следы на полу и глубокую метку клыков на предплечье незваного стража.

Та ночь отняла у Ганца Риддельмара почти полвека его жизни. И хоть внешне он мало изменился (разве что взгляд потускнел, и появилась небольшая седина) внутри он страдал и старел, ибо каждый свой сон проводил в поединке с семейным проклятием.

Марии исполнилось девятнадцать, и она встретила прекрасную партию – Александра – но не могла покинуть отца, видя, как он избегает людей, не выходя за пределы библиотеки; чувствуя, что он очень сильно нуждается в своей дочери. Она была единственной, кому он разрешал приходить к нему, и только из её рук он брал еду и лотосовый чай в золотистой пиале.

Ганц Риддельмар всё больше молчал. Они говорили лишь иногда. В такие моменты отец смотрел на неё из-под морщинистых век, из тумана седеющих глаз, и твердил об одном: «нужно избегать чёрных кошек». Мария смутно помнила свои детские кошмары, но кивала отцу, гладя его по руке, обещая, что так и будет. А ещё, редко-редко, он пел ей ту самую песенку-оберег про котёнка Мари, свернувшуюся клубком на его тёплых коленях.

- Папа, эта песня о кошке. Но ведь ты не любишь кошек… - удивлялась Мария.

- Нет, это песня о тебе. Ты – хорошая кошка.

- Но как узнать, какая кошка хорошая?

- Плохая приходит во снах…

- А та, что мяукала под дверью нашего дома, когда я была ещё маленькой? Она тоже была плохой?

- Не было там никаких кошек. У Риддельмаров никогда не было кошек…

- Может, они просто всегда прогоняли их?

- Только во снах… они приходили только во снах…

Мария плохо помнила своё детство, но была уверена, что слышала, как под дверью мяукал котёнок. Она хотела его впустить, но отец запирал дверь в её комнату, желая оградить дочь от несчастий внешнего мира. Она листала страницы-часы куртуазных романов[137] и лишь иногда играла в цветочном саду под присмотром хранителя – Ганца. Взрослый Риддельмар никогда не спускал с неё глаз.

"Но почему он не слышал…"

Мать Марии шепнула ему на смертном одре лишь два слова: «чёрная кошка». Он не знал, что значили эти слова. До того дня, как схватился с пантерой. Так он думал. Но одержимая любовь и желание вырастить дочь отвлекли его от старых исследований, заставив забыть о тайне родового герба.

С каждым днём всё сильнее росла его ненависть к мурчащим созданиям. По ночам, наблюдая из окна библиотеки за вертикальным оком луны, ему мерещилась чёрная кошка, крадущаяся по крышам домов. Часто она останавливалась и смотрела издалека, сквозь бархаты тьмы, в его душу, терзая внутри его страхи и мысли о милой Мари. А потом, забираясь на высокий шпиль церкви, кошка прыгала в небо, цеплялась за ресницы луны и ложилась клубком, помахивая чёрным хвостом – и Ганцу казалось, она словно вздыхала, грустно качая своей маленькой головой.

Риддельмар был уверен – эта чёрная кошка и была той самой зловещей пантерой, пившей во снах его жизнь. Она боялась приблизиться к нему (во плоти), выжидая мгновенье – скользнуть под сомкнутые веки. И в одном из подобных мгновений он проиграл – его душа трепетала на острых когтях...

В ту ночь Марию мучила бессонница, и она решила пойти в библиотеку, проведать отца, где и увидела его бледное безвольное тело и чёрную кошку, дремавшую на холодных коленях. С криком, дикой банши[138] в пеньюаре лунного света, Мария набросилась на «создание тьмы», вытянув руки вперёд в непреодолимом желании задушить убийцу отца, но кошка, удивившись внезапному выпаду, выпрыгнула в окно, и больше никогда не появлялась в доме Риддельмар.

Тогда, похоронив отца, Мария попросила Александра, своего жениха, увезти её на его родину, в Санкт-Петербург – подальше от проклятия её семьи и страха кошмарного призрака ночи. Дочь Ганца Риддельмара возненавидела кошек ещё сильнее, чем он сам. Но, в память об отце, навсегда запомнила ту песенку-оберег, что он пел ей, а после приговаривал тихо, касаясь мягким поцелуем её изящной головки: «ты – хорошая кошка».

Алиса родилась спустя семь месяцев, как её родители переехали в город белых ночей, оставив позади тёмные вехи Швейцарии. Мария Риддельмар хотела воспитывать дочь сама, но Александр настоял на том, чтобы девочка ходила в воскресную школу и больше гуляла, нежели сидела дома, листая «романтические небылицы» - так он говорил. Поддержка мужа и его уверенность в том, что на новом месте никакие невзгоды их не коснутся, убедила Марию не стремиться оградить дочь от внешнего мира, как когда-то поступил Ганц Риддельмар. Но всё так же сильно она ненавидела кошек и с трудом сдерживала гнев и иглы воспоминаний, когда маленькая Алиса вновь заговаривала с родителями на эту «запретную» тему.

Девочка, напротив, обожала кошек. Она всегда хотела иметь одну, но мама прогнала ту, что мяукала у порога. Когда они вместе гуляли по паркам Царского Села, где купили дом, ибо род Александра был в почёте у королевы, редкие кошки, встречавшиеся по пути, разбегались от чёрного взгляда Марии. И маленькая Алиса плакала, мяукала, звала их – но строгая мать тянула её за собой, приговаривая: «Ты – хорошая кошка, Алиса. Остальные – плохие».

Александр, как мог, поддерживал дочь, привозя ей из дальних поездок книги, амулеты, статуэтки и даже маленький музыкальный инструмент – систр – так или иначе связанные с кошками. Но больше всего Алисе хотелось, как в маминой песне, пригреть на коленях тёплое мурчащее существо.

Алиса росла, но была закрытым ребёнком, и совсем не имела друзей. Одна, тринадцатилетняя девочка играла в траве у Шапели в Александровском парке, мечтая о том, что у неё есть подруга – чёрная кошка Алиса. Она пела ей песню и баюкала на руках, целуя бархатистую мордочку. И всё чаще из мира людей она уходила в свой особенный мир, где взрослые были безлики, и только кошки могли по-настоящему чувствовать и дарить любовь.

- Говорят, у вас, кошек, девять жизней. А как узнать, которую живёшь сейчас?

- Нам дали больше шансов, но так и не научили считать…

- Зачем тогда это?

- Чтобы каждую жизнь мы проживали как последнюю.

- Даже если просто упасть с высоты?

- Да… получив наслажденье полётом.

- Почему тебя вижу только я?

- Потому что иначе меня тут же прогонят.

- Но ты… настоящая?

- Да, и мне нравится твоя песня. Спой мне…

- Мама говорит, её пел ещё дедушка…

- Да, пел…

- Почему ты погрустнела?

- Милая Алиса, эта песня – наша тайна. Помни её… пой мне, и я всегда буду рядом…

Мария Риддельмар не одобряла игры с «воображаемым» другом, но ничего не могла поделать – дочь, несмотря на все усилия Александра, становилась ещё более странной и погружённой в себя, чем её мать. Но, тем не менее, ничто не предвещало грозы, пока и у Алисы не наступили кошмары…

- Что ты видела? – спрашивала Мария Риддельмар.

- Ничего, мама. Просто плохой сон, - сонно всхлипывала Алиса.

- Чёрная кошка? Ты видела её? – не успокаивалась Мария.

- Нет, просто было холодно и темно, и я испугалась. Всё хорошо, мама…

Алиса знала, как трактуются чёрные кошки в бесчисленных сонниках, и не хотела слышать проклятия, с которыми её мама отзывалась об «этих ужасных созданиях тьмы». А ещё она очень боялась, что ей запретят общаться даже с её «воображаемой подругой». "Она сказала… она настоящая..." Потому молчала, не доверяя родителям сны о зловещей пантере, вгрызавшейся в её безвольную плоть. Единственная, кому девочка могла открыться – была чёрная кошка, невидимая другим, жившая возле Шапели. Но с приходом кошмаров, Алису больше не водили туда гулять. И в одну из ночей она убежала из дома, чтобы предупредить об опасности ту, кто была так сильно ей дорога.

Алисе казалось, что кошмарная пантера охотится не за ней, а за кошкой, носившей её имя, так сильно любившей, когда ей поют. Не зная наверняка, куда бежит, девочка чувствовала, что найдёт дорогу к Шапели, даже если ночь перевернётся кверху дном, и ей придётся плыть в забродившем вишнёвом сиропе (несмотря на то, что она никогда не училась плавать), уклоняясь от едкого дыма закоптелых каминов и роя сломанных светлячков, ослепляющих своим бесконечным предсмертным миганием. Следом за ней, из границы меж сном и реальностью, продираясь сквозь хрупкие декорации жизни, Гекатой[139] скользила пантера, пачкая юбки в грязи эбонитовой мглы. Алиса слышала её дыхание, и бежала быстрее, теряя последние силы, падая на руки, отталкиваясь от обломков ревущего мира, облачённая в чернильные пятна нераскрытых историй багровых страстей.

Наконец, после длительной гонки по кругу, клубок распустил свои нити, и вывел Алису к готической башне – Шапели – над которой на волнах приливов качалась луна. Чёрная кошка мирно спала в её колыбели прямо над острою крышей вонзённого в землю пера. Алиса от страха потеряла дар речи. Её губы беззвучно взывали к дремотной луне. Сидя под ней между светом и тенью, обняв, прижав к себе озябшие, ободранные колени, маленькая девочка следила, почти теряя сознанье, как горящие свечи – глаза демонической Мары[140] – проступали гранатовым тленом на тонких полотнах чащоб. Всего несколько шагов оставалось пантере до жертвы, но Алиса всё так же верила, что ночной охотнице нужна её единственная подруга, и ценой своей жизни хотела, одержимо желала её спасти. Отвернувшись от настигавшего душу кошмара, она посмотрела на чёрную кошку, свернувшуюся уютным клубком на камее[141] луны, и сквозь жимолость губ из биения сердца вырвала чуть, еле слышный любимый мурчащий мотив.

Пантера ударила её, обрывая мелодию песни; склонилась над телом, заполняя смолистой слюной отверстую рану в груди. Пленница страсти – суккуба, воспылавшая ревностью, обрекшей на проклятый круг всех девушек, рождённых под гербом Риддельмар – она вновь ликовала, занося смертоносную лапу над новой, столь долго желанной душой.

Но чёрная кошка услышала любимую песню, и спрыгнула с охры луны, заслоняя собой грудь той, кто готов был пожертвовать всем, лишь бы спасти её.

"- Виновна! Все вы виновны! И за это поплатитесь жизнью! Утонете в собственной крови девственными куклами и никогда больше не сможете украсть тех, кто не принадлежит вам! Чёртовы Риддельмар! Как посмели вы отнять его у меня?! Как посмели обманом соблазнительных форм завладеть его сердцем, смутить, отвратить от меня?! Так знайте же, чёрным безумием, кошкой кошмара сошедшей с родового герба, я буду преследовать вас, и ваши дочери познают мои терзанья и муки! И прежде, чем созреют их тела… прежде, чем их заметят мужчины, я выпью их души… В память о тебе, мой избранный Генрик, променявшем объятья суккубы на железные хватки истых вампиров, демонов плоти, женских бутонов земного вакхического зла!"

Алиса очнулась на рассвете. Другой – постаревшей на несколько лет. Она чувствовала, что выросла, будто ей уже было семнадцать. Больше не та маленькая девочка, что жила… совсем недавно. Последним, что она помнила, был тихий далёкий мотив и чёрная кошка, спящая на месяце луны. Та самая, что лежала рядом – мёртвая, отдавшая свою главную жизнь ради той, кто, наконец, спустя летописи гонений, принял её…

Алиса плакала и пела ей песню, свернув холодное тельце клубком на забрызганных кровью коленях; а глубоко внутри юной девушки, споря друг с другом, билось сердце кошмара, обвитое крепко длинным чёрным кошачьим хвостом.

Она не вернулась домой. Словно кошка, гуляющая сама по себе, ушла навсегда одной ночью, оставив открытым окно и безмолвным родительский смех. Она больше не была той маленькой странной Алисой, которую они знали. По сути, она толком не знала в кого превратилась. "Демона или кошку…"

Свою спасительницу похоронила в Шапели, согласно древним ритуалам богини Бастет, повесив на тонкую шею золото систра, тайно желая, чтобы он подарил её милой Алисе новую жизнь.

Сбрила брови.[142] Раскрасила кистью. Избавилась от прошлых имён. Сорвала покровы. Заглянула в кошмары сквозь призмы вертикальных зрачков. Стала Мэлис[143], рисующей жизнь безликим парадом страстей: от надежд до фатальных трагедий. Одиночкой, бродящей по крышам; изучающей новый, неведомый мир; пьющей брудершафты с луной.

А однажды она запела ту песню…

И чёрная кошка, тонируя солнечным систром, скользнула из тени времён.

_________

_________

_________