Интеграл похож на саксофон

БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО. ХАЛТУРА НА МЯСОКОМБИНАТЕ

Была такая частушка: «Ах, огурчики да помидорчики, Сталин Кирова убил в коридорчике!» Народ, как всегда, смотрел в корень, уравнивая закусь под водку с политическим убийством, развязавшим всесоюзный террор. Обыкновенное дело — нам что огурцы крошить, что партийных работников. Сталин, однако, умел шутить и перещеголял народ в цинизме, присвоив имя Кирова, кроме целой кучи городов и поселков, ленинградскому мясокомбинату, где ежедневно именем Кирова совершался геноцид животных конвейерным способом. Получился такой мясокомбинат имени Убитого Вождя, предприятие Вечной Смерти.

Был у меня приятель, аспирант-биолог и несостоявшийся саксофонист. Я частенько встречал приятеля днем на Невском, во время его регулярной командировки на мясокомбинат имени Кирова, где он получал для своей исследовательской лаборатории глаза свежезабитых быков. Насколько помню, эти глаза он носил в синем пластиковом ведерке. На мои вопросы отвечал туманно, впрочем, я и не настаивал, понимая, что пути науки неисповедимы.

В конце февраля 1961 года, закончив практику на «Пересвете», я простился с родителями и вернулся в Питер, в училище, в музвзвод. Близилось 8 Марта, женские коллективы готовились к празднику, и через общих знакомых мы получили приглашение отыграть танцы на мясокомбинате. Поехали малым составом, 10 человек. К училищу подали заводской автобус, куда мы загрузили барабаны, контрабас, трубу, два тромбона, три сакса, взяли с собой ноты отрепетированной программы на четыре отделения.

Нас провели мимо знаменитых «Быков» через проходную со строгими вахтерами, в клубный зал, вернее, в комнату за залом, где в обычные дни трудились два культработника. Невзрачная комната, стандартные комсомольские шкафы со стеклянными наборными дверцами, закрытыми изнутри занавесочкой. Вслед за нами работник культуры внес большой бумажный мешок со свежими батонами. Скинув его с натруженного плеча, он торжественно открыл наборные дверцы, и перед вечно голодными курсантами предстала картина, превосходящая воображение. Это были грезы, сошедшие со страниц «Книги о вкусной и здоровой пище».

Мясокомбинатский культуртрегер, с гордостью за свое предприятие, устроил нам краткую лекцию по содержимому шкафа. «На этой полке, — показывал он, — вареные колбасы. „Диетическая“ с легким и нежным вкусом, „Праздничная старомосковская“ с легким ароматом копчения, „Столовая“, классическая вареная колбаса с добавлением молока. „Обыкновенная“, из отборной охлажденной говядины и полужирной свинины со свежими куриными яйцами и молоком, нежно-розовая, с кусочками отборного шпика. „Любительская“, телячья, имеющая красивую структуру среза за счет шпика и вареного языкаи колбаса высшего сорта „Прима“ без острых специй». Мы молча глотали слюну.

«Следующая полка, — продолжал экскурсовод, — „Сервелат цыганский“, варено-копченая колбаса с молотым перцем и чесноком, „Юбилейная“ с измельченным шпиком, „Сервелат итальянский“ с нотками легкого копчения. „Салями коньячная“ с пряностями и коньяком. Обратите внимание на следующую полку: это сырокопченые колбаски „Туристские“ из свинины, говядины и шпика с черным перцем и тмином в натуральной оболочке, рядом — очень популярная „Брауншвейгская“ с черным перцем и мускатным орехом, ну и знакомая вам „Советская“ с коньяком и корицей. А вот неповторимый рисунок колбасы „Зернистой“, изысканность ей придает чеснок с черным и красным перцем».

Доклад превращался в пытку, мы сидели не шевелясь, вперив взоры в шкаф, ожидая дальнейших событий. Может быть, покажут, расскажут и шкаф закроют? Владелец комнаты уловил висевшее в воздухе напряжение. «Пожалуйста, взгляните на третью, четвертую и пятую полку: ветчина „Праздничная“ из охлажденной свинины с черным перцем, грудинка „Нежная“ из двух кусков отборной грудинки с прослойкой из зелени в пергаменте, сырокопченая бастурма, буженина, запеченный свиной окорок, приправленный красным перцем, и, наконец, пастрома, у которой красивый вид срезу придают тонкие прослойки жира на фоне светло-розового мяса».

Он говорил что-то еще, но слушать было невозможно, слова тонули в тумане, в голосе желудка, нетерпеливо вопрошавшего: когда же он, сволочь, замолчит?

«Прошу, дорогие гости, угощайтесь, это все вам», — вдруг произнес голос из тумана, и мы увидели на столе гору свежих батонов, графины с водой и окорока, колбасы, шпекачки, грудинку… Это был дефицит, редко появлявшийся в магазинах, продукция, не прошедшая базы, склады, хранилища. Она появилась прямо из цеха, в срезе колбас еще стояли слезы, и колбас этих было много, как во сне. Не забыть мне ароматной буженины, мягкой, как масло, таявшей во рту.

Вкусив райских наслаждений, мы пошли на сцену, отыграли первое отделение, вернулись к шкафу и батонам, отыграли второе… Пять отделений — это шесть перерывов, шесть подходов к делу, начавши которое бросить было невозможно.

Девушки, пригласившие нас, были счастливы, вечер удался.

— Ребята! — сказали они нам. — Больше половины осталось! Не пропадать же продуктам! Возьмите это с собой!

Культработник неодобрительно покрутил головой.

— Ничего не выйдет, — сказал он, — на проходной все отберут, да еще нам всем неприятности устроят.

— Не устроят, — сказала бойкая дивчина, — давайте развинчивайте свой барабан! — И показала на большой барабан с педалью, на котором крепились медная тарелка ударника и маленький том-том.

Пока мы снимали барабанную шкуру, девушки завернули содержимое шкафа небольшими порциями в пергамент и уложили эти свертки внутрь круглого корпуса, забив его вплотную. Когда все поставили на место, то барабан имел обычный вид, внешне ничем не выдавая содержимого, но когда его попробовали сдвинуть с места, то одному человеку это оказалось не под силу.

До проходной барабан тащили втроем, но для вахтера надо было разыграть сцену «ах ты, мой легкий барабан!», причем неубедительная актерская игра могла кончиться для всех плачевно. Наш ударник, Эдик Лысаков, худой и жилистый юноша, с ролью справился блестяще, он пронес эти три пуда мяса над головой, сверкая очаровательной улыбкой артиста, и чуть не рухнул всеми костями сразу за дверьми, подскользнувшись на подмерзшей луже.

Содержимое барабана мы ели полным составом духового и эстрадного оркестров почти десять дней.