Истории Дальнего Леса

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ Богиня красоты Дальнего Леса

Зима царствовала в Архипелаге Сказок несколько лютых месяцев и наконец покинула обитателей Дальнего Леса. Ничто не длится вечно, даже в сказках. Наступило преддверие тепла: вроде бы весна, а вроде — и не совсем еще. Один день гуляют пронизывающие ветра, другой — пригревает теплое солнышко. Всё как и в нашем мире. Межсезонье. Время, похожее на сумерки, но менее таинственное и более продолжительное. И совсем не катаклизм какой-то или несуразность природная. Нет, малость попроще. Хотя и обычное совсем, но тоже меняющееся и чем-то поэтому даже тревожное.

Вот такая стояла погода в Дальнем Лесу, тревожная в самой своей природной сердцевинности. И вот в это межсезонье решили умные головы да боги небесные, хранящие мир и покой в Архипелаге Сказок, что надо бы им иметь богиню красоты. Богиня ведь тем и отличается от победительницы конкурса красоты в нашем мире, что это работа, а не почести. Тяжелая ежедневная работа по приумножению красоты земной и водной, а совсем и не праздник или чьи-то именины сердца.

Первым, кто прознал про такие планы и возмутился как истинный художник, был хорек Василий. Почему, мол, как красота — так сразу и богиня требуется. Как Василий начал свои загогулины ваять, так и появился у него особый, нетривиальный взгляд на мир. Да и бобриха, наверное, постаралась внести критическую струю в броуновское движение мыслей Василия.

Хватает, мол, уже мистических персонажей. Нет чтобы определить смотрителя по этому делу — и пусть себе трудится. Вот только сам он от этого дела устранился: выставка у него скоро. К тому же занят очень — весенняя серия странностей любви в девяти картинах на подходе. Какая уж тут богоизбранность красоты, когда весь он в творческом экстазе находится.

Меж тем Василий, сидя в своем салоне с норкой Анфисой за второй чашкой малинового чая и глядя в окно на проходящих мимо норок из восточного комплекса, расчесанных, с уложенными по-модному хвостами, произнес:

— Ну не дуры! Они от природе глупыми родились, решили, что богиня красоты должна просто затмить всех своим неземным и невиданным на архипелаге великолепием. На кой ляд, простите за фольклорное выражение, нужна она, красота неземная, если только и делать будет, что всех прочих затмевать. Тогда проще зеркало обоюдовогнутое взять, что в магическом салоне у тебя стоит, и на солнце направить. Вот оно любого так затмит, что никакой богине с ее красотой небывалой и не снилось. Нет, тут потоньше подход требуется.

— Зря ты, Василий, мою родню коришь, — спокойно возразила Анфиса. — У меня и так с ними отношения натянутые. Если никакой магической нагрузки не будет — какая разница, кого выберем.

— Когда Пафнутий-то появится? — спросил Василий, отпив еще немного малинового чая.

— Да не появится он, — сказала Анфиса. — У него после обретения тобой дара нервы шалят. Велел решение ему по магическим каналам послать. Вот соберем совет завтра. Но ты в голову не бери, у тебя инсталляции новые прямо-таки серией идут. Да и салон наш подправить надо. Задумала я потолок покрасить и стену зеркальную справить. А красота, она все одно в душе живет.

— Такое хлопотное дело все-таки собирать совет всех зверей, — промолвил Василий. — Опять как в прошлом году, когда комплекс норок строили. Только шум да гам стоит. Все одно, потом без лишних ушей да глаз различной степени магической силы и природного коварства всё решили.

— Дурак ты, братец, хоть и талант, — спокойно сказала Анфиса. — Жизнь у нас — сказочная. Это во всем проявляется. Поэтому и демократии никакой нет. Потому что есть в природе такой закон эмпирический: как демократия приходит, так сказка уходит. Не живут они вместе никогда. Поэтому и совет будет магический, как во всех приличных сказках. Но ты приходи, так как все-таки народный талант.

— Какой закон-то? — спросил Василий. — Что за слово ругательное «эмпирический» ты к нему прицепила?

— Никакое не ругательное, — возразила норка Анфиса. — Намедни мне Василиса сказала. Знаешь, это вот когда что-то такое от природы идет, жизненное такое, исконное.

— Опять ты ругаешься, — с обидой сказал Василий. — «Исконное» — это что такое?

— Ну, это просто совсем, — ответила норка. — Ты, Василий, хотя бы книжки бы иногда читал: исконный — это то, что от земли, от простых немудреных истин исходит. Я тебе на березовой коре напишу, и ты выучи, а то у тебя презентация скоро. А слово нужное. И на совет магический завтра обязательно приходи, послушай.

На следующий день проходил магический совет. Он напоминал обычное дружеское чаепитие у норки Анфисы и совы Василисы с привлечением народного таланта Василия.

— Надо нам приумножать красоту, — начала Анфиса и отхлебнула чая. — Непросто это при нынешней-то сумятице.

— Да где же она, сумятица? — удивился Василий. — Я в лесу гуляю. Каждый кустик знаю. А вот сумятицу нигде не встречал.

— Сумятица — она везде. Объясню, чтобы ты понял: это такая природная несуразность. Про твою голову я и не говорю, потому как ты художник. Божье существо с положенным ему по статусу сдвигом природного баланса. Тебе сумятица по твоему статусу как раз положена. А вот Константин, например, никаким талантом не отягощен, а тоже в сумятице живет. Как собрался свое счастье трудных дорог искать, так едва и вернули мы его хитростью, сообща с филином. Да и в климате — вон какая несуразность, потепление глобальное, — вздохнула Анфиса. — Как говорила я, жизнь-то у нас прямо-таки сказочная. Так что приумножать красоту надо для сохранения сказочности жизни.

— Я бы взялась за это, — промолвила сова Василиса, — да вот дела сердечные не позволяют.

— Тут нужен некто особый. Не особо красивый внешне, а то и никакого стремления к совершенству не будет, — промолвила Анфиса.

— А я как вспомню тебя толстым зайцем, — мечтательно сказал Василий, — так и думаю, что ты это и есть. Прямо страшная сила красоты. Просто страшная. А как норкой обернешься — вроде и красива сказочно, и опять же магический персонаж.

— Ну вот как, приходится мне самой красотой заняться, — устало проговорила норка Анфиса. — Никому доверить ничего нельзя.

На том и порешили. А может, и правильно все вышло: красота, как говорят многие, сила страшная, нельзя ее кому попало давать. А уж приумножать ее — так и вообще без таланта магического и связей небесных никак не обойтись…