История Карла XII, короля Швеции

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

Наконец в сентябре 1707 г. Карл выступил из Саксонии во главе сорокатысячной армии, которая блистала теперь золотом и серебром, захваченным среди прочей добычи в Польше и Германии. Каждый солдат получил по пятьдесят экю. Все полки были не только полностью укомплектованы, но в каждой роте имелись еще и сверхштатные солдаты. Один из лучших генералов, граф Левенгаупт, с двадцатитысячным корпусом ждал короля в Польше, а еще пятнадцать тысяч находились в Финляндии. Кроме сего, из Швеции прибывали и новые пополнения. При наличии такой силы не было никаких сомнений, что король низвергнет московитского царя.

Сей император находился тогда в Литве, занятый воскрешением оставленной королем Августом партии. Его разделенные на несколько отрядов войска бежали при первом известии о приближении Карла, да он и сам рекомендовал всем своим генералам не дожидаться сего завоевателя при таковом неравенстве сил.

Во время победного своего марша шведский король дал аудиенцию турецкому послу в главной квартире графа Пипера, поелику министр сей всегда устраивал у себя торжественные церемонии, поддерживая не слишком блестящим их великолепием достоинство своего повелителя. Сам же король, неизменно плохо устроенный и еще хуже обслуживаемый, одетый проще, нежели самый последний офицер в его армии, говаривал, что дворец его находится в жилище Пипера. Турецкий посол подарил Карлу сто шведских солдат, захваченных калмыками и выкупленных султаном, который прислал их в качестве самого дорогого подарка, поелику, как естественный враг московитского и германского императоров, хотел заручиться противу них дружественностью Швеции и союзом с Польшей. Посол поздравил Станислава с восшествием на престол, и таким образом король сей за непродолжительное время был признан Германией, Францией, Англией, Испанией и Турцией. Один лишь Папа выжидал, укрепит ли время на его голове корону, которая может быть сбита немилостями судьбы.

Сразу после аудиенции для посланника Оттоманской Порты Карл начал преследование московитов. В течение войны царские войска более двадцати раз вторгались в Польшу и выходили из нее — сия открытая со всех сторон страна не имеет крепостей, которые закрывали бы пути отступления, и посему русские пользовались совершенной свободой неоднократно возвращаться на те места, где их побивали, и даже проникать столь же глубоко внутрь, как и сами победители. Пока Карл находился в Саксонии, царь дошел до Львова, расположенного в самой южной части Польши, а теперь был уже на севере, в Гродно, за сто лье от Львова.

Карл оставил в Польше Станислава, который с помощью тысячи шведов и своих подданных должен был защищать Королевство от врагов внешних и внутренних. Сам он в январе 1708 г. во главе своей кавалерии, невзирая на снега и льды, шел прямо на Гродно.

Он уже переправился через Неман в двух лье от сего города, а царь все еще ничего не знал о его марше. При первом же известии о приближении шведов царь выехал из города через северные ворота, а Карл вступил в него через южные. У короля было не более шестисот гвардейцев, все остальные не успевали за ним. Царь же бежал более чем с двумя тысячами, уверенный, что к Гродно подошла вся шведская армия. Но в тот же день узнал он от польского перебежчика, что главные силы неприятеля еще только в пяти лье от города, и, не теряя времени, отрядил полторы тысячи всадников для нападения на Карла. Под покровом наступивших сумерек сии московиты подошли неузнанными к первому шведскому посту. Тридцать шведов почти десять минут удерживали натиск полутора тысяч. Находившийся на другом конце города король сразу же прискакал им на помощь, и русские поспешно бежали. Вскоре подошла и вся шведская армия, а сам Карл, не задерживаясь, продолжал преследование неприятеля. Все рассеянные по Литве московитские отряды стремительно отступали на восток к Минскому воеводству, где у самых границ Московии было назначено для них место общего сбора. В свою очередь, шведы, также разделившиеся на несколько отрядов, на протяжении тридцати лье непрестанно гнали их. Оба войска почти каждодневно, несмотря на зимнее время, двигались форсированными маршами. Уже давно и для солдат Карла, и для солдат царя все времена года сделались одинаковыми. Разница между русскими и шведами заключалась лишь в том ужасе, каковой внушало само имя Карла.

Вся страна к востоку от Гродно и до Борисфена представляет собой болота, пустоши и нескончаемые леса; даже в самых земледельческих местах нельзя было добыть продовольствия — крестьяне зарывали в землю зерно и все, что только сохранялось там. Дабы обнаружить сии подземельные магазины, приходилось прощупывать почву длинными пиками. И московиты, и шведы попеременно пользовались сими запасами, однако им не всегда удавалось находить оные, тем более в достаточном количестве.

Король шведский, предвидя таковые затруднения, повелел доставить для пропитания своей армии сухари, и посему ничто не задерживало победоносного его шествия. Пройдя Минский лес, где ежеминутно приходилось валить деревья, дабы расчищать дорогу для людей и обоза, 25 июня 1708 г. он вышел к реке Березине супротив города Борисова.

Царь собрал в сем месте наибольшую часть своих сил и укрепился за сильными ретраншементами, намереваясь воспрепятствовать переправе шведов на другой берег. Карл расположил несколько полков на берегу, как бы показывая, что намерен переходить реку именно в сем месте, на виду у неприятеля. Но всю остальную армию он отвел на несколько лье вверх по течению, поставил там мост и без промедления пошел на неприятеля. Русские, никак не ожидавшие его, отступили к Борисфену, уничтожая все на своем пути, дабы, по крайней мере, задержать продвижение шведов.

Однако Карл преодолевал все препоны и продолжал идти к Борисфену. В местечке Головчин он столкнулся с укрепившимися за болотом двадцатью тысячами московитов, подступиться к коим можно было, лишь перейдя реку[38]. Король атаковал, не дожидаясь подхода главных сил пехоты, и во главе своих гвардейцев сам бросился в воду, которая местами доходила выше плеч. Кавалерии он приказал обойти болото и ударить во фланг неприятеля.

Конница пробилась сквозь вражеские ряды и в самый разгар боя соединилась с королем. Он тут же вскочил в седло, однако через недолгое время, увидев одного молодого дворянина по имени Гилленштерн, весьма им любимого, который был ранен и не мог идти, Карл заставил его взять свою лошадь, а сам опять встал во главе пехоты. Сия битва изо всех им данных оказалась, быть может, самой примечательной, ибо подвергался он здесь наибольшей опасности и выказал при сем наиболее воинского умения. В память о ней была выбита медаль с надписью на одной стороне: «Silvae, paludes, aggeres, hostes vied»[39], и с другой — из Лукана: «Victrices copias alium laturus in orbem»[40].

Преследуемые со всех сторон, русские отошли за Борисфен, который служит границей между их страной и Польшей. Карл не давал им передышки и у Могилева сразу же переправился через сию большую реку. Сей последний польский город, как и все пограничные города, часто переходил из рук в руки то поляков, то московитских царей.

Петр, видя, что Империя его, где насадил он уже искусства и торговлю, вовлечена в войну, которая вскоре может уничтожить плоды всех его великих замыслов и даже самый трон его, решился предложить мирные условия через некоего польского дворянина, который поехал к шведам. Карл XII, привыкший заключать мир с врагами только в их столицах, ответствовал: «Мы поговорим об этом с царем в Москве». Когда сему последнему донесли о словах его, он сказал:. «Брат мой Карл все время хочет быть Александром, но я льщу себя надеждой, что не обретет он во мне второго Дария».

В тридцати лье к северу от Могилева по течению Борисфена, вдоль московско-польской границы, начинается смоленская земля, через которую проходит большая дорога из Польши на Москву. Царь отступал по ней, Карл форсированными маршами преследовал его. Московитский арьергард неоднократно схватывался с драгунами шведского авангарда, которые почти всегда одерживали верх. Однако шведы только растрачивали свои силы в сих мелких, ничего не решающих стычках и понапрасну теряли своих людей.

22 сентября 1708 г. король атаковал у Смоленска десятитысячный отряд кавалерии, усиленный шестью тысячами калмыков.

Калмыки сии — это татары, обитающие между принадлежащим российскому императору Царством Астраханским и Царством Самаркандским, страною узбекских татар и родиною Тимура, известного под именем Тамерлана. Калмыки живут к востоку, вплоть до самых гор, отделяющих монголов от Западной Азии. Считается, что царь обладает абсолютной властью над астраханскими калмыками, кои платят ему дань, однако же сему препятствует их кочевая жизнь, и поэтому обращается он с ними так же, как турецкий султан с арабами — то не обращает внимания на их грабежи и бесчинства, то строго карает. В московитском войске всегда есть калмыки, царю удалось даже приучить их к дисциплине, как и других своих солдат.

Карл напал на сие войско, имея всего шесть полков кавалерии и четыре тысячи пехотинцев. Встав во главе Остроготского полка, атаковал он, прежде всего, тех московитов, кои отступали перед ним. Король преследовал их по разбитой дороге до того места, где сидели в засаде калмыки. Они бросились на шведов и отрезали весь полк от остальной армии. В единое мгновение король оказался окружен неприятелями. Были убиты двое сражавшихся рядом с ним адъютантов и его лошадь; ординарец подвел ему другую, но сам был тут же изрублен вместе с нею в куски. Карл дрался пешим, окруженный несколькими офицерами.

Многие были схвачены, ранены или убиты, или же оказались вдалеке от короля, оттесненные толпой нападающих. Возле Карла оставалось всего пятеро. Он собственноручно сразил более дюжины врагов, не получив при этом по какому-то невероятному везению ни единой царапины. Удача все еще повсюду сопровождала его, и он неизменно на нее полагался. Наконец полковник Дальдорф пробился через калмыков с ротой своего полка, как раз вовремя, чтобы выручить короля. Шведы не пощадили никого из этих татар. Армия построилась, Карл сел на коня и, невзирая на усталость, еще целых два лье преследовал русских[41].

Победитель все время шел по большой дороге к столице Московии. Расстояние между Смоленском, где произошло сие сражение, и Москвой составляет около ста французских лье. У армии почти не оставалось съестных припасов, и все умоляли короля подождать генерала Левенгаупта, который должен был доставить оные вкупе с подкреплением в пятнадцать тысяч солдат. Но король, который редко слушался советов, не только не согласился с разумным сим мнением, но, к величайшему удивлению всей армии, повернул с московской дороги на юг, к Украине, в страну казаков, расположенную между Малой Татарией, Польшей и Московией. Страна сия имеет протяженность с юга на север около ста наших лье и почти столько же от востока на запад. Она разделяется приблизительно на две равные части Борисфеном, который течет с северо-запада на юго-восток. Главный город Батурин стоит на реке Сейм. В самой северной части Украины процветает земледелие, но южная, доходящая до сорок восьмого градуса, хотя и не имеет равных себе по плодородию, являет собою совершенную пустыню. Дурное правление не дает здесь пользоваться всеми теми благами, коими природа одаривает человека. Обитатели сих мест, соседствующих с Малой Татарией, ничего не сеют и не выращивают, поелику буджакские[42] и перекопские татары и молдаване, сии разбойные народы, все равно похитили бы их урожаи.

Украина всегда хотела быть свободной, однако окруженная со всех сторон Московией, владениями султана и Польшей, принуждена была искать для себя защиты в лице властителя какой-либо из сих трех держав. Первоначально находилась она под протекторатом Польши, каковая трактовала ее как побежденную страну, затем предалась она московитам, старавшимся по мере сил своих обратить ее в рабское состояние. Украинцы пользовались сначала привилегией самим избирать для себя государя, именовавшегося гетманом, но вскоре были лишены сего права, и гетман стал назначаться московитским правительством[43].

В то время должность сию исполнял польский дворянин по имени Мазепа, родившийся в Подольском воеводстве. Он воспитывался в качестве пажа при дворе короля Яна Казимира и даже воспринял там некоторый лоск литературной образованности. Еще в молодые годы у него была интрига с польской дворянкой, муж которой, прознав про сие, велел привязать обнаженного любовника к лошади и прогнать на волю судьбы. Украинская лошадь привезла его полумертвым в свою страну, где крестьяне оказали ему гостеприимство. Превосходство познаний доставило ему всеобщее уважение среди казаков. Репутация Мазепы возрастала день ото дня, что и побудило царя назначить его гетманом Украины[44].

Однажды, во время пребывания его в Москве, царь предложил ему привести казаков в еще большее подчинение. Мазепа отвечал, что положение Украины и сам характер нации представляют для сего препятствия непреодолимые. Разгоряченный вином царь, не всегда умевший сдерживать свой гнев, обозвал его изменником и пригрозил посадить на кол.

Возвратившись на Украину, Мазепа вознамерился поднять бунт. Явившаяся на границах шведская армия лишь облегчала исполнение сего замысла. Он хотел добиться независимости и сделать из Украины и остатков Российской Империи сильное королевство. Это был отважный и предприимчивый человек, способный на неустанные труды, хотя и достигший уже весьма преклонных лет. Он вступил в тайное соглашение с королем шведским, дабы ускорить падение царя и извлечь из сего для себя пользу.

Карл назначил местом их соединения реку Десну, и Мазепа обещал явиться туда с тридцатитысячным войском, съестными и военными припасами и несметными сокровищами. Именно в этом направлении и двигалась шведская армия к великому сожалению всех офицеров, которые ничего не ведали о сговоре короля с казаками. Карл послал Левенгаупту приказание идти с войсками и обозом на Украину, где он намеревался провести зиму и, укрепившись в сей стране, с началом весны приступить к завоеванию Московии. А пока он двигался к Десне, которая впадает в Борисфен у Киева.

Препятствия, встречавшиеся до сего времени, оказались незатруднительными по сравнению с теми, кои возникли теперь на новом пути: пришлось продираться через болотистый лес, растянувшийся на пятьдесят лье. Командовавший пятитысячным авангардом генерал Лагеркрон отклонился на тридцать лье к востоку от верного направления. Только через четыре дня король понял его ошибку, и с превеликими трудами пришлось возвращаться обратно. Однако почти вся артиллерия и весь обоз увязли в болотах.

Наконец после тяжелого двенадцатидневного марша, когда были уже съедены последние сухари, сия обессиленная и изголодавшаяся армия подошла к месту, назначенному у Десны Мазепой. Но вместо самого гетмана здесь оказался отряд московитов, двигавшийся к противоположному берегу. Изумленный король решился тем не менее сразу переправляться и атаковать неприятеля. Берега сей реки весьма круты, и солдат пришлось спускать вниз на веревках. Переправлялись по уже принятому обыкновению: одни с помощью наспех сооруженных плотов, другие вплавь. Подошедший тем временем отряд московитов не насчитывал и восьми тысяч человек, которые недолго сопротивлялись, так что и сие препятствие было преодолено.

Карл шел по этой разоренной стране, не будучи уверен ни в правильности пути, ни в верности Мазепы. Теперь сей казак выглядел скорее беглецом, нежели сильным союзником. Московиты предвидели и раскрыли его замыслы. Они напали на его казаков и изрубили их. Главные его сообщники, числом около тридцати, взятые с оружием в руках, погибли на колесе. Принадлежавшие ему города были сожжены до пепла, сокровища разграблены, а собранные им для шведского короля припасы захвачены. Он едва спасся вместе с шестью тысячами человек[45] и несколькими повозками, нагруженными золотом и серебром. Но, по крайней мере, Карл надеялся, что гетман даст ему сведения о сей неизвестной стране и привлечет к себе всех озлобленных против России казаков, которые явятся к нему в лагерь с достаточными для пропитания всех запасами.

Карл рассчитывал и на то, что обоз генерала Левенгаупта возместит возникшую сию недостачу. Он должен был привести около пятнадцати тысяч шведов, стоивших больше, чем сто тысяч казаков, и доставить также съестные и военные припасы. Но Левенгаупт явился почти в таком же состоянии, что и Мазепа.

Он уже перешел Борисфен выше Могилева и продвинулся по украинскому тракту на двадцать наших лье. Левенгаупт вез конвой из восьми тысяч повозок и деньги, собранные им в Литве. Когда он подошел к деревне Лесной, при соединении рек Прони и Сожа, появился Петр во главе сорокатысячной армии[46].

Шведский генерал, имевший всего шестнадцать тысяч солдат, не озаботился тем, чтобы укрепиться за ретраншементами. Непрестанные победы внушили шведам таковую уверенность в себе, что они никогда не осведомлялись о численности неприятеля, но лишь о том месте, где оный обретается. Посему 7 октября после полудня Левенгаупт атаковал московитов, коих при первом же натиске сразу полегло полторы тысячи. Смятение охватило армию царя, и она ударилась в беспорядочное бегство. Российский император уже видел перед собой свое всеконечное поражение и понимал, что от сей битвы зависит спасение его державы, и если Левенгаупт победит и соединится с королем, погибель неминуема.

Видя, что войска начинают отступать, он поскакал к стоявшим в арьергарде казакам и калмыкам. «Приказываю, — вскричал он, — стрелять в любого бегущего, и ежели сам я окажусь таковым трусом, убивайте и меня!» Затем возвратился он к авангарду и самолично с помощью князя Меншикова и князя Голицына собрал солдат. Левенгаупт, имевший строжайшие предписания идти к королю, предпочел бы продолжать свой марш, полагая, что сделал уже вполне достаточно, дабы отбить у неприятеля охоту преследовать его.

На следующий день в одиннадцать часов царь атаковал Левенгаупта возле болота и развернул свою армию так, чтобы окружить его. Но шведы повсюду стойко сопротивлялись. В течение двух часов обе стороны дрались с равным упорством. Потери московитов были втрое большими, но никто не уступал, и победа оставалась нерешенной.

В четыре часа генерал Боур привел к царю подкрепления, и битва возобновилась уже в третий раз, но с еще большей яростию и ожесточением и продолжалась до темноты. Наконец численное превосходство возобладало. Шведы дрогнули, и неприятель прорвался к обозу. Левенгаупт собрал солдат за повозками. Шведы были побеждены, но ни один из девяти тысяч не побежал. Генерал построил их в ордер баталии, как если бы ничего не случилось. Царь также провел ночь, оставаясь в полной готовности. Под страхом разжалования офицерам и смерти солдатам он запретил отлучаться для грабежа.

С восходом солнца Петр предпринял новую атаку. Левенгаупт уже отошел на несколько миль в более удобную местность, предварительно заклепав часть своих пушек и поджегши обозные повозки.

Московиты успели как раз вовремя, чтобы спасти обоз от пламени, и им досталось более шести тысяч повозок. Жаждавший полного разгрома шведов царь послал генерала Флюга атаковать их в пятый раз. Сей генерал предложил Левенгаупту почетную капитуляцию, но тот отказался и пятый раз вступил в бой, столь же кровопролитный, как и все предыдущие. Из девяти тысяч еще остававшихся у него солдат он потерял половину, но другая половина устояла. Наконец, с наступлением ночи, выдержав пять боев противу сорокатысячного войска[47], Левенгаупт, с оставшимися у него пятью тысячами, перешел через Сож. Царь потерял около десяти тысяч человек[48], но приобрел славу победителя шведов, а Левенгаупту оставалась только честь того, что он в течение трех дней оспаривал победу и отступил, не будучи сбит с последней своей позиции. Таким образом, явился в лагерь повелителя своего, не оконфузившись в обороне, но без припасов и без армии.

Теперь у шведского короля уже окончательно не оказалось ни провизии, ни сообщения с Польшей, окруженной врагами. Единственною его опорою было только собственное его мужество.

При всех сих крайностях наступавшая памятная зима 1709 г., куда более страшная на границах Европы, чем у нас во Франции, уничтожила значительную часть шведской армии. Карл бросал вызов стихиям, так же, как он делал это по отношению к врагам, совершая долгие переходы при смертельных холодах. Во время одного из таких маршей прямо у него на глазах погибли от холода две тысячи человек. У кавалеристов не осталось сапог, у пехотинцев — башмаков. Мундиры износились до окончательной непригодности. Солдаты сами кто как умел шили себе обувь из кожи животных; часто недоставало даже хлеба. Из-за нехватки тягловых лошадей пришлось утопить в болотах и реках почти все пушки. От сей столь блестящей прежде армии осталось двадцать четыре тысячи заморенных почти до смерти солдат. Из Швеции уже не доходило никаких вестей.

Маркиз де Бранка, впоследствии французский посланник в Швеции, рассказывал мне, что один солдат осмелился при всей армии подать королю кусок совсем черного хлеба, заплесневелого и испеченного из ячменя и овса — единственной тогдашней пищи, которой и то недоставало. Карл хладнокровно взял хлеб и весь съел, после чего сухо сказал солдату: «Хлеб нехорош, но его можно есть». Подобные, хотя и незначительные, случаи более, чем все другое, помогали шведской армии переносить крайние тяготы, каковые при любом другом полководце были бы нестерпимыми.

Находясь в бедственном сем положении, Карл получил наконец известия из Стокгольма, в коих уведомлялось о кончине его сестры, герцогини Голштинской, воспоследовавшей в декабре 1708 г. от оспенной болезни на двадцать седьмом году жизни. Сия принцесса была столь же сострадательна и мягкосердечна, насколько брат ее отличался твердостию воли и упорной мстительностью. Но к ней относился он с неизменной нежностью, и потеря эта тем паче была для него горестна, что подступившие к нему несчастия сделали его несколько чувствительнее.

Также узнал он, что во исполнение его приказов собраны войска и деньги, однако же ничего из сего не могло быть доставлено к нему в лагерь, поелику сей последний отстоял от Стокгольма почти на пятьсот лье, и путь этот был прегражден превосходящим по численности неприятелем.

Царь, не менее деятельный, чем Карл, после того как отправил в Польшу войска на помощь конфедератам[49] генерала Сенявского противу Станислава, не медля, посреди суровой зимы, двинулся на Украину. Он и там продолжал все ту же стратегию ослабления неприятеля в мелких стычках и вполне резонно рассудил, что в конце концов шведская армия за отсутствием подкреплений уничтожится сама собой. Жестокие морозы принудили противников пойти на временное прекращение военных действий. Однако уже с 1 февраля война продолжилась среди снегов и льдов.

После нескольких неудачных стычек у Карла оставалось всего восемнадцать тысяч шведов, да и те не перемерли от голода и лишений только благодаря помощи казачьего князя Мазепы. В таковых обстоятельствах царь предложил Мазепе возвратиться под его руку, однако сей последний остался верен новому своему союзнику, то ли памятуя об ужасной казни своих сообщников и боясь за самого себя, то ли желая отомстить за них.

Но Карл со своими восемнадцатью тысячами шведов отнюдь не оставил намерения дойти до Москвы. В конце мая он осадил Полтаву, что на реке Ворскле, в тридцати больших лье от Борисфена. Это уже земля запорожцев, самого необыкновенного в свете племени, представляющего собой смесь русских, поляков и татар. Все они исповедуют своего рода христианскую веру и занимаются разбоями наподобие флибустьеров[50]. Запорожцы избирают предводителя, которого сами же и смещают, а нередко даже предают смерти. Они не терпят у себя женщин, но похищают в окрестных местностях детей, коих воспитывают в своих нравах и обычаях. Летом они на войне, а зимой живут в огромных сараях по четыреста или пятьсот человек в каждом. Они ничего не боятся, ничем не ограничивают свою свободу и готовы ради самой ничтожной добычи рисковать смертию с той же отвагой, каковую выказывал Карл XII для того, чтобы раздавать короны. Царь послал им шестьдесят тысяч флоринов, надеясь привлечь их к себе. Они взяли эти деньги, но по интригам Мазепы встали на сторону Карла. Хотя служба запорожцев была невелика, поелику им казалось смехотворным сражаться не ради добычи, однако уже то, что от них не воспоследовало никаких помешательств, стоило само по себе многого. Всего к Карлу явилось их около двух тысяч. Когда однажды утром королю представляли десять запорожских начальников, только с превеликими трудностями удалось сохранить оных в трезвости, потому что именно с пьянства у них принято начинать день. Их привели к траншее, и они показали умение поражать из длинных карабинов любых неприятелей на выбор с расстояния шестисот шагов. Карл присоединил к этим разбойникам еще несколько тысяч волохов, которых продал ему хан Малой Татарии. Итак, со всем этим войском, состоявшим из восемнадцати тысяч шведов, запорожцев, казаков и волохов, осадил он Полтаву. Вся армия составляла около тридцати тысяч человек, но это было изнуренное и всего лишившееся войско. В Полтаве находились магазины, и если бы король взял ее, для него могла бы вновь открыться дорога на Москву, или, по крайней мере, получил бы он возможность дождаться там подкрепления из Швеции, Ливонии, Померании и Польши, на которые, он не переставал надеяться. Поэтому Карл с такой настойчивостью и осаждал сей город. Мазепа, имевший в Полтаве своих людей, уверял его в скором ее падении. Дух солдат поднялся, они видели во взятии Полтавы конец всех своих бедствий.

Уже с самого начала осады король понял, что он уже обучил своего врага искусству войны. Несмотря на все предосторожности шведов, князь Меншиков сумел ввести в город подкрепления, и гарнизон таким образом усилился до пяти тысяч защитников.

Из крепости делались вылазки, иногда успешные, но неприступность Полтавы обеспечивалась, прежде всего, приближением царя с семидесятитысячной армией. Карл XII сам увидел ее в день своего рождения 27 июня во время рекогносцировки и тогда же обратил в бегство один из ее отрядов. Но при возвращении в лагерь он был ранен выстрелом из карабина. Пуля пробила сапог и раздробила пятку, однако на лице его не заметили ни малейшей перемены, и он, сохраняя полное спокойствие, продолжал отдавать приказы и еще шесть часов оставался в седле. Кто-то из слуг, приметив, что весь его сапог в крови, побежал за хирургами. Боль настолько усилилась, что пришлось снимать короля с лошади и нести на руках в палатку. Хирурги осмотрели рану и рекомендовали ампутацию. Невозможно описать то волнение, которое охватило всю армию. Один из хирургов, более опытный и смелый, по имени Нейман, заявил, что можно спасти ногу короля, если сделать глубокие разрезы. «Тогда приступайте к делу, — сказал Карл, — режьте смелее и ничего не бойтесь». Он сам держал ногу обеими руками и смотрел на разрезы, как если бы делали их кому-то другому.

Даже в то самое время, когда накладывали ему повязку, король отдавал приказы к предстоящему штурму. Но едва успел он распорядиться этим, как пришло известие о приближении всей неприятельской армии. Надобно было менять планы. Карл оказался между Борисфеном и текущей у Полтавы рекой, в пустынной местности, где не было надежных позиций, отрезанный от путей отступления, лишенный возможности добывать продовольствие и уже почти без воинских припасов. В сей крайности он не стал собирать воинский совет, как о том многие сообщали, а в ночь с 7-го на 8 июля призвал к себе фельдмаршала Реншильда и без рассуждений и колебаний приказал ему готовиться к завтрашнему штурму. Реншильд не стал возражать и удалился. Выходя из палатки, он повстречал графа Пипера, с которым уже давно был в весьма натянутых отношениях, как это часто случается между министрами и генералами. Пипер спросил его, есть ли что-либо новое, но Реншильд, не задерживаясь, лишь с холодностию отвечал: «Нет, ничего». Когда граф вошел к королю, тот спросил, сказал ли ему что-нибудь Реншильд. «Нет, ничего не сказал», — отвечал Пипер. «Так вот, завтра мы даем баталию», — промолвил король. Канцлера весьма испугало столь отчаянное намерение, но он хорошо знал, что повелитель его никогда не изменяет уже принятых решений, и посему лишь молчанием выразил свое изумление.

Решительная сия баталия под Полтавой произошла 8 июля 1709 г. между двумя самыми необычайными монархами, какие только существовали тогда в свете. Карл XII прославился девятью годами непрестанных побед, Петр Алексеевич — девятью годами трудов, создавших армию, равную шведской; один раздавал царства, другой насаждал в своих владениях цивилизацию. Карл любил опасности и сражался лишь для славы; Петр Алексеевич не бежал от опасностей, но воевал только ради выгоды. Шведский монарх был щедр по величию души, московит если и отдавал что-нибудь, то лишь по расчету собственных интересов. Один являл образец беспримерной трезвости, воздержания и природного великодушия, лишь единожды унизившись до варварства. Другой, так и не избавившись от грубости воспитания и жестоких нравов своей страны, был столь же грозен для собственных подданных, сколь и привержен к чужеземцам; и наконец, толико погряз он во всяческих излишествах, что они сократили дни его. Карл получил титул Непобедимого, которого мог лишиться за единую минуту, но Петру Алексеевичу вся Европа уже присвоила имя Великого, каковое ни одно поражение не могло отнять у него, поелику заслужено оно было отнюдь не победами.

Дабы получить ясное понятие о сей баталии и том месте, где она происходила, надобно представить Полтаву на севере, лагерь короля на юго-востоке, шведский обоз в одной миле позади него и к северу от города реку, текущую с востока на запад.

Царь перешел эту реку в одном лье от города с западной стороны и начал строить лагерь.

С рассветом шведы вышли из траншей, имея при себе лишь четыре железных пушки; все прочие вместе с тремя тысячами солдат оставались в лагере, а еще четыре тысячи — при обозе. Всего на приступ шла двадцать одна тысяча, из коих природных шведов было около шестнадцати тысяч.

Генералы Реншильд, Роос, Левенгаупт, Шлиппенбах, Горн, Спарре, Гамильтон, родственник короля принц Вюртембергский и еще некоторые другие, в большинстве своем видевшие Нарвскую баталию, напоминали младшим офицерам, что в оном сражении восемь тысяч шведов разгромили вдесятеро сильнейших московитов, оборонявшихся в укрепленном лагере. Офицеры говорили об этом солдатам, и все, идя на штурм, елико возможно подбадривали себя.

Короля несли на носилках во главе пехоты. Он приказал выдвинуть вперед часть кавалерии и атаковать неприятеля. В половине пятого часа утра с этого и началась баталия. Вражеская конница находилась на левом фланге московитского лагеря. Князь Меншиков и граф Головин расположили ее в промежутках между редутами, на которых были поставлены пушки. Генерал Шлиппенбах обрушился на эту конницу. Все, кто служил в шведской армии, знают, что почти невозможно устоять перед первым ее натиском. Московитские эскадроны были прорваны и смяты. Чтобы собрать их, прискакал сам царь, шляпа его была прострелена мушкетной пулей, под Меншиковым убило трех лошадей. Шведы уже выкрикивали: Победа!

Карл не сомневался в успехе. Еще ночью он отрядил генерала Крейца с пятью тысячами кавалеристов, которые должны были атаковать неприятеля с фланга при наступлении главных сил по фронту. Но, к несчастью, Крейц заблудился и не появлялся более. Царь, почитавший себя уже разгромленным, получил время собрать свою кавалерию и сам обрушился на королевскую конницу, каковая, не имея поддержки отряда Крейца, была, в свою очередь, смята. Одновременно семьдесят две пушки начали пальбу из лагеря по шведам. Русская пехота вышла из своих линий и атаковала неприятеля. В этом бою был пленен генерал Шлиппенбах.

Теперь царь отправил князя Меншикова занять позицию между Полтавой и шведами, и тот умело и расторопно исполнил сей приказ. Меншиков не только прервал сообщения шведской армии с войсками, находившимися в лагере перед Полтавой, но, встретив резервный отряд из трех тысяч человек, окружил его и изрубил в куски. Ежели совершил он это по собственному вдохновению, значит, Россия обязана ему своим спасением, если же произошло сие по приказу самого царя, то в сем случае Петра Алексеевича должно почитать достойным соперником Карла ХП. Тем временем московитская пехота продолжала идти вперед, а шведская кавалерия собралась в четверти лье от неприятельской армии. Король приказал начинать генеральную баталию.

Все остававшиеся у него войска построил он в две линии, поставив пехоту в центре, а кавалерию на флангах. Точно так же расположил свои войска и царь, имевший численное преимущество и семьдесят две пушки против четырех шведских, для которых почти совсем не оставалось пороха.

Московитский император находился в центре, он имел тогда чин всего лишь генерал-майора и по субординации должен был подчиняться генералу Шереметеву. Петр ездил по рядам войск на арабском скакуне, подаренном ему султаном, вдохновляя офицеров и солдат, и обещал каждому достойную награду.

Баталия возобновилась в девять часов утра. Первыми же залпами московитских пушек были убиты две лошади, везшие коляску Карла. Он велел запрячь других, но второй залп разнес в щепки сам экипаж и повалил короля наземь. Из двадцати четырех драбантов, подбежавших, чтобы нести короля, двадцать сразу же полегли на месте. Шведы дрогнули. Под убийственным огнем неприятеля первая линия навалилась на вторую, вторая пришла в замешательство и побежала. Десять тысяч русской пехоты сбили с позиции почти всю шведскую армию!

Шведские писатели единогласно утверждают, будто баталия сия была бы выиграна, если бы не досадные ошибки, однако все офицеры уверены в том, что главная ошибка заключалась в решении дать само сражение, а еще большая — в самом этом походе через дикую страну, вопреки всем разумным советам, да еще противу воинственного неприятеля, втрое сильнейшего и по числу людей, и по находившимся в его распоряжении средствам и припасам, которых не имели шведы. Но все-таки главной причиной несчастья Карла явилась Нарва[51].

Принц Вюртембергский, генерал Реншильд и несколько высших офицеров были уже пленены, лагерь под Полтавой взят, и все пришло в непоправимое смятение. Граф Пипер и некоторые чины его канцелярии бежали из лагеря, но не знали ни что им делать, ни того, где теперь находился король. Один майор по имени Вере предложил провести их к обозу, но из-за облаков пыли и порохового дыма, застилавших поле битвы, равно как и вполне натурального замешательства чувств, они оказались на контрэскарпе[52] городских укреплений и все были пленены.

Король не хотел бежать, но не мог и обороняться. В этот момент возле него находился генерал Понятовский, полковник шведской гвардии короля Станислава, человек редкостных достоинств, чья преданность особе Карла подвигнула его последовать за королем на Украину, не получив никакой командной должности. Сей муж при всех обстоятельствах своей жизни, а особливо в случаях опасности, обладал даром быстрых и удачных решений. Он дал знак двум драбантам, и они, подняв короля, посадили его на лошадь, хотя это и доставляло ему нестерпимые страдания.

Несмотря на то что Понятовский никем и ничем не командовал, однако, оказавшись в такой крайности, собрал он вокруг Карла пятьсот всадников — драбантов, офицеров и простых солдат. Целое лье сей отряд пробивался через десять московитских полков и сумел достичь шведского обоза.

Во время бегства под королем была убита лошадь. Истекающий кровью полковник Гьета отдал ему свою. При отступлении шведский завоеватель переменил двух лошадей, хотя, пока длилась сама баталия, и не мог сидеть в седле.

Небывалое сие бегство уже само по себе много значило при столь великом несчастий, однако же надо было отступать и далее. В обозе нашли карету графа Пипера, а поелику своей собственной у короля со времени отъезда из Стокгольма никогда не бывало, его усадили в сей экипаж и со всем поспешанием направились к Борисфену. Король, не вымолвивший ни слова с той минуты, когда его посадили на лошадь, и до прибытия к обозу, вдруг спросил, что сталось с графом Пипером. «Пленен вместе со всей канцелярией», — ответствовали ему. «А генерал Реншильд и принц Вюртембергский?» — поинтересовался он. «Они тоже в плену», — ответил граф Понятовский. «В плену у русских! — повторил Карл, пожимая плечами. — Тогда уж лучше едем к туркам». Однако на лице короля не замечалось уныния, и всякий, кто увидел бы его, никогда не подумал, что он ранен и побежден.

Пока король отступал, русские завладели его артиллерией, находившейся в лагере под Полтавой, обозом и войсковой казной, где было шесть миллионов звонкой монетой, взятых у поляков и саксонцев. В баталии было убито почти девять тысяч шведов и казаков, около шести тысяч попали в плен. Оставалось еще шестнадцать тысяч вместе с поляками и казаками. Все они отступали к Борисфену под командой генерала Левенгаупта. Сам король направился другой дорогой в сопровождении всего нескольких всадников. На пути карета сломалась, и его пересадили опять на лошадь. В довершение всех несчастий они еще и заблудились посреди леса. И здесь мужество уже не могло возместить истощившиеся силы. Боль в ране Карла сделалась невыносимой, да и лошадь пала. Невзирая на ежеминутную опасность пленения неприятелем, каковой повсюду его разыскивал, король лег под дерево и проспал несколько часов.

В ночь с 9-го на 10 июля Карл подъехал к берегу Борисфена, где уже находился Левенгаупт, приведший остатки армии. Шведы с радостью и болью смотрели на своего короля, коего почитали уже погибшим. Враг приближался, но для переправы через реку не было ни моста, ни времени, дабы соорудить оный, ни даже пороха для обороны, равно как и провизии, чтобы не дать солдатам умереть с голода. Но все-таки это была шведская армия, а побежденный король — сам Карл XII. Почти никто из офицеров не сомневался, что на сем месте будет занята позиция противу русских, и сами они или погибнут, или победят на берегах Борисфена. Несомненно, именно таковое решение и принял бы Карл, не будь он обессилен лихорадкой от гноившейся раны. Уже давно было замечено, что в большинстве случаев гнойная лихорадка лишает даже храбрейших того инстинкта мужества, который, подобно прочим добродетелям, требует ясной головы. Карл был совершенно не в себе, и везли его словно в обмороке. К счастию, нашлась какая-то разваленная повозка, которая и дотащила короля до реки.

Ее погрузили на небольшую лодку, а сам Карл и генерал Мазепа поместились в другой. Сей последний вез с собой несколько сундуков, наполненных деньгами. Но по причине сильного течения и жестокого ветра пришлось выкинуть за борт более трех четвертей из сих сокровищ, дабы облегчить суденышко. Канцлер Мюллерн и граф Понятовский вместе с несколькими офицерами переправлялись в других лодках. Триста кавалеристов, множество казаков и поляков, доверившись своим лошадям, решились переплыть на них реку, и их сомкнутые ряды, разрезая волны, сопротивлялись течению, но все отставшие погибли в пучине. Из пехоты ни один не достиг другого берега.

На жалкие сии остатки шведской армии надвигался теперь князь Меншиков с десятью тысячами всадников, каждый из которых имел позади седла еще и пехотинца. Дорогу вслед за бегущими шведами ему указывали их трупы. Князь послал к шведскому генералу трубача с предложением капитуляции, и Левенгаупт сразу же направил четырех генералов, чтобы принять условия победителей. Еще вчера шестнадцать тысяч солдат Карла XII кинулись бы на всю армию московитской Империи и скорее погибли бы до единого человека, чем положили оружие. Однако после проигранной баталии и воспоследовавшего бегства, не видя своего государя, который и сам принужден был спасаться; когда ни у одного солдата не оставалось даже последних сил, а мужество их уже не поддерживалось никакой надеждой, жажда жизни одержала верх над бесстрашием. Один только полковник Трутфетр, видя приближающихся московитов, двинулся было со своим батальоном в атаку, однако Левенгаупт остановил бесполезное сие поползновение. Капитуляция состоялась, вся армия была взята в плен. Несколько отчаянных солдат, дабы не попасть в руки московитов, бросились в Борисфен, два офицера из полка доблестного Трутфетра застрелили друг друга. Остальные попали в рабство. Все они прошли перед князем Меншиковым и клали оружие свое к его ногам, как девять лет назад тридцать тысяч московитов делали это у Нарвы перед шведским королем. Но если Карл отпустил тогда безвредных для него московитских пленников, то царь оставил у себя всех взятых шведов.

Сии несчастные были разосланы по всем его владениям, главным образом в Сибирь, огромную провинцию Великой Татарии, которая распространяется на восток вплоть до границ Китайской Империи. В сей варварской стране, где неизвестно даже употребление хлеба, шведы по нужде стали изобретательны и практиковали те ремесла и искусства, в коих имели хоть какие-то познания. Тогда исчезали все различия, которые Фортуна полагает обыкновенно между людьми: офицеру, не владевшему никаким ремеслом, приходилось колоть и носить дрова для солдата, сделавшегося портным, суконщиком, слесарем или каменщиком и способного добывать себе пропитание. Некоторые офицеры стали живописцами, другие архитекторами. Занимались они также обучением языкам и открывали общественные школы, каковые впоследствии стали столь полезны и известны, что детей в них присылали даже из Москвы.

Первого министра шведского короля графа Пипера долгое время держали в Петербурге. Царь, как и вся Европа, был убежден, что он продал своего повелителя герцогу Мальборо и навлек на Москву шведское нашествие, что могло бы умиротворить Европу. Он сделал плен для Пипера особливо отяготительным. Министр сей умер через несколько лет в Московии, пользуясь, лишь скудным вспомоществованием своего семейства, каковое наслаждалось в Стокгольме всеми благами жизни. Втуне сожалевший о нем король не пожелал унизиться до выкупа за своего министра, боясь отказа, а договора с царем о размене пленных у него не было.

Московитский император, не давая себе труда сдерживать свою радость, прямо на поле битвы делал смотр пленникам, коих приводили к нему толпами, и постоянно переспрашивал: «Но где же брат мой Карл?»

Он оказал честь шведским генералам и пригласил их за свой стол. Среди прочих к ним вопросов спросил он генерала Реншильда, сколько войск было у его повелителя накануне битвы. Реншильд сказал, что полный их перечень всегда находился у самого короля, который никому оный не показывал, но сам он полагает общее число около тридцати тысяч, из них восемнадцать тысяч шведов, а остальные казаки. Царь казался удивленным и спросил, как они могли решиться пойти в столь отдаленную страну и осадить Полтаву с такой малой армией. «Нас никогда не спрашивали, — ответствовал шведский генерал, — но мы, как верные слуги, всегда безропотно подчинялись воле нашего повелителя». При сих словах царь посмотрел на некоторых из своих придворных, коих подозревал когда-то в причастности к заговорам, и сказал: «Да, вот как надобно служить своему государю!» Потом, взяв стакан вина, произнес: «За здравие учителей моих в искусстве воинском!» Реншильд спросил, кого именно почтил он столь лестным титулом. «Вас, господа шведские генералы», — отвечал ему царь. «Хорошо же Ваше Величество отблагодарили учителей своих!» — возразил граф. После трапезы царь велел возвратить шпаги всем шведским генералам и обращался с ними как государь, желающий дать подданным своим урок великодушия и любезного обхождения. Но этот же монарх, столь учтиво обошедшийся со шведами, приказал колесовать всех попавших в плен казаков.

Победоносной некогда шведской армии не существовало более, половина погибла от лишений, другие были убиты или пленены. За единый день Карл потерял плод девятилетних трудов и почти ста сражений. Сам он бежал в жалкой повозке вместе с тяжелораненым генерал-майором Хордом. За ним шел небольшой отряд, кто верхом, кто на тележке, а вокруг простиралась пустыня, где не было ни хижин, ни шатров, ни людей или зверей, никаких дорог, вообще ничего, даже воды. Местность сия находится у сорок седьмого градуса широты, и бесплодная сия пустыня делала еще более невыносимым палящее солнце. Лошади падали, люди чуть ли не валились замертво от жажды. Единственным источником влаги оказался найденный к вечеру мутный ручей. Бурдюки были наполнены водой, которая и спасла маленький отряд шведского короля. После пятидневного марша они вышли к берегу реки Гипаниса, сиречь Буга — так именуют ее ныне варвары, которые изуродовали все вплоть до самих имен в тех местах, где некогда процветали греческие колонии.

За Бугом, на самой границе Турецкой Империи, находится небольшой городок Очаков. Жители его, видя отряд вооруженных людей, говоривших на неизвестном языке, отказались впустить их без приказа своего губернатора Мехмед-паши. Король послал к нему нарочного, но сей турок не осмелился самолично пропустить шведов без дозволения сераскера[53], чья главная квартира находилась в бессарабском городе Бендерах. Таковая нерешительность Мехмед-паши вполне объяснима для сей страны, где за опрометчивый шаг часто приходится платить жизнью.

Тем временем русские, уже пленившие армию короля, перешли Борисфен и, казалось, сейчас захватят и его самого. Наконец, очаковский паша прислал небольшую лодку для короля и двух-трех особ его свиты. В сей крайности шведам пришлось взять силой то, что не давали им по доброй воле. Несколько человек переплыли в челноках на другой берег, захватили там лодки и вернулись к своим. Это было спасением. Одновременно получился и благоприятный ответ бендерского сераскера. Однако король имел несчастие видеть пленение пятисот человек его свиты и слышать оскорбительные насмешки неприятеля. Очаковский паша через переводчика умолял простить его проволочки, послужившие причиной захвата сих пятисот человек, и не жаловаться на него султану. Карл, учинив ему выговор, почти как своему подданному, обещал исполнить его просьбу.

Комендант Бендер, бывший одновременно и сераскером, и пашой провинции, поспешил прислать к королю агу[54] с приветствиями, роскошным шатром, провизией, повозками и всяческими предметами обихода, равно как и почетный эскорт для сопровождения в Бендеры. Таков обычай турок — доставлять все необходимое для следования в пути не только послам, но и тем высоким особам, которые ищут у них убежища.