Иванус Двуликий

Глава 14.

Двенадцать секунд, полёт нормальный. Мы движемся по временному тоннелю в том-же лётном построении – ведущий-ведомый. Неожиданно происходит нечто труднообъяснимое – Пестиримус, летящий чуть впереди, словно натыкается на невидимую преграду. Я по инерции продолжаю двигаться дальше, однако сообразив, что что-то пошло не так, разворачиваюсь и возвращаюсь. Мой ведущий застыл на месте, он находится внутри ещё одного полупрозрачного шара, тот светиться зелёным и искрит – я ничего не понимаю. Пока я ничего не понимаю, рядом что-то взрывается. От грохота у меня повторно закладывает уши – сегодня им достаётся больше, чем остальным органам.

Моргаю глазами, но ничего не вижу, поэтому не понимаю, где нахожусь. Кроме непонятного местонахождения, остальное тоже непонятно: какого дьявола тут вообще творится? Я никуда больше не лечу, лежу на не очень ровной поверхности, непонятно даже, на спине или животе – нас что, сбили? Поворачиваюсь набок, потом ползу на четвереньках, сажусь. Кругом кромешная мгла, пытаюсь хоть что-то разглядеть. Через какое-то время зрение привыкает к сумраку. Я нахожусь внутри высокого зала, его стены угодят вверх, пол усеян обломками: место, в котором я очнулся, похоже на разрушенную церковь. Пестиримус исчез, я его нигде не вижу. Слух возвращается позже зрения. Доносится мерный шум, это напоминает ритмичное шарканье метлы по каменному полу – тот самый звук, который я меньше всего ожидал в таком месте услышать.

На фоне стены я различаю тёмный силуэт человека, в сотворении размеренного шума виноват он. Тот неспешно приближается, продолжая скрести метлой по камню. Я уже понял, кто это: на груди блестит медная бляха, на нём длинный до пят дождевик, – готов поспорить, что там, где мы находимся, никаких дождей вообще не бывает. Человек откидывает капюшон, под его носом я вижу знакомые старомодные усы щёточкой.

– Здесь тоже необходимо подметать? – никакого удивления я не испытываю, хотя должен. – Привет работникам метлы и лопаты!

– Порядок должен быть везде. – Равиль отбрасывает ненужную метлу в сторону. – И во всём.

Между ним и мной находится дыра в полу, похожая на колодец. Если приглядеться, больше смахивает на склеп, пол которого провалился, его стенки мерцают зелёным. Именно оттуда выплывает светящийся шар, внутри него я вижу пойманную болонку, она судорожно дергается, безуспешно пытаясь высвободиться. В моей голове – тишина, прежний телефон сломался, а на мой вопрос: «Алло! Какого чёрта!?» ответа не приходит. Всегда добродушное лицо Равиля выглядит каменным, и выражение на нём не предвещает ничего хорошего. Догадываюсь, что просить о том, чтобы нас отпустили, бессмысленно, однако стоит попробовать:

– Может, сделаем вид, что ничего не случилось и каждый пойдёт своей дорогой? Может, чайку попьём, с бубликами?

– Это вряд ли. Ты пойми – ничего личного, – уголки рта на лице Равиля опущены вниз, оно становится непроницаемым. Его плащ расстёгнут, и то, что я под ним вижу, больше всего погодит на ствол гаубицы. – Ведь я Охотник, и это моя настоящая работа: я столько лет эту гадость поймать пытаюсь. Теперь это моя добыча. Ты и я – мы оба двуликие, поэтому я присматривал за тобой столько лет, ждал, когда шайтан появится. Он – Бакэмоно, древняя японская нечисть, способная принять любую форму, не думал только, что он в собачку обернётся. Хитрый, бес!

Я начинаю подозревать, что Равиль – никакой не татарин: вот как можно быстро разочароваться в людях! Я пытаюсь объяснить ему нашу миссию и про то, что скоро – Конец Света, говорю сбивчиво, у меня мало времени:

– Уясни же, наконец! Мы пытаемся спасти мир. Если ты нас не отпустишь, всё погибнет.

– Бедный Иван! Тебе заморочили голову. Почему ты думаешь, что всё, что этот бес тебе наплёл – правда?

Я молчу – сложно возражать тому, у кого в руках крупнокалиберное орудие. Если выберусь из этой передряги, и потом буду с кем-то дискутировать: логика, риторика разная… Пушка – лучший аргумент в дискуссии, надо будет взять столь весомый аргумент на вооружение.

Бывший дворник сбрасывает с себя плащ и поворачивается ко мне спиной – наконец, я вижу его второе лицо. Мне неизвестно, есть-ли у Равиля старший брат, только лицо этого нового Равиля выглядит именно так – оно много старше, у него глубокие морщины вокруг рта. Знакомых усов щёточкой нет, те узкие и седые. Его голос мне незнаком:

– Чем Земля отличается от других планет? Она разумна. У планеты имеется собственный интеллект, именно поэтому она обитаема. То, что хотят заполучить Пилигримы, это не Бездонная Дырка, а её мозг! А тебе известно, что дыра – что-то вроде балансира между двумя потоками времени и её изъятие повлечёт за собой глобальные изменения? Конец Света может наступить, только не так, как ты думаешь!

– Что, всё так плохо? – вежливо интересуюсь я.

– Точно не известно. Скорее всего, всё обойдётся лишь сменой магнитных полюсов, глобальным изменением климата, вероятен дрейф материков. На время полностью исчезнет радиосвязь. Это всё можно пережить – ну, посидим месячишко без телевизора. Хуже другое – изменится структура времени, русла, по которым оно течёт, станут другими. То, что находилось в одном временном потоке, может переместиться в другой и спрогнозировать тут вообще ничего невозможно.

Прежний Равиль стоит ко мне спиной, я общаюсь с его вторым лицом – передо мной совершенно другой Равиль и я его не знаю: это самурай какой-то!

– И как это может выглядеть?

– К примеру, две Москвы поменяются местами. Это ещё полбеды, а вот если одна из них окажется в Сахаре, а вторая в Антарктиде – это окажется проблемой.

– И что в таком случае делать?

– Понятия не имею. Известен только один вариант будущего и в нём такой ход развития удалось в последний момент предотвратить. Мой долг – предупредить тебя о возможных последствиях. Поэтому, решай, за кого ты.

Похоже, меня пытаются переманить на свою сторону и завербовать: где тут в самураи записывают?

– Тебя используют. Твой дружок, он заранее договорился с Пилигримами о том, что они в обмен на Бездонную Дырку спасут его и ему подобных. Не людей. Не тебя – его.

Я начинаю сомневаться: а если, то, что говорит двойной Равиль – правда?

– Лживые и коварные создания, достойные вечных мук. Демоны из ада. Всегда были такими.

На спине и груди охотника находится плоский ранец, под ним знакомая ярко-красная куртка. Через плечо перекинут ремень, на нём висит здоровенная труба, она заканчивается раструбом, внутри её искрит чем-то зелёным, её другой конец соединён с ранцами шлангом, трубками и проводами. На поясе я вижу знакомый ледоруб.

– Стой и не дёргайся, – говорит мне бывший дворник. – Часы и компас.

– Что?

– Часы и компас, – мой собеседник поворачивается и наводит ствол на меня. – Подними руки вверх, чтобы я видел. И без шуток.

Я так и делаю. Часы надеты на правую руки, циферблатом к тыльной стороне запястья, – после того, как в Зарядье у меня пытались их отнять, я ношу часы именно так.

– Вытяни руки перед собой. Покажи часы и медальон. Заводной головки не касаться. И учти: одно неверное движение – и я стреляю.

Ему всё известно! Я был беспечен, не слушался старших и теперь сам во всём виноват.

– Теперь левой рукой расстегни ремешок. Медленнее, чтобы я видел.

Я так и делаю – мне сложно отказать в такой убедительной просьбе.

– Дальше ты делаешь следующее. Ты снимаешь часы с руки, кладёшь часы на пол и делаешь три шага назад. Если всё выполнишь так, как я говорю, проблем не будет.

– Хорошо, – я самый послушный мальчик в детсаде. – Какие проблемы?

Теперь Охотник наводит ружьё на беспомощного пса. Звук выстрела из ствола такого калибра должен сделать всех глухими на пару вёрст вокруг, однако оно издаёт лишь лёгкое шипение и потрескивание – я ожидал другого и это меня разочаровывает. Из раструба вылетает струя зелёного пламени и окутывает висящего в воздухе полупрозрачного Пестиримуса. Молния, извиваясь змеёй, удерживает беднягу, как на привязи, тот пойман, из огненного шара ему не выбраться. Знакомая болонка на мгновенье оборачивается блондинкой в красном платье, та исчезает, превращаясь в светящийся шар с длинными лучами-иглами. Если честно, меня уже ничего не удивляет.

Охотнику неизвестно одно – после неудавшейся попытки ограбления в Зарядье я предусмотрел, что нечто подобное может повториться – ну, мало ли что по жизни случается? Поэтому к головке часов закреплена петля из тонкой стальной проволоки, на моё запястье надет ещё один ремешок, стоит только снять часы с руки – их головка сместиться. Мне даже не нужно выбирать, на чьей я стороне – это сделали за меня.

Я снимаю часы с руки.

Охотник замирает, зелёный пучок молнии, что вырывается из его ружья, тоже застыл – время остановилось. Шар с псевдо-псом на конце молнии опутан застывшими искрами и висит неподвижно. Если я подойду к нему чуть ближе, он окажется в сфере действия того механизма, что я вернул на своё запястье и который остановил время. Тогда Равилю оживет и мне не поздоровится, поэтому у меня есть всего несколько секунд.

Я обхожу Охотника таким образом, чтобы оказаться сбоку от него – я стараюсь соблюдать дистанцию, слишком не приближаясь. Я от него в паре метров, его голова – в профиль, я вижу оба лица. Одно хорошо знакомо, усы наэлектризованы, поэтому торчат щеточкой, на втором лице застыло выражение безразличия.

Время, вперёд! Я ставлю заводную головку часов на место, вся моя надежда – на внезапность, охотник занят тем, что удерживает пойманную добычу и не успеет отследить моего перемещения. Я окончательно перехожу на сторону зла, длинным прыжком побираюсь до ледоруба, срываю с его пояса и со всей силы бью острым концом в ту часть ранца, что на груди.

Эффект превосходит все мои ожидания: из отверстия в ранце вырывается струя зелёного пламени, а сам ранец превращается в небольшой, но мощный реактивный двигатель. Ракета, в которую превратился Охотник, не имеет управления, а траектория её движения больше всего похожа на полёт мухи, спасающейся от кухонной тряпки. Ба-бах! – все то, что нас сразу не убило, позже об этом сильно пожалеет! Стены церкви разлетаются в стороны, свод рушится и падает вниз. Камни начинают сыпаться рядом, пока я не получаю одним из них по макушке: ну, почему все шишки достаются мне?

Время точно не застопорилось? И зачем меня кормить кашей, ведь я не голоден? И кто только эту кашу готовил? Она твёрдая, как земля и скрипит на зубах. Нет, есть это невозможно! Это не каша! Тфу, какая гадость! Дайте жалобную книгу! Пардон, это не каша – это именно земля, мой рот забит песком и мелким щебнем. Одно из моих лиц зарылось в грунт, хорошо, что у меня имеется запасное и оно даёт возможность дышать по-человечески. Скажите мне, где я?

Голова наполнена звоном и пока-что туго соображает. Я лежу на животе и своим вторым лицом вижу перед собой бескрайнее небо, полное звёзд. Вот болван – как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что наконец узнал его. Нет! Все пустое, все ложь и обман, кроме этого-самого бесконечного неба, полного звёзд. Ничего, ничего в мире нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины и успокоения. Одна из звёзд светится ярче остальных, и она ярко-зелёного цвета. Прощай, Равиль и приятного тебе полёта!

Сажусь и оглядываюсь по сторонам. Вокруг, до самого горизонта, где кончаются звёзды – пустыня. В пустыне жутко холодно, вряд ли это Сахара – ни одного каравана верблюдов. Зачем мне верблюды – где-то здесь должен быть Пестиримус, мне нужно непременно его найти. Встаю, меня покачивает, как после вечеринки на Хеллоуин, будь она неладна. Всё! Наш девиз – трезвость и умеренность во всём! Больше никаких вечеринок!

Свет от звезд – не самый лучший источник света, но кое-что всё-таки видно. В пустыне, кроме песка полно камней, и у одного из них есть шерсть, этот камень белый и пушистый, поднимаю и беру на руки неподвижный комочек. Он лохматый, мягкий и похож на болонку. Глаза закрыты, язык вывалился из полуоткрытой пасти., дыхание отсутствует, я пытаюсь услышать, бьётся-ли сердце. А раньше оно билось и есть-ли оно на самом деле? Прежде Пестиримус утверждал, что Охотник не должен его убить, ведь вместо смерти было обещано пожизненное заключение! Или он ошибся? Нужно немедленно убраться из этого места, а потом попробовать заняться реанимацией и лечением: боюсь, что лечить придётся нас обоих.

И тут до меня доходит, что не знаю, куда идти. Всеми передвижениями управлял не я, а мой пёсик, как же нам отсюда выбираться? Без паники! Я знаю, что может помочь! Я вспоминаю про навигатор, подарок старика. Да, он на месте и не потерялся, висит на шее, и он должен работать! Теперь нужно найти вход во временной тоннель. Вытаскиваю из-под одежды медальон – с ним произошла странная трансформация: он раскрылся и светится! То, что я вижу внутри, вводит меня в ступор, мне становится трудно дышать – на внутренних стенках раскрывшегося медальона имеются два миниатюрных портрета. Это – мои папа и мама.

Раньше это было популярно – заказывать у ювелиров вместе со свадебными кольцами медальоны с парными портретами. Я учусь задавать правильные вопросы, а это – правильный вопрос: почему у старика из Зарядья имелся медальон с портретами моих родителей? И зачем ему было нужно дарить его мне? Я не нахожу ответа и решаю подумать об этом позже. Хоть в пустыне и холодно, снимаю с себя куртку, застёгиваю её на молнию, в получившийся мешок укладываю бездыханную собачку – пора что-то делать, не век же торчать в этой дыре. Связываю рукава, получается что-то вроде сумки с ручкой. Мы – служба по транспортировке и доставке обездвиженных болонок. Ваш адрес, пожалуйста!

Складываю половинки медальона, он щелчком закрывается: мама и папа, я не прощаюсь – ничего страшного, теперь я знаю, где вас искать и найду способ снова медальон открыть. Держу его на ладони, поворачиваю, чтобы расположить горизонтально – его флюоресцентная стрелка приходит в движение. Двигаюсь в этом направлении, пока не упираюсь в уцелевшую часть стены – всё, что осталось от уже разрушенной церкви – её тоже я разрушил? Кончик стрелки светится в полную силу. Обхожу стену вокруг, стрелка всё равно показывает на неё. Дело за малым – теперь осталось сквозь неё пройти.

Я закрываю глаза и шагаю вперёд так, словно никакой стены не существует. Становится светло, словно из ночи я попал в солнечный день. Так и есть, я нахожусь в незнакомом городке, он совершенно пуст, какими бывают города ранним утром: никак не могу привыкнуть к этому фокусу – стены временного тоннеля каждый раз выглядят по-новому. Индикатор продолжает работать и показывает нужное направление. Я начинаю неспешно двигаться вдоль улицы: поворот, и я в тупике. Передо мной – глухая кирпичная стена, на ней светящаяся красным вывеска «Выход», хотя никакого ни входа, ни выхода в стене нет. Значит, нам сюда, надеюсь, что узел с Пестиримусом через стенку пролезет. Я умею проходить сквозь стены, потому что меня больше не существует.

Видимо, я забрёл не туда – вокруг плотный туман, единственное, что я вижу – потрескавшуюся землю под ногами. Я пытаюсь вернутся туда, откуда пришёл: стена исчезла, вместо неё из мглы выплывает высохшее дерево. На его ветке уселся ворон, тот зыркает на меня жёлтым глазом. Если у нас собачки говорящие, то почему таким-же не быть ворону?

– Не подскажете? – спрашиваю я у птицы, стараясь быть вежливым, – как пройти в библиотеку?

Чёрная птица не отвечает, но и не улетает. Усаживается на ветке поудобней и продолжает буравить меня своим взглядом. Моё терпение заканчивается:

– Ворон, каркни «Nevermore!»

– Да пошёл ты…

Птица слетает с ветки и исчезает в тумане. Оттуда возникает силуэт человека, потом ещё один и ещё. Они приближаются, всё ближе и ближе, я пытаюсь разглядеть их лица. Вот только лиц у них нет, все они – плоский силуэт, словно их вырезали из чёрной бумаги. Они – рядом, я касаюсь ближнего рукой. Силуэты распадаются на части, каждая часть – огромный ворон. Стая окружает меня, их всю больше и больше. Вокруг карканье, крылья бьют по лицу – я хотел знать, как выглядят Стражи? – Рад знакомству, разрешите представиться! Мне здесь явно не рады: каждый удар клюва пробивает моё тело навылет, словно в меня втыкают раскалённый металлический стержень. Одной рукой я закрываю локтем лицо, второй – пытаюсь отбиваться, только получается это неважно. Последнее, что я вижу – старика в рясе, из-под капюшона торчит седая борода веником. Он-то что здесь делает, мы, что – снова ужинать собираемся?