Избранное

Постигая бытия

Многоцистный океан,

Славит радость плоть моя,

Дух мой песней обуян.

От печали пропадешь,

Если правде предпочтешь

Обольстительную ложь,

Соблазнительный обман.

Зеленеющим лугам,

Розовеющим садам —

Путь добра — взгляни, Адам! —

Всей земной природе дан.

Алчность молвит: «Мне бы жить,

Плотской прелести служить,

Сытно есть и не тужить

Да носить высокий сан».

Сердце молвит: «Я — базар.

Ты продашь небесный дар

За лукавство женских чар.

Я — греха живой капкан».

А перо в руке моей:

«Раскрывай тетрадь скорей!»

«Гур-ру!» — сизых голубей

Говорит гурлящий стан.

Соловей свистит: «Я тот,

Кто весну полей поет;

Кто над розой слезы льет,

А дворец мой — гюлистан!»

Плачет нетопырь: «Аллах,

Ты вложил мне в сердце страх;

Я сгорю в дневных лучах,

Спрячь меня в ночной туман!»

Дрозд щебечет: «Илляллах!»

Стриж: «Создателю хвала!»

Говорить: «Кулхувалла», —

Аист учит мусульман.

Турухтан свистит: «Ты чей?»

А удод: «Я сват царей,

Я посол в юдоли сей.

Мой владыка Сулейман».

Стрепет ходит по степям

Да глядит по сторонам,

Говорит: «Не здесь ли нам

Светлый рай обетован?»

А журавль: «Я улечу,

Я из Ганга пить хочу;

Под Багдадом разыщу

Расцветающий тюльпан».

Стонет сыч: «Я счет веду,

Числю горе и беду,

Средь руин я пропаду,

От своих рыданий пьян».

Говорит эсхак: «В плену

Солнце правды помяну.

Раб тоскующий, кляну

Знойный Шам и Шебистан».

Молвит горлица: «Живем —

Гнезда вьем, но все уйдем.

В три прута я строю дом:

Что мне гром и ураган?»

Молвит ястреб: «Жизнь мою

Я провел в лихом бою.

Яд воспоминаний пью,

Брошенный в тюрьму буян».

Куропатка: «Я молюсь».

Утка: «Я в мольбах клонюсь».

Долетает белый гусь

До пределов горных стран.

Голубок охрип от слез,

Горд павлин, да безголос.

На семьсот ладов кикнос

Воспевает Хиндостан.

Мудрый попугай постиг

Человеческий язык,

Жить среди людей привык,

С ним беседует султан.

«Предан Истине святой,

Населил я край степной.

Где, друзья, детеныш мой?» —

Плачет, жалуясь, джейран.

Воет волк: «В глухом краю

Утолю я злость мою,

Нападу на след — убью!

Я — разбойник и смутьян!»

Семь земель — один чертог.

Каждой твари внемлет бог,

Злак поет у божьих ног,

Речь свою ведет бурьян.

«Все исчислится судьей:

Каждый шаг неверный твой,

Каждый помысел дурной!» —

Учит смертного Коран.

Горделивым, как Юсуп,

Терпеливым, как Эйюп,

Будь, когда ты, как Якуб,

Оставляешь свой Кенган.

Жаждет дух: «Напиться дай!»

Страждет разум: «Где твой рай?»

Да увижу горний край,

Благодатью осиян!

Конь арабский говорит:

«Подо мной земля дрожит,

Любит истинный джигит

Звучный звон моих стремян!»

Кляча ржет: «Моя судьба —

На спине носить раба;

Я — рабыня, я слаба,

Я — в крови несчетных ран».

Говорит осел: «Мой род

От булыжника идет.

Маюсь я в кругу забот,

Воду пью и ем саман».

А корова: «Почему

Столько мух в моем дому?

Я была главой всему,

А теперь — слепень мой хан».

На себя, Махтумкули,

Погляди! Друзей моли,

Чтобы слово не сочли

Ложным, если в нем изъян!

Для красавицы-души

Правда — благодатный сад.

При царе-глупце — в тиши

Трусы нежатся да спят.

Где ты, конь моих удач?

Конь удач уходит вскачь;

И Ширин вздыхает: «Плачь,

Плачь, Ширин, горит Фархад!»

Небо надо мной — огонь,

За спиною — свист погонь:

Сердца моего не тронь.

Сердце мне ножи язвят.

Говорит огню кебаб:

«Бьет меня язык. Я слаб.

Я — зубов несчастный раб.

Я ни в чем не виноват».

Молвит камень: «Я бедняк»,

Молвит кряж: «Я нищ и наг,

У меня в ущельях мрак,

Тучи на глазах лежат».

Иноходец ржет: «В бою

Положись на стать мою.

Я на месте не стою;

Храбрецу — я друг и брат».

Рыба говорит: «Мой дом

В океане голубом.

Что мне берег твой? Кругом

Волны весело кипят».

Молвит роза: «В мой чертог

Соловей влететь не мог.

Мой последний лепесток

Обрывает снегопад».

Соловей: «Моя страна —

Розовая купина;

Дай настроить мне, весна,

Песню на высокий лад!»

Барс: «Я спутником луны

Стал в притине тишины.

Две луны во тьме видны —

То глаза мои горят».

Говорит глоток вина:

«Чаша выпита до дна».

Амбра: «Я — распылена,

Я — душа цветочных гряд».

Золото: «Я — не твое!»

Сон: «Я тень и забытье!»

Слово: «Я — твое питье.

Есть во мне и мед и яд».

Подлый молвит; «Пощади!»

Храбрый: «Слава впереди!»

Сердце мечется в груди,

В пламя бабочки летят.

И любовь мне говорит:

«Ты — железо, я — магнит».

И Махтумкули горит,

И уста его молчат.

Слушай, рок, слепец бездомный,—

Как свирель, мой стих поет;

Что ж глушит его твой темный,

Твой губительный полет?

Одного желанья мало,

Чтобы дело делом стало.

В сердце мне любовь запала,

Тяжек сердцу давний гнет.

Силе времени покорный,

Серебрится волос черный,

И охотника озерный

Серый гусь давно не ждет.

Предстает мне мир базаром

С жалким нищенским товаром;

Царский кречет мой недаром

Сонных век не разомкнет.

Я скитался по юдоли,

Я искал счастливой доли;

Как боец на ратном поле,

Стрелы слов я слал в народ.

Нужен лев мирской пустыне,

Трон — властительной гордыне.

Вековечные твердыни

Подвиг мой переживет.

Сердца пламень сокровенный

Разольется по вселенной;

Мой дворец — мой труд нетленный —

Что кременный кряж встает.

У светил — сиянье мира,

У меня страданье мира,

В небесах — желанье мира —

Пленная Менгли живет.

В старом сердце — упованье,

Вера в дальнее свиданье;

В ослепительном сверканье

Рай на землю снизойдет.

Мне судьба судила горе,

Я тону в любви, как в море.

Пусть пред милой в звездном хоре

Голос мой не пропадет.

Боже, где моя награда

За мученья горше яда?

Без подруги мне не надо

Мира этого щедрот.

Времена идут лихие,

Души мучатся людские,

И красавицы другие

Водят вешний хоровод.

Соловью — цветок любимый,

Мне, Фраги, — народ родимый.

Стих мой скромный, стих гонимый

Правнук мой произнесет.

Время такое — в тени прозябает бедняк,

Худо, когда никакого именья нет.

Слово ценой в сто туманов возьмут за медяк,

Если доверья к тебе и почтенья нет.

Дух наш, как птица, ему его клетка тесна,

Слово — узор, в чьих извивах души глубина,

Ад с кипятком и огнем веселей, чем страна,

Если торгов ни в одном поселенье нет.

Отпрыски беков скотину пасти норовят.

Разве живому змеиный понравится яд?

Все превратится в Содом, все жилища сгорят,

Если разумного в крае правленья нет.

Больше тупиц, чем разумных, на свете всегда,

Ум — это радость души, тупоумье — беда.

Эти джигиты — скотов говорящих стада.

Что им втолкуешь, коль в них разуменья нет?

Худо на свете джигиту с пустым кошельком,

Слово его пониманья не встретит ни в ком.

Друг злонамеренный станет однажды врагом,

Сгинет такой — у людей сожаленья нет.

Доброй подругой не всех одаряет аллах,

Речь одинокого — вздохи, стенанья в словах.

Век проживет он, как мертвый бесчувственный прах,

Если с любимой душой единенья нет.

Должно довериться Истине, Махтумкули!

Встреченных трусов о помощи ты не моли.

Друг, не отринь моих слов, пребывая вдали,

Праздны слова, если к ним снисхожденья нет.

Индусу, лишенному друга-слона,

Все в мире, как морок пустой, — все равно.

Безумцу Каруну — была бы казна,—

Откуда пришел золотой — все равно.

Что воину делать без правой руки?

Что делать хромому без крепкой клюки?

Отваге, всадившей в добычу клыки,

Низина иль холм под пятой — все равно.

Творенью господнему смерть суждена.

Не знают ни ангелы, ни сатана,

Кому приговор составляет она:

Для смерти — что вор, что святой — все равно.

В разлуке с любимой душа задрожит,

На око сухое слеза набежит.

Прямому бойцу — Искандер иль Джемшид,

Рустем или лучник простой — все равно.

Удача ушла, и стоишь одинок,

И нет для тебя ни путей, ни дорог.

Печалится сердце, но добрый клинок

Омоется кровью-рудой — все равно.

Ты жалобу судьям жестоким принес:

Фраги, что услышал ты, кроме угроз?

Ты жив ли, убит ли ты горечью слез,

Любовью, тоской, нищетой — все равно!

Мне рок уйти не позволяет ныне —

Судьба закрыла мне просторы. — Ах!

Бродить бы мне Меджнуном по пустыне,

Обитель бы найти в вас, горы. — Ах!

Невинных лет забавы отмелькали,

И совершенства прояснились дали,

Но страшный мир влил в сердце яд печали,—

Грудь сожжена, в душе укоры. — Ах!

Не воротить мне детские стремленья,

Не воплотить благие вдохновенья:

Увяз я в глине мира, нет спасенья,

И в прошлое мечу я взоры. — Ах!

О, как душа кипела молодая!

За все хватался, все любил тогда я.

Теперь, без сил, стареющий, рыдая,

С самим собой я впал в раздоры. — Ах!

В словах Фраги — тоска земного плена,

Кто их поймет, прольет слезу мгновенно.

Все в мире изменяется, все тленно.

И — боже! — не падут ли горы? — Ах!

Молодого здоровья держава.

Молодых наслаждений жемчуг,

И казна, и удача, и слава

Расточатся, уйдут из-под рук.

Человеческий дух от рожденья

Роковые томят заблужденья;

Расширяются плоти владенья —

Край посулов, условий, порук.

Лучше было б для сына Адама

Средь базарного крика и гама

Не касаться дешевого хлама,

Если вправду он истине друг.

Мы измыслили сто оправданий

Для преступных страстей и желаний;

Божьи слуги — и те, как в дурмане,

От соблазнов, кишащих вокруг.

Обуянная алчной гордыней.

Ты, душа, в безысходной кручине

В день возмездия бросишь в пустыне

Бесполезный ослабленный лук.

Не служу я ни словом, ни делом

Прямодушным, достойным и смелым,

Не томлюсь я по райским пределам

Накануне последних разлук.

Я — Фраги, я немногого стою,

Захлебнулся я горькой тоскою,

Оттого что юдолью мирскою

Завладела любовь, как недуг.

Я говорю: все шахи и султаны

Развеялись, как дым от гашиша,

У баев опустели дастарханы:

Им для гостей жаль медного гроша.

Доносчик ходит с гордой головою,

Стал ростовщик почтенным старшиною,

Хан упоен грабительской войною,

Господен голос в сердце заглуша.

Кто клевету клеймит клеймом порока?

Рабы богатства — вы игрушки рока…

Припоминая заповедь пророка,

Страшится ль бога хоть одна душа?

Скупцам отрадно в солнце славы греться,

Разврат сумел роскошно разодеться;

Ни одного нет в мире тайноведца,—

И расползлась душевная парша.

Все люди стали до чужого падки;

Ученые в своих ученьях шатки;

Сановники берут открыто взятки;

Визири грабят, алчностью дыша.

Муфти Коран читают для показа,

Тая обман в прищуре хитром глаза;

В людей проникла алчность, как зараза,

Господен голос в сердце заглуша.

У девушки найти стыдливость трудно;

Сама земля растит растенья скудно;

Ишаны спят глубоко, беспробудно,

И дервиши кривляются, греша.

Фраги зовет все взвесить и измерить!

Где все друзья?.. Не надо лицемерить:

Лишь богу душу можешь ты доверить,

Друзья же все в тот мир ушли, спеша!

Душа — царица тела. Слово —

Его свободные крыла.

И все ж средь бытия земного

У каждого — свои дела.

Но мир — в движенье неустанном.

В песках кочуют караваны:

Над жизнью и раба и хана —

Судьбы загадочная мгла.

Кто смерть осилил, непокорный?

Я вижу правду в сказке вздорной.

Что белою змеей и черной

Трон Сулеймана обвила.

Что дэвов для него взнуздала,

Смарагдов горы накидала,

Венцом алмазы увенчала,—

И все распалось, как зола!

Дни мчатся и века седые,

Дворцы ветшают золотые.

Друзья уходят и родные,

И ночь лишь сном о них светла.

Три части мира скрыло море,

А по четвертой бродит горе…

Вселенная погибнет вскоре,

Ее погубит бремя зла.

Как быть Фраги? Он так боится:

В колчане рока смерть таится;

А мир — презренная блудница,

Что к человеку прилегла!

Широким взором мир окинь:

Он вечно юн и нов — увидишь,

Джемшидов, Искандеров труд,

Создания веков — увидишь.

Пустых песков зыбучий прах,

Ревущих львов в густых лесах,

И мрак кромешный в пропастях,

И горний блеск снегов увидишь.

Земли и неба волшебство.

Все, что живет, все, что мертво.

Все создано из ничего —

Весь этот мир таков — увидишь.

Свет — искушенный лицедей —

Со сцены уходи быстрей?

Не будет впредь ни богачей,

Ни горьких бедняков — увидишь…

Хребет горы извечно крут —

Его туманы не сотрут,

Его метели не сметут,

Его сквозь мглу веков увидишь.

Красавица покинет свет,

Остынет розы жаркий цвет,

Но зелен сад, но жив рассвет,

Но птиц в тени кустов — увидишь.

Внемли речам Махтумкули:

Все смертно, всем нам тлеть в пыли.

Но нету смерти у Земли,

Не рухнет тверди кров — увидишь?

Как много смелых душ, придя, ушло из жизни:

Кто воплотил мечты, кто счастьем был согрет?

Играет нами рок, не внемля укоризне:

Выл утром весел ты и грустен стал в обед.

Нам смерть шьет саваны, не упуская мига;

Мы все ее рабы, ее не свергнуть ига;

Уносит время нас, ветшает жизни книга:

Что нынче видишь ты, то завтра — бледный след.

Мир — жалкий балаган, чертог насмешки некий,

Послушай речь мою, тоску о человеке:

Когда приходит смерть, твои смежая веки,—

Неважно, видел ты или не видел свет.

Где крепость гордая, где цитадель Хамуна?

Где власть всемирная и слава Феридуна?

Пусть горы золота взяла казна Каруна,—

В его глазницах — прах, не светлый блеск монет!

И все ж Махтумкули взирает в изумленье!

Вот чудо: под водой — благих огней свеченье!

От добрых благодать берет свое теченье,

А подлый — все равно: рождался он иль нет!

Ты в сердце отыщешь сияющий клад,

Но рок ополчится, и клада не станет.

Благие дела пусть живые творят:

В могиле и этой отрады не станет.

Все злое — во вред нам, все доброе — впрок.

Бери у разумных и добрых урок.

Запомните, смертные, краток ваш срок,

А небо давать вам пощады не станет!

Беспечен джигит в молодые года,

Шутя он ворочает горы тогда.

Но молодость прочь убежит — без следа,

И время чинить ей преграды не станет.

Джигит! Свое честное имя блюди!

Седлай скакуна! На красавиц гляди!

С друзьями веселые дни проводи!

Разрушится храм, и прохлады не станет!

Смотрите, — душа у Фраги смятена!

Он чашу кипучую выпил до дна.

А время придет — и не станет вина,

Ни добрых друзей, ни услады не станет!

Пламя слова, напев случайный,

Кровь живая — перед тобой.

Я погибну, жгучие тайны

Открывая перед тобой.

Рай земной — бесплодное древо,

Но и в день господнего гнева

Лик твой светлый прославлю, дева,

Догорая перед тобой.

В бесконечной смене явлений

Гибнет лучший цвет поколений,

И становится на колени

Житель рая — перед тобой.

Грозен мир, беспутный и дикий;

Стих мой тонет в шуме и крике…

Как слуга, Сулейман великий

Пал, рыдая, перед тобой.

Царь свое покидает царство,

Рвется раб из целей коварства,

Ждет Лукман твоего лекарства,

Умирая перед тобой.

Горы — кладбище отчей славы —

Покрывает туман кровавый…

Я забыл их, чашу отравы

Избирая перед тобой.

Бренный мир обманул Рустема,

Сердце гордого Зала — немо.

Встали мертвые, сон Эдема

Прерывая перед тобой.

Мир бежит покоя и мира,

Пал Мары — повелитель мира.

Речь Фраги умолкает сиро —

Огневая — перед тобой.

О, рока несчастные дети!

Не плачьте: князей не останется,

Больших городов и мечетей,

Что снега белей, не останется.

Душа не останется в теле

И слов, что горели и рдели,

И тысячепесенной трели,

Что вил соловей, не останется.

Я вижу и чувствую это:

Разрушатся стороны света,

Земля будет мраком одета,

Ни гор, ни морей не останется.

Раздастся господне веленье,—

И где отыскать избавленье?

По небу пройдет сотрясенье,

И звездных огней не останется.

Земля все разделы забудет,

Ни тюрка, ни курда не будет,

И холод созвездья застудит,

И птиц меж ветвей не останется.

Мир выйдет из круговорота,

Не станет пространства и счета;

Слона, комара, бегемота

И хищных зверей не останется.

Фраги! Ты сквозь долгие годы

Пронес вдохновенье свободы,

И силы бурлили, как воды,

Но даже зыбей — не останется.

Пришедший уйдет, откочует кибитка степная.

С высот перевала прояснятся мира черты.

Об имени добром заботься заранее, зная,

Что скоро дороги земные покинешь и ты.

Ты сеял — оставь приходящему часть урожая.

Тот жалок, кто прожил, лишь чрево свое ублажая.

Живи, как велит тебе совесть, с годами мужая,

От смерти, как волк от погони, не прячься в кусты.

Прозревшего поздно, тебя одолеют недуги.

Вселенную спутать арканом — смешные потуги.

Пойми, когда станешь богаче Каруна в округе,

У тех, кто уходит, пред вечностью руки пусты.

Зачтется служившему Истине каждое слово.

Пустыню осиливший — вновь под отеческим кровом.

Окажется правым себя осуждавший сурово.

Обжора — недужен, здоров — соблюдавший посты.

Вот алый гранат, серебро и парча — для соблазна.

Блажен осудивший их ложную ценность заглазно.

На торжищах жизни торговцы шумят безобразно,

Их речи красивы, но руки купцов не чисты.

Фраги, в караване верблюды шагают устало,

Жестка и колюча подстилка в кибитке бывалой;

В далеком кочевье и ты подошел к перевалу,

Как в этой дороге петлял ты, видней с высоты.

Кто свой дворец возводит на песке,

Тот жалким нищим от руин уходит.

Плоть растерзав и дух предав тоске,

Превратный рок, наш властелин, уходит.

О. сколько душ, изведавших печаль,

И сколько душ, которым жизни жаль,

И сколько душ, прозрачных, как хрусталь,

И помутневших от кручин, — уходит.

Один богач построил минарет,

Свалился вниз — погиб во цвете лет,

У бедняка в хозяйстве клячи нет,

На скакуне удачи сын уходит.

Бесчестие приведший на порог,

Снует по дому отравитель-рок.

Смотрите: человеку невдомек,

Что жизнь от нас как миг один уходит.

Мы покидаем торжища земли;

И хан ушел, и нищие ушли.

Не зная зависти, Махтумкули,

Шлифуя слово, как рубин, — уходит.

Эй, не гордись имуществом богатым:

Придя из тьмы — покинешь этот край.

Земная жизнь насыщена развратом,

И многие в грязи нашли свой рай.

Превратностей полна судьба земная:

Сердца томятся, в бедах изнывая;

Ушли герои, мир наш проклиная;

Для низких грязь — медовый каравай.

О юноша, в котором чисто зренье!

Приди, мое послушай поученье:

У дервишей проси благословенья:

Ведь дервиши живут разумно, знай!

Утеха ада — бай с душой скупою;

Кто дервишей язвит насмешкой злою,

Тот проклят; дервиш с полной схож луною.

А что луне — земной собачий лай?

Нет в мире лживом мягких изголовий;

Услышит умный правду в этом слове.

Учи, Фраги, несчастных тех, кто внове

Пришли в наш старый караван-сарай!

Древним горам степной грозит суховей,

Влагу ворует, душит поток песком.

Сад, где распевал неистов соловей.

Вихрь обгложет, и станет цветок песком.

Долго не держит пришельца ложный мир.

Чаша скупа, и краток жизненный пир.

Жребий один — у скромников и задир;

Станут бек и раб, плут и пророк — песком.

Старость в жилы свой тихо вливает яд.

Стены нашей души терпят гнет осад.

Юности вслед глядишь — как вернуть назад?

Мышцы, кости и кровь — станут в срок песком.

Пусть обжора все жертвует животу,—

Брезгай им, руки не подавай плуту.

Мало ль горных троп, поднятых в высоту,

Стерло сорной травой, зной облек песком?

Кто, Махтумкули, неуязвим у нас?

Чей истлевший прах мы оживим у нас?

Смерть наполнит рты ветром сухим у нас:

Все — песок, всех — засыплет песок песком.

Эй, друзья! Мы, пришедшие в мир, уйдем;

Злые, добрые, племя и род — уйдут,

Речь покинет уста — свой уютный дом,

Зубы выпадут, песня и мед — уйдут.

Мы весной веселились в родных степях,

Жили мы на земле в полотых дворцах;

Дни пройдут, города превратятся в прах,

Зной и стужа, неделя и год — уйдут.

Мир подлунный подобен слева одной.

Где мой брат? Он вчера еще был со мной.

На хана не построен чертог земной.

Дни джигита с поклажей забот уйдут.

Не моли о пощаде на склоне лет,

У Лукмана от смерти лекарства нет;

Пред царем и пред нищим померкнет свет,

Око черное, розовый рот — уйдут.

Ты — загадка, ты — сгусток тумана, мир!

Ты сковал и убил Сулеймана, мир!

Отнял нежную жизнь у рейхана, мир!

Соловей и цветок, и смоковницы плод — уйдут.

Смерть, оставь эту плоть у моей души,

Убивать меня, пленника, не спеши.

Торопись, мой Фраги, свой дестан пиши;

Вдохновенье и мощь в свой черед уйдут.

Жизнь в миро подобна кочевью,

Что тянется из года в год.

Ив чаши серебряной е чернью

Испивший отравы уйдет.

Жана затоскует и дети.

Враги, словно в дни лихолетий,

Растащат казну по монете,

Виновный ли. правый — уйдет.

Наемник, покинувший друга,

Продавший свой меч и кольчугу,

Врагу оказавший услугу

На ниве кровавой, уйдет.

Заступник за друга и брата,

Намаз соблюдающий свято,

И в добрых делах тороватый,

Увенчанный славой, — уйдет.

Хозяин цветущего сада.

Дворца за высокой оградой,

Коней и несметного стада.

Покинув державу, уйдет.

Недугом расслабленный в доме,

И камни дробящий в ладони,

Сутулящий спину тихоня

И буйного нрава — уйдет.

Несчастных возьмет и счастливых

Конь смерти со спутанной гривой.

Хвалящийся доброю нивой

И алою потравой — уйдет.

Фраги, что в раздумии горьком,

Обходит дворы и задворки,

Слова разбросав, как на торге,

Налево-направо, уйдет.

Зачем ты, мир, ничтожному мирволишь?

Он, сыт и счастлив, с гордым лбом, уйдет.

Где ум твой, мир? Ты доброго бездолишь:

Он нищ, и наг, и бедняком уйдет.

Знай, человек, что в море наслаждений

Твоя душа созреет для мучений.

Глупца земные привлекают тени,

Мудрец с мечтой о мире том уйдет.

Ах, чья душа тобою, мир, согрета.

Пришедших ты встречаешь без привета;

Герой иль трус — тебе не важно это:

Уходит лев, шакал за львом уйдет.

Кому богатства иль восторгов надо,

Тот на земле узнает муки ада;

Ведь мир — змея, и от мирского яда

Померкнет взор, и все кругом уйдет.

Мир — женщина распутная; целуя,

Пьет кровь она, взамен недуг даруя.

Раба и шаха — всех в земле найду я:

И тот, и тот спать вечным сном уйдет.

Лжет мир, и рад он нанести обиду;

Он с теми добр, кто мерзок даже с виду;

Но богачу скупому не завидуй:

Он строит дом, но в смертный дом уйдет.

От сильного терпи, Фраги, насилья;

Не делай зла, добру подрезав крылья.

Слов, злых и добрых, у тебя обилье.

Мудрец — научит. Лишь потом уйдет!

Глотая кровь, переживая горе,

Богатством опьяняясь, ты — уйдешь!

Иссохнет рот, и будет мгла во взоре:

Ты все познал; отчаясь, ты уйдешь,

С женой, с детьми тьма горя и забот нам,

А телу — тлеть, под дерном лежа плотным;

Какой же прок в блаженстве мимолетном,

Когда, бесплодно каясь, ты уйдешь?

Потомство — тлен, коль твой удел плачевен;

Смерть унесла пророков и царевен;

Жизнь — волосок, и век твой — пятидневен;

Скажи: чем утешаясь, ты уйдешь?

Мир умолять — просить богатств у скряги;

Блужданьем не насытятся бродяги;

Служа лишь богу, в помыслах о благе,

Молитвой утешаясь, ты уйдешь.

Куда, Фраги, идешь, пути не зная?

Повсюду смерть подстерегает алая;

Дом скорби кинул твой отец, рыдая;

Ужели, улыбаясь, ты уйдешь?

Твой грех тебе в лицо рукою кину властной:

Ты никогда ни с кем не мог быть в мире, мир!

Зачем ты в рубище одел наш век несчастный,

А прежним позволял блистать в порфире, мир?

Кто век земной, скажи, в почете должном прожил?

Ты стольких воинов достойных уничтожил!

Юсупа рабскими ты путами стреножил,

Дауда истребил, творца псалтыри, мир.

Убил Рустема ты, кто был красой Ирана.

Убил смирявшего чудовищ Сулеймана.

Хоть одного щадил султана ты иль хана?

Нашел ли друга хоть в одном эмире, мир?

Джигита долг — стоять скалой в пылу сраженья.

Пред лезвием копья не выказать волненья;

Баба-Омар бежал, ища себе спасенья,—

Но ты его загнал в степные шири, мир!

Душа Махтумкули спокойней вод бассейна:

Я богу Истины молюсь благоговейно;

Хоть мукам ты обрек Хасана и Хусейна,

А все ж они теперь парят в эфире, мир!

Многих мир в игру вовлек:

Нечет выпадет иль чет —

Мир, безжалостный игрок,

Схватит ставку — и уйдет.

Где кочевья мусульман?

На престоле Сулейман

Долетел до звездных стран:

Стал землею в свой черед.

О, мой щит и Кыблагах,

Многомилостивый шах!

Ибрагим вернулся в прах,

И любой из нас умрет.

Заклеймив свою же грудь,

Завещая: не забудь! —

Кто смеясь, в последний путь,

Кто рыдая, побредет.

Розу гибель унесла.

Вьется по ветру зола.

Юную сожгли дотла,

А поблекшая живет.

Всем на свете суждена

Могильная пелена.

Что тогда твоя казна,

Суетной Адамов род?

Полно, вздора не мели,

Неразумный сын земли!

А из глаз Махтумкули

Кровь горячая течет…

Ткань долговечности тонка.

Что на людей надето — дым.

Их кровь, текущая с клинка,—

Скользящий без запрета дым.

Не увлекайся суетой;

Весь этот мир — ночлег пустой.

Трудней сказать: «Кочевник, стой!» —

Чем сохранить для света дым.

Над мертвецом заржет скакун,

Коня взнуздает тот, кто юн.

Но умер нищий и Карун,

Весна — огонь, а лето — дым.

Сгорит нарушивший обет.

Спасенья миру тоже нет.

Мы смерть вкушаем, как шербет,

Но в запахе шербета — дым.

Кто обойти свой хочет срок,

За гробом будет одинок.

Для тех, кем не был чтим пророк,

Слова его завета — дым.

Продажен мир, Махтумкули,—

Притон, куда всех шлюх смели;

Для девки ложе застели

И убедись, что это — дым!

Душа и сердце болью изошли,

В тоске забились под рукою мира.

Я застонал, — семь поясов земли

В тоске забились под рукою мира.

На злобный мир я в страхе поглядел;

Дана разлука любящим в удел;

Мужи, не завершив бессмертных дел,

В тоске забились под рукою мира.

Коварный мир, ты суетный блудник!

Не угадаешь — кто твой временщик?

Шах — нищим стал. Ребенок и старик

В тоске забились под рукою мира.

Безумец, золото копивший, — где?

Для милой родину забывший — где?

Мой гюлистан, весной оживший, — где?

В тоске забились под рукою мира.

От песни этой в трауре народ.

Молчишь, Фраги? Язык твой был как мед.

Твой взор, твой лик, твой стан в плену невзгод

В тоске забились под рукою мира…

Изменило мне счастье, мучительный мир!

Скинуть с плеч невозможно твой тягостный гнет.

Нет лекарств для меня; я печален и сир.

За тобою по следу мой разум бредет.

В белый саван оденется тело мое —

Ты на чашу весов положил бытие.

Я, безумец, из рук твоих принял питье.

Что ты делаешь? — В кровь превращается мед.

Каждый помысел мой тлеет в пламени зла;

Я взлететь не могу — ты подрезал крыла;

Золотая казна моя в землю ушла…

Бренный мир, я твоих не желаю щедрот!

На базаре твоем заблудилась душа;

Плоть моя истомилась, любовью дыша.

Плыл я по морю, к пристани дальней спеша,

Но кипучей волной захлестнуло мой плот.

Дивный муж посетил меня в горе моем;

Следом юноша некий пришел, а кругом

Черный ветер свирепствовал в мире ночном,

И над юртой незримый дрожал небосвод.

Кто мой гость? Кто пятнадцать стремянных его?

Он в огне, но его не горит естество;

Слово мужа — пророчество и волшебство,

И без лука он стрелы пернатые шлет.

Кто — крылатый — означил земные пути,

По которым Исе предстояло пройти?

Ни слону, ни коню переправ не найти,

Если гнев его ливнем на землю падет.

Восемь дней горевал, десять дней тосковал

И безмолвные слезы в тоске проливал,

И спустился я в дол, перейдя перевал.

Словно гнал меня дэвов озлобленных род.

Здесь четыре стихии связует вражда;

Проповедуют правду земля и вода;

Пред огнем не согреется дева, когда

Зимней стужей кончина в лицо ей дохнет.

Повествует Фраги о чудесных делах.

Божьи слезы — жемчужины падают в прах.

Обо мне вседержитель скорбит в небесах:

Душу отдал бы я, да никто не берет.

Смотрите: прельщаясь мирской суетой,

Спеша, вереница людская проходит.

Сын праха, гадая по книге святой,

Блаженство за грош уступая, проходит.

На правого мир ополчается вдруг,

Впивается в сердце его, как недуг;

Иса, не касаясь протянутых рук,

Целительный лик отвращая, проходит.

Кто — с чистой душою отходит ко сну,

Кто — в грязь упадет, кто — взлетит в вышину,

Кто — все промотав, кто — родную страну

Ограбив от края до края, — проходит.

Иные становятся жертвою ссор:

Кто — братом своим возведен на костер;

Кто — бедствуя дома, кто — чуждый простор

В скитаньях своих озирая, — проходит.

Кто — с царским венцом на высоком челе,

Кто — с грозным мечом и в походном седле,

Кто — лютой чумою летя по земле,

Родимый народ попирая, — проходит.

У тех — розовеют гранаты в саду,

Те — стонут, а эти молчат и в бреду,

Пылают в огне, коченеют во льду;

Сквозь сердце заноза стальная проходит.

Себя не познав, умирает иной;

Иной — избалованный долей земной;

Один — предвкушая огонь смоляной,

Другой — наслаждения рая, — проходит.

Кто — женской красою свой взор ослепив,

Кто — волей смиряя свой страстный порыв,

Кто — помыслы к правде святой устремив,

Кто — Истиной пренебрегая, — проходит.

Кто — с темными ямами мертвых очей.

Кто — не досказав сокровенных речей,

Кто — лик открывая чернее ночей,

Кто — светлый свой лик закрывая, — проходит.

Скиталец, терзавшийся из году в год,

Скупец, не рассыпав любовных щедрот,

Бедняк, не изведав, как сладостен мед,

Безумец, отраву глотая, — проходит.

Кто пал, кто взлетел, кто дурен, кто хорош,

В чьей правде потомкам откроется ложь,

Чьих внуков и правнуков не перечтешь,

Чье лоно, что глина сухая, — проходит.

Кто — счастье бросая в пустыне мирской,

Кто — цели коснувшись горячей рукой.

Кто — с ложа взывая с предсмертной тоской,

Кто — суетный мир обегая, — проходит.

Кто — слабую душу продав за деньгу,

Кто — сгинув как тать на чужом берегу,—

А верный — не выдав отчизны врагу,

Во славу ее погибая, — проходит.

И знает Фраги: возвращается в прах

Жестокий властитель и странник в песках.

Слеза на ресницах иль смех на устах,—

Но жизнь — и одна и другая — проходит.

Друзья! Наш мир в конце концов —

Разрушенный чертог, оказывается.

Нас, как неопытных птенцов,

Поймал судьбы силок, оказывается.

Не поддавайся на обман,

Не дай себя завлечь в капкан:

Ты мимолетной страстью пьян,—

Блуднице ты не мил, оказывается.

Рок не щадит души твоей,

Пути он пресекает ей;

Коль не взрастил ты сыновей,

Твой славный род поблек, оказывается.

Будь счастлив, ведь тебе дана

Души и сердца глубина;

Но бойся: злобная жена

Вонзает в дух клинок, оказывается.

Грудь милой точно райский плод,

В ее объятьях сладкий мед;

Иным слепцам жена-урод

Приятней, чем цветок, оказывается.

Вороне лучше всех услад

Возня и гомон воронят;

Без них вороне сущий ад:

И счастья в них исток, оказывается.

Как разъяренный лев, джигит

Врагов в сраженье победит,

А трус укрыться норовит,

От страха изнемог, оказывается.

Фраги же — якорь веры дан;

Изведай в жизни сотни ран,

Я не боюсь загробных стран:

Там много есть дорог, оказывается!

Внемли мне, Адам, я поистине стар!

Я видел гранаты у мира в затворе,

И душепродавцев грошовый товар,

И шумный базар, потонувший в раздоре.

На осень рассчитан предел мировой,

И чаша разлуки всегда пред тобой:

То Красное море, то Нил голубой,

То желтый Джейхун, то Хазарское море.

Когда твое жаркое солнце в крови

И гибнут надежды в краю нелюбви,—

На помощь напрасно врачей не зови:

Есть город разлуки, а в городе — горе.

Туран, Чин-Мачин превратятся в золу,

Твой дом и твой сын превратятся в золу,

И роза и крин превратятся в золу —

Губительный пламень у рока во взоре.

Мне встретилась пери в мои времена,

И вечно горит, не сгорая, она.

Где райский источник? Дорога трудна

От наших низин до господних нагорий.

Ты помнишь ли прежнюю силу мою?

Стареют любовники роз и в раю.

Созрел виноград в заповедном краю,

Да змеи под каждою гроздью в дозоре.

Мне очи томит нищета бытия,

И ливнем шумит суета бытия;

От мира не спрячешься: тайна твоя

Откроется — даром что дверь на запоре.

Нет места замерзшему подле огня,

И сытые не разумеют меня.

Но верю в народ мой. Седлает коня

Воитель прославленный в ратном уборе.

От бренного миря нельзя убежать —

Он вечный твой кровник, предатель и тать.

Он будет недужное тело терзать,

И бросит, и душу оставит в позоре.

Свидетель жестоких и суетных дел,

Фраги ослабел и как лунь поседел.

Покоя искал он, свободы хотел —

И гибнет с владыкой-обманщиком в ссоре.

Мир, нас окружающий, — опытный лжец.

Детей своих слабых он ложью вскормил.

У добрых джигитов, у гордых сердец

Добро расточил он — таков этот мир.

Не знающий хитростей мира досель

И алчности стрелы пускающий в цель,

Считающий жесткой лебяжью постель,

Уляжешься в землю — таков этот мир.

Узнаешь ты меру насилья и зла

И яд вместо плова возьмешь со стола.

За добрые и за дурные дела

Ответить придется — таков этот мир.

Будь щедрым, за бедность людей не брани,

Открой им овечьих загонов плетни.

Богатство стяжавшего ночи и дни,

Где слава Каруна? — таков этот мир.

Страницы Корана, Махтумкули,

Тебе благодать и покой принесли.

Другой безутешным уходит с земли.

В роду он последний — таков этот мир.

Сын Адама, непрошеный гость на земле,

Подлым роком тебе суждено унижение.

Речь твоя вдохновенная тонет во зле;

Замолчи, для чего тебе это мучение?

Здесь кочевья твои не оставят следа,

Отгорят очаги, расточатся стада…

Что рабыням тиранов земных до стыда,

Если суками сделало их наслаждение?

Станут нищими шахи, лекарств не найдут.

Не любезен изгнаннику чуждый приют.

Что за чувства покоя душе не дают,

Захлебнувшейся пламенем в ожесточении?

Дети праха земного довольны собой.

Правдолюбцы и лгущие наперебой

С гор, дивуясь, глядят на простор голубой

И теряют в безводных пустынях терпение.

Ты не знаешь, когда тебе смерть суждена —

В пору глупого бденья иль праздного сна.

По земле ты скитался во все времена

И остался в неведенье и заблуждении.

«Мне бы денег мешок!» — говорит нищета.

«Мне бы — свет!» — слепота. «Мне бы в путь!» — хромота:

Пресмыкается низость и льстит суета:

«Самого Искандера мой шах совершеннее!»

Этот — в шапке богатой, тот — беден и гол.

Злобе — шахский венец, кривде — шахский престол.

Ветру жгучему — степь, зною лютому — дол,

Бедняку — недоед, богачу — пресыщение.

Обвиняют, клеймят и пытают иных;

Нищих гонят на стужу — тепло не для них;

За невестой в Гурген приезжает жених;

Умирающий молится об исцелении.

Кто-то хвалится тем, что к любимой идет;

У кого-то истерзан молчанием рот.

Ты горел на огне повседневных забот,

Ростовщичеством кончилось это горение.

Божье имя назвать невдомек одному;

У другого подруга — что месяц в дому.

А моя начинает с утра кутерьму,

И до тьмы пребывает мой дух в раздражении.

Кто-то мир называет обителью слез

И горюет, что рок его близких унес;

Чей-то лик по весне был румянее роз,

А потом проступило уродство и тление.

Кто-то прожил до старости в темном углу,

Кто-то лжет, кто-то молча потворствует злу;

Этот жив, тот уходит в загробную мглу,

Та блудница свое восхваляет падение.

Кто-то желчь ядовитую выдаст за мед;

Кто-то кривду посеет и след заметет;

Кто-то в гроб свои тайны с собою возьмет,

А мои — разболтало мое вдохновение.

Одному закатившейся младости жаль,

На другого и юность навеет печаль,

И на поясе подлого яркая шаль

Проклинает вседневно свое поношение.

Что за сны предо мной чередою прошли!

Голос твой не звучит мне из чуждой земли.

Жизнь влачит в унижении Махтумкули,—

У ничтожества жалкого он в услужении.

О рок, награди нас своей благодатью,

Лицом повернись к нам, будь чуть подобрей.

Безвременно в землю легли наши братья,

Невинные, ставшие жертвой твоей.

Ты — волк, мы — овечки, да это не внове!

Клыки твои красными стали от крови.

Ощерясь, ты снова стоишь наготове.

Опомнись, помилуй несчастных людей!

Ты давишь без петли, сечешь без кинжала.

Забыть твоего мы не в силах оскала…

Ужель твои козни начнутся сначала,

Ужель утоленья нет жажде твоей?

В пощаду не веря, и дети, и внуки,

Мы все простираем в мольбе наши руки.

Зачем, обреченный на смертные муки,

Страдает твой раб до скончания дней?!

О Махтумкули, каждый день на рассвете

Шли небу слова справедливые эти.

Ведь идолы даже все слышат на свете.

Достигнешь ты бога молитвой своей!

Ну кто, друзья мои, постиг

То, что судьбе на ум взбредет.

Ведь всякий час и всякий миг

Удар предательский нас ждет.

Предстанет смерть, разверзнет пасть,

Умрет в тоске, кто пожил всласть.

Земля питает к плоти страсть,

Тиски сжимает в свой черед.

Тех, кто доверчив, ждет просчет:

Сто тысяч раз им рок солжет.

Он их скота не сбережет.

Достаток — сон, а сон пройдет.

Зерном, насыпанным в силок,

Завлек доверчивого рок.

Не верь тому, что под шумок

Тебе предскажет звездочет.

Фраги, все тоньше жизни нить.

Недолго смертному ходить.

Проси судьбу повременить

Она к тебе не снизойдет.

Ты, названный божьим рабом,

С аллахом считайся, не спи.

Мир этот исчезнет потом,

Скорей просыпайся, не спи!

Пусть жизни бездонна река,

Ты здесь не пребудешь века,

И юность твоя коротка.

Трудись же, старайся, не спи!

Нетленной вселенной народ,

Тебя не дождавшись, уйдет.

Готовься! От мелких забот

Скорей избавляйся, не спи!

Коль нужен тебе мой совет:

Пленен суетою сует,

За все понесешь ты ответ.

Будь смел, не скрывайся, не спи!

Пусть мира конец этот сон,

Крик детства и старости стон

Мгновенны в движенье времен,

Но ты не сдавайся, не спи!

Пусть ищешь почета себе,

Мирской отдаваясь борьбе,

К чужой равнодушен судьбе,

Греху не предайся, не спи!

Не меряй все блага грошом,

Что толку в богатстве большом,

Корыстным не стань торгашом.

Добром занимайся, не спи!

Средь этих выжженных песков ты сжалься надо мной.

Создатель сущего, Субхан, дай исцеленье мне.

Моей измученной душе, истерзанной, больной,

О врачеватель смертных ран, дай исцеленье мне!

Останови на мне, хоть раз, свой пламенный зрачок.

Бесплодно жизнь моя прошла средь суетных тревог.

Услышь мольбы мои, Ильяс, ты, Зикрия-пророк.

Коус премудрый и Умран — дай исцеленье мне.

Я сердцем и душой ослаб, как старец Ибрагим,

Моя Кааба далеко, и я не пилигрим.

Шепчу я пересохшим ртом, простерт и недвижим;

Гозли прозревший и Сельма» — дай исцеленье мне.

Я корень сохнущий а песке, нет у маня ствола.

Господня воля у меня наследника взяла.

Властитель духов, дивов царь и ты, чья власть светла,

Провидец мудрый Сулейман — дай исцеленье мне!

Хотел о помощи взывать — теснится вопль в груди.

И вместо слез из глаз моих кровь брызнула, гляди.

К чему мне жить, где цель моя, что будет впереди?

Ответствуй, добрый Пеливан — дай исцеленье мне.

Обетованная страна мне чудится везде.

Там тигры кротости полны, там места нет вражде.

Искал тот край Махтумкули, но где он, люди, где?

О лекарь ласковый Лукман — дай исцеленье мне!

Ты видишь помыслы мои, аллах!

Благочестивей их и чище нет.

Но почему едой пресыщен шах

И ни зерна у братьи нищей нет?

Один богатства копит круглый год,

Другой иссох от горя и невзгод.

Ударит молния и дом сожжет,

У бедняка и пепелища нет!

Джигит в парчу и золото одет.

Он щедростью своей пленил весь свет.

Но для него же в восемьдесят лет

Другого места, чем кладбище, нет.

Один в лохмотьях, а другой богат.

Те платят дань, а те благотворят.

У нищего всегда унылый взгляд;

Приюта у Него и пищи нет.

Махтумкули! За все благодари!

Молитву всемогущему твори!

Судьбе послушны все — рабы, цари…

Не скрыться им а свои жилища, нет!

Мир нищ, как степи без полыни, друг.

В моей душе один отныне друг.

Друзьям былым уже не верен друг.

От слов твоих душа в теснине, друг.

Согнув свой лук, мне сердце ранишь, друг.

Но жалоб нету и в помине, друг.

Разлет бровей твоих прекрасен, друг,

Прекрасней нет их строгих линий, друг.

Не забывай о милосердье, друг.

Сломай копье своей гордыни, друг.

Лишив надежды быть с тобою, друг,

Бросаешь друга ты в лавине, друг.

Махтумкули — богат любовью, друг.

Отринь его — и он в пустыне, друг.

Мнит скворчонок себя соловьем,

Воробей себя соколом мнит.

И себя в заблужденье своем

Холм горою высокою мнит.

Данник лени и раб анаши,

Подкупая льстецов за гроши,

Никогда не имевший души,

«Я с душою глубокою» — мнит.

Всем известно, что уксус не мед,

Но за мед он себя выдает.

Садом стать, что годами цветет,

Хворостина убогая мнит.

Ничего не могу я понять:

Хилый дивом готовится стать.

А на скачках осел обогнать

Скакуна крутобокого мнит.

Удивляйся, Махтумкули:

Этих к мудрости тропы вели,

А глупец себя солью земли,

И без поисков Истины, мнит.

Коль ты всех судишь слишком строго,

Всем нудно от твоих бесед:

Приятней верный пес намного,

Чем изолгавшийся сосед.

Закон судьбы — игра, измена;

Твое богатство — в море пена,

И отвернется постепенно

От разоренного весь свет.

Собака золота не ценит;

Глупца ученье не изменит;

Тебе беда узду наденет,

Коль ты лентяй и дармоед.

Коль молишься ты со смиреньем,

Ответит бог благословеньем,

Но отвернется он с презреньем,

Коль нарушаешь ты обет.

Махтумкули глубоко слово.

В нем смысл найдется для любого;

Гони бесстыжего и злого,

Нечестным в доме места нет.

Хочешь волосы красить? Грецкий орех

С маком вместе хорошим составом будет.

Если зол ты, язык введет тебя в грех,

И душа твоя зеркалом ржавым будет.

Тот, кто зло почитает высшим из благ,

Тот в конце концов попадает впросак.

Будешь добрым — с тобой примирится враг.

Будешь зол — каждый шаг твой неправым будет.

Тот, чей прав не терпит дурного словца,

Будет веру свою хранить до конца.

Если сердце утратит веру в творца»

Почернеет и корнем корявым будет.

Сын Адама, влачащий грех пилигрим,

Молвишь доброе слово — благодарим.

Мы не ведаем правды, но делом своим

Будешь в мире прославлен, коль правым будет.

Многозначна речь твоя, Махтумкули,

В ней не многие что-то постичь могли.

Столь различны люди и страны земли,

Но у многих суждение здравым будет.

Тот, кто в Истину влюблен,—

Весь в круженье, весь в движенье,

Он сияньем ослеплен,

От любви — в изнеможенье.

Светом Истины согрет

В рубище Ходжа Ахмат,

Он глядит на божий свет,

Трепеща от восхищенья.

К небу рвутся дерева,

Из земли растет трава.

Дервиш Истины слова

Изрекает в озаренье.

— Стань безумцем! Стань святым!

Стань родным сердцам людским!

Завещал нам Ибрагим:

Радость — в жертвоприношенье!

На святой горе Синай

Сам господь явил нам рай.

В созерцанье пребывай,

В непрерывном постиженье!

Тот, кто божий лик узрел,

Двух миров познал раздел.

Чти Коран — великих дел

И законов изложенье!

Я, Махтумкули, весь пыл

В службу Истине вложил.

Тот, кто Истину забыл,

Да останется в забвеньи!

Под ярмом, гонимый Роком, ты плетешься бледной тенью.

Чем окупятся страданья? Что нас ждет? Одни мученья.

Кровью сердца обливаясь, будешь ратовать за правду.

Ошибешься ненароком, кары жди за прегрешенья.

Ел ты, пил и безмятежно спишь, обняв свою подругу…

Не назвать ли это счастьем? Это всё — грехопаденье!

Чары женские и яства, пересуды на досуге —

Эта слабость человечья изначальна, без сомненья.

Только я не сразу понял эту истину простую

И легко попался в сети, не придав словам значенья.

О Махтумкули, всё диво, что творится в жизни с нами:

Вероломный Рок обманом обрекает на мученья!

Ждет суд тебя за подлый твой язык,

Ты не избегнешь страшной доли, сплетник;

Уймись! Молчи! Ты клеветать привык,

Ты причиняешь много боли, сплетник!

В аду ты будешь громом оглушен,

В костер падешь, на льдистый сядешь трон,

В язык вопьются змей и скорпион.

Ты почернеешь поневоле, сплетник!

Твоих друзей твоя отторгнет ложь;

Твой грех — как жернов: спину ты согнешь;

Ты из геенны к богу воззовешь,—

Но небеса не далеко ли, сплетник?

Фраги сказал: лжец, сам себя вини

В том, что ты стал позором для родни;

Сам на себя в отчаянье взгляни

И ужаснешься поневоле, сплетник!

Бескостным создал ты меня сначала, наш отец!

Дал в материнском лоне плоть и душу мне, творец!

Меня впустил ты в бренный мир, — как в сказочный дворец.

Но стал я жертвою страстей, восторженный глупец…

Что сотворишь еще со мной, когда придет конец?

Иной кружится день и ночь, ища земных утех.

Там стерегут свое добро, а тут — гульба и смех.

О боже, я, твой жалкий раб, молю один за всех:

Яви нам милость, не вменяй любой проступок в грех,

Когда закончим путь земной, когда придет конец!

Глядишь: сегодня человек, кощунствуя, грешит,

А завтра он в земле сырой, в могильной тьме лежит.

Кто в твой последний, страшный час на помощь поспешит?

— Безумец! — говорит земля. — Ты будешь позабыт,

Едва свершится жребий твой, когда придет конец…

Без помощи учителей ума не обретешь.

Тому, кто истинно влюблен, разлука — острый нож.

Любовных мук не испытав, и счастья не найдешь.

Не утоляют встречи нас, жить розно — невтерпеж.

Доколе длиться пытке злой? Когда придет конец?!

Терпенье, сердце, обрети! Не содрогайся зря!

Прилично ли столь мало знать, столь много говоря?

Текут потоки слез из глаз в соленые моря.

Господь, дай цели мне достичь, волнуясь и горя!..

Будь милосерд с моей душой, когда придет конец!

Что стонешь ты, Махтумкули, несчастный соловей,

Клубок мятущейся тоски, вместилище скорбей?!

Увы! Недуг не исцелят и тысячи врачей!

О, помяните вы меня добром в кругу друзей!..

Скажите: «Был бедняк такой», — когда придет конец.

Твердит мне сердце: обратись к друзьям —

Уж не пришло ли светопреставленье?

Забыт ислам. Нет веры старикам.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Мир рушится. Кругом болезни, мор.

И будет это до каких же пор?

Коль начался у наших мулл раздор,

Пришло, наверно, светопреставленье.

Расскажет муфтий байку и, как тать,

Спешит поборы с прихожан содрать.

Как правде перед ложью устоять?

Пришло, наверно, светопреставленье.

Реис-насильник, потерявший стыд,

Петлей непокорившимся грозит.

Наш бич — пороки. Вера нам — не щит.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Ишанам нынче лень творить намаз,

Они торгуют верой напоказ.

Еще такого не было у нас.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Нас суфиям, увы, не обмануть:

Корысти ради в Мекку держат путь

И так скоромное едят, что просто жуть.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Там, где курбан, галдя наперебой,

Толкутся шейхи праздною толпой.

Не чтят могилы, где почил святой.

Пришло, наверно, светопреставленье.

У родовых старейший что за нрав:

Живут, мздоимцы, честь спою поправ.

Коль захотят, неправый будет прав.

Пришло, наверно, светопреставленье.

У бая нет почтенности былой.

Работник стонет под его пятой.

Вернется ли к униженным покой?

Пришло, наверно, светопреставленье.

В огромном мире множится разврат.

Греховности в нем больше во сто крат.

Сын грабит должников — родитель рад!

Пришло, наверно, светопреставленье.

Где нынче скромных девушек найдешь?

Девичья честь не ставится ни в грош.

Раздолье для двуличных, для святош.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Тяжелые настали времена!

Людей толкает в бездну сатана.

Обманом вся земля полонена.

Пришло, наверно, светопреставленье.

Платить зекят не хочет богатей.

Как много стало скаредных людей!

Мир с каждым днем жесточе и лютей:

Пришло, наверно, светопреставленье.

Эх, как бы нас не затопило зло!

Жить, всё это предвидя, тяжело.

Вином торгуют — что за ремесло?!

Пришло, наверно, светопреставленье.

Махтумкули, перед лидом всех бед

Зови к благоразумию белый свет.

Исправишь ли пороки или нет,

Когда такое светопреставленье?!

Земною славой не гордись, мгновенно наше бытие.

Ты не задержишься, пройдешь — не вечен ты, не вечен ты.

Смерть-виночерпий поднесет тебе прозрачное питье,

Сам к смертной чаше припадешь — не вечен ты, не вечен ты.

Мир — это крепость на песке, стирает время письмена.

В людской извечной кутерьме всему потеряна цена.

Где, торжествуя, жизнь цвела — пустыня мертвая видна,

Следов кочевий не найдешь — не вечен ты, не вечен ты.

Разлука — это злой недуг, беда тому, кто разлучен.

Будь справедлив и милосерд, пока ты молод и силен.

И жизнь засветится твоя, как будто ты огнем зажжен.

Как факел, светом изойдешь — не вечен ты, не вечен ты.

Я с розой молодость сравню. Ты был цветком — увял цветок.

Неужто ты на свете жил, и разумел, и видеть мог?

О, как легка сухая кость! Глазницы жжет сухой песок…

Ты сын земли, в нее уйдешь — не вечен ты, не вечен ты.

Знай, сорок лет не малый срок для всех живущих на земле.

Смерть — пуля, пусть она сразит тебя не дома, а в седле.

Короткой вспышкой лучше быть, чем угольком чадить в золе.

Как порох ты себя взорвешь — не вечен ты, не вечен ты.

Махтумкули, твоим словам и поученьям нет конца.

Ты болен, и тебя гнетет томленье близкого конца.

Не трать напрасно пыл речей, они не трогают глупца,

Ты мудр и с горечью поймешь — не вечен ты, не вечен ты.