Кайа. История про одолженную жизнь. Том 4. Часть 1.

Глава 80

Предместье Санкт-Петербурга, в гостевом покое крупной частной медицинской клиники, около восьми вечера того же дня.

(Ругается на английском)

— Дерьмо. — прокомментировав все произошедшее за сегодня, впервые за долгое время заговорил на языке Шекспира я, положив голову на подушку и прикрыв предплечьем глаза, когда за дежурным психологом этой больницы закрылась дверь.

Повернув голову, посмотрел на небольшой декоративный столик, на полированной столешнице которого стоит графин с водой, казенного вида стакан и пузырек с несколькими таблетками (успокоительное, со слов доктора), которые мне предлагалось выпить, чего я делать не стал.

Вздохнув, снова прикрыл глаза, и из подсознания моментально всплыл образ той красавицы, Вениаминовой, которая, с удивлением посмотрев на меня, плаксивым голосом пожаловалась своей матери на то, что я, мол, убил ее.

Господи, никогда тебя ни о чем не просил, да и, если честно, не особенно-то в тебя и верю, но…

Но если ты, и правда, «еси на небеси», то, пожалуйста, не дай умереть этой девице, иначе…

Не желаю даже и думать о том, что может и, скорее всего, обязательно начнется, если она все-таки склеит ласты!

И моему приемному отцу тоже не дай умереть. Особенно ему!

Я оглядел небольшой по площади, но лаконично обставленный гостевой покой. Никого, кроме меня здесь сейчас нет. Я один-одинешенек. Опять. Как, впрочем, и всегда. Надоело…

Сейчас я был бы рад даже обществу тетки. Впрочем, чего уж врать, ее обществу я теперь буду рад всегда, ибо несмотря на свой, мягко говоря, непростой характер и желание подложить Кайю под нужного Семье человека, она…

Мне вдруг вспомнилась Мари Потап, которая без малейших колебаний отдала свою жизнь во имя спасения моей…

Тетка сегодня спасла мне жизнь, что и говорить (но, разумеется, если бы я столь оперативно не бросил револьвер, то меня бы пристрелили несмотря ни на что), когда, разведя руки, заслонила меня от охранников великого князя, уже изготовившихся стрелять.

Нет, благодаря тетке и самому великому князю, исключительно вовремя заоравшему во всю глотку: «Не стрелять!», меня сегодня не застрелили. Хотя и нехило поваляли мордой по земле, как говорится, посадив еще немало синяков на моем теле, а затем заломили руки и надели гибкие наручники.

У тетушки от всего произошедшего приключился гипертонический криз (вот нахрена на подобное мероприятие тащить женщин и девочек-подростков?), и, вероятнее всего, она сейчас тоже где-нибудь здесь, в этой больнице. Уверен, медицинское учреждение выставит нам конский счет, учитывая тот факт, что наше Семейство оккупировало как минимум половину этажа клиники, обустроив здесь же еще и несколько постов охраны. Впрочем, что такое для Филатовых какой-то там счет за лечение?

Приемный отец. Он жив. По крайней мере, пока…

Рапира Вениаминова задела его печень. Повезло папаше, что на площадке дежурила опытная медицинская бригада. А той, кого подстрелил я, повезло, что таких бригад было две, по числу участников дуэли.

Экспансивная пуля, выпущенная из моего револьвера… Вениаминова, останься, пожалуйста, живой!

Однако, приемный отец тяжело ранен и шестеренки, которые по логике устроителей происходящего должны были завертеться, завертелись.

Бойня за активы Филатовых уже началась.

Приемная мать (та самая «Женя-играющая в игру») плюс те из родственников, кто лично заинтересован в том Семейном порядке, который начал устанавливать папаша против всех-всех-всех.

Хотя, конечно, не стоит забывать и о том, что за спиной у приемной матери стоит практически всемогущая в этом государстве Служба внутренней безопасности, да и сам Государь, скорее всего, тоже, но…

Активы Филатовых столь велики и обширны, что сейчас разыграется катаклизм такого масштаба, что…

Или царь, со своей подручной и прочими, нарочно спровоцировали ситуацию таким образом, что все закулисные кукловоды будут теперь вынуждены выползти на свет божий, где их и «того»…?

Меня все это не касается, в том плане, что на разворачивающиеся события я при всем желании повлиять никак не сумею, да и желания такового у меня нет. Однако, отголоски начавшегося побоища меня уже настигли.

Внезапно за мою скромную персону развернулась нешуточная схватка между Службой внутренней безопасности и Службой общественной безопасности, то есть полицией. Оперативники СВБ, вероятно, по распоряжению матушки, заявились за мной в логово службы, отвечающей за охрану первых лиц государства, куда меня доставили для допроса.

Расследование уголовных преступлений в компетенцию данной службы не входит, этих людей интересовало лишь то, имела ли Кайа умысел стрелять в великого князя, и когда выяснилось, что нет, они потеряли ко мне всякий интерес.

Полицейские также вознамерились заполучить меня в свои лапы.

В данном случае схватка — это не образное выражение, ибо противостояние едва не переросло в стрельбу. Но как минимум крики, матерщина и взаимные угрозы присутствовали в полном объеме.

Кому-то, похоже, просто необходимо, чтобы Кайа оказалась в полицейских застенках. Скорее всего, затем, чтобы получить дополнительный рычаг давления на Семью. Плюс наверняка еще существуют и некие межведомственные разборки, нашедшие свой выход в данной ситуации.

Короче говоря, в помещении, где все мы находились, господа офицеры из двух различных силовых ведомств устроили натуральный беспредел. В итоге на место прибыли большие «звезды» из обоих ведомств, сумев взять ситуацию под контроль, и не допустить реального кровопролития, а то ведь вся ситуация уже накалилась настолько, что подобного развития событий лично я бы не исключал.

Высокие чины договорились о том, что меня сейчас допросит полицейский следователь, после чего пускай уже суд решает, как именно со мной поступить. И когда в логово здешнего аналога ФСО (называется оно длинно и уныло, Служба охраны императорской Семьи и членов Правительства Его императорского величества…может быть не буква в букву, но как-то так) заявилась целая толпа адвокатов, работающих на Филатовых, я разревелся. Устроил форменную истерику, причем лютую.

А как иначе? А иначе никак!

Разве возможно для четырнадцатилетней барышни оставаться спокойной после того, как ее папу практически убили, а затем еще и она же самолично подстрелила другого человека, после чего ее без всяких сантиментов задержали и обвиняют теперь черти в чем? Разумеется, нет! Если это нормальная, самая обычная барышня, пускай и из «знатных», а не какой-нибудь ребенок-солдат. А мне сейчас как раз и нужно казаться самой обычной юной барышней, попавшей в жестокий переплет.

Тем более что я и в самом деле здорово волнуюсь относительно приемного отца, Вениаминовой и всей той чертовщины, что начала происходить вокруг моей Семьи, и которая еще незнамо чем окончится. И для меня в том числе!

Вокруг меня резко, безо всяких прелюдий, образовалась некая зона правовой энтропии, вследствие чего местные законы в отношении меня начали работать…весьма своеобразно.

Впрочем, по этому поводу мне вряд ли стоит удивляться, ведь в любом обществе, издесь, итам, одни и те же законы для рядового обывателя и для человека, так или иначе, причастного к немыслимым деньгам и власти, работают очень по-разному.

Но самый цирк приключился в суде, что, впрочем, явно указывало на мощь катаклизма, происходящего в недрах государства и скрытого от глаз рядового обывателя…

К зданию суда меня доставили на Семейном авто, в сопровождении Семейных же охранников, а также Леры, примчавшейся по приказу маман, и которая привезла для меня сменную одежду. Та, что была на мне, утратила всякую презентабельность после того, как меня от души поваляли на снегу с песком.

А как может барышня Филатовых появиться на людях в подобном виде? Никак не может!

Так что я, переодетый в чистое, как следует расчесанный и с наведенным на физиономию макияжем (а свою вуаль я потерял во время задержания, да и в суд с ней не пойдешь), в сопровождении охраны, группы адвокатов, полицейских и оперов СВБ, был заведен в монструозное здание суда, архитектура коего по неведомой причине отдаленно напоминало советскую, и приведен в зал судебных заседаний, где и предстал перед мрачными очами немолодого уже, очень тучного мужчины, облаченного в черную судебную мантию.

Судья, потратив некоторое время на ознакомление с подготовленными полицейским следователем документами, а практически весь документооборот здесь осуществляется в электронном виде, с кислым выражением на физиономии рассматривал меня, я же уткнул взор в столешницу стола, за которым сидел. Затем Его честь обернулся и поглядел на висящий на стене портрет Государя императора.

— Алена Сергеевна… — обратился судья к секретарю, — будьте так любезны, вызовите, пожалуйста, для меня врача, а то что-то сердце у меня прихватило…

Короче говоря, судью, категорически не желавшего участвовать во всей творящейся фигне, а главное — заиметь затем вытекающие из этого последствия, увезли на «скорой».

Ну а далее начались длительные метания участников всего этого балагана и поиск того несчастного, кто наконец решил бы, как со мной поступить.

Дело осложнялось еще и тем, что решать мой вопрос должен был не абы кто, ведь Кайа Филатова — лицо дворянского сословия, а значит, судья из более низкого сословия заниматься моим делом не имел права. «Знатные» же судьи…

Дежурный судья, который, по идее, и выписывал постановления на арест всяческих «знатных» балбесов, симулировал сейчас сердечный приступ и был увезен в больницу, а те из судей, кто вел прием в другие дни, со слов моих адвокатов, прибыть на службу отказались, также сославшись на нездоровье. У них здесь прямо вредное производство какое-то.

Иные же судьи, не дежурные, вели свои процессы и им моим делом заниматься было совершенно недосуг.

В общем, после долгих мытарств всех участников данного действа, меня отконвоировали на седьмой этаж, в кабинет номер 702, на двери которого висела золоченая табличка: «Его Сиятельство Председатель Петербургского уголовного суда Рихтор Якоб Вольфович» (с дублированием на немецком языке).

И в тот самый миг, когда меня и всю нашу честную компанию пригласили пройти в кабинет к Якобу Вольфовичу, на сцене нашего балагана объявилась одна из Вениаминовых, мать убитого бретёра и его подстреленной мной младшей сестры. Эта весьма колоритная пожилая уже женщина, быстрым шагом направлялась в нашу сторону, а ее шикарная шуба была нараспашку. Пребывала она явно не в настроении. Впрочем, а какое может быть настроение у женщины, у которой вот только что убили сына и очень серьезно ранили дочь?

И пришла она не одна, но явно по мою душу, хотя на меня даже и не взглянула.

Или нет?

Ее дочь! Готов поставить рубль на то, что женщина эта примчалась сюда спасать свою дочь, вот зачем она здесь!

Молодая Вениаминова совершила тяжкое уголовное преступление, напав с оружием своего братца на моего папеньку, и теперь, когда и если она все же оправится от ранения, то всенепременно будет осуждена и наверняка получит реальный срок. Если только…

Если только «добрые» люди, стоящие за всем происходящим, не подсказали этой женщине,какнеобходимо действовать, чтобы ее доченька смогла уйти от наказания. Что ж, с ее стороны некая юридическая атака на меня лично вполне укладывается в канву происходящего…

Я почему-то убежден, что подобный дурдом происходит на памяти Якоба Вольфовича впервые.

Короче говоря, в кабинет Председателя суда меня поначалу даже и не допустили, заставив дожидаться снаружи. Туда зашел полицейский следователь; один из оперативников СВБ; тип из государственной охраны, бывший свидетелем произошедшего на дуэльной площадке и откомандированный своим начальством для участия в суде; один из моих адвокатов и, кажется, адвокат Вениаминовых.

А когда я все-таки оказался в кабинете Председателя и уселся на предложенное место (всего, за столом для посетителей я насчитал восемь кресел), с печальным выражением лица уткнув взгляд в свои колени, хозяин кабинета, совершенно невзрачный мужчина среднего возраста в превосходном костюме, поглядел на меня так, будто бы в его кабинет заползла сейчас крайне ядовитая змея.

— Итак… Значит, относительно оружия, из которого барышня Филатова произвела свой выстрел… — произнес Председатель суда, глядя в дисплей своей ВЭМ.

Едва я услышал его слова, память моя выдала порцию воспоминаний о дне вчерашнем. О том, более чем странном разговоре с приехавшей матушкой, который мы вели до тех пор, пока она не закемарила от усталости.

— Кайа, мне сейчас необходимо услышать от тебя одну очень важную вещь. — с закрытыми глазами произнесла приемная мать, явно меняя тему нашего разговора.

— Какую, мам? — поинтересовался я.

Она некоторое время не отвечала, и я уже решил, что она заснула, но…

— Может случиться, необязательно, конечно, но… Случиться так, что ты останешься единственным человеком во всем мире, на которого твой брат сможет положиться… — наконец произнесла она, подтянув ноги к животу. — Кто сумеет его защитить.

— Не поняла…? — начал было я, а мои ладошки зачесались от нехорошего предчувствия.

— Все ты поняла, доченька, не прикидывайся дурочкой. — не дала мне договорить приемная мать. — Мне прямо сейчас необходимо знать, сможет ли в будущем твой брат в самой полной мере рассчитывать на свою старшую сестру, на тебя? Станешь ли ты его оберегать и защищать изо всех сил, если подобное понадобится? Будешь ли поддерживать его во всем? Если нет…ну что же, ничего страшного, я найду иной вариант. Но если да, то я желаю услышать твое слово.

Что-то произошло, что-то определенно произошло. Ранее эта женщина явно желала держать меня как можно дальше от своего еще не рожденного ребенка, уж в этом я уверен наверняка. А вот теперь…

Защищать и оберегать брата? Я, чья-то «закладка»?

Или со стороны матушки это какой-то новый способ побудить меня к некоему действию, дабы вывести Кайю и тех, кто, по ее мнению, дергает ее за ниточки на чистую воду? Или…? Или…?

— Странные вещи говоришь, мам. Разумеется, как старшая сестра я сделаю все возможное для брата, и даже чуть более, но… Ты же не можешь не знать, что этой весной я переезжаю к своему любовнику.

— Я уже тебе говорила, чтобы ты прекращала строить из себя дурочку! — в голосе матушки прорезались нотки явного неудовольствия. — Когда…нет, если Александр Блумфельтд очнется и при этом останется хоть сколько-нибудь дееспособным человеком, то ты будешь примерно последней барышней, которую он пожелает видеть в своем доме. Вернее, все они. Уверена, мне не нужно объяснять тебе, почему! Ни сам Александр, ни кто-либо из его Семьи ни за что не поверит в то, что произошедшее с ним случилось без твоего самого деятельного участия. Но доказать они ничего не сумеют, да и не станут. Скандал с наркотиками начался грандиозный. Тебе все же удалось отвертеться от этой Семейки. Впрочем, выбрать тебя на роль любовницы этого человека было не слишком разумным решением. Блумфельтды и Государыня теперь наверняка согласятся и даже будут настаивать на твоей замене. А с Юлей, между прочим, ты поступила весьма жестоко…

— Правда? — поинтересовался я и, взяв в руки видеофон, «пинганул» сетевой накопитель, тот самый, на который скопировал виртуальный сервер старика Блумфельтда.

«Запрашиваемый адрес недоступен». — прочел я на дисплее устройства.

Ясно. Непросто победить, играя в подобные игры с матушкой. — подумал я, кладя видеофон рядом с подушкой.

— Правда. — подтвердила она, одним глазом наблюдая за моими действиями и слегка улыбнувшись. — Злые языки говорят, будто бы любезный Генрих Карлович сорвал всю свою злость по поводу произошедшего скандала на этой нашей дорогой родственнице.

— Серьезно? — почти искренне удивился я. — Но она же, несмотря ни на что, все-такинашародственница, и к тому же подруга Государыни. Он, и правда, посмел поднять на нее руку? И, кстати, мама! Не ты ли мне обещала, что Александр станет относиться ко мне с уважением?! Посмотри на мое лицо! Это называется: «уважение», да?! Он избил меня, словно какую-то продажную девку после случки!

— Кайа…! Не нужно грубых выражений! Александр принесет тебе свои самые искренние извинения…если сможет. — пообещала маман. — В любом случае подобного впредь не повторится, так как существующая договоренность относительно вас обоих будет пересмотрена.

— А мое мнение по этому поводу никому не интересно, да?! — я слегка повысил голос. — Я согласна пойти на жертвы ради Семьи, но категорически не согласна становиться подстилкой на разок-другой для всякого рода уважаемых людей! Между нашими Семьями существует договоренность, относительно того, что я стану зарегистрированной любовницей Александра и я намерена ей стать! Но, разумеется, для своего брата я готова сделать и сделаю все, что будет в моих силах. Если для тебя это так важно, мама, то я обещаю тебе. Но! После того как Александр лишил меня невинности, ни о каком изменении договоренностей между нашими Семьями я и слышать не желаю! Не хочу в глазах других людей выглядеть «ношеным тапком», как он сам такое назвал! Как говорится, любит кататься — пусть любит и саночки возить! После всего произошедшего он просто обязан взять на себя ответственность за меня! А если Блумфельтды не согласятся, я напишу жалобу лично Государю, имею право!

— Мы обе знаем, дорогая моя, что ничего подобного между вами двоими не происходило. — погладив меня по голове, заявила приемная мать.

— Боюсь, мама, что уважаемые гости Рождественского вечера с тобой категорически не согласятся! — улыбнулся я приемной родительнице.