Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

Ван Тянь ПОМНЮ ВРЕМЯ, КОГДА УХОДИЛИ В ПОХОД[50]

За несколько месяцев до того как попасть в больницу, Юнмин начал свои поиски, в которых смешивались явь и бред. Часто в такие минуты его действия были вполне конкретными. Невзирая на солидный возраст и целый букет болячек, он пускал в ход всё, что пока ещё было в его арсенале: палочку, фонарь, свои подслеповатые глаза, дрожащие ноги, и во всеоружии направлялся в знакомые и незнакомые места на какие-то поиски. На первый взгляд, эти места казались вполне обычными, но было в них и что-то мистическое. Например, заросли бурьяна вокруг уже засохшего сливового дерева в западной части небольшого парка или, например, унылый, сырой угол за дверью уличной мастерской. Степень знакомства с конкретным местом зависела от обстоятельств. Иногда он направлялся по уже проторённому пути, приходил туда снова и снова, пока ему вдруг не открывалось удивительное видение. Прямо перед его глазами появлялось чудесное свечение, и в необычном преображении дерева он вдруг мог увидеть лицо, которое привиделось во сне, при этом всё вокруг искрилось ярким светом, излучая животворящую энергию Нового мира. Никто не знал, что именно он ищет, однако если он что-то находил, то это сразу бросалось в глаза — об этом говорил его странный взгляд и потерянный вид. Окружающие не обращали на это внимания, притворяясь, что одобряют его бесполезные и безвредные действия.

Что же такого он мог найти? В его возрасте всё только убывает, путём математического вычитания всё непрерывно сходит на нет, будь то безмятежность или воспоминания.

И всё-таки, вернувшись из больницы, Юнмин стал вести себя намного спокойнее и, уподобившись тени, крепко-накрепко прилип к Наньянь. «Янь, Янь», — его зов слышался уже не один десяток лет, естественно в отсутствие посторонних ушей. При детях он звал её «Наньянь», а в разговорах с соседями — «наша малышка Цзян». Она ведь была младше его, так что прозвище ей вполне подходило. Когда он обращался к ней, его лицо уже ничего не выражало, да и голос стал совсем тихим, вся сила была во взгляде, который, наоборот, стал более цепким.

От него осталась лишь пара глаз — две узенькие тропки, по которым можно было проникнуть в его безбрежный мир. Наньянь уселась вместе с ним на балконе погреться на солнышке. Пристроившись рядом, она легонько поглаживала своими старческими в пятнышках руками его дряблую шею. Она просто сидела, но для Юнмина это было наивысшим наслаждением, он медленно перевёл изучающий взгляд на лицо Наньянь, долго-долго смотрел на неё, а в его глазах постепенно проступало смятение. Наньянь догадалась, что он снова принялся за свои поиски.

Теперь он нащупывал другой путь. Ведь в кладовых памяти столько неприметных уголков, и если туда заглядываешь не часто, то когда-то знакомые места могут порасти сорняком, стать сырыми и мрачными. Но, говоря о копании в мозгах, то этот процесс, несмотря на всю его доступность, всё-таки более трудоёмкий. Хождение по запутанным тропам воспоминаний сопровождается постоянным риском напороться на неприятности. Обычно Юнмин, словно трусливый ребёнок, нуждался в поддержке, поэтому и теперь он инстинктивно затянул своё: «Янь, Янь».

Наньянь крепко сжала его руку, она была его далёкой родиной, его надёжным кровом. И главным для Юнмина было ощущение её тепла в этом огромном мире, который существовал лишь, пока она находилась рядом. Его рука ответила крепким пожатием: для Наньянь это был очередной знак беззвучной просьбы Юнмина. Сам он немногое мог накопать в своей памяти, Наньянь должна была помочь ему.

— Ну, хорошо, хорошо.

Её повествованию обычно предшествовали успокаивающие интонации, словно происходила настройка инструментов перед концертом. Она, кажется, уже миллионы раз повторяла одни и те же слова. Если бы всё сказанное изложить в письменном виде, то под это сочинение можно было пустить целый бамбуковый свиток, а если всё это представить в образе человека, то он вышел бы старше их обоих, вместе взятых. При изложении ход событий упрощается, пересказывая историю жизни круг за кругом, уже сложно определить, где начало, где конец, за долгие годы всё меняется бесконечное количество раз. В течение многих лет она снова и снова повторяла одно и то же, и уже чувствовала некоторую неловкость. Он же оставался её единственным слушателем и каждый раз проявлял такое неподдельное внимание, точно рассказ был о ком-то другом.

— Мне судьбой было предначертано всю жизнь заботиться о тебе. Я это поняла с первого взгляда.

Заурядные обстоятельства «первого взгляда», пройдя долгий путь постоянных воспоминаний со времён жаркого лета 1948 года, превратились уже в далёкие неясные отголоски. Полевой госпиталь, о котором пойдёт речь, был развёрнут в местечке под названием ущелье Золотого дракона. Прекрасно замаскированный в горах, он утопал в благоухании диких акаций и безумном стрекотании цикад, и если бы не огромное количество раненых, то здешний пейзаж казался бы живописным. Госпиталь не менял своего месторасположения, однако в ходе напряжённых военных действий он оказывался всё ближе и ближе к линии фронта. В тот день раненых поступило особенно много, вмиг все койки в палатах оказались заполнены, у входа не протолкнуться, всё вокруг сливалось в красно-белую картину, озвученную стонами. Кому-то так и не удавалось дождаться места, в таком случае после осмотра врач молча качал головой и просил солдат унести умершего на носилках на задний дворик, где таких укладывали в ряд для последующего захоронения. Что касалось раненых, они вели себя смирно и соблюдали порядок, стояли, не нарушая очереди, все как один с перебинтованными головами, а если не хватило бинтов, просто прикрывали раны листьями.

Наньянь с тазиком вышла из госпиталя, чтобы вылить окровавленную воду. Её передник и красный крест на левом плече, словно зияющие раны, сплошь пропитались кровью. Красные пятна уверенно занимали всё новое пространство, словно не хотели иметь дела ни с каким другим цветом. Слив воду в отведённую канаву, Наньянь отряхнула руки и, осторожно распрямив кулачки, тыльной стороной вытерла со лба пот, убирая назад прилипшие волосы. В этот момент она увидела возле «того ряда» сидящего на корточках человека в военной форме, он приподнимал с лиц солдат повязки или листья, после чего возвращал их на место.

— Кого-то ищешь? — спросила Наньянь.

Молодой человек вздрогнул всем телом, словно наткнулся на воскресшего из мёртвых, резко поднялся, испуганно посмотрел на Наньянь и, пошатываясь, побежал прочь. Он был настолько поглощён своим занятием, что, внезапно потревоженный, совсем растерялся. Единственное, что ему пришло в голову, это убежать. То был солдат с испуганными глазами на смуглом широком лице. Солдат, которому в этой жизни ещё не хватало опыта за пределами поля боя.

Ничего особенного это первое впечатление, расписанное в романтичных красках, не представляло. Можно даже заключить, что судьбоносность встречи, которую Наньянь вкладывала в свои слова «с первого взгляда», никак себя не проявила. Во всяком случае, в тот раз ничего у неё в душе не шевельнулось, и очень скоро она позабыла про это.

Через два дня она снова увидела его на том же месте, как и в прошлый раз, он осматривал умерших. Не окликая его, Наньянь наблюдала, как он осторожно, точно боясь потревожить боевых товарищей, приподнимал с их лиц повязки и, посмотрев, так же аккуратно возвращал их на место, попутно поправляя на солдатах одежду. На шее сзади чуть проступал шрам, похоже, его задело осколком снаряда, и теперь этот рубец размером с ноготь мелькал при каждом движении мышц. Глядя на это, Наньянь вдруг ощутила, что у неё зачесалась шея.

Завершив свои поиски, молодой человек поднялся, обернулся и увидел Наньянь. Как же она выглядела в тот момент? Каждый раз, доходя в рассказе до этого места, она начинала расспрашивать Юнмина. Используя всевозможные намёки, она старалась подтолкнуть ход его мыслей, пытаясь вызвать приятное воспоминание. Как бы то ни было, он должен был вспомнить, ведь тогда он уже не обратился в бегство, а, напротив, внимательно посмотрел на Наньянь.

Перед ним стояла санитарка с двумя жидкими короткими косичками, над её заострённым подбородком нависала марлевая повязка. Вероятно из-за худобы, её глаза казались невероятно большими, а обрамляющие их ресницы при каждом взмахе отбрасывали густые тени. Можно сказать, это были лучшие годы Наньянь. И пусть на ней была всего лишь мешковатая военная форма, и пусть она с утра до вечера не снимала с лица повязку, и пусть даже сама она не выделяла себя среди других сослуживиц, однако ничто не давало повода усомниться в её привлекательности, она словно пропиталась тонким ароматом диких горных акаций, который густо распространялся вокруг.

Наньянь очень трепетно относилась к этой части своего повествования, именно так она и должна была выглядеть. Возможно, из-за убедительного тона, а возможно, Юнмин действительно начинал что-то припоминать, но всякий раз, когда рассказ повторялся, он безошибочно реагировал именно на такое описание её внешности, что всегда очень трогало Наньянь.

— Ты кого-то ищешь? — снова спросила солдата Наньянь.

Однако, едва раскрыв рот, она пожалела, что задала такой вопрос.

На лице солдата появилось страдальческое выражение. Наньянь поняла, что он не то чтобы кого-то ищет, скорее он боится найти кого-то. Другими словами, он приходил сюда, чтобы получить отрицательный ответ. Он был таким непосредственным: сколько людей умирает каждый день на поле боя, и никто не знает, где их хоронят, и только часть умерших оказывается в госпитале.

Наньянь подумала об этом, но сказать не сказала. В глазах бойцов женщины были заносчивыми гордячками, которые держались обособленно. И уже одно то, что кто-то отваживался посмотреть в сторону женщины, пусть и не красавицы, было достижением. Если же взрослому мужчине при попытке сближения давали резкий отпор, у него надолго оставался неприятный осадок. Об этом рассказывала их главврач Юань, которая просила санитарок относиться к солдатам помягче. Несмотря на свои семнадцать лет Наньянь была девушкой понятливой.

— Тот, кого ты искал… точнее, тот, кого ты не хотел найти, как он выглядит? Я могла бы тебе помочь.

Сказав это, Наньянь совершенно не подумала, насколько наивной выглядит сама. Парень благодарно улыбнулся и снова посерьёзнел. Он замахал руками, провёл по лицу, словно пытаясь описать кого-то, в конце концов оставил эти попытки и просто сказал: «Он такой же, как я», после чего снова, как бы извиняясь, уставился на Наньянь. Они стояли совсем рядом, но в его взгляде было такое почтение к Наньянь, словно она была недосягаемым изваянием. Наньянь уловила скорбь в его голосе. Ну как ещё он мог описать кого-то? Практически все, кто сейчас ещё воевал или уже лежал здесь, похожи на него. Ну как тут кого-то найти? Вчера, сегодня, завтра, неважно, когда ещё, каждый день мелькают одни и те же лица, как уловить разницу? Наньянь вздохнула.

Так, можно сказать, и состоялось их знакомство. У них в госпитале лежал один важный начальник, никому не разрешалось выяснять его звание, должность или имя. И поскольку информация о нём считалась конфиденциальной, все привыкли называть его просто «начальник». А этот молодой солдат, будучи сержантом, отвечал за его охрану и безопасность. Начальник был нетерпеливым пациентом, чуть что, выкрикивал: «Сержант Ло! Сержант Ло!» Так ей стала известна его фамилия, но она никогда не интересовалась именем молодого человека, поскольку воспринимала его как часть начальника, а значит, и как часть тайны. А вот сержант Ло, напротив, исподтишка поглядывал на неё. И поскольку они уже дважды сталкивались, при очередной встрече он неизменно приветствовал её. В третий раз он вдруг обратился к ней по имени: «Цзян Наньянь!» В тот момент девушка, ухватив корыто с мокрыми простынями, собиралась отнести их сушиться на южный склон. Услыхав оклик сержанта Ло, она вдруг непонятно почему покраснела, но, совладав с собой, кивнула и, согнувшись, пошла прочь со своим тяжёлым корытом, перекосившим её фигуру.

На самом деле их встречи в госпитале нельзя было назвать содержательными, можно сказать, случайные столкновения. И если не считать встреч у «того ряда» погибших, то хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать их все. Пару раз они искали вместе. Подсев к трупам с разных сторон, Наньянь приподнимала с лица умершего покрывало, а сержант Ло после внимательного осмотра заключал: «Не он». Тогда она накрывала труп и переходила к следующему. В госпитале Наньянь уже вдоволь насмотрелась на мёртвых, поэтому относилась ко всему спокойно. На этот раз они не нашли среди покойников знакомого сержанта Ло, так что он мог вздохнуть с облегчением.

Однако потом сержант Ло признал одного солдата. То был уже опытный служака, который в своё время научил его, зелёного новобранца, стрелять. Когда сержант Ло замер перед его трупом, Наньянь сразу всё поняла и тихонько отошла. Через некоторое время она отправилась за лекарствами и снова оказалась на заднем дворе госпиталя. Сержант Ло по-прежнему был там. Осторожно и в то же время старательно он приводил умершего товарища в божеский вид, убирал сухие былинки, поправлял съехавшую на бок голову. Так он и сидел, преклонив колени, плечи его то и дело вздрагивали в беззвучном плаче, небольшой шрам на шее тоже подёргивался. Словно в бреду, Наньянь подошла к нему и слегка прикоснулась к его шраму своими загрубевшими руками. И тут у неё защемило сердце: она ощутила, как под кожей рубца идёт кропотливый процесс затягивания раны, мощный кровоток, чуть щекоча, стремительно проходил прямо под её пальцами. Эти грёзы средь бела дня прервал резкий порыв ветра, и её бросило в холодный пот! Да-да! Ей действительно хотелось его погладить! Погладить кожу мужчины! Её захлестнуло чувство неодолимого стыда, перед которым она оказалась совершенно бессильной.

Чтобы наказать себя за преступные мысли в последующие несколько дней Наньянь работала не покладая рук. Избегая разного рода случайных встреч с сержантом Ло, в душе она всё-таки нашла вескую причину, чтобы увидеться с ним: следовало оставить ему шанс под предлогом, что и сама она будет разыскивать своих боевых товарищей.

Обстоятельства изменились, подобно внезапному дождю в горах. Приближался решающий бой. Когда сержант Ло нашёл Наньянь, до его отъезда осталось лишь двадцать минут. Услышав это конкретное «двадцать минут», Наньянь подняла голову и почувствовала напряжение, исходящее от стоящего перед ней сержанта. Юность, которая пришлась на его годы и таких, как он, была вся перековеркана. Каким же тесным казался этот холст размером в двадцать минут, чтобы успеть до мелочей запечатлеть на нём все сокровенные чувства! Однако сейчас в его взгляде не было обычной подавленности, напротив, от него исходила твёрдая решимость. Ему предстояло вместе с начальником срочно отправиться на передовую для ответственного сражения. Начальник уже написал простое и сдержанное прощальное письмо с просьбой передать его родным. Сержант Ло не сказал, написал ли он такое письмо, но во всяком случае на его лице лежала печать прощания.

Двадцать минут — не время для долгих прозрачных намёков, поэтому волна чувств, сопровождавших скорую разлуку, тут же выплеснулась наружу, и сержант Ло, точно вступая в ряды партии, торжественно посмотрел на неё и сказал:

— Моё имя Ло Юнмин.

Никогда в жизни ей не забыть выражения его глаз. Казалось, они говорили: «Запомни меня, запомни меня!»

В них чувствовалась такая пронзительная мольба. Возможно, всё дело было в симпатии к Наньянь, а может, просто, кроме неё, он не нашёл никого, чтобы довериться, ведь неизвестно, кому из солдат суждено выжить в бою. А в госпитале, по сравнению с линией фронта, где градом сыпались пули, было всё-таки спокойнее. Сержант Ло пообещал, что если с ним всё будет в порядке, то он обязательно найдёт Наньянь. Если же ему суждено умереть, тут были два пути. В случае смерти на поле боя ему ни на что рассчитывать не приходилось. Но если ему посчастливиться умереть в госпитале, на глазах у Наньянь, как солдатам из «того ряда», то он желал, чтобы она позаботилась о нём. Как бы то ни было, до Наньянь дошло главное, что он хотел донести: «Дождись меня».

Пожалуй, все расставания перед боем похожи: прощаются друг с другом товарищи, прощаются любимые. Однако Наньянь не могла сказать наверняка, кем именно были они друг для друга. Как-то и слов у них подходящих не находилось… язык не слушался, всё перевернулось. Она чувствовала себя опустошённой и одеревенелой, и ей пришлось отпустить его просто так, даже не обняв. Сержант Ло медленно отступил на шаг, махнул на прощание рукой и вдруг в этот торжественный момент решился. Расстегнув ворот гимнастёрки, он вынул из-за пазухи миниатюрную яшмовую подвеску и порывистым движением сунул её в руку Наньянь. Он ничего не сказал, но вся скорбь сосредоточилась в его глазах, яшмовая подвеска, хранившая тепло его тела, обожгла пальцы Наньянь, которая, остолбенев, стиснула её в кулаке. Неожиданно всё в ней затрепетало, она никак не могла совладать с собой.

Сержант Ло протянул обе руки и крепко сжал руку Наньянь. Затем кивнул, потом ещё раз и поджал губы, чтобы не дрожали. Порыв ветра — и в следующий момент, когда Наньянь подняла глаза, она увидела лишь удаляющийся силуэт сержанта Ло. Небольшой шрам на его шее подрагивал, вызывая жалость.

Полевой госпиталь переехал, фактически его разделили на несколько санитарных отрядов, которые, в зависимости от ситуации, посылали в разные точки. Наньянь всегда находилась под началом главврача Юань. Двадцатишестилетняя Юань в глазах юной Наньянь была воплощением настоящей женщины. Она происходила из знатного рода, обладала превосходными манерами благовоспитанной девушки из высшего общества. Её короткие волосы были аккуратно заправлены за уши, открывая правильные черты лица — глаза, брови и точёный носик. Когда она смеялась, то лишь слегка приоткрывала рот, а улыбалась просто глазами. Да и в работе ей не было равных. Руководя медперсоналом всех рангов, она чётко организовала приём больных и раненых, постановку диагнозов и проведение всевозможных операций. С её появлением, казалось, сразу разворачивался небольшой госпиталь. Наньянь полагала, что настоящая женщина должна быть именно такой.

Муж Юань, по фамилии Юй, был заместителем комиссара дивизии. Раньше Наньянь практически не видела его, но потом пару раз встречала в санчастях во время обхода больных. У Юя был широкий подбородок и ввалившиеся щёки, что всякий раз огорчало Юань. Когда супруги общались наедине, то о делах говорили немного, только в общих чертах, как считала Юань, «чтобы муж не сболтнул ей что-нибудь лишнее». Юань, любя, жаловалась: «Выходя за замуж, я знала, что о покое придётся забыть».

Единственным существом, за которого они оба больше всего переживали, была их дочь. Двухлетняя Янъян находилась в армейском приюте, в тылу, так что на какое-то время маму ей заменили воспитатели. Если у Юань появлялась свободная минута, она обращала свой немигающий взгляд куда-то вдаль.

Что такое любовь? Это когда болит душа за того, кто похудел, это беспокойство за того, кто находится где-то далеко.

Мало-помалу у Наньянь появились подвижки в личной жизни. В период сравнительного затишья до неё вдруг дошли слухи, что о ней справляется какой-то начальник. Несмотря на всю деликатность слова «справляться», женщины прекрасно понимали, что именно за этим кроется. Юань разведала, кто этот начальник, выяснила его фамилию и должность. С заговорщическим выражением лица она улыбнулась и спросила Наньянь, хочет ли она узнать больше. Если да, можно продолжить разговор.

Наньянь молчала. Она не то чтобы стеснялась, она действительно не знала, как ей поступить, поэтому в свою очередь спросила:

— А нужно ли мне это?

Это развеселило Юань.

— Ты уже взрослая девушка, — ответила она, — так что решай сама!

— А как мне узнать, когда стоит развивать отношения, а когда нет? — снова задалась вопросом Наньянь.

Эта недотёпа озадачила Юань, которой пришлось объясниться общими фразами:

— Если у тебя ещё нет никого, кто пришёлся бы по душе, то можно попробовать.

Однако эти её слова породили лишь новый вопрос со стороны девушки, которая выросла на глазах Юань:

— А как понять, по душе или не по душе?

Пристально глядя на эту погрязшую в сомнениях семнадцатилетнюю санитарку, Юань сразу всё поняла. Она мягко спросила:

— Наньянь, у тебя кто-то есть?

Этот вопрос словно сорвал одну из заслонок на сердце всегда уравновешенной Наньянь. Не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, она опустилась на пол, уткнулась в колени, закрылась руками и разрыдалась во весь голос.

— Я не знаю, не знаю…

В тот холодный вечер укрытая тоненьким одеялом главврач Юань разузнала самую сокровенную тайну, которую ей сквозь слёзы поведала Наньянь. Юань припомнила того паренька, которого лежавший в госпитале начальник подзывал к себе не иначе как «сержант Ло», она даже смогла вспомнить, как он выглядел. Рассказывая о нём, Наньянь нежно поглаживала яшмовую подвеску, которую она всегда носила с собой, и которая теперь хранила тепло её собственного тела. Взгляд её был устремлён вдаль, а уголки губ чуть растянулись в улыбке. Глядя на её лицо, Юань сразу всё поняла. Она решила более не тревожить её и о том начальнике, что «справлялся» о ней, больше не вспоминала.

Спустя два месяца в горах состоялось небольшое сражение, которое впоследствии стали именовать операцией в ущелье. Несмотря на скромный размах битвы, неприятель прорвался прямо в командный пункт на линии фронта, где оказалось сразу несколько важных командиров. То была упорная и яростная схватка. Наньянь находилась тогда в санчасти в семи километрах. Главврач Юань, захватив помощников, направилась в ущелье. К вечеру второго дня она возвратилась, из-за бессонной ночи её глаза покраснели, лицо стало серым, волосы покрылись слоем пыли, вся одежда пропиталась едким запахом пороха. Все были заняты своими неотложными делами, завидев её, врачи только качали головами. На все расспросы она, прикрывая от изнеможения глаза, отвечала: «Командование отступило, но… с ужасными потерями».

Когда Юань увидела Наньянь, в глазах главврача появилось странное выражение. Подсознательно она окликнула её, Наньянь обернулась, а Юань, уставившись на неё, помедлила, после чего расстроенно сказала:

— Да нет, ничего, ступай по своим делам.

Такое странное выражение лица… потом Наньянь старалась припомнить его и осознать, что бы это значило. Но в тот момент им и вправду было не до разговоров, так что она и отреагировать как следует не успела.

— Если бы Юань не погибла, я не стала бы снова и снова вспоминать то её выражение лица, — объясняла Наньянь Юнмину.

Уголки её глаз покрывала густая сеточка морщин, но лёгкая улыбка по-прежнему трогала за душу. Только постигший суть жизни человек может улыбаться, говоря о смерти. Солнце мало-помалу садилась, жара спряталась за густыми облаками. Наньянь сходила в комнату за пледом для Юнмина. Она тщательно укутала его, расправив все складочки. Задержавшись у его шеи, она инстинктивно погладила её, отчего Юнмин легонько вздрогнул.

Юань погибла неожиданно. И хотя все люди гибнут неожиданно, главврача Юань, по мнению Наньянь, нельзя было приравнивать ко всем, ведь девушка считала её богиней. Но оказалось, что богини тоже умирают, и происходит это совершенно неожиданно.

Вскоре после той операции в ущелье Юань возглавила группу по транспортировке раненых с поля боя. На свою беду, она наступила на мину. Секунда — и мощный взрыв с разлетающимися комьями земли стал последней церемонией прощания с ней. Наньянь никогда не забудет, как после взрыва рванулась вперёд и увидела Юань, которая, скорчившись, лежала на разорванной в клочья земле. Наньянь отчаянно зарыдала и бросилась к раненой, попыталась осторожно пере вернуть. Вдруг прекрасные глаза Юань посреди кровавого месива широко раскрылись. Она убедилась, что перед ней Наньянь, да, это точно она — слава тебе, Господи, как хорошо, что это Наньянь, — и тогда из последних сил произнесла:

— Не жди… тот сержант Ло… он погиб… в ущелье, я сама видела… не смогла тебе сразу сказать…

Наньянь словно ударило током, её пронзила такая боль, что всё внутри онемело. Юань говорила с трудом, у неё был ещё важный наказ, предсмертный наказ, который потряс Наньянь. Собрав последние силы, Юань заговорила:

— Наньянь, ты хорошая девушка, пообещай мне, что выйдешь замуж за Юя и вместо меня вырастишь Янъян. Ты справишься…

От этих слов Наньянь вконец растерялась, не зная, что сказать. Между тем дыхание Юань ослабевало, но губы ещё продолжали двигаться. Девушка приблизила ухо к этим уже бессильным губам и услышала последние слова Юань:

— Умоляю тебя.

Наньянь разрыдалась, слёзы лились рекой, она изо всех сил кивала головой.

Следующие полмесяца шли проливные дожди, да такие, что казалось, горы вот-вот сровняются с землёй. То был самый тяжёлый период в жизни Наньянь. Ведь она неожиданно потеряла сразу двух человек, которым могла довериться, двух… родных людей. Всегда улыбчивая, она вмиг переменилась, и теперь если вдруг выдавалась свободная минута, она сидела скрючившись, готовая вот-вот расплакаться.

Девушка чувствовала, что осиротела.

Когда дожди прекратились, в госпитале появился заместитель комиссара Юй, он пришёл, чтобы забрать нехитрые пожитки Юань. Наньянь в это время стирала во дворе, увешанном простынями, бинтами, одеждой. Сохнущие вещи покачивались на слабом ветерке, распространяя вокруг запах свежести. Погруженная в свои мысли, Наньянь вдруг подняла голову и краем глаза увидела Юя, который стоял за сушившейся простынёй. Он похудел ещё сильнее, под глазами нависли тяжёлые мешки. Едва их взгляды встретились, он поспешил отвести взор и сконфуженно опустил голову.

Девушка сразу всё поняла. Проницательная Юань наверняка ещё при жизни остановила свой выбор на Наньянь и, скорее всего, обсуждала с мужем, что в случае её гибели эта девушка станет достойной заменой.

Наньянь прикрыла лицо локтем и беззвучно заплакала — у неё не было выбора.

Вскоре после той битвы войска постепенно стали пробиваться на занятую врагом территорию, приближался решающий бой. Во время передышки, когда санчасть стали переформировывать и Наньянь приготовилась к отправке на передовую, её вдруг разыскал Юй. Они встретились в бамбуковой роще, временно служившей местом для палаток, Юй с усилием произнёс:

— Юань говорила, что ты… сможешь полюбить Янъян, сможешь позаботиться о ней…

За этой фразой скрывалось очень многое, однако её нельзя было расценить как исходящее от мужчины предложение женщине. Речь шла об исполнении двумя бойцами последней воли погибшего соратника. Этой ситуации соответствовало не выразимое словами торжественно-печальное настроение. Уже готовая к такому повороту событий, Наньянь, проглотив подступивший к горлу комок, кивнула, тем самым выражая своё согласие. Юй, похоже, почувствовал облегчение и добавил:

— Руководство дало установку всех домочадцев переправить в тыл, вместо того, чтобы быть с бойцами. Ты пока собери вещи и дожидайся завтрашнего дня. Когда будут готовы документы, я пришлю за тобой человека, он доставит тебя в тыл, где тебе подберут работу воспитателя или учителя.

Сказав это, Юй развернулся и пошёл прочь. Наньянь так и осталась стоять, где стояла, не в силах поверить, что вот так запросто была определена вся её дальнейшая судьба. Всё прошло как во время устройства на работу, по-военному разумно и рационально. Она понимала, что Юй торопился быстрее всё уладить перед решающим боем. Он не хотел подвергать её риску, зная, что только в тылу она будет в безопасности.

То был её последний вечер в санчасти. И хотя она, как обычно, занималась своей работой: ухаживала за ранеными, подносила лекарства и воду, помогала во время операций, едва у неё появлялась свободная минута, глаза её гасли, тело становилось ватным и она была похожа на призрак, который бредёт куда ни попадя. Привычные фронтовые будни близились к концу, она пока не знала, хорошо это или плохо. Это следовало бы отметить чем-то вроде новогоднего фейерверка. И пусть бы яркие огни вспыхнули только на мгновение, она навсегда сохранила бы в памяти этот миг. Но никому не было до неё дела. Никто не понимал эту девушку, которая уже завтра станет членом семьи заместителя комиссара.

Но, похоже, Небеса сжалились над ней. В решающий момент в её жизни вспыхнул-таки фейерверк. В их санчасть постоянно поступали раненые, и эта ночь не стала исключением. И вот ближе к полуночи к ним явился боец с раненым на спине. Опустив его на землю, он с трудом перевёл дух. Заместитель главврача только-только отправился прилечь, но, услышав о раненом, набросил одежду и вышел. Осматривая бойца, он спросил пришедшего солдата, что случилось с его товарищем. Тот, с трудом дыша, ответил:

— Я его не знаю, мы случайно обнаружили его в горном ущелье, когда переносили припасы. Наш командир, увидав, что раненый ещё дышит, попросил меня доставить его в санчасть. — Вытирая пот, солдат поспешил распрощаться: — Ну хорошо, человека я вам доставил, мне нужно уходить. — Он развернулся и широким шагом пошёл прочь.

Доктор заметил поблизости стоявшую в оцепенении Наньянь и окликнул её:

— Подойди сюда, поможешь!

Девушка, опомнившись, поспешила на помощь и поднесла поближе походный фонарь. Свет упал на лицо раненого, и тут же, словно проявленная фотоплёнка, перед Наньянь отчётливо проступил конкретный образ!

Она, не веря своим глазам, даже оттолкнула доктора и обхватила руками голову раненого, чтобы повнимательнее разглядеть его. Такие знакомые брови, нос, рот… это он! Он! Сержант Ло! Ло Юнмин!

У неё вдруг свело спазмом желудок и всё тело пронзила неудержимая дрожь. Он не умер. Он не умер! Она ведь дала обещание, что дождётся его, а теперь выходило так, что она должна была выйти замуж за другого. Наньянь не поспевала за потоком нахлынувших мыс лей, но одно она поняла точно: он вернулся.

Ло Юнмин лежал без сознания. Проведя осмотр, врач сказал, что у раненого многочисленные повреждения. Наибольшие опасения представляла гематома на голове, из-за чего невозможно было оценить серьёзность ранения. Скорее всего, он разбился, упав с обрыва.

Доктор был так встревожен, что Наньянь решила дежурить у постели раненого. Она перенесла его поближе к окошку, чтобы на его лицо падал лунный свет, тогда, даже если внутри станет темно, она сможет ясно видеть его черты. Долго-долго она не отводила глаз, никогда раньше девушка не осмеливалась так прямо смотреть на него — на человека, которого потеряла и обрела вновь. Долгая тоска, душевные муки, обиды — всё это вместе наконец одолело сдержанность и робость Наньянь. Когда забрезжил рассвет, она проснулась и поняла, что лежит плечом к плечу с раненым. Никогда раньше ей не было так хорошо. И она твёрдо знала, что ничего подобного не испытает, довелись ей выйти замуж за Юя.

— А как же Юй… он ведь пришёл потом? — Укрытый пледом Юнмин поёжился, явно давая понять, что ему стыдно.

Да уж, наверняка ему было совестно, ведь он увёл у заместителя комиссара будущую жену. Ох уж эти мужчины, с одной стороны, хотят обзавестись близкой подругой, а с другой — стремятся к справедливости. Спрашивается, где же золотая середина?

— В полдень появился старина Юй. Он пришёл за мной, чтобы оформить бумаги, но я уже решила никуда не ехать. При этом я не чувствовала себя виноватой. В душе я даже негодовала на главврача Юань, которая ради спокойствия Юя обманула меня, сказав, что ты погиб. Ведь я чуть не вышла за него замуж, представляешь, ещё чуть-чуть — и…

Наньянь улыбалась, снисходительно принимая такую шутку судьбы. В конце концов, за долгие годы она простила Юань, ведь и сама она была женщиной. А женские мысли во все времена одни и те же, и видны они, как на ладони, поэтому разгадать их большого ума не требуется.

За палаткой в зарослях бамбука Наньянь, обливаясь слезами, поведала Юю истинное положение дел. Она знала, что он уже подготовил свидетельство, договорился с солдатом, чтобы доставить её в тыл. Она была огорчена, что стала причиной стольких хлопот, но сбивчиво повторяла:

— Всё это время я ждала его, я всё время ждала его возвращения. Юань сказала, что он погиб, и я считала, что это так. Но он не погиб, он вернулся…

Юй растерянно глядел на Наньянь, меж его бровей залегла глубокая складка, отражавшая ощущение «близкой потери». Из путаной речи Наньянь он понял, что сердце девушки принадлежит другому. И на её любовь уже не стоит рассчитывать.

Пока он стоял и молча слушал её, к ним подбежала санитарка и, сияя от радости, сообщила:

— Наньянь, твой раненый, он очнулся!

Услыхав это, девушка забыла про всё на свете и со всех ног бросилась в палатку. Юй, поколебавшись, последовал за ней.

Перед койкой уже стояли замглавврача и сразу двое медсестёр — редкий случай. Все заметили что-то необычное в поведении Наньянь и поняли, что раненый был человеком важным, по крайней мере, по словам Наньянь. Едва она вошла в палату, все тотчас расступились, и девушка увидела смуглое широкое лицо сержанта Ло, который сидел на своей койке. Распахнув глаза, словно что-то вспоминая, он растерянно посмотрел в её сторону. Шаг за шагом она подходила всё ближе, он же всё силился что-то вспомнить, и даже когда она оказалась рядом с ним и посмотрела прямо в глаза, он по-прежнему выглядел безучастным.

В палатке вдруг повисла тишина — не слышно было стонов, утих доносившийся из леса щебет птиц, казалось далее, все затаили дыхание. В тот момент обращённые друг на друга взгляды молодых людей наполнились сомнениями, и заместитель главврача, вздохнув, произнёс:

— Наньянь, хотя его ранение не представляет опасности, память он потерял и теперь даже не в силах вспомнить, кто он такой.

Сказать, что это было настоящим ударом, значит, ничего не сказать. Слёзы потоком хлынули из глаз Наньянь. Она уткнулась головой в край кровати и зашлась рыданиях. Он вернулся, но сердце его опустело! Все его воспоминания стёрлись, подобно тому, как прибой стирает следы на песке. Где уж теперь ему вспомнить медсестру из полевого госпиталя? И как ему осознать страдания Наньянь?

Никогда раньше девушка не была в таком отчаянии. Окружающие были не в силах её успокоить. Юй ещё сильнее сдвинул брови, он пристально посмотрел на сержанта Ло, потом медленно подошёл к нему и тихо спросил:

— Есть ли при тебе какая-нибудь вещь, которая помогла бы определить, кто ты?

Сержант Ло задумался, после чего с трудом стал ощупывать себя раненой рукой. Медленно он извлёк из кармана потрёпанный, заляпанный кровью блокнот и передал Юю, вокруг которого сразу столпился народ. Тот полистал блокнот, но это сплошь были записи политического содержания, типа правил и уставов народной армии, блокнот раненого ничем не отличался от блокнота любого из солдат. Единственной зацепкой оказалось написанное на обложке имя: До Юн… Последний иероглиф скрывало пятно крови.

— Его имя Ло Юнмин, — обращаясь к присутствующим заявила Наньянь, которая, перестав рыдать, вытирала красные от слёз глаза.

Юй по-прежнему сомневался:

— Чем ты можешь это подтвердить? Недавно ты говорила, что он был сержантом при взводе охраны, который послали в командный пункт на передовую. Но, насколько мне известно, практически все солдаты этого взвода погибли, а тех, кто остался в живых, оттуда эвакуировали вместе с командирами. А с этим солдатом… что могло случиться с ним?

Смутившись, Наньянь задумалась, после чего резко откликнулась:

— А я-то откуда знаю, может, его раненого спас кто-нибудь из крестьян? В любом случае я знаю, что это Ло Юнмин! Да и на блокноте написано его имя!

Парень, которого назвали Ло Юнмином, вдруг поднял руку, все посмотрели на него. Оказалось, он ещё кое-что обнаружил — висевшую на шее яшмовую подвеску. Увидав подвеску, Наньянь разволновалась и вытащила из-за пазухи точь-в-точь такую же. В соединённых вместе камешках проступило изображение двух драконов с огненным шаром — оказывается, две подвески вместе составляли цельную картинку.

То, что подвески оказались частями единого целого, вызвало тяжёлый вздох собравшихся, теперь всё было более чем очевидно. Все, кроме Юя, сочувственно смотрели на молодых людей. А тот, возвращая Ло Юнмину блокнот, посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Если что-нибудь вспомнишь, сразу сообщи мне, хорошо?

После того, как ушёл Юй, все остальные также поспешили разойтись по своим делам. Заместитель главврача отозвал Наньянь в сторонку и, запинаясь, произнёс:

— Наньянь, ты должна хорошенько подумать, может ли у тебя что-то быть с этим Ло… Ло Юнмином? Он — сержант, ему, по уставу, прежде чем жениться, следует дослужиться до комбата. Это сколько тебе ждать придётся? Ну, и к тому же ведь он… он уже ничего не помнит из того, что было раньше. Есть ли смысл в таких жертвах? На мой взгляд, заместитель комиссара Юй — человек не плохой, кроме того, это предсмертное желание главврача Юань…

Наньянь подняла голову и серьёзно посмотрела на доктора, одним взглядом давая понять, что разговор закончен. Он чуть помедлил и со вздохом сказал:

— Ну хорошо, думай сама.

Наньянь нечего было обдумывать, она уже приняла решение, которое избавляло её от душевных терзаний, связанных с мыслями о разлуке с любимым. Сначала она заполучила сердце молодого человека, потом потеряла его, и сейчас, когда возлюбленный возвратился, она заново должна обрести его любовь, больше она не намерена терять ничего! В эти суровые военные будни, когда человеческая жизнь висела на волоске и каждый прожитый день считался за счастье, как можно было поступиться любовью?

— И вот с тех самых пор, — продолжала Наньянь, светясь от счастья и поглядывая на обалделого Юнмина, — я взяла себе за правило каждую свободную минуту приходить к тебе и рассказывать о нашем прошлом. Рассказывала, как мы познакомились. Помнится, тебя поразило, что местом нашей первой встречи был задний двор, где лежали трупы. Я также поведала, как мы полюбили друг друга, а ещё как в момент разлуки ты отдал мне половинку яшмовой подвески…

Тогда же у неё появилась ещё одна привычка: перебирая в памяти те чудесные моменты, она непроизвольно протягивала руку к шее Юнмина и принималась поглаживать её. Тот небольшой шрам уже исчез, его заменил более глубокий рубец от гранатного осколка. Каждый раз, когда девушка дотрагивалась до этого места на его шее, Юнмин невольно вздрагивал.

— Щекотно? — нежно улыбаясь, спрашивала Наньянь.

Её взгляд искрился, а когда она, давая себе волю, широко улыбалась, на её глаза наворачивались слёзы. Этим полным надежды взором она пыталась заглянуть в самую глубь Юнмина. Глядя на него долго и неотрывно, она словно хотела протоптать в его душе тропинку, которая вывела бы его на путь воспоминаний.

Дела у Юнмина мало-помалу пошли на поправку, это касалось как физического, так и душевного состояния, которое намного улучшилось. Однажды Наньянь сидела с ним рядом и чинила его гимнастёрку. Прокладывая стежок за стежком, она так сосредоточилась на шитьё, что совсем не заметила, как, затаив дыхание, за ней наблюдает Юнмин.

— Наньянь… — он позвал её.

Наньянь подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза. На неё был устремлён полный нежности взор, в котором выразилась готовность к переменам и мужество человека, отрезавшего путь к отступлению. Своим взором он словно протянул к ней обе руки, желая заключить Наньянь в объятия.

На миг девушка застыла, потом вдруг, уткнувшись головой в гимнастёрку, разрыдалась! Наконец-то он вспомнил, он действительно вспомнил её!

Она вновь обрела его!

То событие стало наиважнейшим поворотным пунктом в судьбе Наньянь. Именно с того момента она по-настоящему стала счастливой. Наступил уже июнь 1949 года, военная ситуация прояснилась. Раненых, среди которых оказался и Ло Юнмин, отправили в тыловой госпиталь, вскоре туда же перевели Наньянь. Она была бесконечно признательна заместителю главврача, считая, что это его рук дело, поскольку всеми кадровыми вопросами заведовал именно он. Затем начались проблемы с установлением личности Юнмина, ведь он всё ещё не мог восстановить многие детали своего прошлого. К тому же, учитывая неоднократную передислокацию войск, уже никак было не докопаться до его исходной воинской части и боевых друзей. А тот командир, за охрану которого отвечал раньше Юнмин, погиб во время прорыва окружения. Таким образом, единственным человеком, который мог подтвердить личность Ло Юнмина, была Наньянь. Поэтому, когда она в третий раз пришла подписывать свидетельские показания, личность Ло Юнмина официально признали установленной.

Ну а потом пошло-поехало: победа, основание КНР, переезд на новое место, замужество, рождение ребёнка…

День безмолвно погружался в сумерки, вечерний небосвод словно потихоньку закрывал веки, более не реагируя на события в мире людей. Наньянь участливо поглаживала руки Юнмина, довольная, что сегодня она смогла всё рассказать до самого конца. Приблизив к нему лицо, она следила, как постепенно проясняется его взгляд. По её наблюдениям, каждый день в это время в памяти Юнмина наступало кратковременное просветление, когда он свободно справлялся сам, без посторонних подсказок и помощи. Наньянь понимала, что со временем таких цельных картинок в его сознании будет всё меньше.

— Я нашёл выписку с диагнозом, которую ты спрятала, — сказал он, вставая и неуверенными руками освобождаясь от пледа, — я всё знаю.

На миг Наньянь растерялась, не зная, как реагировать. Хорошо, что этого не заметил Юнмин, который прямиком направился в комнату. Какое-то время женщина продолжала сидеть на балконе, чувствуя, что на неё словно наваливается вечерний туман. Наконец она решила тоже войти в дом, чтобы откровенно поговорить с Юнмином в короткий момент просветления.

Тот стоял посреди комнаты и сосредоточенно, с выражением необычайной торжественности на лице, будто во время важной церемонии, ожидал её появления. В руках он держал проржавевшую от времени жестяную коробку от печенья. Наньянь очень хорошо знала эту коробку, Юнмин частенько открывал её и перебирал содержимое. Она до краёв была наполнена самыми дорогими его сердцу вещами, которые накопились у него за всю жизнь. В ней лежали и та записная книжка, и две яшмовые подвески, и военные нашивки, и перьевая ручка, и грамоты разных лет за разные достижения.

— Я постоянно думал о том, что когда-нибудь настанет такой день… — начал Юнмин, и его сморщенные губы снова задрожали, — Янь, я не знаю, должен ли я говорить тебе об этом, всю свою жизнь я проносил на душе этот камень… И если я его не сброшу, то сам так и не узнаю, кто же я на самом деле…

Он аккуратно поставил коробку на стол и вынул из неё завёрнутый в шёлк свёрток, размотав его, он вытащил сложенный в несколько раз листок бумаги. Трясущимися руками он передал его Наньянь. Она взяла его, развернула и стала не спеша изучать. Это было «Уведомление о солдате, павшем в бою». Наньянь схватила очки и придвинулась к свету. В бумаге значилось, что некто Ло Юнлян (22 года), служивший политруком третьей роты такого-то полка, такой-то дивизии, пал в бою. Рядом в колонке «героические подвиги» было написано, что в марте 1949 года, во время обеспечения подкрепления политрук третьей роты Ло Юнлян сорвался с обрыва, пав жертвой во имя правого дела.

Потрясённая Наньянь подняла глаза от бумаги и взглянула на Юнмина. Он уже постарел, глубокие морщины изрезали лицо, однако воспоминания явно возродили его образ, когда ему было двадцать два года.

— Я и есть Ло Юнлян.

Здесь следует кое-что рассказать о братьях-близнецах Юнмине и Юнляне. Перед тем как они покинули родной дом и отправились на войну, мать со слезами на глазах вручила каждому амулет — половинку фамильной яшмовой подвески. Явившись в воинскую часть, братья, попав в одну и ту же дивизию, были распределены в разные полки. Изредка они получали какие-то новости, но всё равно очень беспокоились за жизнь друг друга! Когда Юнлян стал политруком третьей роты, до него дошла весть, что Юнмина назначили сержантом, ответственным за охрану и безопасность старшего должностного лица. Однако после боя в ущелье он также узнал о гибели брата — то была последняя новость о Юнмине, которую получил Юнлян.

Юнлян, как сообщалось в уведомлении о погибшем, упал с обрыва при выполнении команды по обеспечению подкрепления. Вся его последующая жизнь оказалась в руках Наньянь. По правде говоря, буквально через несколько дней его память понемногу стала восстанавливаться, и первое, что он осознал: Наньянь принимает его за Юнмина. Эта ослеплённая любовью невинная девушка раз за разом приходила к нему и рассказывала о тёплых, чудесных мгновениях прошлого, она не скрывала переполнявших её чувств — у кого бы хватило духу лишить её надежды? И кто бы мог отвергнуть такой ниспосланный свыше подарок судьбы? В течение всего периода выздоровления Юнлян постоянно думал о сложившейся ситуации, вконец изводя себя сложными противоречивыми чувствами. «Это девушка Юнмина», — говорил он себе. Сколько раз он хотел рассказать ей всю правду, но едва он видел нежный взгляд Наньянь, тут же пасовал. Шли дни, и когда наконец он тоже попал в прочные сети любви, он принял решение никогда не раскрывать правду. Он предпочёл навсегда остаться под маской Юнмина, нежели потерять любовь этой прекрасной медсестры.

И теперь уже седовласая Наньянь, не смея поверить в такое, смотрела на Юнмина, то есть на человека, которого, оказывается, звали Юнлян. Ей было трудно осознать, что в её жизни произошла такая ошибка, такое огромное недоразумение. Неожиданно вся её жизнь оказалась сплошным обманом! В считанные секунды из всех её мелких сомнений сложилась цельная картина. Ведь за столько лет, вопреки ожиданиям, муж никогда не брал её с собой в родные края, хотя бы однажды. А повзрослевшая дочь как-то в разговоре случайно задала вопрос: почему на половинках подвески, воплощавших жениха и невесту, были изображены два дракона, а не дракон и феникс? Было и ещё кое-что: когда Наньянь спрашивала Юнмина, кого он так боится найти среди погибших, тот ответил: «Похожего на меня». То есть он говорил о Юнляне! А в минуту их прощания он попросил Наньянь, чтобы она привела его в порядок перед погребением, если его тело вдруг доставят в госпиталь. Тогда он ничего не сказал про своего брата-близнеца. Но, доведись Юнляну пасть на поле боя, Юнмин мог быть уверен, что Наньянь проводит брата в последний путь так же, как и его самого.

— Был только один человек, который узнал меня…. — Взгляд Юнляна затуманился.

Это был старина Юй. Он видел Юнляна, когда третья рота выполняла задание по обеспечению подкрепления. На самом деле, когда он приехал в санчасть, то сразу узнал Юнляна в том безымянном раненом солдате. Но он не сказал этого. Почему? Никто не знает. Тем более непонятно, почему он не только взялся вместе с Юнляном сохранить эту тайну, но ещё и помог молодым людям перебраться в тыл, а также попросил своих людей подготовить документы на имя Ло Юнмина. В последний раз «Юнмин» видел его сразу после образования Нового Китая. Тогда старина Юй в скромном выбеленном кабинете из рук в руки передал «Юнмину» заполненное «Уведомление о солдате, павшем в бою», серьёзно посмотрел на него и, помедлив, сказал:

— Береги её.

У Наньянь защекотало в носу. И хотя она была уже в солидном возрасте, переполняющие её чувства, как и в молодости, тотчас выплеснулись наружу. Неожиданно оказалось, что на протяжении всей жизни её, Цзян Наньянь, заботливо охраняли сразу трое мужчин.

В глазах Юнляна читалась мольба о прощении, однако сердце Наньянь вдруг вспыхнуло ярким светом благодарности, в эту минуту, наполненную смешанными чувствами, она сжала худощавую руку Юнляна.

— Неважно, кто ты, — примирительно сказала она, — ясно лишь одно: мне самой судьбой было предопределено выйти за тебя замуж.

Словно ребёнок, Юнлян разрыдался, его плечи то и дело вздрагивали. Наньянь стала тихонько поглаживать его по шее, и на этот раз он не вздрогнул от прикосновения. Многие годы каждый раз, когда женщина касалась его шрама, он вспоминал Юнмина и его родимое пятно, также напоминавшее шрам.

Успокоившись, Юнлян достал из кармана медицинское заключение с диагнозом о «старческом слабоумии», внимательно прочёл его, вздохнул и, свернув несколько раз, положил в коробку. Потом он хорошенько закрыл коробку и для надёжности прихлопнул рукой по крышке. Похоже, все точки над «i» в его жизни были расставлены, и теперь он мог уже спокойно плутать по каким бы то ни было закоулкам своей памяти, не страшась потеряться навсегда.

Из старческих уст Наньянь вырвался скорбный стон.

Она снова должна будет потерять его.

На этот раз потерять навсегда.

Перевод О.П. Родионовой