Кремлевское кино (Б.З. Шумяцкий, И.Г. Большаков и другие действующие лица в сталинском круговороте важнейшего из искусств)

Глава двадцать четвертая. Русский вопрос

Среди самых пленительных ощущений года — запах осенних листьев после теплого солнечного дня, когда эта желто-красная листва, подвялившись, источает неповторимый аромат. Откроешь вечером окно и не можешь надышаться!

В один из таких вечеров председатель Совета министров СССР в своем кабинете на Старой площади подошел к окну и не спешил раскуривать трубку, очарованный ароматом листвы. Видя это, министр кино Большаков замолчал.

— Вот природа, — произнес Сталин и принялся наконец поджигать табак. — Не ведает национальных распрей. Среди деревьев нет ни русских, ни армян, ни евреев, ни англичан. И цыган тоже нет. — Он помолчал, затем спросил: — Так что, вы говорите, Ромм?

— Я говорю, что Ромм, к примеру, не снял картину «Еврейский вопрос», он снял «Русский вопрос», — продолжил Большаков. — И великолепное кино получилось.

— Да, — согласился Сталин. — Ромм крупный художник, даже усатому его фильмы нравятся.

Усатым Иосиф Виссарионович стал нередко называть себя после того, как еще в первых числах сего года обсуждался проект памятника в берлинском Трептов-парке и скульптор Вучетич предложил в качестве эскиза трехметровую статую Сталина с картой полушарий в руках. Одно дело, если бы такое поставили у нас в СССР, другое — в Берлине. И он тогда сказал:

— Послушайте, Вучетич, вам еще не надоел этот усатый? А это что там? — спросил, указав на другой пробный макет под тканью.

— Тоже эскиз, — ответил скульптор, пока еще известный лишь бюстами Суворова, Кутузова, Багратиона и Дениса Давыдова, но они очень понравились Хозяину, и Евгений Викторович выдвинулся в лидеры среди ваятелей.

— Покажите.

Вучетич показал.

^{Афиша. Фильм «Русский вопрос». Реж. М. И. Ромм. 1947. [Из открытых источников]}

— Тоже, да не то же, — оценил Сталин. — Совсем другое дело. Вот этого усталого солдата со спасенной им девочкой на руках мы и воздвигнем в Трептов-парке. Девочка — как символ возрожденной Германии. Только вместо автомата ППШ нужно символическое оружие. Как там Александр Невский? «Кто с мечом, тот от меча…» Меч! Вложите в руку меч! И впредь пусть знают все: плохо придется тому, кто вынудит его этот меч поднять вновь!

^{Докладная записка министра кинематографии СССР И. Г. Большакова К. Е. Ворошилову о награждении С. М. Эйзенштейна орденом Ленина. 21 января 1948}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф И. Г. Большакова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 125. Д. 589. Л. 16]}

Сегодня Большаков докладывал главному зрителю о настроениях в среде кинематографистов, имеющих еврейские корни, а Сталин выслушивал его отнюдь не из праздного любопытства. В мае этого года по его инициативе и при его же постоянном давлении на другие страны родилось еврейское государство, Израиль. Это свое детище Иосиф Виссарионович рассчитывал видеть не просто союзником, а негласной заморской республикой Советского Союза. Но он ошибся. СССР первым признал новоиспеченное государство и организовал крупные поставки оружия, чтобы израильтяне могли бороться с накинувшимися на них со всех сторон арабскими соседями. Однако премьер-министр Давид Бен-Гурион, не желая подчиняться советскому лидеру, сразу взял курс на западные страны, ориентируясь прежде всего на США. Но и этого мало, прибывшая в Москву в сентябре посол Израиля в СССР Голда Меир тут же принялась агитировать советских евреев переселяться в Землю обетованную. Она организовала две демонстрации возле главной московской синагоги, куда оба раза съезжалось до пятидесяти тысяч евреев со всей страны, даже с Дальнего Востока и Камчатки. Они кричали о притеснениях их народа под игом Сталина и разжигали в своих единоплеменниках желание скорее покинуть Страну Советов. К такому повороту событий Министерство внутренних дел, возглавляемое генерал-полковником Кругловым, оказалось не готово, все приходилось решать на ходу, каждый министр получил задание выявить в своей отрасли евреев, проникшихся идеями сионизма.

Пуще всех лютовал в Министерстве юстиции замминистра Дукельский, некогда руководивший кино. Можно себе представить, как бы он теперь распатронил всех Роммов, Роомов и иже с ними!

Большаков же докладывал спокойно:

— В целом в моем ведомстве сионистских тенденций не наблюдается. На мой взгляд, за годы советской власти сложился особый тип еврея — советский еврей, считающий своей Землей обетованной не Палестину и Израиль, а СССР. Последний фильм Ромма — «Русский вопрос», а не какой-нибудь «Еврейский вопрос», и имеется в виду вопрос отношения Запада к Советскому Союзу.

— Да, эта работа Ромма вполне замечательная, — согласился Сталин. — Не зря мы ему в этом году дали Сталинскую премию первой степени именно за эту картину. Она сделана так, будто ее снял Фрэнк Капра или Орсон Уэллс. Если пошутить и поставить в титрах имена американских авторов — режиссера и всех остальных, — многие поверят, что это американская работа.

— Мы вообще будто знали, где соломки подстелить, — улыбнулся Иван Григорьевич. — Из семи лауреатов Сталинской премии этого года четверо евреи — и Донской, и Ромм, и Раппапорт, и Козинцев. Русский только один — Пырьев, Ярматов узбек, а Барнет и вовсе англичанин по своему происхождению.

— Ну, его никто не зовет на историческую родину в Англию, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Стало быть, в вашем хозяйстве все спокойно? За это вам большое спасибо, товарищ Большаков. Вы у нас дважды ленинский орденоносец?

— Обласкан, товарищ Сталин, еще Трудовое Красное Знамя и Знак Почета. Вполне достаточно.

— Это хорошо. — Главный зритель снова подошел к окну подышать ароматом осени. — Интересно, как бы повел себя в данной ситуации Эйзенштейн?..

^{Докладная записка заведующего Отделом художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б) В. С. Кружкова М. А. Суслову о беседе с режиссерами М. И. Роммом и И. А. Пырьевым о положении дел в кинематографии. 27 марта 1951}

^{Подлинник. Машинописный текст. Подпись — автограф В. С. Кружкова. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 133. Д. 338. Л. 21–22]}

Бедный Сергей Михайлович к своему пятидесятилетию совсем впал в пессимизм. Когда-то ему было предсказано: «Бойся черной пятницы после того, как тебе исполнится пятьдесят». И предсказанная дата неминуемо подошла, ему исполнилось пятьдесят, и он действительно умер от острого сердечного приступа 11 февраля 1948 года в среду, в своей огромнейшей квартире неподалеку от «Мосфильма». А вот хоронили его и впрямь в черную пятницу 13 февраля! Попробуй не верь после этого в предсказания!

— Каков бы он ни был со своими прибабахами, но Эйзенштейн тоже был чисто советский еврей, — произнес Иван Григорьевич. — И ни на какую такую историческую родину не стал бы рваться.

— Я тоже так думаю… — задумчиво произнес главный зритель. — А сценарист Каплер у нас где?

— В Коми, товарищ Сталин.

— В коме? — удивился Иосиф Виссарионович.

— В республике Коми, — уточнил Иван Григорьевич. — Второй срок Алексей Яковлевич изволит отбывать в Инте. Работает фотографом, как и на первом сроке в Воркуте. Простите за подробности, но, как выяснилось, после освобождения после первого срока Каплер нарушил запрет и приехал в Москву. Не для свиданий со Светланой Иосифовной, в нем вдруг проснулась первая любовь, и он прямиком отправился к Златогоровой. При том что в Воркуте Алексей Яковлевич изволил крутить любовь с Токарской.

Токарская в тридцатые годы слыла самой красивой и самой богатой актрисой Московского мюзик-холла, ею восторгался сам Горький, а также Зощенко, Катаев, Ильф и Петров. После закрытия мюзик-холла перешла в Театр сатиры и там тоже пела и плясала в свое удовольствие, пока не грянула война. В составе фронтовой бригады артистов Валентина Георгиевна попала в плен к немцам и согласилась выступать перед ними с концертной программой вместе с труппой других советских актеров, оказавшихся на оккупированных территориях. С немцами она отступала от Смоленска до самого Берлина и всюду выступала не только перед фрицами, но и в лагерях советских военнопленных, за что ее не сильно осудили после Победы — отправили в Воркуту сначала в санчасть, а затем устроили в Воркутинский лагерный театр. В Воркуте она и познакомилась с Люсей Каплером, когда тот пребывал в меланхолии и заявлял, что хочет повеситься. Они сошлись, стали любовниками, о суициде он забыл, и она потом говорила, что, по сути дела, вынула знаменитого сценариста из петли.

— Сколько ж у него баб? — с иронией спросил Сталин. — Я уже в них запутался.

— Да уж, на этого Люсю бабы липнут, как пчелы на мед, — улыбнулся Большаков. — Был бы мед, а пчела из Багдада прилетит, — добавил он грузинскую поговорку, использованную Михаилом Чиаурели в «Георгии Саакадзе».

— Люся-пуся, — проворчал Иосиф Виссарионович. — Я рад, что дочь усатого, кажется, забыла о нем.

— Слава богу.

За время пребывания Каплера в Воркуте Светлана Иосифовна успела влюбиться, выйти замуж, родить сына и разлюбить мужа, а на похоронах Жданова почувствовала симпатию к его сыну Юрию, к тому времени сделавшему успешную карьеру: он окончил химфак университета, во время войны служил в Главном политуправлении Красной армии. А когда в прошлом году на место Александрова главой Агитпропа назначили Суслова, тот живо взял Юрия к себе, сделал заведующим Отделом науки. Несвятого Георгия перевели на должность директора Института философии, откуда он никак уже не мог вмешиваться в дела работников искусств. Впрочем, все довольно скоро вспомнили поговорку про хрен и редьку, и через год Суслова сменил его первый зам Шепилов.

— Ну, коль скоро наши евреи-киноделы не спешат ехать создавать кинематограф Израиля, я за них спокоен, — сказал Сталин. — Да и после Великой войны снимать стычки между евреями и арабами им было бы скучновато. Хорошо, ладно… Что я еще хотел сказать? А, вот это. У нас в плену сейчас остается около двух миллионов немецких военнопленных. Многие из них хорошо работают и получают сносное питание. Тем не менее в последнее время многие из них, в особенности старшие офицеры, а пуще всех генералы, жалуются на однообразное питание, хотя получают в достаточном количестве и кашу, и хлеб, и овощи, и рыбу, и молоко, а по воскресеньям мясо. Даже сливочное масло, творог и сметану.

— И жалуются?

— Жалуются! Псы-рыцари. Еще и одежонка, мол, поистрепалась. Чтобы мы им новое обмундирование пошили. Надо было их вообще в полосатые робы нарядить. У меня к вам просьба. В прошлом году режиссер-документалист Кармен…

— Тоже, кстати, хороший советский еврей.

— Да-да. В прошлом году он представил документальную ленту «Суд народов». О процессе в Нюрнберге. Так вот, просьба: организуйте показ этой ленты в лагерях для немецких военнопленных. Да, и еще картину «Зверства фашистов», которую сняла жена Дзиги Вертова. Пусть увидят, что немцы творили в своих концлагерях с нашими военнопленными. Пусть посмотрят на живые скелеты изголодавшихся людей. В рванье и лохмотьях. А подчас и просто голых. А то им подавай устриц, баварские сосиски, пиво, бразильский кофе, французский коньяк, малосольную семгу. Псы-рыцари вшивые. А один заявил: «Я генерал и должен получать то же, что советские генералы».

— Вот сученыш! Ты сначала победи советского генерала.

— Вот именно. Так что «Суд народов» и «Зверства фашистов».

— Организую, товарищ Сталин. С огромным удовольствием. Пусть посмотрят, сукины дети!

— Вот и организуйте. Что там, не пора еще в Кремль?

— Да, уже можно и выдвигаться.

— А как Герасимов?

— Вполне здоров.

— Я про другое. Он ведь тоже с еврейской добавкой.

— Что есть, то есть, товарищ Сталин. Мать — Юдифь Борисовна Эстрович. Но по духу Герасимов — полностью советский, русский человек. Как Ромм, как Кармен. Я за него ручаюсь.

— Я тоже о нем хорошего мнения. Вот вы, Иван Григорьевич… Я слышал, вас за строгость киноделы величают Иваном Грозным. А за Ромма горой стоите. Он вас как только не поливал, как только не чехвостил, а вы не помните этого.

— Что делать, — рассмеялся Большаков и развел руками. — В этом тоже русский вопрос!

В тот день в Кремлевском кинотеатре ожидался второй просмотр «Молодой гвардии», которую режиссер Герасимов переделал в соответствии с пожеланиями главного зрителя. Сталин уже знал, что сегодня усатый примет картину и даже похвалит ее. Во-первых, Большаков уже видел и клялся, что линия партии усилена; во-вторых, главному зрителю в прошлый раз понравилась решительность Герасимова и то, как он заявил о готовности отказаться от работы, только бы не сокращать ее до одной куцей серии.

В Зимнем саду Политбюро собралось в том же составе, что и три месяца назад, но добавилось человек восемь представителей прессы. Режиссер сидел напряженный, бледный. Сталин со всеми поздоровался, сел в свое жесткое кресло и жестко приказал:

— Начинайте!

Первые восемь минут не отличались от изначального варианта, но вдруг появилась сцена разговора четырех коммунистов, мелькнул портрет Сталина. Они говорили о том, сколько оставлено в тайниках оружия, а главный из них, Проценко в исполнении актера Виктора Хохрякова, наставлял: мол, необходимо будет развернуть здесь масштабную партизанскую войну, такую же, как в оккупированных врагом западных районах. Немцы творят такое безобразие, что везде рождается гнев народа, его надо верно направить и хорошо вооружить. Потом он же дает наставления коммунисту Валько в исполнении Сергея Бондарчука и комсомолке Шевцовой, которую играет Инна Макарова. Ей он говорит, что она будет получать инструкции от подпольного обкома партии и по ним станет действовать против немцев. Никакой самодеятельности, строго под руководством больших дяденек.

Сталин, когда пошел материал, отсутствовавший в первом варианте, достал из кармана кителя ручные часы «Победа», недавно подаренные ему, и засек время. Получилось восемь минут вставки в фильм для показа руководящей роли партии. Неплохо. Посмотрим, как там дальше. Дальше пошли уже знакомые кадры — исход жителей из Краснодона и вступление оккупантов в город с карикатурной фигурой какого-то придурка-ефрейтора, одновременно и смешной, и страшной.

В первом варианте фильма после ареста и казни непокорных шахтеров комсомольцы оставались в одиночестве; в новом коммунист Валько дает указания Шевцовой, с кем именно надо будет создавать организацию молодых подпольщиков. Появился сапожник — член подпольного обкома, под видом сапожника поддерживавший связь между обкомом и «Молодой гвардией». Его сапожная мастерская служит явочной квартирой. Новой была и сцена заседания подпольного обкома. А в канун очередной годовщины Октябрьской революции, прежде чем развешивать красные флаги, подпольщики слушают по рации голос Сталина и «Интернационал». Еще в нескольких местах добавились новые эпизоды, в общей сложности главный зритель насчитал минут двадцать нового материала. И весь фильм оказался как раз минут на двадцать длиннее. Что ж, молодец Герасимов, и пожелания учел, и своего не уступил.

Когда показ закончился и зажегся свет, первым встал и захлопал в ладоши, как и в прошлый раз, Молотов. Ворошилов, Андреев, Микоян и Каганович дружно его поддержали, а Маленков, Булганин, Хрущев и Берия, явно недовольные, внимательно смотрели на Сталина и захлопали лишь после того, как он тоже встал и принялся аплодировать. Герасимов стоял с каменным лицом. Главный зритель подошел к нему и протянул руку, тот с облегчением вздохнул и ответил на рукопожатие вождя.

— Товарищ Герасимов, — сказал вождь. — Вы старались не зря. Получилось великолепное произведение искусства. В нем хорошо показана и борьба против фашистского рабства, и трагедия войны. — Он повернулся ко всем и командным голосом громко и строго объявил: — Надо этот фильм широко показать, а его молодых создателей хорошо наградить. — Потом, понизив голос, сказал, обращаясь только к Герасимову: — Вот видите, Сталин тоже стал говорить «фильм». Раньше усатый считал, что кино — девушка, а вы заставили его увидеть, что оно может быть сильным мужчиной.

Герасимов, доселе бледный, раскраснелся осчастливленный и, собравшись с силами, ответил:

— Служу Советскому Союзу!

— Вот это хорошо. — Сталин взял его под руку и повел из Зимнего сада, говоря: — Ведь нет большего счастья, чем служить нашему великому Советскому Союзу. Не представляю, как бы Сталин, если бы вдруг отделилась Грузия, решил бы служить какой-то маленькой стране, даже учитывая его грузинское происхождение. Режиссер Ромм очень правильно сформулировал в своей последней… в своем последнем фильме. Даже в его названии. Самый главный сейчас вопрос — это русский вопрос. Те, кто будет с Россией и с созданным ею Советским Союзом, за теми правда. Как вы считаете, товарищ Герасимов?

— Полностью с вами согласен, — ответил режиссер.

— Сталин уверен, что именно вы сделаете фильм, который окажется гораздо сильнее, чем «Унесенные ветром». На основе русской классики. Например, «Войну и мир». Или «Тихий Дон». Вот только деньжонок накопим. Для такого грандиозного полотна необходимы колоссальные средства. А их у нас сейчас не всегда хватает на восстановление страны. Американцы подлецы, их экономика нисколько не пострадала, и они теперь только и делают, что портят нам жизнь. И если кто-то из вашей кинодельческой братии собрался ехать в Израиль, пусть знают, что Израиль взял себе в союзники Америку и они отныне станут действовать против России и Советского Союза.

— Товарищ Сталин, смею вас заверить, что среди работников кино, а в особенности среди настоящих мастеров кинематографа, таковых не найдете, — ответил Герасимов.

— Приятно это слышать, — развернулся к нему лицом Сталин. — А сейчас я бы хотел попросить вас подумать о создании картины о Китае. Судя по всему, в ближайшее время коммунисты в этой стране одержат полную победу, и многомиллионный Китай может стать для нас хорошим союзником в ближайшей войне против США. Подумаете?

— Непременно, товарищ Сталин.

— Вот и хорошо. Сталину очень понравилось, как вы смело отстаивали свое творение. Усатый любит тех, кто упрямо стоит на своем, потому что чувствует свою правоту. А то, что мы вас тогда потрепали, вам только на пользу. Ну, успехов вам, Сергей Аполлинарьевич!